§ 25. Глагольная флексия (в связи с основами).

1. Русский язык, сравнительно с древнейшим славянским состоянием, претерпел очень значительные изменения в составе своих глагольных форм. Им утрачены из старых синтетических (цельных) формы преходящего, или имперфекта (прошедшего времени, описывающего со значением повторного действия или действия длившегося), и аориста (прошедшего, описывающего со значением момента совершения действия вне отношения к длительности), и значение прошедшего приобрела причастная часть старой аналитической (сложной) формы перфекта (результативного настоящего).

Да та тридевять поминков запросных чтоб было узорочье (1517 г.). Примеры относятся, по его объяснению, к документам сношений с крымскими татарами, у которых девять являлось «круглым» и притом «счастливым» числом; ср. слова крымского хана послу И. Мамонову: «И нечто [если] к тебе приедет, и ты б его умел гораздо потчивати, а по нашему хоти бы у него девять ног было, а не ведаю, к тебе и одною ступит ли» (1516 г.).

В диалектной речи отмечены (в северных говорах) редкие случаи сохранения при этих формах вспомогательного глагола (е, есь)1.

Утрачены в русском языке также другие сложные формы этого типа со вспомогательными глаголами, вместе с ними выражавшие значения предшествующего прошедшего (с бяхъ, бяше и т. д., с быхъ, бы и т. д. или с семь и т. д. былъ и т. д.: бяхъ велъ, бяше вела и под.; еемь былъ велъ, ecu былъ велъ и под.): ...тъи бо ѣздѣлъ бяшеть ко Лвови и вѣдаеть вси рѣчи (Плат. спис, летоп., под 6797 годом); предшествующего будущего (обыкновенно с оттенком условности): ...а не на мнѣ та кровь будеть, но на виноватомъ, кто будеть криво учинилъ (Ипат.

Русский язык в данном отношении пошел путем, близким к тому, который мы находим в ряде других славянских языков — напр., в чешском, польском, словенском, утративших старые синтетические формы прошедшего времени и выдвинувших за их счет, с теми или другими изменениями, аналитические формы перфекта. Причем в русском соответствующие изменения пошли, сравнительно с другими славянскими языками, дальше, так как в нем в конечном счете утратились и спрягаемые вспомогательные части прежних составных форм[271] [272].

Распространенность схожих тенденций говорит за относительно устойчивые мотивы, определившие данные изменения. В качестве таковых можно выдвинуть следующие: значение флективных примет в аористе и преходящем в конечном счете при основах совершенного и несовершенного вида или приводило, при расхождении со значениями основ, к малосущественным (слишком тонким) оттенкам видовых значений, или, при совпадении с ними (приближении к ним), дублировало то, о чем говорила уже сама основа.

При общей тенденции языка освобождаться от несущественных формальных значений формы перфекта имели то преимущество перед синтетическими, что при единстве окончания для обоих видов давали возможность различить их одною основою:

поводил и повел, убил и бил, вш?£л и завидел и под В памятниках светской письменности мы находим поэтому очень рано утрату аориста и преходящего и замену их формами перфекта. Уже в ряде древнейших восточнославянских памятников аорист и преходящее как живые формы не употребляются.

Раньше всего утрата вспомогательного глагола в прошедшем времени совершилась в 3 л. всех чисел. Такого ^рода явление наблюдается не только в древнейших русских памятниках делового характера, но известно уже и памятникам старославянским.

Возможно, если судить по интересным аналогиям материала, собранного С. Слонским1 и друг., что и в русском борьба между синтетическими и аналитическими формами прошедшего времени проходила еще при влиянии известного отталкивания от морфологической омонимии: раньше свое место уступили аналитическим формам второе и третье лицо единственного числа аористов и преходящих, где формально лицо 2-е и 3-ье совпадали: несе—«ты понес» . и «он понес», несѣаиіе (несяиіе) «ты нес» и «он нес», видѣ — «ты увидел» и «он увидел», видѣаиіе (видяше) — «ты видел» и «он видел», и только позже их судьбу разделили и остальные формы.

Не может быть сомнения, что исчезновение аориста и преходящего, если даже их раннее отсутствие в актовом языке толковать только как отсутствие повода употреблять их по характеру самих текстов[273] [274], к средине XV в. представляло во всяком случае совершившийся факт[275] [276] [277] [278] [279] [280].

Отмечалось (ср., например, Е. Будете, Лекции по ист. русск. яз., изд. 2, 1914, стр. 286 — 287), что в светских памятниках аорист употребляется намного дольше, чем преходящее.

2. Изменения внешнеговида унаследованных форм глагола отчасти — фонетического, отчасти — аналогического происхождения.

В 1-ом (-є-) и 2-ом (-не-) классах фонетическим отражением является в настоящем времени -у в 1 л. ед. из старого носового о: несу, веду, двину, соответственно — в 3-ем и 4-ом — ю; фонетическое же отражение старых несемъ, ведемъ, тълкнемъ имеем в несём, ведём, толкнём (ср. Фонет., § 5).

Никаких сомнений не возбуждает как аналогическая форма 2 л. мн. ч,: вместо известных из говоров фонетических несете, ведете, толкнете литературный язык знает только несёте, ведёте, толкнёте, обязанные своим возникновением влиянию несёшь, ведёшь, толкнёшь, несём, ведём, толкнём.

2 л. ед. ч. не объяснено бесспорно: древнеболгарские (старославянские) памятники имеют сплошь окончание -ши, в древнерусских памятниках XII — XIII вв. с сильным церковнокнижным

влиянием тоже господствует -ши, в светских XIII в.-------------------- шь;

о последнем окончании свидетельствуют также живые славянские языки и древнейшие их памятники.

1) хотя в древнеболгарском сплошь имеем -ши, в современном болгарском выступает только окончание -ш, которое могло явиться из -ши в результате уже отмечавшейся выше тенденции сокращать окончания, обеспечивающие и в сокращенном виде нужную морфологическую очерченность;

2) близко родственный русскому языку украинский одинаково имеет окончание -ш, но без перехода предшествующего е в і, хотя при исконности -шь такой переход должен был бы иметь место (ср. фонетически схожие формы: вів, віз, грабіж и под. из велъ, везъ, грабежь); но украинские формы на -ши в говоре карпатских лемков, весьма возможно, представляют собою остаток старины, так как их никак нельзя истолковать как новообразование.

Переход несешь в несёшь и под. — чисто фонетический (е перешло в о со смягчением предшествующего согласного перед отвердевшим ш; см. Фонет., § 5).

Наиболее спорным является вопрос о 3 л. ед. ч.

Сопоставление фактов старославянского языка и живых славянских склоняет к мысли, что древнейшие отношения, из которых развились современные, близко соответствовали тому, что мы в настоящее время имеем в литературном украинском: в I, II

и III классах (т. е. классах с приметами -е-, -не- и -j (і) -е-----------------------

отсутствие окончания (чистая тема), в IV (-и-) и V (на согласный) -ть в соответствии древнейшему ti: *несе, *веде, * мокне, *тълкне, *чеше, *рѣже, но носить, водить, дасть, ѣсть. Позже окончание -ть в большинстве русских говоров распространилось и в классах I, II и III.

В объяснении нуждается следующее. До второй половины XIV в. в памятниках, отражающих русский язык, пишется 3-є лицо ед. ч. исключительно с -ть, а не с тъ (которое, кстати сказать, подкреплять могли бы и влияния церковнославянского языка); -тъ появляется впервые как бесспорный факт в Духовной Дмитрия Донского: вѣдаетъ, перемѣнитъ1.

Некоторые склонны изменение -ть в -т толковать как фонетическое, совершавшееся параллельно в 3 л. ед. ч. и в 3 л. мн. ч., где вместо, как можно догадываться, исходных nesq, vedq, tBlknq, £esq, п*їб, nostjtb, vod^tb, dad^tb обобщилось -ть, выступающее затем в ви'де-тъв то же самое время и в тех самых памятниках, что и -тъ 3 л. един. ч. Ср. в Дух. Дмитр. Донск.: имутъ, потянутъ.

Фонетическое объяснение сталкивается со значительными трудностями: если отсутствие отвердения в кость, грудь и под. можно объяснять влиянием всей системы склонения основ на -ь, то совсем трудно понять отсутствие отвердения в морфологически изолированных наречиях вспять, опять, или в слове есть — «имеется»[281] [282]. С этой же точки зрения привлекают к себе внимание и факты некоторых говоров бывш. Олонецкой губернии и немногих других: йдуть, несуть, глядять и под., при идет, несет, глядит и под.[283]

Более вероятно поэтому морфологическое объяснение: -тъ, вероятно, существовало в отдельных северных говорах как наследие уже древнейшего славянского диалектного дробления, и только относительно поздно такие говоры, далее усилившиеся вообще в своем значении, проникли в письменность. Как и старославянское -тъ в 3 л. ед. ч., русское -т, может быть, восходит к очень древнему влиянию 3 л. ед. ч. аористов типа питъ (ср. пи), ум- рѣтъ (ср. умрѣ), в которых тъ по происхождению параллельно др.-прусским формам 3 л. ед. ч. на -ts из -tas (dinkauts и под.), в свою очередь представляющего указательное местоимение (Фортунатов)[284]. Не исключена также (но никак не больше) возможность, как допускал В. А. Богородицкий (Очерки по языковед, и русск. языку, 3 изд., стр. 431), что в данном случае отразилось в древнейшем славянском языке влияние окончания 3 л. ед. ч. повел, наклон.: санскр. bhara-tu. Под влиянием форм 3 л. ед. ч. изменилось и окончание 3 л. мн. ч., и только отдельные архаические говоры, о которых упоминалось выше, может быть, сохраняют еще следы первоначальных отношений.

Возможна и догадка, что отвердение -ть совершалось в севернорусских говорах только в положении перед твердым согласным следующего за глаголом слова (несеть дрова, ходить по полю изменялись в несет..., ходит...).

Возможно, наконец, и такое объяснение: тенденция к отвердению т перед твердыми согласными следующего слова могла оказаться тем более естественной, что теоретически вероятен еще и специальный момент в развитии формы 3 л. ед. ч.: когда под влиянием совершавшегося в XIV в. отвердения ш во 2 л. ед. ч. образовались формы на -ёш, из них «ё» стало переноситься в 3 л. ед. ч.; сочетание -ёть, как чуждое отношениям русской фонетической системы, в северных говорах стало обнаруживать стремление к замене конечного мягкого согласного твердым. Затем из форм вроде идёт, ведёт т было усвоено глаголами с накоренным местом ударения: режет, знает и такими, как носит, ходит и под.

С. П. Обнорским относительно недавно (Изв. Отд. литер, и яз., 1941, № 3) в статье «Образование глагольных форм 3 лица настоящего времени в русском языке» (стр. 29 — 48) высказано предположение, что оба окончания — ть и тъ—реликты былых указательных местоимений, присоединенных к соответствующим формам глагола. В тъ, по его предположению, можно было бы

видеть окаменевшую форму им. падежа ед. ч. муж. рода, или подвергшуюся редукции форму того же падежа жен. рода (та), или же даже ту или другую форму множ, числа женск. и среди, рода (ты, та); подобным образом в -ть могла бы усматриваться испытавшая редукцию форма местоимения в им. мн. ч. мужского рода (первоначально ти). Подтверждение своей догадки он видит

в отмеченном выше диалектном распределении фактов------------------ т —

в 3 л. ед. ч., -ть — в 3 л. мн. ч. Высказанные акад. С. П. Обнорским предположения мало убеждают, однако, уже по одному тому, что вопрос о русских формах без окончания и с окончаниями -ть —т им отрывается от ближайше родственных — в других славянских языках и далее. Древность, таким образом, о которой надо вести речь, значительно глубже той, которую он имеет в виду. Не подкреплены аналогиями и отдельные принимаемые им вариации (деформации) окончаний. При всем этом, конечно, правдоподобным остается, как думают некоторые лингвисты, что, действительно, глагольная флексия вообще возникла в связи с местоименными элементами.

В памятниках иногда встречаются теперь только диалектные глагольные формы изъявительного наклонения, главным образом I класса, без окончания (на -е). В литературном языке след их остался только в уже тоже теперь вышедшем из употребления союзе буде «если». А. А. Шахматов в «Исследовании о двинских грамотах XV в.», 1903, стр. 117, отметил, что все попадающиеся в последних случаи находятся только в придаточных — условных предложениях. Обнорский дополнительно к этому наблюдению обратил внимание на то, что, начиная со старейших русских памятников, глаголы без т употребляются часто в безличных конструкциях: достой, подобав (много примеров в южнорусских «Пандектах Никона Черногорца», XII — XIII вв.).

Вполне удовлетворительно ни тот ни другой факт не объяснен. Обнорский думает, что «в этой функции, в безличном употреблении соответственный предикат должен был обслуживаться глагольною формою без -t-, так как в соответственных конструкциях предложений не мыслилось связи предиката с каким-либо субъектом» (стр. 45). Шахматов свое наблюдение не сопровождает каким-либо объяснением, а Обнорский по поводу него думает, что суть дела заключается в сочетании глагола с субъектом, выраженным неопределенным местоимением кто, а в одном случае соответствующая форма употреблена в предложении бессубъектного типа, и, кроме того, почти во всех предложениях с личными конструкциями подлежащее и сказуемое стоят в непосредственной близости друг к другу (гам же).

Факты допускают, однако, и другое понимание. Буде, особенно в функции, близкой к союзу, легче других форм могло деформироваться (ср. семантически родственное ему е «есть»). В большинстве примеров из двинских грамот соответствующие глагольные формы стоят перед словами, начинающимися с зубных

согласных: «а изоиде та 5 лет...», и под., т. е. может быть, перед нами здесь только фонетико-графический факт — «изоиде(т) та...», и под.

Достой, подобав легче других глаголов могли утратить свое окончание в обычных именно для них сочетаниях достоить ти, подобаетъ ти.

Нескольких дополнительных замечаний требует V (атематиче- ский) класс: кроме есть (3 л. ед. ч.), к нему относятся в русском литературном языке в настоящее время только два глагола: дам и ем. Изменения, которым оии подвергались исторически,— главным образом аналогического порядка; фонетическим является только переход конечного мь в м (отвердение) в 1 л. ед. ч.: дамъ, ѣмь> дам, ем. Последнее изменение привело к настойчивой потребности устранить совпавшие таким образом с 1 л. ед. ч. формы 1 л. мн. ч. (дамъ, ѣмъ). Это устранение в русском языке совершилось сравнительно с другими славянскими языками своеобразно: как формы 1 л. мн. ч. настоящего времени стали употребляться формы 1 л. мн. ч. повелительного наклонения — дадимъ, іьдимъ, откуда современные дадим, едим. Хотя такое изменение мы видим только в русском языке (ив одном говоре болгарского языка — у банатских болгар), смысловые основания для него, рассуждая теоретически, были вообще благоприятны: глагол дамъ искони имел значение будущего времени, значение, близко соприкасавшееся с адгортативным (пригласительно-побудительным) 1 л. мн. ч. повелительного наклонения. Что касается ѣдимъ, то путь для его проникновения в настоящее время зависел уже от влияния сходного принадлежностью к тому же классу дадимъ.

Замена старых дамъ, ѣмъ новыми формами настоящего времени— дадимъ, ѣдимъ благоприятствовала далее усвоению и 2-го липа повелительного наклонения дадите, ѣдите в роли настоящего времени. Стало это тем легче, что вместо формы дадите. рано в той же функции повелительного наклонения начали употреблять образования от параллельной основы: дай, дайте, и форма дадите тем самым оказалась поддающейся использованию для новой морфологической роли[285]. Что именно таков был путь аналогии (сначала в значении будущего времени изъявительного наклонения стала выступать форма 1 л. мн. ч. повелительного наклонения, а затем и 2 л. мн. ч.), об этом говорят и факты белорусских говоров, отражающие подобный процесс вытеснения в первую очередь старой формы 1 л. мн. ч. ьдадзём, ядзём» (с приравнением к I классу), при сохранении 2 л. мн. ч. дасьцё, ясьцё.

Хронологические данные, которые извлекаются из памятников, в общем согласуются с высказанными предположениями.

Отвердение конечных губных свидетельствуется определенно в новгородском и московском говорах с XIV в., причем раньше после слогов палатальных, чем непалатальных. Первые случаи появления основы дад- в роли будущего времени встречаем с XIV же века: не выдадите (Новгор. летопись).

Форма 2 л. ед. ч. вместо старого -си — даси, ѣси (ср. укр. даси, їси и даси, ecu в некоторых севернорусских- говорах) по образцу всех остальных классов получила, насколько можно су> дить по памятникам, около XIV в. (до избытка ѣши — Псалт. Публ. Б-ки, 4), окончание -шь (-ши в форме ѣши — несомненно искусственная комбинация традиционно-церковного -си с живым -ш).

Соболевский (Лекции, 4 изд., стр. 251) толкует новые формы на -шь как переосмысление старых форм повелительного наклонения дажь — дашь, ѣжь — ешь. Роль форм повелительного наклонения тут, действительно, вероятна (ср. усвоение русским языком форм 1 и 2 л. множественного числа повелительного наклонения в качестве форм изъявительного), хотя в ряде славянских языков распространение окончания -ш у этих глаголов совершилось и без подобной поддержки.

В форме 3 л. ед. ч. в севернорусских говорах произошла замена старого -ть новым -т, заимствованным из других классов: даст, ест.

Окончание ть у этих глаголов держится дольше, чем у других.

Обращают на себя, напр., внимание формы «а отводу не дасть» (39); «А у кого во дворе или под окном на улице и в ызбе собака изъесть стороннаго человека» в «Судебнике» 1589 г. (53) (список конца XVI—начала XVII в., так наз. Барсовский), при очень многочисленных формах на -т других классов. Единственное отступление — «А крестьянин у крестьянина на одной деревне межу перекосит или переореть... (26), или дасть при формах «построит», «розчистит» и под. в Закладной 1648 г. (Акты юр., II, № 126, VII). Все это, повидимому, в тех или других говорах сохранившиеся и отражавшиеся в письменном языке черты стариныг.

Наименее ясны условия, вызвавшие замену в 3 л. мн. ч. старого дадять (я из носового е) новым дадуть (дадутъ)2. Предло- [286] [287]

женные объяснения не устраняют трудностей: так, указывалось (Вондрак) на возможность влияния будут, — такая догадка хорошо бы объясняла различие дадут, но едят, так как значение будущего времени принадлежит только первому, но при ней остается сомнительным влияние слова с другим местом ударения (будуть — да дять).

Высказывавшаяся догадка о влиянии причастий настоящего времени (ср. ст.-слав. им. ед. ч. муж. р. дады, род. дадмита, им. ед.

ч. жен. дадЯіШти, род. ед. ч. жен. р. дад&шть и т. д., чему соответствуют русск. формы — дадуча, дадучи, дадучѣ и под.) убеждает еще меньше ввиду малой употребительности этого причастия именно от данной основы.

Замена в литературном языке и в говорах формы дадять господствующею теперь дадут совершилась, вероятно, еще до проникновения в парадигму форм дадим, дадите, которые поддерживали бы старинное окончание -ят по аналогии IV класса (хвалим, хвалите, хвалят и под.), и с таким предположением в согласии стоит укр. дадуть при дамо, дасте.

Слабая убедительность догадок о форме 3 л. мн. ч. дадуть, дадут как обязанной своим появлением позднейшим морфологическим влияниям заставляет серьезно считаться с другой возможностью. Такого рода формы в настоящее время полностью охватили все восточнославянские языки, болгарский и сербо-хорватский[288], в которых на существование форм дэдатъ, дэдать указывают только древнейшие памятники. Факты, сохраненные санскритом,— 3 л. мн. ч. dad-ati «дают», но ad-£nti «едят», свидетельствуют о старинном морфологическом различии в 3 л. мн. ч. наст, вр. между корнем со значением «дать» и корнем со значением «есть». Не вдаваясь в сложные детали вопроса, такие, напр., как славянская рефлексация слоговых носовых, можно предполагать, что современное русское отношение — дадут, но едят — принципиально восходит к глубокой старине, причем наряду с *даджть существовал параллельный Ѣдать дублет дэдать, раньше проникший в памятники, но в подавляющем большинстве восгочно- и южнославянских говоров вытесненный более в них издавна распространенным дадуть.

, О чисто книжных формах 1 л. ед. ч. есми и 1 л. мн. ч. есмя см. выше (Фонетика, § 5). Непонимание искусственной формы есми в XVII в. выступает, напр., в случаях смешения ее с формой 1 л. мн.: ...Заняли есми... Николских казенных монастырских ^двадцать рублев денег Московских ... а в тех есми денгах мы за- имшики... (Закладная 1668 г., Акты юр., II, № 126, IX); ср. и № 126, X (1669 г.), № 127, I (1606 г.), III (1622 г.), или, наоборот,— «Се яз ... отступился есмя ... великого князя земли, а своего посилья...» (Н. С. Чаев, Северн, грам. XV в., 159). Се яз, Никифор Борисов сын Попов, ...занял есмя у Матфея Федорова

сына Левского денег 3 рубли московскую... (Новгор. зап. ка- бальн. книга, 1596 г.). К колебанию ср. также: «Се яз княз великий Иван Васильевич дал есмь Илемну...» и «А дал есми Илемну манастырю...» (грам. в. кн. Ив. Васильевича, 1467); во множ, числе: Сами есми себе два брата, а внукы есмя Еди- мантовы... (Задонщ., 217 об.)[289].

Превратившееся теперь в сказуемое неизменяемое слово нет (по старой орфографии — нѣтъ) представляет исторически продукт стяжения — не е (3 л. ед. ч., параллельное есть), осложненный приставным ту «тут»: нету, откуда позже, с утратой конечного гласного, — нынешнее окончание. В говорах нету усложнилось еще добавочной частицей ти — нетути — из энклитического местоимения 2 л. ед. ч. (дат. п.). Из нетути издавна возникла сокращенная форма нетуть. В памятниках, уже таких, как «Русская правда», засвидетельствованы нѣту и нѣтуть\ нѣтъ см. в «Повести врем, лет» и в других. Точно соответствующие русским образованиям nietu и niet, ныне вымершие, часто употреблялись и в польском языке в XV и XVI вв. (см. A. Brfickner, Slown. ety- mol. j^z. polsk., стр. 359).

Нѣсмь (из не есмь), нѣси (из не еси) и под., пбвидимому,. только книжные формы.

Форма 3 л. мн. ч. суть может считаться живою только в древнейших памятниках русского языка, напр., в «Русской правде»: «А оже будуть холопи татье, любо княжи, любо боярьсіии, любо черньчи, их же князь продажею казнить. Зане суть не свободьни, то двоици платити истьчю за обиду» (436 — 443).

Позже суть в его точном грамматическом значении не всем понятно:

Тыже, буи сыи, а утроба буяго яко изгнившіи сосуд; ничто же удержано им суть (Поел, царя Иоанна Вас. князю Андр. Курбскому). ...а то суть обыкность курсаров турецких, когда не смеют с кем биться, тогда выставливают бандеры, или знамена христианских знаков (Путеш. П. Толст.). А тот вышепомя- ненный капитан Виценпий служит в Венецкой Речи Посполитой из платы, а служба его суть такая (там же). У П. А. Толстого такое употребление особенно часто. — ...Пред Ним лишь преклоняйте И дух ваш и главы; Но суетны суть вы! (Держ., Умиление).

Распределение форм настоящего времени по классам в существенном в русском языке продолжает отношения, унаследованные из древности. Обращает на себя внимание сравнительно с другими языками относительно немногое:

1) Хочу, хочешь, хочет (III класс), хотим, хотите, хотят (IV

класс), при инфинитиве хотеть, предполагающем образования IV класса. В подавляющем большинстве славянские языки свидетельствуют о том, что настоящее время этого глагола шло по спряжению III класса и только 3 л. мн. ч. выступало в форме іѴ класса; ср. ст.-слав, хотятъ при остальных формах с основой коште— из *chotje — и укр. хоче и т. д., хочуть при хотятъ, хтять. Такое смешение обоих классов — явление уже глубокой древности. Повидимому, в русском языке влиянию именно 3 л. мн. ч. обязаны своим появлением хотим, хотите,—факт, аналогичный которому находим, напр., в болгарском говоре Ахръчелеби (в Ро- допских горах). Высказывалось мнение (Вондрак, Vergleich. slav. Gramm.2, II, 120), что первоначальны именно отношения русского литературного языка, но такая догадка имеет против себя слишком много показаний других славянских языков.

Нынешний супплетивизм в спряжении глагола «хотеть» — факт, хорошо засвидетельствованный в древнерусском; см., напр.: ...Да и іо нам говорил, что хочеш быти неприятелем нашим, Казиме- ровым детем Королевым, неприятель: и мы с божиею волею хотим то дело делати, как бог захочет, так то дело будет (Статейный список сношений в. князя Иоанна Вас. с князем мазове- цким Конрадом, 1493 г.). ...Хотят ли опять к нему или не хотят (там же).

2) Бегу, бежишь, бежит, бежим, бежите, бегут.

К инфинитиву бежать и в соответствии формам 2 л. ед. ч. и под. ожидалось бы 1 л. ед. ч. «бежу» и 3-є л. мн. ч. «бежат», известные в старославянском и в диалектах. Ср. и в памятниках: И от великого князя Дмитрия Ивановича стязи ревут, а поганые бежат (Задонщ.). ...И все люди с того места скоро поедут и пешие побежат (Хожд. на Воет. Котова, 107).

Повидимому, парадигма настоящего времени в том виде, в котором мы ее теперь имеем в литературном языке, представляет продукт спайки двух разных: на спряжение типа бегу, бегут указывает, напр., украинский инфинитив бігти, которому соответствует русск. диал. (по)бечь. Ср. из литературного языка XVIII в.: Так должны ямщики тогда все были бечь (Вас. Майков, Елис.). У В. Петрова — «Румянцов гром занес — враг должен пасть иль бечь». Формы бежешь, бежет и под., однако, фактически не засвидетельствованы, и предполагаемую контаминацию можно принять только как явление очень раннее.

Параллель к супплетивизму русских литературных форм представляют в украинском угрорусском говоре села Убли: бішті: бігу, біжу-.біжиш, и т. д.: бігуть, біжуть и біжять (Исследования по русск. яз., т. II, вып. І, изд. Отд. русск. яз. и слов. АН, 1900, стр. 117). Ср. и лит.-укр. бігти: біжиш и т. д.

3) Чту, чтишь, чтит, чтим, чтите, чтут.

Чтишь и под. представляют собою образования к чтить. Формы 1 л. ед. ч. и 3 л. мн. ч. заимствованы из другой парадигмы;

ср. про-чту, про-чтут (про-чтет, про-чтем...) к инфинитиву про-честь. Известная роль при отклонении могла принадлежать тому обстоятельству, чіо фонетически возникшее «ччу»[290] было воспринято как необычное в общей системе языка (ср. не вошедшие в употребление формы тчешь, тчет и под. к тку, которые фактически звучали бы как «ччош» к под.). Вслед за чту в употребление вошло и чтут благодаря обычному сходству 1 л. ед. ч. и 3 л. мн.: берегу — берегут, толку — толкут и под.

4) Формы настоящего времени к дышу — инфин. дышать— относятся исторически к IV классу, т. е. звучали дышишь, дышитъ и т. д. с ударением этого класса у глаголов, имевших инфинитивы на eti, после шипящих — ati: дышишь и т. д. Такое ударение действительно засвидетельствовано у поэтов XVIII в. (В. Майкова, Державина). Параллельно существовали формы III спряжения: дышу, дышешь, дышет..., дышут к инфин. дыхать (ср. укр. дихати—дйшу, дйшеш). В результате слияния двух спряжений установился инфинитив дышать, но со спряжением настоящего времени по III классу.

5) Два спряжения: гудеть, гудишь и т. д.— густи, гуду, гудешь с фактической утратой инфинитива густи слились теперь в одно: гудеть является инфинитивом к обоим типам; гуду и т. д., впрочем, тоже вымирает.

6) К инфинитиву гнать вместо принадлежавшей ему системы форм настоящего времени первого класса (ср. укр. жену, женеш и т. д.) установились формы гоню, гонишь, в прошлом соотносительные с инфинитивом гонити (ср. укр. гонити), ср.: И сентября, государь, в 29 день гонил из Новагорода назад к Москве князь Федор Туренин... (Дело Тайного приказа, II, Ямск. дела, № 45, 1575 г.). Ближайшая причина утраты форм типа жену, женешь и т. д. — их звуковая отдаленность от гнать и вызванный этим разрыв былой ассоциации.

7) К инфинитиву реветь настоящее время — реву, ревешь..., ревут, а не «ревлю», «ревишь» и т. д. Как показывают другие славянские языки, флексия настоящего времени соответствует старине, а нов в русском языке инфинитив, вытеснивший старое рюти. Ср. новообразования и в украинском языке,—ревти и ревіти, в белорусском рауці.

8) К инфинитиву ушибить будущее — ушибу, ушибешь...,

г •

ушибут. Нов, видимо, инфинитив, заменивший прямое соответствие *шиб-ти, которое фонетически совпало бы с «шити».

Из старинных форм заслуживают внимания: вместо современного зашиблено (от зашибить) — «...на левой стороне на лбу знамечко невелико, зашибено» (Новгор. записи, кабальн. кн., 1597 г., стр. 444). ...на левой стороне бывало зашибено (там же).

9) Живу, живешь и т. д. при жить. Звук в здесь, как в ряде других языков, из прилагательного жив.

10) Даю, даешь... при инфинитиве давать и повелительном давай. Старославянский язык имеет даяти и раз-давати и под., при настоящем времени даеши и раздававши и под. И в древнерусском и в говорах нередки формы настоящего времени типа даваю.

Формы повелительного наклонения давай, давайте своим появлением обязаны были тому, что дай, дайте оказались уже использованными в значении совершенного вида.

Даю при давать — нередкое в истории языков супплетивное разрешение былого параллелизма форм.

Подобные отношения имеем и при вставать и встаю и других образованиях этого корня; ср. др.-русск. и диал. вставаю: ...Не из Риги, из иного места, где корабли приетавают... (Статейн. список сношений в. кн. Иоанна Вас. с князем мазовецким Конрадом, 1493 г.). ...И те де надорожные волости от той новой дороги от гоньбы ставают впусте... (Грам, царя Бориса на Белоозеро, 1601 г.). ...И против его царского величества имени и поклона вставают... (Статейн. список посольства в Бухарию двор. Ивана Хохлова, 1620 — 1622 г.,— Сборн. Хилкова, 400).

Примечание. Связь спать и настоящего времени сплю, спишь и т. д. (IV класс) — явление уже древнейшего периода, до сих пор не получившее удовлетворительного объяснения. Ср., однако, старославянское усъпати, усъ- пльй, усъплеши и т. д. (по III классу).