«Драматический императив»
Так назвал А. В. Исаченко [Исаченко 1957: 12] использование императива для обозначения реального действия в прошлом:
- А тут еще, как нарочно, подвернись другой знакомый нам гимназист, сын городского доктора, — и начни хвастаться новыми, и не серебряными, а томпаковыми часами, которые подарила ему его бабушка... (И. Тургенев. Часы);
- Аннушка, наша Аннушка! С Садовой! Это ее работа! Взяла она в бакалее подсолнечного масла, да литровку-то о вертушку и разбей! (М. Булгаков. Мастер и Маргарита);
- Погубили ее именины. Да, Лялька-рыжая позвала ее на именины, а она и пойди, дура такая! (JI. Гинзбург. Крутой маршрут);
- Да, капитан был внимательным, заботливым командиром, хотя с виду казался сердитым и неприветливым. В памяти всплыл день, когда он пришел в нашу эскадрилью. Пришел, накоротке собрал служебное совещание и уже начал было говорить. Но тут я возьми да и спроси что-то у Костылева. И не успел он еще ответить мне, как до меня донеслось: — Товарищ Каберов, когда говорит командир, подчиненные слушают (И. Каберов. В прицеле — свастика);
- Из драматических деталей тогдашней нашей, моей жизни того же первого, 1961 года. Вышел, как известно, малоудачный «Краткий этимологический словарь русского языка» группы авторов, а я возьми и разразись довольно жесткой рецен-, зией [Трубачев 2001: 266].
В этой функции используются преимущественно глаголы СВ, на чем иногда специально акцентируется внимание[111], но это, по-видимо- му, не обязательно; ср. близкое по смыслу употребление императива глагола НСВ в следующем примере:
- Точно: и из нашего сословия иной, пьющий и неспособный, бывало, присоседится к господам... да что за радость! Только себя срамит. Дадут ему лошадь дрянную, спотыкливую: то и дело шапку с него наземь бросают; арапником, будто по лошади, по нем задевают; а он все смейся да других смеши (И. Тургенев. Однодворец Овсянников).
Кроме того, в некоторых формулировках значения этих конструкций подразумевается, что субъектом в них должно быть лицо; ср.: «действие прошедшее, стремительное, мгновенное, представляющееся внезапным, немотивированным актом воли действующего лица» [Виноградов 1947: 601] или «действие, которое произведено некстати» [Гловинская 2001:198—199]. Возможно, такие конструкции и преобладают, но это также необязательно:
- Тоже, говорят, телеграмма была пущена. Да телеграмма-то к тетке и приди. А она там тридцатый год вдовствует и всё с юродивыми сидит сутра до ночи. Монашенка не монашенка, а еще пуще того. Телеграммы-то она испужалась да, не распечатывая, в часть и представила (Ф. Достоевский. Идиот).
Поэтому предпочтительнее такие описания значения этой конструкции, которые охватывали бы и агентивные, и неагентивные ситуации, например: «нарушение хода событий» (breaking the line of events) [Ebeling 1956: 86], «немотивированность логикой ситуации» [Ломов 1977: 88], или «реальная ситуация, которая, по мнению говорящего, не подготовлена реальной ситуацией, которая названа в первой части конструкции, не вытекает из нее, а возникает неожиданно, как бы вопреки здравому смыслу и предшествующей ситуации» [Храковский, Володин 1986: 245].
По отношению к «драматическому императиву» дискуссионным является даже вопрос об их генетической связи с формами повелительного наклонения.
А. А. Шахматов высказал предположение, что употребление императива «в значении прошедшего», возможно, «вызвано влиянием аориста», поскольку у глаголов на -ить в ед. числе формы 2-го лица повелительного наклонения и 2—3-го лица аориста совпадали (полностью или с точностью до ударения) [Шахматов 1925/1941: 200— 201]. Вопрос о возможности семантической и формальной контаминации этих двух форм окончательно не решен[112]. Наиболее привлекательна, на мой взгляд, точка зрения, которую высказал Д. Н. Шмелев. С одной стороны, он считал, что, поскольку формы типа он и скажи «со специальным оттенком неожиданности, “немотивированности” действия» образуются от всех глаголов, а не только от тех, где было возможно совпадение с аористом, они были осознаны именно как формы повелительного наклонения.
С другой стороны, он допускал, что «отдельные формы аориста могли непосредственно сохраниться в языке, примкнув (формально) к формам императива. Это было бы возможно в тех случаях, когда указанный оттенок обусловливался лексическим значением самого глагола» [Шмелев Д. 1960/2002: 623]. Такой сохранившейся формой аориста могла быть, по его мнению, форма случись в предложениях типа:- Да пришли из нашей курской деревни землю покупать; дело ночное, да и земляки. Один буфетному мужику отец. Ну и провели их в кухню. А тут случись угадыванье мыслей; спрятали вещь в кухню, пришли все господа, увидала их барыня — беда! Как, говорит, люди, может быть, зараженные, а их в кухню!..
(JI. Толстой. Плоды просвещения).
Существенно, что эта форма в данной функции использовалась и в фольклоре, и в памятниках древнерусской письменности [Шмелев Д. 1960: 287—290].
Помимо русского языка, использование императива в повествовании возможно также в сербохорватском и македонском языках [Шахматов 1925/1941:200; Потебня 1941:184—185; Panzer 1979:164; Князев 19906: 80—81].
В сербохорватском языке такие императивные конструкции служат для эмоциональной акіуализации действия (наряду с аористом и перфективным презенсом); в них свободно употребляются глаголы обоих видов, а само действие может быть и единичным, и повторяющимся:
- Drugom ispusti nesmiSljeno olav iz desne ruke, a mazga stani na nju prvom nogom, sponakni se і posrni do grudi [RuziC 1941: 110] букв. ‘Он случайно выпустил уздечку из правой руки, а мул наступи на нее передней ногой, споткнись и упади на грудь’;
- A mi sma zapridali pa pridaj, pridaj, nikadprekinuti [Широкова 1983:21]
букв. ‘А мы заболтатались и болтай, болтай без остановки’;
- Прерата никако нису летовалиу граду, него како nauhu лето, они ти лепо набави огрев на зиму, смести га у подрум, посвершаваj друге послеве, уши децу, na xajd на Златибор [Сте- вановий 1974: 683] букв. ‘До войны они никогда не проводили лето в городе. Как только приди лето, они набери топлива на зиму, сложи его в подвал, поделай другие дела, возьми детей и айда в Злати бор’.
В македонском языке императив, обозначающий реальные действия в прошлом, выступает в сочетании с глаголом чини ‘делать’ (или его синонимами) в форме имперфекта или в соответствующей пере- сказывательной форме, а все сочетание имеет итеративное значение:
- Тие чинеа — качи се на могаре и jaeaj цел ден [Б. Конески 1981:418]
‘Они (вот что) делали — сядут (букв, сядь) и катаются (букв, катайся) целый день’[113].
Примечательно, что формы 2-го лица ед. числа императива могут использоваться для обозначения неожиданного действия в прошлом также и в татарском языке [Исхакова, Насилов, Сафаров 1992: 119]. А поскольку и русский, и сербохорватский, и македонский языки долгое время функционировали в зоне активных тюрко-славянских контактов, то в данном случае нельзя исключить и возможность межъязыкового взаимодействия и интерференции.
Связи «драматического императива» с другими значения императива наименее очевидны. Не случайно для объяснения этой функции форм повелительного наклонения было выдвинуто предположение о том, что они восходят к формам аориста.
А. И. Соболевский объяснял использование форм императива «для обозначения быстро совершившегося действия» с переходом этих форм из придаточных предложений в главные, имея в виду соотношения типа Приди он — все было бы по-другому —» А он и приди [Соболевский 1907: 254—255]. По мнению же Н. В. Перцова, «связь с инвариантом обеспечивается здесь только “тривиальным” для императива компонентом ‘экспрессивность’ (‘эмоциональность’); следов ‘побуждения’ здесь не видно» [Перцов 2001: 238].
Можно, впрочем, допустить и возможность менее тривиальной связи «драматического императива» с его первичным значением. Как было сказано выше в § 1.3.4.2, в прототипической императивной ситуации субъект каузируемого действия (Сд) контролирует ее лишь частично, а это как раз и может создавать эффект «неожиданности», «немотивированности», «неподготовленности» действия. Именно неполный контроль может приводить к тому, что ситуация развивается не так, как планировалось, имеет непредвиденные последствия и т. п.