Горластый петух
По ночам Андрейку будил хозяйкин петух.
Андрейка еще ни разу не видел его: петух со стайкой кур жпл в дальнем углу двора, за высокой, доска к доске, загородкой, но был уверен, что запросто отличит его от всех других петухов на свете.
У этого петуха был какой-то ржавый, хриплый голос. Когда он кричал, казалось, кто-то царапает по стеклу тупой железкой. Свое «ку-ка-реку!» петух повторял ровно восемь раз с большими промежутками. В промежутках он, очевидно, прислушивался, дружно поддерживают его другие петухи или нет. Наверно, хозяйкин петух был главным заводилой у всех окрестных петухов, потому что стоило ему только начать, как его хриплое «ку-ка-реку!» подхватывал такой могучий хор, что в нем тонул даже грохот электрички. Петух горланил не только ночью и на рассвете, но и днем, когда жильцы прятались от зноя в прохладных комнатах, и каждый раз во всем петушином племени поднимался настоящий переполох. Это так надоело всем, что однажды иссиня-черный веселый грузин, которого звали Гурами, точь-в-точь как большую серебристую рыбку в Андрейкином аквариуме, предложил хозяйке продать петуха. Гурами собрал со всех жильцов по рублю, он клялся, что за эти деньги можно купить не петуха, а барана, он обещал подарить хозяйке этого петуха, как только свернет ему шею, но хозяйка молча выслушала его и коротко ответила: «Нет!»— Тогда я от вас ухожу! — воскликнул Гурами. — Я работаю оператором прокатного стана, хватит с меня грохота на заводе! Или, может быть, не хватит?
Хозяйка молча пожала плечами. И Гурами тут же переехал на другую квартиру. Однажды Андрейка встретил его на пляже. Гурами жаловался, что его будит голос хозяйкиного петуха даже на другом конце города.
Кроме хозяйки, наверно, единственным человеком, кого не злил хриплый, ржавый петушиный голос, был Андрейка. Петух будил его по ночам, и он был благодарен петуху за это: ведь даже грохот электрички не мог его разбудить, а так он просыпался, открывал глаза и смотрел.
Низкорослое мандариновое дерево нависало над ним густым переплетением черных ветвей. В холодном зеленоватом свете далеких звезд четко вырисовывались длинные упругие листочки и черные шарики, густо облепившие ветки. Это были мандарины. Они росли, как у нас яблоки, — это было неожиданно и удивительно.
Удивительными были и звезды — яркие, мохнатые. Андрейка смотрел на них, пока не находил у горизонта Большую Медведицу. Он подмигивал ей, как старой знакомой, и ему становилось радостно, что и над его городом, и над морем по ночам загораются одни и те же звезды.
Насмотревшись на звезды, Андрейка приподнимался на локтях и смотрел туда, где было море.
Разве увидел бы все это Андрейка, если б не будил его по ночам горластый хозяйкин петух! Разве услышал бы, как трещат в ночи цикады, как с глухим деревянным стуком падают на цементную дорожку перезревшие груши и потом долго катятся по ней, как гулко и лениво лают собаки, — а собак в городке было, пожалуй, не меньше, чем петухов...
Он лежал, смотрел и слушал, и ночь входила в него и растворялась в нем, таинственная, со звездами и черными ветвями мандариновых деревьев, со всплесками прожекторов, с отчаянной перекличкой петухов и собак и далекими призрачными огоньками идущих где-то далеко-далеко своим курсом неведомых кораблей. А потом он засыпал, и его будили лучи солнца, пробивавшиеся из-за гор, и он вскакивал со своей раскладушки, переполненный ожиданием чуда, которое нес новый день. (523)
По М. Гернику