ДРЕВНЕБОЛГАРСКИЕ ЭЛЕМЕНТЫ.
Вобрав в себя в течение веков фонетические, морфологические,, синтаксические и лексические особенности ведущих говоров, литературный язык русского народа многим обязан также, главным образом в лексике, еще и тому, что им усвоено было на заре его развития от другого славянского, близкого русскому, но вместе с тем ■с ним непосредственно не связанного языка — древнеболгарского.
Начатки влияния древнеболгарского языка как языка книги восходят ещё к концу X века, когда македонское наречие болгарского языка было единственным литературно обработанным славянским наречием, пригодным служить орудием письменности для других •славян с близким к нему языком. Свидетельства летописи указывают на Киев как на тот центр, который сосредоточил в себе первоначальное книжное влияние. Но рядом со старославянским, хотя и близким к родному, языком, сделавшимся языком церкви и школы, большую роль в практическом употреблении культурных представителей восточнославянских племён уже в X веке играет родной, восточнославянский, сначала находящий себе широкое применение в сфере актовой и вообще практической речи, позже более или менее успешно конкурирующий с церковным также и в светских художественных жанрах, в мемуарной литературе и под. («договорные» части летописи, восходящие к X веку, «Русская правда» — XI в., «Слово о полку Игореве» —XII в., «Моление Даниила Заточника», относящееся Ко времени между срединой XII и второй четвертью XIII века, «Поучение» Владимира Мономаха, первой четверти XII в. и под.).Нужно, впрочем, заметить, что такой важный вид старинной литературы, как летопись, ещё в большой степени обнаруживает до самого XVIII века зависимость своего языка, не говоря уже о частях церковно-учительного содержания, написанных определённо на старославянском языке,— от старинных образцов книжной, в основе — староболгарской речи.
Естественный рост русской стихии в литературном употреблении светских людей встретил серьёзное препятствие в XIV—XV вв.
Исторические процессы, вызвавшие передвижение восточнославянских племён на север и позже (с XIV века) приведшие к исключительному усилению Москвы, в области языка имели следствием то, что даже в традиционный литературный язык стали проникать со всё увеличивающейся силой элементы тех говоров, в области которых сосредоточивалась политическая и культурная жизнь страны.В конце XIV века в делах церкви оказались влиятельными, однако, выходцы из южных славянских стран — Болгарии и Сербии (осуществилось так называемое «второе южнославянское влияние») Ч
В условиях феодального общества церковное влияние определяло вместе с тем в большой мере характер всей школы. Немудрено поэтому, что относительно небольшое число южных славян, считавших себя носителями «правильного», «образцового» церковного языка, могло исключительно сильно влиять на письменный язык ещё относительно мало самостоятельной русской письменности, [61] поворачивая его вспять к чужому источнику. Традиция в литературных языках, закреплённых на письме, вообще чрезвычайно сильна. Элементы живых русских говоров, как сказано, пролагали себе путь в унаследованный письменный язык; особенно естественно это было в тех видах письменности, которые не были связаны с церковностью и тесно соприкасались с бытом и потребностями культурно-политическими,— как, напр., во всём, относящемся к деловым предметам: в договорных документах, постановлениях судов и под. Но, как ни жизненно было это влияние, как ни широк был его приток, разрушить до конца унаследованные особенности книжного языка, совершенно порвать с традицией оказалось невозможным1.
В условиях долгого монголо-татарского ига живые силы есте-' ственного развития Руси оказались чрезвычайно ослабленными. Светские литературные жанры ещё в большей мере, чем это имело место в письменности XI—XIII веков, должны были отступить на задний план перед церковными со всеми вытекающими отсюда последствиями. Последствия оказались стойкими.
За исключением делового языка (языка документов, грамот и под.), до самого XVIII века носящего народный характер, языка простого и понятного, как нигде’в Европе,— в русской письменности возобладали и в лексике и в грамматике элементы староболгарские, русифицированные, в большей или меньшей мере, главным образом, в фонетике (в произношении).
Даже жанры повествовательные, слог научно-философский ещё остаются до второй половины XVIII века на старых путях. Можно легко заметить очень большую разницу в количестве церковнославянских элементов между писателями первой трети и двух других XIX века; но и сейчас нам трудно составить фразу, в которой бы не попалось слова, так или иначе не проникшего в наш язык из старого книжного источника или не созданного по старинным образцам. Мы даже и не чувствуем уже, что время, сладкий, жажда, враг, нужда, плен — это чужие слова, и только научный анализ может нас в этом убедить. Наоборот, мы, конечно, были бы удивлены, если бы нам предложили вернуться к их настоящей русской форме — солодкий, веремя, жажа, ворог, нужа, полон.Говоря о традиционном влиянии чужого языка, нельзя упускать из виду того, что оно далеко не во всём оставалось только книжным. Не нужно думать, что к нему через школу приобщались только грамотеи, а более широкие народные массы не испытывали влияния [62] литературного языка. Ясно, что в ббльшей или меньшей мере литературный язык в свою очередь влиял на язык массы, особенно в таких крупных центрах, как Москва. Поэтому и язык городского населения, не проходившего школы, так или иначе сближался с литературной речью, и между ними не создавалось слишком резких отличий; ни о какой «бездне» во всяком случае говорить не приходится.
Нужно также принять во внимание, что древнеболгарский язык не оказался на русской почве до конца и во всём инородным телом. Дело в том, что многие его особенности сделались отправными пунктами дальнейшего языкового творчества: многое, чем мы теперь пользуемся в литературном русском языке как привычным и даже необходимым,— не что другое, как заимствованные из древнеболгарского книжного языка образцы-шаблоны: ср. такие формы, как причастия на -мый: несомый, любимый, на -щий: ведущий, гладящий, на -ший, -вший: шедший, видевший и под.; отглагольные имена существительные на -ние: похождение, возмущение; превосходная степень прилагательных на -ейший: сильнейший, честнейший; образования существительных на -тель: любитель, мучитель; на -ство: худЬжество, убожество; на -ость: слабость, пряность, и т. д.
В практике литературного русского языка лексические элементы церковнославянские или церковнославянизированные исполняют две важные функции:
1) быть уже, как замечено выше, основным источником абстрактной и ученой лексики и 2) обеспечивать языку богатый источник оттенков значений в сфере торжественного, отборочного, специфи- чески-книжного и т. д.
5.