§ 4. Именительный падеж множ, числа о-основ.
Именительный падеж мн. ч. о-основ оканчивался исстари на и, пред которым, как происшедшим из дифтонга (см. Фонет. § 9), велярные согласные г, к, х соответственно изменялись в восточных и южнославянских языках в дз, откуда позже з, ц, с.
В русском языке подобное изменение рано было вытеснено влиянием других падежей.Употреблявшиеся еще даже в письменности XVII в. формы вроде священници «священники», монаси «монахи», послуси «свидетели» (ед. ч.— послух) не более, однако, как искусственно сохраненные архаизмы. К тому, что некоторые из них морфологически иногда уже не осмысливались, ср., напр., в Закладной 1517—1518 г. (Акты юр., II, 126, V): А на то поел ус Иван Вяткин Болшой.
Старое окончание -и сохранилось в литературном языке только в формах соседи, черти и архаич. холопи, которые, однако, были восприняты как формы мягкого склонения и получили поэтому при себе- родит, мн. соседей, чертей, холопей, дательн. мн. соседям, чертям, холопям и т. д.[192].
Что формы соседям и под.—новообразования, а не остатки старины, ясно, кроме всего прочего, из примет фонетических:; соседям, а не «сосежам» (дй отразилось бы в виде ж), чертям^ а не «черчам» (тй отразилось бы в виде ч), холопям, а не «хо- лоплям» (пй дало бы пль).
Окончание -и после г, к, х — фонетического происхождения: ы после звуков г, к, х перешло в русском в и, и свидетельством сохранения былого и не является: волки, долги, страхи восходят к прежним формам винительного падежа мн. числа: вълкы, дългы, страхи (см. стр. 75).
Вытеснению в подавляющем большинстве слов старого -и окончанием винительного -ы могли способствовать такие момейты:
1) У слов, основа которых оканчивалась на г, к, х, именительный множ, имел согласный, отклонявшийся от остальных форм: вълци, дълзи, страси. Форма винительного (вълкы, дългы, страхи) могла поэтому представляться предпочтительной и быть заведена по аналогии именительного-винительного ед.
числа.2) Сильно влияла в направлении обобщения окончания -ы аналогия мн. ч. женского рода: сестры, избы.
3) Повидимому, действовала тенденция проводить в «твердом» склонении окончания, не вызывавшие смягчения предшествующих согласных.
Отражено вытеснение форм именительного мн. на -и формами винительного на -ы в восточносла ?янских памятниках уже с XI в. (отдельные примеры), но на русской (великорусской) почве оно выступает отчетливо главным образом в севернорусских памятниках,— с XIII в.: Чины раставлены быша (рост. Жит. Нифонта, 1219 г.); Быша ми осьли и рабы (Паремейн. 1271 г.).
Именительный падеж множ, числа мужского рода ла -ас ударением на нем, хотя отдельные исходные моменты грамматической аналогии, приведшей к его появлению, не возбуждают сомнения, не имеет бесспорного объяснения для всех деталей процесса. Господствующее объяснение сводится к тому, что окончание -а в именительном падеже множ, числа у имен мужского рода, вытеснившее окончание-ы (вм.. старого -и)„ представляет собою историческое продолжение формы двойственного числа, в период его отмирания у большинства существительных осмыслившейся у названий парных предметов как множественное; ср. берега (первоначально — «оба берега»), бока, глаза, повода, рога, рукава, обшлага. .
Роль двойственного числа можно принять в данном случае за очень вероятную, дело, однако, тут не без серьезных трудностей, и главная из них та, что спорно исходное место ударения именительного-винительного падежа двойственного числа у о-основ с подвижным ударением. Доверяя свидетельству словенского языка, единственного из живых славянских сохранившего в полной мере и самую категорию двойственного числа и четкие следы былой акцентологической системы, пришлось бы признать, что ударение именительного-винительного двойственного у о-основ •с подвижным ударением падало не на окончание, т. е. соответствующие формы звучали *бёрега, *6строва и под., совпадая с родительным ед. ч. С этим предположением в согласии стояло бы и ударение местоименного слова оба (а не *оба), несомненного носителя формы двойственного числа.
Если так, то оказывалось бы неясным, как по образцу форм двойственного числа типа берега, глаза могли возникнуть формы множественного числа, выступающие всегда именно с конечным ударением1.В таком случае нужно признать еще (вслед за Ягичем), как индуцировавшие отношения, характерные для имен среднего рода: род. ед. и остальные падежи ед. ч.— поля, полю и т. д. : им. мн. поля; зеркала, зеркалу и т. д. : им. мн. зеркала.
Сравн. и, правда немногочисленные, слова с колебанием рода между мужским и средним: стар, об лак к облако, колокол и диал. колоколо.
Индукции среднего рода должны были благоприятствовать Отношения места ударения в о-основах, параллель к которым представляет, напр., украинский язык: острова (род. ед.) — острови, (им.-вин. мн. ч.), голоса (род. ед.) — голоси (им.-вин. мн.), и под.
Вопрос, однако, об исходном месте ударения в именительном- винительном двойственного числа основ на о, как сказано, до сих пор не решен окончательно. Вопреки данным словенского языка многие лингвисты принимают за исходное ударение о-основ данного типа в им.-вин. дв. ч,— конечное. Основания для такого предположения они видят в свидетельстве литовского (abu, abuo-du «оба» — имен.-вин. дв. ч.), акцентологически идущего обыкновенно параллельно с фактами славянскими, и в самом русском — в его два раза, три часа, три ряда.
Важнейшее свидетельство славянского оба отклоняется различными соображениями,-из которых наиболее удачным является письменно высказанная догадка И. М. Эндзелина: оба может, по его мнению, восходить к более старой форме *оба-дъва, в которой побочное ударение, приходившееся на первый слог первой части, затем, при изоляции ее, стало основным. [193] [194]
Если бы совокупность этих догадок в конечном счете могла стать теорией, для объяснения -а в именительном множественного числа достаточно было бы признать индукцию одного двойственного.
Но и эти аргументы не устраняют всех сомнений, и даже главнейший из них — указание на два раза, три часа, три ряда, четыре шага — может быть отведен ссылкой на то, что соответствующие факты, весьма возможно, не представляют в исходе о-основ, а сохранили ударение двойственного числа- основ на -ъ(-у), к которым, по ряду данных, относились в древнем славянском.
Как бы тут ни обстояло дело с ударением, толчок к тому, чтобы в именительный множественного проникло окончание а, мог действительно идти от форм двойственного числа; далее же ударение могло распределиться по аналогии отношений в словах среднего рода. Слова с конечным ударением, вроде сноп — род. ед. снопа, труд — род. ед. труда, остались вне действия подобных влияний, вероятно, из-за того, что в среднем роде типа с конечным неподвижным ударением не было, и он в данном случае индукции не осуществлял.
Учитывая условия, благоприятствовавшие распространению окончания -а в именительном-винительном мн. ч., можно принять еще во внимание некоторые собирательные на -а, -я к словам муж. рода, сочетавшиеся обычно в др.-русском со множественным числом: господа, сторожа, братья (к господину сторожу брат). Этого влияния, однако, ни в коем случае нельзя считать решающим, так как самые влиятельные из подобных слов не могут послужить для объяснения места ударения (ср. братья).
Для старых основ на -ъ (-у) ни одно из указанных влияний действительным не было (не имелось условий для индукции), и потому им. мн. от них звучит медйу сады и под.[195].
Формы имен.-вин. мн. ч. на -а (-я) в памятниках появляются с конца XV в. и представлены в них немногочисленными примерами.ѵ Старейший — Рукава же риз их широци (рукоп. 1470—1477 гг.) — вероятно, прямое наследие старого двойственного (ср. совр. рукава, единственное слово такого типа с ед. ч., имеющим конечное ударение)1. Далее приводилось, напр.: жернова новые запасные (Грам. 1568 г.), тагана и решоточки (из Домостр. по сп. XVI в.), те леса (Улож. ц. Алекс. М.). В оброчной Двинского уезда 1551 г. имеем: «...дали на оброк в Двинском уезде по морскому берегу леса и пожни», но ниже: «а те им лесы, которые против пожен и варниц, сечи...»[196] [197]
Слово форма глаза (без параллельной «глазы») довольно часто встречается в новгородских записных кабальных книгах самого начала XVII в. (ср. глазатый в Прологе XIII—XIV вв., поясняемое Срезневским, Матер, для словаря др.-русск.
яз., I, стр. 518, как «oculos habens»).Очень последовательно им.-вин. мн. ч. моста употребляется, напр., в наказе подьячим 1602 г. (Дела Тайн. прик. II, стр. 575—578), но в отписках этого же года мостовых досмотрщиков и копорских воевод последовательно — мосты.
Уже в «Путеш. новгор. ярхиеп. Антония* конца XII в. (по сп. нач. XV в.): •..а в колокола латыни звонят (по изд. Археогр. комивсе прислать имянно (Хоз. Мороз., I, № 17).
Распределение фактов, относящихся к именительному множественному у «неодушевленных» между окончаниями -а(-ы) с одной стороны и -ья — с другой в существенном (но не без колебаний) проходит по различию семантическому: представления четко обособленных единиц, взятых во множественности, получают окончание -а, множественное число к представлениям совокупного характера ья: дома, города, пояса, острова, желобѣ,
но колья, сучья, зубья, листья, т. е. в ясном отношении к отсутствию собирательности или ее наличию. Отклонения, вроде стулья, полозья, вошедших во вторую группу (ср. диалект, ар- ханг.-шенкурск. стулье, полозье и под.), немногочисленны.
Окончание -овья в современном литературном языке имеем у слов сыновья и устарелого кумовья. В древнейшее время слово сынъ, как ъ(у) -основа, выступало в именительном множ, числа в виде сынове, подвергшемся, повидимому, влиянию типа братья. За сыновья последовало далее, уже по аналогии, кумовья и теперь вышедшее из употребления в литературном языке зятевья.