Число
Связь форм числа существительного с референциальными противопоставлениями наиболее отчетливо проявляется в бытийных предложениях: «когда некоторый род вещей вводится в рассмотрение (в интродуктивных предложениях), он является неопределенным (разрядка И.
Ш. —Ю. К.) множеством» [Шатуновский И. 1996: 157]. При этом, если в силу различных прагматических факторов существенно лишь само его наличие или отсутствие в данном месте («фрагменте мира»), у форм мн. числа возможен семантический сдвиг от количественного значения ‘более, чем один’ к экзистенциальному значению ‘по крайней мере, один’. Подобное употребление форм мн. числа особенно хараісгерно для вопросительных и отрицательных бытийных предложений: У тебя здесь есть друзья? (хотя бы один); У меня здесь нет друзей (ни одного), но возможно и в высказываниях других типов; ср.:- Та (кондукторша. — Ю. К.), только увидела кота, лезущего в трамвай, со злобой, от которой даже тряслась, закричала: «Котам нельзя! С котами нельзя! Брысь! Слезай, а то милицию позову!» (М. Булгаков. Мастер и Маргарита).
Одним из первых на это обратил внимание И. И. Ревзин, утверждавший, что в славянских языках «значение форм числа складывается не только на основе противопоставления MULT — NonMULT (множественности — немножественности), но и на основе противопоставления Indeterm (неопределенность) для мн. числа и Determ (определенность) для единственного числа» [Ревзин 19696: 74]. К аналогичному выводу, но уже в качестве универсальной закономерности, приходит и Т. Гивон: «Plurality is thus not only a semantic (выделено Т. Г. — Ю. К.) feature increasing the number. It also decreases referentiality» [Giv6n 1984: 413].
Сходный семантический эффект наблюдается также в широко употребительных обобщающих высказываниях с формами мн. числа, в которых обобщение основывается на единичном реальном случае [Булыгина, Шмелев А.
1995: 132—133]; ср.:- Глянул на нее Володя Золотушкин еще раз и прямо обалдел. — Господи, думает, какие бывают миловидные барышни в трамваях (М. Зощенко. Свадебное происшествие);
- В ту минуту я об этом не подумал, но вообще подобные истории бывали. Поговаривали, например, что было что-то между красавицей пионервожатой Зоей и Владиком Фигурновским из того десятого, о котором я рассказывал (М. Рощин. Воспоминание).
Помимо этого, форма мн. числа может служить и средством выражения различных отрицательных эмоций: «упрека, порицания, общего неприятия» [Арбатский 1972: 93], что особенно заметно в ситуациях, где для ее использования нет непосредственных денотативных оснований; ср.: Мы дома сидим, а ты по театрам ходишь! Не лезь со своими советами! И чему тебя только в университетах учили!, а также:
- Настасья Петровна обрадовалась и собралась было ставить самовар, но Иван Иваныч, очень спешивший, махнул рукой и сказал: —Некогда нам с чаями и сахарами! (А. Чехов. Степь).
Показательны также примеры, собранные Е. Н. Прокопович [Прокопович 1968: 156—157]:
- Другому тоже некогда. У него в руках большой фикус в вазоне.
(...) — Ах, боже мой, еще и фикусы с собой возят (В. Катаев. Время, вперед);
- Я комендантской говорят ему: — На Дальнем Востоке и в Манчжурии белогвардейские восстания, товарищ. Мы не имеем времени отправлять какие-то экспедиции с буддами (Вс. Иванов. Возвращение Будды) — имеется в виду одна экспедиция, везущая одну статую Будды.
«Пейоративное» употребление форм мн. числа характерно прежде всего для разговорной речи, однако и за ее пределами у числовых форм отдельных слов отмечается сходный оценочный ореол. Так, по мнению В. А. Плунгяна, форма мн. числа времена (от отличие от ед. числа время) используется преимущественно именно по отношению к «сложным», «проблемным», «негладким», «превратным» периодам времени, и, таким образом, преобладающим является противопоставление хорошего времени (ед. число) — плохим временам (мн. число) [Плунгян 1997: 166]. В. М. Мокиенко вообще считает, что «синкретизм понятий малоценности и множественности — одна из семантических универсалий поля квантитативности» [Мокиенко 1995: 7].