Формальное подлежащее и глагольная флексия 3 л. ед. ч. ср. р.

На ранних этапах исследований остатки мифологического мировоззрения индоевропейцев довольно часто видели в формальных подлежащих типа англ. it, фр. il, нем. es и т.д.

Однако в настоящее время преобладает другая точка зрения, согласно которой за формальным подлежащим и соответствующей ему флексией не скрывается никакого референта (Bishop, 1977, р. 26; Бирюлин, 1994, с. 19). Сначала в индоевропейском для обозначения отсутствия активного, одушевлённого деятеля возникла флексия 3 л. ед. ч., затем на смену ей пришли безличные местоимения. Причину появления формальных подлежащих современные учёные обычно ищут в аналитизации, делающей наличие подлежащего обязательным даже там, где раньше было достаточно формы глагола 3 л. ед. ч., тем более что глагольные флексии в процессе аналитизации часто исчезают или становятся многозначными. Ярким примером такой трансформации является современный английский язык, где, в отличие от синтетического древнеанглийского, активно используются «подлежащие-пустышки» (dummies) it и there.

«Одной из характеристик английского языка является обязательность подлежащего в поверхностной структуре каждого предложения. В предложениях, не имеющих субъекта на глубинном уровне, ставят на его место инструмент (если таковой имеется) [подразумевается грамматическая персонификация, речь о которой ещё пойдёт ниже - Е.З.] или же используют в качестве подлежащего прямое дополнение (за исключением тех случаев, когда прямое дополнение является придаточным предложением).

«Как бы там ни было, формальное подлежащее (h)it/there используется всё чаще и чаще к концу [среднеанглийского - Е.З.] периода. Причина, по которой в среднеанглийском подлежащее становится более или менее обязательным, - это становление жёсткого порядка слов SVO [субъект gt; глагол gt; объект - Е.З.]» (“The Cambridge History of the English Language”, 1992. Vol. 2, р. 235).

«В русском языке построение предложений без подлежащего широко распространено. Особенно часто отсутствие подлежащего наблюдается в отрицательных предложениях. Например: "Здесь нет стола", где "нет" становится центром конструкции. В противоположность русскому языку английский язык избегает построения предложений без подлежащего. Русским предложениям без подлежащего в английском языке часто соответствуют предложения с подлежащим. Ср.: ...Темнеет - It is getting dark. Как видно из приводимых примеров, русский язык широко использует предложения безличные и предложения без подлежащего, тогда как в английском языке даже безличные предложения строятся при помощи безличного подлежащего. Это объясняется недостаточно четкой оформленностью английского глагола, который своей формой не всегда может достаточно ясно указывать на субъект; следовательно, наличие подлежащего становится необходимым» (Смирницкий, 1957).

«В русском языке легко обнаружить известное разнообразие типов односоставных предложений и вариативность их семантики. В английском же языке число типов односоставных предложений невелико. Это можно объяснить аналитическим строем предложения, сложившимся в новый период развития английского языка, с присущим ему твёрдым порядком слов и обязательным наличием подлежащего, хотя бы и формального. Так, например, в одних случаях большому классу русских односоставных предложений, таких, как темнеет, морозит, трудно, важно, мне весело и т.д., в английском языке соответствуют двусоставные предложения; ср.: it is getting dark, it freezes, it is difficult, it is important с выраженным формальным подлежащим it» (Аракин, 2005, с.

«В безличных по смыслу предложениях с глаголом be или в предложениях, где подлежащее выражено неопределённым существительным, употребляется предваряющее there, которое не имеет никакого смыслового значения. Оно развилось из наречия there, употребляющегося как обстоятельство места, но теперь представляет собой совершенно другое слово. Говорят: There was a large crowd (нельзя сказать *A large crowd was). Сравните с предложением There's your hat. Bрн там ваша шляпа, в котором there (находящееся под ударением) является обстоятельством места» (Хорнби, 1992, с. 90).

«Основное отличие синтетических языков от аналитических в рассматриваемом вопросе состоит в том, что, поскольку в аналитических языках существует постоянный порядок слов в предложении и обязательно наличие подлежащего (как и сказуемого), то даже безличные и неопределённо-личные предложения оформляются в них как личные. Достигается это различными способами, в частности, с помощью конструкций с формальным подлежащим. В качестве такого формального подлежащего употребляются местоимения it, one, they, you, we» (Аполлова, 1977, с. 18).

Таким образом, все конструкции английского языка, традиционно называемые безличными, являются, тем не менее, подлежащными (ср. Копров, 2000, с. 68). В русском же безличные конструкции обычно являются и бес- подлежащными, ср. Темнеет (It's growing dark); Сегодня холодно (It is cold today); Пахло сыростью и табаком (There was a smell of damp and tobacco); Никакой вечеринки не было (There was no party). Безличные конструкции с формальным подлежащим употребляются в современном английском столь часто, что некоторые лингвисты даже говорят об «особой любви... к безличным формам» в английском языке (G. Curme. “A grammar of the German language” (1922); цит. по: von Seefranz-Montag, 1983, S. 58). Высокую частотность нельзя путать, однако, с многочисленностью конструкций. В современном английском практически не осталось употребляемых безлично глаголов и соответствующих конструкций, но очень часто (как и в русском) встречаются неглагольные безличные выражения типа It's cold (Холодно), где местоимение “it” выражает ту же форму 3 л.

В одной из относительно новых работ по этой теме И. Горцонд после анализа большого статистического материала по корпусу французского языка и работ других лингвистов приходит к следующему выводу: «Было бы неверно предполагать за безличным местоимением il, it или es сверхъестественную силу, которая нашла в нём отражение из-за страха назвать её по имени. Также складывается впечатление, что видеть в il, it и es выражение ЧЕГО-ТО вообще противоречило бы языковой интуиции» (Gorzond, 1984, S. 70).

В подтверждение своих слов автор цитирует О. Есперсена, видевшего в безличном местоимении «грамматический приём, позволяющий перестроить предложение по наиболее принятому образцу» (цит. по: Gorzond, 1984, S. 70)[29], а также немецкого лингвиста К. Бругмана, одного из самых известных исследователей индоевропейских языков: «В еs regnet... само es не несёт никакого значения. Никто не вкладывает в es regnet больше смысла, чем в выражения regnen geht vor sich, regen fallt, das gegenwartige ist ein regen [синонимы выражения Es regnet (Идёт дождь) - Е.З.] и т.п. Таким образом, выражение es regnet имеет то же значение, что и древневерхненемецкое regenot (гот. rigneip, древнеисл. rignir, лат. pluit и т.д. [все выражения - в значении "Дождит" - Е.З.])» (цит. по: Gorzond, 1984, S. 79)[30].

Бругман полагает, что субъекты в таких конструкциях объединены со сказуемыми, неотделимы от них (Wahlen, 1925, р. 6) ; первоначальную двусостав- ность конструкций типа Наснежило он считал сомнительной (Brugmann, 1925,

S. 20). Добавим от себя также цитату из знаменитой работы Г. Пауля «Принципы языковой истории»: «...Не может быть сомнений, что в предложениях типа [нем. - Е.З.] es rauscht, фр. il gele, сербск. vono se blyska (сверкает) присутствует субъект. Но все попытки представить все эти [безличные местоимения - Е.З.] es, il, vono в качестве психологического субъекта и наделить их определённым смыслом не увенчались успехом.

Под психологическим субъектом обычно понимают то представление, которое служит отправным пунктом сообщения (темой), а также слово (или группу слов), выражающее это представление. Действительно, считается, что в «метеорологических» конструкциях (о которых говорит здесь Г. Пауль) деления на тему-рему нет, что способствовало их сохранению, в то время как некоторые другие безличные конструкции стали в период активной аналитизации индоевропейских языков нарушать логический принцип «тема gt; рема» и потому исчезли (подробнее об том см. в главе «Тема / рема и порядок слов: связь с имперсоналом»). В «метеорологических» конструкциях с формальным подлежащим, как правило, присутствует только рема.

Позиция Г. Пауля соответствует взглядам отечественных учёных, что становится ясно, например, из обзора Л.А. Бирюлина[31]. Так, И.П. Сусов называет высказывания с формальным подлежащим «квазипредложениями», а само формальное подлежащее - «квазисубъектом», мотивируя это тем, что «в поверхностной сфере немецкого языка (а также английского и французского) имеют место образования, расчленённые на позиции, которые напоминают собой лишь внешне, по оформлению, позиции субъекта и предиката. Дело в том, что расчленённости этих поверхностных образований в глубинной сфере не соответствуют ни реляционное, ни предикационное членение» (цит. по: Павлий, 2002).

А.И. Смирницкий в книге «Синтаксис английского языка» (1957) отмечал, что подлежащее английского безличного предложения «не обозначает никакого реального объекта: то неуловимое содержание, которое заключено в подлежащем (известной обстановки, жизненной ситуации), как бы растворяется в содержании сказуемого и не может быть выделено и рассмотрено самостоятельно» (цит.

1. М. Пешковский выдвинул известный тезис о том, что в безличных предложениях «подлежащее устранено не только из речи, но и из мысли» (цит. по: Бирюлин, 1994, с. 17); безличное сказуемое изображает деятельность без деятеля, оно «не может и намекать на какое-либо определённое подлежащее» (цит. по: Тупикова, 1998, с. 73). Эквивалент формального подлежащего в русском языке (3 л. ед. ч.) он расценивал как совпадающий с формой среднего рода, но на самом деле не являющийся таковой (Green, 1980, р. 73).

1. А. Шахматов высказывал ту же мысль о морфологической маркировке глагола в конструкции Его убило молнией (Green, 1980, р. 73).

Т.П. Никитина в диссертации, посвящённой генезису, развитию и синтаксической организации безличной конструкции с именной экспансией во французском, отмечает, что местоимение il как десемантизированный показатель безличности «не является непосредственным продолжателем латинского местоимения среднего рода illum [illud? - Е.З.], но возникло в недрах самого французского языка в связи с потребностью в местоимении среднего рода, лишённом интенсивного указательного значения» (Никитина, 1973, с. 13-14; выделено нами).

Интерпретация verba meteorologica как бессубъектных глаголов предложена в работах Н.Н. Арвата «Безличные предложения в современном русском языке» (Черновцы, 1965), Л.И. Василевской «Безличные предложения в типологии синтаксических конструкций (на материале русского языка)» (М., 1976), В.В. Богданова «Семантико-синтаксическая организация предложения» (М., 1977), А.А. Потебни «Из записок по русской грамматике III. Об изменении значения и заменах существительного» (М., 1968), Д.Н. ОвсяникоКуликовского «Из синтаксических наблюдений. К вопросу о классификации бессубъектных предложений» (в «Известиях Императорской Академии наук», отделение русского языка и словесности. Т. 5. Книга 4. 1900), Т.П. Ломтева «Основы синтаксиса современного русского языка» (М., 1958), В.В. Бабайце- вой «Односоставные предложения в современном русском языке» (М., 1968),

2. Г. Гака «К типологии лингвистических номинаций» (в сборнике «Языковая номинация (общие вопросы)» (М., 1977)), С.Д. Кацнельсона «Типология языка и речевое мышление» (Л., 1972) и, наконец, в академической «Грамматике русского языка» (Т. 2. М., 1954), где verba meteorologica определяются как глаголы, которые называют действия, протекающие сами по себе, без производителя (Бирюлин, 1994, с. 19, 47-48). Л.А. Бирюлин, который приводит краткий обзор этой литературы, добавляет относительно последнего из перечисленных источников следующий комментарий: «Точка зрения академической грамматики... по данному вопросу является в русистике наиболее распространённой и по сути дела канонической. Согласно академической грамматике, безличные предложения анализируемого типа считаются - можно подчеркнуть это ещё раз - бесподлежащными, состоящими только из сказуемого или из сказуемого с зависимыми от него второстепенными членами предложения» (Бирюлин, 1994, с. 48).

2. В. Виноградов писал в защиту тезиса об односоставности выражений типа Светает следующее: «Психологистическая или логистическая защита тезиса о необходимой двучленности (или двусоставности) всякого предложения всегда основывалась на отрыве от конкретно-исторического языкового материала и почти всегда опиралась на идеалистические предпосылки о тождестве или параллелизме речевых и мыслительных процессов и на отрицание отражения в речи объективной действительности» (Виноградов, 1975).

А.И. Моисеев выделял, наряду с действительным, страдательным и средним залогами, безличный залог, в котором при глагольном сказуемом вообще нет и не может быть подлежащего (Бирюлин, 1994, с. 125).

«Историческая грамматика русского языка» комментирует древнерусские безличные конструкции типа ...и озеро морози в нощь следующим образом: «...в этих предложениях нет подлежащего, да оно и не мыслится говорящим» (Букатевич и др., 1974, с. 238).

А.Н. Гвоздев пишет о конструкциях типа Его убило молнией: «Безличные обороты обозначают процессы, не имеющие деятеля, в них творительный падеж обозначает средство, материал, орудие»; он отмечает также, что конструкции типа День вечереет и День светает являются вторичными, книжными (Гвоздев, 2005; выделено нами).

Б.В. Павлий считает безличные глаголы английского языка имеющими нулевую валентность на семантическом уровне и одновалентными на синтаксическом (из-за it) (Павлий, 2002).

Н.С. Валгина пишет, что «категория лица в таких глаголах [моросит, знобит, тошнит; нездоровится, спится, хочется, смеркается, дремлется и т.д. - Е.З.] имеет чисто формальное значение, причём это застывшая форма именно третьего лица (или форма среднего рода), и другой быть не может. Действие, обозначенное этой формой, происходит независимо от деятеля, то есть семантика таких глаголов несовместима с представлением об активном деятеле» (Вал- гина, 2000). Заметим, что Валгина, в отличие от большинства других авторов, исходит из существования формального подлежащего и в русском языке, а именно в конструкциях типа Это чудесно!; Им всё тяжело.

Во «Введении в сравнительную типологию английского, русского и украинского языков» говорится, что в английском безличность выражается не отсутствием подлежащего, а семантическим опустошением его, то есть наличием чисто грамматического, формального подлежащего it (Швачко и др., 1977, с. 140).

А.Л. Зеленецкий и П.Ф. Монахов рассматривают русские конструкции типа Дождит и Идёт дождь как полностью эквивалентные односоставному предложению Дождь; эта односоставность объясняется тем, что акцент делается только на описании события / ситуации без указания деятеля (Зеленецкий, Монахов, 1983, с. 155). О местоимении es в немецких конструкциях типа Es regnet (Дождит) они замечают, что речь идёт о чисто формальном подлежащем.

Г.В. Колшанский видит в том же местоимении es аналитическое выражение субъекта, передающее его формальный признак (именительный падеж), в то время как имя в косвенном падеже в конструкциях типа Es hungert mich (дословно: Меня голодит) передаёт предметную сущность субъекта (Зеленецкий, Монахов, 1983, с. 156).

Есть и другая точка зрения, представленная единичными высказываниями. Например, А.М. Лаврентьев видит в безличной форме глаголов типа Его убило молнией неназванную природную силу (Lavrent’ev, 2004). Собственно, природная сила здесь уже названа - молния, но, возможно, автор подразумевает грозу.

Рассмотрим также мнения нескольких западных учёных. Одно из наиболее поздних изданий, в которых утверждается, что за формой 3 л. ед. ч. скрываются духи, датируется 1966 г., но является перепечаткой издания 1930-х гг. (Hudson-Williams, 1966, р. 77). В 1944 г. Ф. Шпехт высказал мнение, что все индоевропейские предложения были личными, а называемые безличными конструкции являются сокращениями от Зевс сверкает, Снег снежит и т.д.; этим автор демонстрирует антропоморфизацию окружающего мира древним человеком и принципиальную двусложность высказываний (до)индоевропей- ского (Specht, 1944, S. 336, 292-293).

В работах конца ХХ - начала XXI в. подобные мнения уже практически не встречаются. Упомянутая выше И. Горцонд отмечает, что в отдельных случаях складывается впечатление, будто безличное местоимение вводится исключительно для поддержания ритма речи (Gorzond, 1984, S. 78-79), в остальных случаях его присутствие обусловлено жёстким порядком слов SVO. Примерно в том же духе высказываются все или почти все авторы, затрагивающие эту тему.

У.Л. Чейф в книге «Значение и структура языка» (1975) называет предложения типа It's raining (Идёт дождь) амбиентными и утверждает, что глагол здесь представлен в качестве «всеохватывающего» элемента, подразумевающего события безотносительно к предмету окружения (Павлий, 2002). Подлежащее “it”, по мнению Чейфа, является лишь поверхностным элементом.

Ещё в 1900 г. Г. Свит писал, что в безличных конструкциях, относящихся к природным феноменам, глагол объединяет в себе субъект и предикат, а формальное подлежащее является следствием особенностей грамматической структуры английского (Sweet, 1900, р. 93).

По мнению Ф. Миклошича, в предложениях типа лат. Pluit (Дождит) подлежащее не только не выражено, но и не мыслится (Некрасов, 1881; Тупикова, 1998, с. 75).

Я. Гримм говорит, что назначение es - исключать всякую реальную личность, всякий осязательный денотат (Некрасов, 1881).

Л. Янда пишет по поводу русского глагольного окончания 3 л. ед. ч., что его функция - это маркировка невозможности согласования с субъектом: “...if a nominative subject is present, a verb agrees with it (according to some subset of person, number, and gender, depending upon tense), but if there is no nominative subject, a verb will have default (neuter singular) agreement” (Janda, 2005). Относительно конструкций типа Его убило молнией она замечает, что невозможность использования на месте молнией существительных с одушевлёнными денотатами объясняется тем, что такое употребление могло бы имплицировать воздействие на человека какой-то тайной силы вместо акцентирования самого действия.

В.              Бранденштайн - первый или один из первых, кто связал возникновение формального подлежащего с аналитизацией - показал, что в предложениях типа Моросит и It's raining событие мыслится само по себе, а потому не имеет смысла искать за формой глагола или местоимением it какие-то таинственные силы. Аналогично у В. Майера-Любке: «Говорящий замечает одно лишь действие, не заботясь о творце этого действия, или не имея возможности создать себе представление о таковом, и потому выбирает ту форму verbum finitum, которая грамматически является наиболее неопределённой» (цит. по: Кацнельсон, 1936, с. 29-30).

Как отмечается в книге «Пассив. Сравнительный лингвистический анализ» (A. Siewierska, 1984), в датском, шведском и голландском языках вместо местоимения «это» употребляется бывшее наречие «здесь», которое также не относится к каким-либо денотатам (“[t]hese pronouns have no meaning and no referent”) и функционирует в качестве формального подлежащего: швед. Det skjuts ute (Снаружи стреляют) (Siewierska, 1984, р. 108).

Американский исследователь С. Пинкер в конце ХХ в. писал, что «в Стандартном Американском Английском (SAE) используется there в качестве вспомогательного подлежащего, не имеющего конкретного значения» (Пин- кер, 1999 а).

Чешский лингвист Р. Мразек пишет о различиях в оформлении безличности в синтетических и аналитических языках, что независимо от использования флексии или местоимения 3 л. ед. ч. речь идёт о безреферент- ных элементах: «Славянские языки обязательно оставляют левовалентную позицию предиката пустой в асимметричных сообщениях о подлинно безличных, безэффициентных действиях и состояниях» [сноска: «Только в лужицких, под влиянием немецкого, параллельно появляется местоимение wono, to» - Е.З.]; напр., слц. Ochladilo sa; в.-л. Pfed wocomaj so mi zacmi; слн. Danilo se je, р. У меня в горле пересохло; б.-р. Было ужо за поунач. Важно подчеркнуть, что здесь перед нами, собственно, глагольная форма не-лица, выходящая за рамки парадигмы я + х, ты + х, он, она, оно + х, поэтому даже в вост.-слав. языках будет, напр. не р. *Оно темнеет, *Оно во рту пересохло, а нуль показателя безличности: Темнеет, Во рту пересохло. Напротив, западноевропейские языки ставят и здесь большею частью 3-е л. ед. сред. р. в роли чисто формального субъекта: нем. Es dunkelt schon, англ. It was raining, фр. Il faitfroid» (Мразек, 1990, с. 27).

Далее Мразек ещё раз замечает, что глаголы типа Светает не имеют валентности слева (Мразек, 1990, с. 90).

У. Леман видит в форме 3 л. ед. ч. признак стативного класса глаголов языка активного строя; предложения типа Зевс дождит представляют, по его мнению, более поздние образования, свидетельствующие о номинативизации индоевропейских языков (Lehmann, 1995 a, р. 57, 74). По поводу теории антро- поморфизации окружающего мира древним человеком и его «примитивном» мышлении он пишет, что подобные взгляды были популярными на ранней стадии исследований, но со временем антропологи сочли их неправомерными (Lehmann, 1991, р. 34). У. Леман обращает также внимание на то, что глаголы неволитивного действия / состояния, включая «метеорологические», в активных языках употребляются в форме 3 л. ед. ч. (Lehmann, 1991, р. 33).

Б. Бауэр полагает, что форма 3 л. ед. ч. у безличных глаголов указывает на то, что употребление первого и второго лица с ними невозможно, “this grammatical person therefore is not referential, it does not inherently refer to a person. Consequently, there is no person specification in the verb itself because the third-person singular is the only form of the paradigm. Since there is no person specification in the verb form itself, it only conveys the state (or the event in weather verbs)” (Bauer, 2000, р. 148). Возникновение формального подлежащего Б. Бауэр связывает со становлением жёсткого порядка слов (Bauer, 2000, р. 95). Примеры типа Зевс дождит она считает вторичными, так как они встречаются в памятниках древних языков только в единичных случаях (Bauer, 2000, р. 106). Кроме того, имена богов этимологически не связаны с названиями явлений природы (редкое и возникшее поздно исключение - лит. Perkunas - Бог грома = perkunas - гром), то есть изначально имена не ассоциировались с ними и не были произведены от них. Каких-либо устойчивых мифологических ассоциаций определённых богов с явлениями природы тоже не наблюдается, то есть одни и те же боги у разных народов отвечали за различные явления.

А. фон Зеефранц-Монтаг полагает, что встречающиеся в художественной литературе случаи замены формальных подлежащих на имена богов являются скорее художественным приёмом, чем выражением реального мировоззрения (von SeefTanz-Montag, 1983, S. 27, 44; cp. Brugmann, 1925, S. 20-21). Попытки некоторых авторов (Я. Гёбеля, В. Хаферса, Я. Вакернагеля, Р. Триппа, Х. Вагнера) увидеть за безличными предложениями веру использующего их народа в действие неких божественных сил, а тем более попытки увидеть в употреблении таких конструкций признак примитивности соответствующего народа[32] она называет импрессионистическими, хотя и признаёт, что истинная причина возникновения таких конструкций в индоевропейском языке остаётся неизвестной (von Seefranz-Montag, 1983, S. 48-49). Свою точку зрения автор подтверждает тем, что в безличных предложениях древнеанглийского, древненемецкого и исландского формальное подлежащее было введено значительно позже, чем стали употребляться обычные местоимения-субъекты вместо окончаний глаголов в личных предложениях. Если бы формальное подлежащее имело какое-то семантическое наполнение, такой временной разрыв был бы невозможен (von Seefranz-Montag, 1983, S. 50). Она указывает также на то, что обычно появление безреферентных местоимений коррелирует с типичными признаками отмирания синтетических способов выражения грамматического значения (как следствие этого появляются артикли, перед сказуемыми начинают ставить опускавшиеся ранее местоимения- подлежащие, так как порядок слов становится более жёстким); по аналогии с личными предложениями перед глаголами с нулевой валентностью постепенно вводят «символическую» замену субъекта в виде безличного местоимения (von Seefranz-Montag, 1983, S. 54).

Нельзя утверждать, что все зарубежные авторы считают форму 3 л. ед. ч. ср. р. семантически пустой. По-прежнему иногда, хотя и крайне редко, можно встретить утверждения, что в соответствующих глагольных окончаниях или безличных местоимениях подразумевается или когда-то подразумевался Бог, что само имя Бога опускали из страха, что имперсо- нал есть проявление примитивного и иррационального мышления (Fonagy, 2001, р. 691-692; Fonagy, 1999, р. 28-29) (в данном случае цитируемый нами автор ссылается на А. Вежбицкую). Дж. Гринберг считает, что форму 3 л. можно назвать собирательной, «суррогатом» всех лиц, так как она является наименее маркированной, употребляющейся более часто, по сравнению с 1 и 2 л. (Greenberg, 1976, р. 44-45). Например, в проверенных им корпусах соотношение 1, 2 и 3 л. составило (в %) в санскрите 11,3 : 34,6 :

1. в латыни - 29,3 : 24,5 : 45,3, в русском - 31,9 : 17,7 : 50,4. Из этого он делает вывод, что форма 3 л. в безличных конструкциях заменяет собой все лица. Впрочем, несколькими страницами раньше он приводит другую статистику, из которой следует, что в латыни 1 л. употребляется чаще 3 л. (1932 против 1562, если сложить ед. и мн. ч.; по данным пьес) (Greenberg, 1976, р. 35). Кроме того, как мы уже отмечали, прототипичность лица едва ли может иметь какое-то отношение к прототипичности агенса, даже если третье лицо действительно употребляется чаще остальных. Наконец, форма среднего рода в имперсонале явно исключает понятие какого-либо деятеля.

Таким образом, в современной лингвистике преобладает точка зрения, согласно которой за формой глагола 3 л. ед. ч. в синтетических языках (Дож- дит) и за эквивалентным ей формальным подлежащим в аналитических языках (It's raining) никаких мистических сил не скрывается. Этнолингвисты, которые ищут признаки «иррациональности» русского национального характера в безличных предложениях, об этом обычно не упоминают.

Возможно, следует также добавить, почему конструкции типа Дождит не употреблялись с формальным подлежащим с самого начала: дело здесь не только в том, что то же значение выражалось окончанием, но и в отсутствии местоимения среднего рода в индоевропейском праязыке (cp. Henry, 1894, р. 274; Mallory, Adams, 2006, р. 415). М. Кламер указывает на тот факт, что в современных активных языках вместо местоимений-подлежащих обычно используются аффиксы (Klamer, 2007). М.М. Гухман полагала, что 3 л. вторично и образовалось по аналогии с первым и вторым после окончательного разграничения имени и глагола (Климов, 1977, с. 139). В некоторых древних индоевропейских языках неоформленность 3 л. чётко просматривается: например, в древнеисландском вместо личного местоимения «оно» употребляется указательное «это» (Стеблин-Каменский, 1955, с. 87, 91).

Та же этимология местоимений 3 л. просматривается в древнерусском (ср. Тупикова, 1998, с. 98-99; Букатевич и др., 1974, с. 161; Борковский, Кузнецов, 2006, с. 213; Иванов, 1983, с. 298-299; Timberlake, 2004, р. 117), как и в большинстве языков мира (Бабаев, 2007; cp. Mallory, Adams, 2006, р. 415; Greenberg, 2000, р. 81). В качестве подлежащего местоимения 3 л. стали более или менее регулярно употребляться в русском языке только в XV в. (Букате- вич и др., 1974, с. 239).

Выбор именно формы 3 л. ед. ч. для оформления имперсонала обусловлен, как полагают некоторые учёные, её максимальной отвлечённостью от категории деятеля, особенно одушевлённого: «...формы безличного глагола выражают мысль более или менее отвлечённо; потому-то и пользуются или 3 л. глагола, или неопределённым наклонением и существительным, выражающим понятие не столь наглядно, как выражает сам глагол» (Ф.И. Буслаев; цит. по: Тупикова, 1998, с. 72; cp. Борковский, Кузнецов, 2006, с. 384; Benve- niste, 1974, S. 285). Н.А. Тупикова пишет, что «при характеристике формы 3 л. чаще всего отмечается, что она выражает соотнесённость действия с таким субъектом, который противостоит 1-му и 2-му лицу как "третье лицо" и сигнализирует об отсутствии отношения к говорящему и адресату» (Тупикова, 1998, с. 73).

Вспомним, что в активных языках, к которым, очевидно, принадлежал индоевропейский, место подлежащего могли занимать только одушевлённые субъекты, поэтому постановка глагола в форму среднего рода заведомо сигнализирует, что об истинном деятеле речи здесь идти не может. Другого способа выразить ту же мысль грамматически, возможно, и не было.