I.5.1 Лирика как род и как миф
Многие отечественные литературоведы пишут о близости лирического дискурса дискурсу мифологическому. Так, Ю. М. Лотман высказывает важную мысль о том, что "чем заметнее мир персонажей сведен к единственности (один герой, одно препятствие), тем ближе он к исконному мифологическому типу структурной организации текста.
Нельзя не видеть, что лирика с ее сведенностью к сюжета к схеме "я - он (она)" или "я - ты" оказывается, с этой точки зрения, наиболее "мифологическим" из жанров современного словесного искусства... Неудивительно, что лирика глубже и естественнее воспринимается читателем как модель его собственной личности, чем эпические жанры" (Лотман 1992:.230.)Автор теоретической работы, посвященной лирике в отечественном литературоведении, Т.И. Сильман пишет, что "лирика, наряду с живописью и скульптурой, - наиболее "вечное", хотя и наименее материальное из искусств: она дает некое отношение в его чистом, обнаженном виде, причем схваченное в своей наиболее обобщенной сущности, оно, это отношение оказывается непреходящим" (Сильман 1997: 33). Эта "вечность", как пишет исследовательница, и обобщенность, присущие лирической поэзии, также сближают ее с культурной архаикой, с универсальным и стоящим вне повседневного времени мифом.
По словам Л. И. Гинзбург, "большие темы лирики не всегда "вечные", но всегда экзистенциональные в то смысле, что они касаются коренных аспектов бытия человека и основных его ценностей и порой имеют источники в самых древних представлениях (Гинзбург 1987: 88). Исследовательница совершенно справедливо указывает, что "при всем многообразии поэтических модификаций, при новизне социального наполнения, тематические архетипы прощупываются в произведениях даже самых неканонических" (там же)
В.Е. Хализев точно отмечает, что "в исполненной экспрессии поэтической речи привычная логическая упорядоченность высказываний нередко оттесняется на периферию, а то и устраняется вовсе, что особенно характерно для поэзии ХХ века" (Хализев 1999: 311).
Эта алогичность лирики, о которой говорит исследователь, также сближает ее с мифом.В.И. Тюпа выделяет особый, мифотектонический уровень объектной организации эстетического объекта, манифестируемого литературным текстом, как отдельный онтологический слой художественной реальности. По словам исследователя, "в проекции субъективной данности текста художественному восприятию. генерализация литературного произведения являет собой систему архетипов коллективного бессознательного и аналогична в этом мифу, который всегда говорит не о том, что случилось однажды с кем-то, но о том, что случается вообще и имеет отношение так или иначе ко всем без исключения. На мифо-тектоническом уровне сотворческого сопереживания актуализация смысла произведения в сознании читателя протекает по законам мифологической самоактуализации человека в мире, руководствуясь в значительной степени мифо-логикой пра-мышления. Эстетическая рецепция мифотектоники родственна ощущению ритма и оставляет у читателя впечатление "глубины", "невыразимости", "тайны художественного целого" (Тюпа 2001: 78).
Мы полагаем, что мифотектонический уровень художественной реальности, постулируемый В.И. Тюпой, в наибольшей степени актуален, важен и явлен именно в лирическом произведении в силу особенностей онтологического статуса лирического стихотворения. Не случайно, что В.И. Тюпа выделяет как единую пару два уровня субъектно-объектной организации произведения - мифотектонический и ритмотек-тонический а ритм, как известно, особенно важным значением обладает именно в лирике. Можно предположить, что смыслы лирического стихотворения манифестируются преимущественно как раз на мифотектони-ческом и ритмотектоническом уровнях, а следовательно, именно эти два уровня организации лирического произведения представляют особый интерес для анализа. Древнейшим ритмом является ритм бинарных оппозиций, возникающих при мифологическом осмыслении мироздания; это примордиальный ритм, структурные единицы которого соотносятся как маркированные и немаркированные, "полные" и "пустые".
Другими словами, миф ритмизован, а ритм мифологичен, и оба этих начала соединяются в лирике как наиболее архаической форме словесного искусства, как ритмическом выражении мифа. Как пишет О.М. Фрейденберг, "то, что впоследствии становится стихотворением и поэзией, имеет древнейшее - на заре человеческой истории - происхождение и обязано своим возникновением своеобразному осмыслению мира; оно древнее магии и тем более религии и не было вызвано никакими целями удовольствия от созвучий и пр., а входило в производственный обиход, от которого мировоззренчески не было отделимо как его необходимейшая и серьезнейшая часть" (Фрейденберг 1997: 114).
Создание стихотворения знаменует самоопределение, самоидентификацию, автофиксацию человеческого "я" в мире, и это самоопределение в лирике протекает по законам, во многом напоминающим мифологический строй мысли. Потребность в самоидентификации, в установлении положения человека в мире приобретает особую остроту именно в двадцатом столетии, когда кризис идентичности человеческого "я", утрата человеком своего места в миропорядке становятся как никогда ощутимы. Лирика в данной ситуации выполняет функцию возвращения и приобщения индивида к мифологическому, ритуальному коллективному прошлому вида.
Необходимо подчеркнуть, что сам онтологический статус лирического стихотворения принципиально отличает его от других родов литературы, иными словами, стихотворение побуждается к жизни другими причинами, по-другому другому создается автором и иначе воспринимается читателем, чем эпическое или драматическое произведение. Ритуальное, заклинательное, так сказать, "шаманское" начало присуще поэзии изначально с самых древних времен существования литературы; суггестивным, изменяющим состояние сознания является, например, сам стихотворный ритм, а также звуковые сочетания, рифмы, аллитерации и ассонансы; стихотворение должно создаваться и восприниматься в своеобразном "трансе", поэтому у лирики иной логический строй, родственный первобытному алогическому или дологическому мышлению, отметающий повседневную будничную логику.
О генетическом родстве поэзии и мифа пишет Й. Хейзинга: "Миф, в какой бы форме он не передавался, всегда есть поэзия. В поэтической форме, образными средствами он рассказывает о вещах, которые предстают как случившиеся на самом деле... Возможно, он выражает взаимосвязи, которые никогда нельзя будет описать рационально. ...Миф серьезен настолько, насколько может быть серьезна поэзия. Рядом со всем, что выходит за границы логически выверяющего суждения, и поэзия и миф пребывают в царстве игры. Но это не значит, что данное царство ниже рангом. Случается, что миф, играя, поднимается до высот, куда за ним не в силах последовать разум" (Хейзинга 1992: 149).
Сологубовский миф как знак в поэтическом тексте мистифицирован. Это значит, что он подвергается определенной внутренней трансформации, переосмыслению. Миф—» символ эта очевидная для символизма модель определяет не только известное семантическое "выветривание" мифологической природы, но и приобретение возможности осложнения обобщенной (символической) "внутренней формы" мифа ар-хетипическими чертами вырождения, смыслоутраты, равнодушного безучастия, индивидуализма.