Аналитические языки индоевропейского происхождения

Нельзя назвать совпадением тот факт, что в пиджинах и креольских языках, где аналитизм обычно выражен особенно ярко (Muhlhausler, 1986, р. 272; Hinrichs, 2004 b, S.

1. В таких языках широко развита конверсия (как и в английском), то есть использование одного слова в качестве разных частей речи без изменения его формы: кам. п. sohm trohng pikin - крепкий ребёнок (атрибутивное прилагательное trohng), di pikin trohng - ребёнок крепкий (предикативное прилагательное trohng), pulam trohng-trohng - тянуть сильно-сильно (наречие trohng), trohng go du yu - сила приведёт тебя к падению (существительное trohng) (Hellinger, 1985, S. 116-117; cp. “Encyclopedia of Language and Linguistics”, 2006, р. 8978; Muhlhausler, 1986, р. 153; Дьячков, 1987, с. 49); ср. англ. down - внизу (наречие), вниз (предлог), спуск (существительное), направленный книзу (прилагательное), опускать (глагол). М.А. Аполлова объясняет лёгкость конверсии в английском следующей особенностью аналитических языков: «...реакцией на синтаксическую скованность и постоянство структуры в английском языке является, в частности, конверсия. Она даёт прежде всего определённую морфологическую свободу, выражающуюся в том, что одно и то же слово может быть употреблено в качестве различных частей речи, а следовательно, и выступать в функции различных членов предложения» (Аполлова, 1977, с. 110, cp. Зеленецкий, 2004, с. 90, 188; Gramley, Patzold, 1995, р. 24; Meiklejohn, 1891, р. 326-327; Jespersen, 1894, р. 2-3; Кацнельсон, 1949, с. 46; Швачко и др., 1977, с. 23-24). Аналогичным образом А.Л. Зеленецкий и П.Ф. Монахов объясняют большую размытость границ между частями речи в немецком по сравнению с русским: «Это связано прежде всего с относительно меньшим развитием немецкой аффиксации, ведущим к меньшей формальной противопоставленности частей речи, и с большим распространением в немецком аналитических средств передачи языковых значений» (Зеленецкий, Монахов, 1983, с.
   79). Очень широко конверсия представлена в изолирующем китайском (Yinghong, 1993, S. 40) и сверханалитичном африкаанс (также язык с некоторыми элементами креолизации, см. ниже), где один и тот же корень превращается в определённую часть речи только в зависимости от контекста: die lag (смех); ek lag / ons lag (я смеюсь / мы смеёмся) (Зеленецкий, 2004, 189-190).
2. Благодаря конверсии транзитивные глаголы образовываются с лёгкостью без каких-либо изменений или с минимальными изменениями формы. То же касается и пассива, который вообще не выражается в специальных грамматических формах, что значительно облегчает его употребление: ям. к. Dem plaan di tri (Они посадили дерево) gt; Di tri plaan (Дерево было посажено, дословно: Дерево сажать) (McArthur, 1998, р. 156), т.-п. Masta raus mi (Европеец вышвырнул меня) gt; Mi raus (Я был вышвырнут, дословно: Я /меня вышвырнуть) (Muhlhausler, 1986, р. 126); крио Pi- pul na makit bin sgl rgs (Люди на рынке продавали рис) gt; Rgs bin sgl bai pipul na makit (Рис продавался людьми на рынке); вес-кос Dat masa dgm dqn bring yu na mi sqm fanfan kago (Эти люди принесли тебе и мне какие-то красивые вещи) gt; Sqm fanfan kago dan bring ba dat masa dqn (Какие-то красивые вещи были принесены этими людьми) (Дьячков, 1987, с. 64). Заметим, что обычно в описаниях пиджинов и креольских языков говорится, что пассив в таких языках отсутствует (Bartens, 1996, S. 118; Muhlhausler, 1986, р. 62; Дьячков, 1987, с. 64), поскольку по международным стандартам, отражённым в “World Atlas of Language Structures”, неотъемлемой характеристикой пассива является особая морфологическая маркировка глагола, будь то флексия или вспомогательный глагол (“World Atlas of Language Structures”, 2005; “Language Typology and Language Universals”, 2001, р. 899). Такой маркировки в наших примерах нет, но значения приведённых конструкций соответствуют значениям типичных пассивных конструкций. П. Мюльхойзлер говорит, что эквиваленты пассива существуют во всех креольских языках (Muhlhausler, 1986, р.
   264).
3. Деривация в креольских языках практически не встречается (в качестве единичных примеров можно привести ям. к. bad gt; badnis (зло) и proud gt; proudnis (гордость)); вместо неё применяется аналитическое словосложение: ям. к. uman-pikni (дочь = женщина-ребёнок), man-pikni (сын = мужчина-ребёнок) (Hellinger, 1985, S. 121, 119), т.-п. tok ples bilong Sidni (английский язык, дословно: язык, на котором говорят в Сиднее) (Леонтьев, 1978); maus gras (борода (трава рта)), stil man (вор (воровать- человек)), sut man (охотник (стрелять-человек)), pikinini-pik (поросёнок (свинья-ребёнок)), кам. п. motu fut (шина (нога машины)), man han (справа (мужская рука)), wuman han (слева (женская рука)), wuman brik (кирпич с двумя отверстиями (женский кирпич)), bush pig (дикая свинья (свинья из кустов)), n s wuman (медсестра (женщина-санитар)) (Todd, 1985, р. 121, 125, 128; cp. Bartens, 2004, S. 462). Аналитические композиты, особенно в неизменяемой форме, являются одним из самых известных и легко узнаваемых признаков аналитического строя (cp. Hinrichs, 2004 b, S. 22).
4. Категория рода в пиджинах и креольских языках отсутствует, поэтому при необходимости различить самку и самца, мужчину и женщину используется аналитическое словосложение типа приведённого в предыдущем пункте примера «мужчина-ребёнок» вместо «сын». Похожие приёмы можно встретить и в английском: he-goat (козёл), she-goat (коза) (Bartens, 1996, S. 119; Bartens, 2004, S. 458-459).
5. Широко распространены вспомогательные глаголы и прочие служебные части речи: артикли, частицы, предлоги (Gramley, Patzold, 1995, р. 459; Bartens, 2004, S. 457-458).
6. Падежная система обычно ещё проще английской (Gramley, Patzold, 1995, р. 458), поскольку даже генитив выражается не грамматически, а лексически, то есть предлогами, ср. бичламар pappa belong me (мой отец), где “belong” стал предлогом типа англ. “of’ (Зеленецкий, 2004, с. 21); т.-п. gras bilong ai (бровь (трава глаза)), ai bilong botol (крышка (глаз бутылки)), han bilong diwai (ветка (рука дерева)), gras bilong pisin (перья (трава птицы)) (Todd, 1985, р.
   121, 125-126), skin bilong diwai (кора (кожа дерева)), gras bilong het (волосы (трава головы)) (Дьячков, 1987, с. 42). По сути, падежной системы в таких языках нет.
7. Из-за отсутствия флексий и слабости деривации средняя длина слов в пиджинах и креольских языках незначительна. Например, в африканском языке зулу она составляет 3,09 слога, а в основанном на нём пиджине фанага- ло - 2,01; в африканском языке суахили - 3,01, а в основанном на нём кенийском пиджине - 2,32; в среднем по африканским пиджинам - 2 слога (MUhlhausler, 1986, р. 150, 152). Мы уже отмечали, что английские слова в среднем значительно короче русских.
8. Порядок слов жёсткий, иначе отличить субъект от объекта было бы невозможно (Todd, 1990, р. 17), основной порядок слов - SVO (Muhlhausler, 1986, р. 155; Дьячков, 1987, с. 82; «Атлас языков мира», 1998, с. 153), реже - SOV (Перехвальская, 2006, с. 26). В. Фоли считает порядок SVO запрограммированным генетически (Muhlhausler, 1986, р. 225). Топикализация объекта в креольских языках встречается редко. Исключение представляет собой гавайский креольский язык: Eni kain lanwij ai no kaen spik gud (Ни на одном языке я не могу говорить хорошо); O, daet wan ai si (О, этого я видел); в английском такие перестановки членов предложения также практически невозможны (Hellinger, 1985, S. 124). Ещё раз подчеркнём, что причиной этого является аналитичность, выраженная в бедности морфологического инвентаря английского языка: «В языках с ярко развитой флективностью - санскрите, латыни - порядок слов относительно свободный, поскольку отношения между словами сигнализируются флексиями; в английском же для него характерна относительная жёсткость...» (McArthur, 1998, р. 660; cp. Мельникова, 2003, с. 115); “Lack of inflectional morphology implies fixed word order of direct nominal arguments” (“The Universals Archive”, 2007). Порядок слов в пиджинах и креольских языках не меняется ни в вопросах, ни в директивных высказываниях (Muhlhausler, 1986, р. 156), что относится и к английскому, если не считать добавления вспомогательных глаголов: You do it.
   - Do you do it? - [You] do it!
9. Субъектные и объектные формы местоимений часто идентичны, что делает невозможным существование большинства безличных конструкций (Bartens, 1996, S. 123): т.-п. mi (я, меня), yu (ты, тебя), em (он, его); ср. Mi kol tumas (Мне очень холодно = Я очень холоден); камток mi (я, меня), yu (ты, тебя), i (он, его); ср. Mi, a kol tumos (Мне очень холодно) (Todd, 1990, р. 14-15, 30), ям. к. im (он, она, оно, его, её); Im de a yaad (Она дома); Main yu tel im wa mi se (Не вздумай сказать ей, что я сказал) (Hellinger, 1985, S. 168), сиб. п. jevo (он, его, ему); cp. Jevo dumaj maja jevo cena davaj - Он думает, что я дам ему денег) (Перехвальская, 2006, с. 38); ср. англ. you (ты, Вы, тебя, Вас).
10. Безличные конструкции, как и в английском, практически не встречаются. Разрушение русских безличных конструкций при пиджинизации хорошо видно в следующем примере из сибирского пиджина: Моя тайга ходи нада ла (Мне пришлось идти в тайгу), где моя = я, а ла - показатель прошедшего времени (Перехвальская, 2006, с. 34). Безличный модальный предикатив стал здесь личным глаголом. Х. Шухардт отмечает, что в сарамакке английское выражение Я имею голод переделали в Голод имеет меня (Hangri kisi mi), что, по его мнению, значительно более точно выражает истинное положение вещей (Schuhardt, 1914, S. 5); ср. Кёё kisi mi (Плач имеет меня, то есть Мне хочется плакать); Hangi ta kii mi (Голод убивает меня, то есть Я очень хочу есть); Fёbё kisi ёа (Лихорадка имеет его, то есть Его лихорадит) (взято с http://www.sil.org - Интернет-страницы Summer Institute of Linguistics); Ko- hokkohu kisi hem (Кашель имеет его, то есть Он кашляет); Sara kisi mi (Печаль имеет меня, то есть Я опечален); Banga kisi mi (Страх имеет меня, то есть Мне страшно); Hatti-bron kisi mi (Гнев имеет меня, то есть Я разгневался); Hekeku kisi mi (Икота имеет меня, то есть Я икаю); Hangri holi mi (Голод держит меня, то есть Я хочу есть); Heddi tann jam mi (Голова колет меня, то есть У меня болит голова); tann - маркер настоящего времени, употребляется не всегда; Banja tann jam hem (Бок колет его, то есть У него колет в боку) (Schuhardt, 1914, S.
    78, 100, 51, 57, 69-70, 72). Рассмотрим ещё несколько примеров из пиджинов и креольских языков[76]:

• сар. Liba grita (Небо зашумело, то есть (Где-то далеко) ударил гром); Liba kotti faija (Небо швыряет огонь, то есть Сверкает молния); Liba bari (Небо гремит, то есть Гремит гром); Tchuba tann kai (Небо падает, то есть Идёт дождь) (Schuhardt, 1914, S. 68, 79, 83, 106); Тuba limbo kaa (Дождь уже очистился, то есть Перестало дождить); Т)uba ta maani (Дождь сеет, то есть Моросит); Di kamian dё bundjii (Воздух есть туман) или Di kamian tapa bundji (Воздух вмещает туман, то есть Туманно); Ndeti tapa (Ночь накрыла, то есть Потемнело) (взято с http://www.sil.org);
• т.-п. Ren i kamdaun /pundaun (Дождь падает, то есть Идёт дождь) (взято с http://www.tok-pisin.com); Klaut i bruk (Облако ломается, то есть Гремит гром); Klaut i lait (Облако сверкает, то есть Сверкает молния); Si i bruk (Море ломается, то есть Штормит); Ais pundaun (Град упал, то есть Прошёл град); Tudak i kamap pinis (Темнота пришла, то есть Потемнело) (взято с http://www.mihalicdictionary.org - Интернет-страницы Australian National University); Mi bin lukim Mary long maket (Я увидел Марию на базаре); Mangi i angre o em i laik tasol long slip (Ребёнок голоден или хочет спать); Edith laik long kaikai banana (Эдит хочет съесть банан) (Elpie, Dicks, 1991, р. 41, 83);
• сранан Areen de fadom (Дождь падает); Te a alen kon hebi, dan ala den gotro e furu (Когда дождь идёт сильно, все сточные канавы наполняются); Hangri de kili mi (Голод убивает меня = Мне очень хочется есть); A gi mi pyn (Это даёт мне боль = Мне больно); A hati mi (Это причиняет мне боль); Mi hede de drai (Моя голова кружится = У меня кружится голова); Mi de nanga djompo-hatti (Я есть с прыгающим сердцем) или Mi habi djompo-hatti (Я имею прыгающее сердце, то есть Мне страшно); Mi hatti de na tapo-tapo (Моё сердце есть со стуком = Мне страшно); Mi banga (Я боюсь); Frede-skreki kisi hem (Ужас имеет его); Mi habi moni vanoodoe (Я имею потребность в деньгах = Мне нужны деньги); Dondro bari (Гром гремит); Joe no mag doe dati (Ты не можешь это делать = Тебе нельзя это делать); Mi moe go (Я должен идти); Betre yu kon tamara baka (Лучше бы ты пришёл завтра = Лучше тебе...); Dreiwatra e kiri mi (Жажда убивает меня); Dalek dungru o fadon (Скоро упадёт темнота = Скоро потемнеет); A faya tide! ((Это) жарко сегодня!); Faya no de (Пламя не есть = Пламени нет); Faya e koti (Резанул огонь = Сверкнула молния); Mi firi so ferleigi fa mi no kon na yu trow (Я чувствовал так стыдно = Мне было так стыдно, что я не пришёл на вашу свадьбу); A e ferwondru mi fa Carlo no kon ete ((Это) удивило меня, что Карло ещё не пришёл); Mi no firi switi tide (Я не чувствую приятно сегодня = Мне сегодня нехорошо); Mi abi wan firi taki wan sma o kon luku mi tide (Я имею предчувствие, что кто-то сегодня придёт); Mi skreki di mi si someni sma na a friyari-oso (Яудивился, что увидел так много людей на дне рожденья); А fadon flaw (Он упал без сознания); Efu yu fre- defrede, yu no abi fu kon nanga unu (Если ты боишься (= полон страха), не иди с нами); Mi ati e krei (Моё сердце плачет = Мне грустно); Dei kon krin kba (День стал уже видным = Уже рассвело); Di a kon ferstan sortu ogri a du a trawan, a sani masi en ati remorse (Когда он осознал то зло, которое причинил другим, это разбило его сердце = наполнило его сожалением); Mi no man memre moro san yu ben taigi mi (Я не могу больше вспомнить, что ты мне рассказывал); Alen nati mi te mi krosi dropu (Дождь промочил меня насквозь); Mi e owru kba (Яуже старею); Mi ben kisi a prakseri kba tak' den bo seni un у^е (Яуже поймал мысль = Мне уже пришло на ум, что они нас отошлют); A kamra e spuku (Комната «привиденит» = В комнате живут привидения); Tikotiko hori en wan langa pisten kba (Икота держит его уже долго = Он уже долго икает); Baka tu dei a korsu wai (Через два дня лихорадка спала); Fa mi tnapu tumsi langa ini a son, dan ala mi ede waiwai now (Поскольку я оставался слишком долго на солнце, моя голова кружится = у меня кружится голова); A pori bami di mi nyan gi mi wan wrokobere (Испорченный бами [блюдо], который я ел, дал мне понос = Меня пронесло от...) (взято с http://www.sil.org);
• вес-кос Yu no di sem fg waka lak buspikin? (Ты не стыдишься ходить, как лесной зверь?) (Дьячков, 1987, с. 57);
• крио Angri dgn kec am (Голод овладел им) (Дьячков, 1987, с. 65);
• гав. п. You stay hungry or wot? (Ты ещё голоден или как?); You like come ova tonight or wot? (Ты бы хотел прийти сегодня вечером или нет?); You bettah wash yo hair junior boy befo you get ukus (Ты был лучше мыл = Тебе бы лучше мыть волосы, сынок, пока не завелись блохи (...пока ты не заимел блох)) (взято с http://www.e-hawaii.com);
• ниг. п. Afraid catch me (Страх охватил меня) (“Babawilly’s Dictionary of Pidgin English Words and Phrases” // http://www.ngex.com);
• бел. кр. Ah noh lov ahn agen (Я его больше не люблю); Ah mi si dehn (Я их увидел); Ah yer so (Я слышу это) (взято с http://www.kriol.org.bz);
• раста It oht fi rain ([Это] скоро задождит, то есть Вот-вот пойдет дождь): it oht - почти, на грани (M. Pawka. Rasta/Patois Dictionary // http://niceup.com/patois.txt);
• тай-бой (вьетнамский пиджин на французской основе) Moi faim (Я голоден); Moi compris tu parler (Я понимаю твою речь): moi - я, меня, мне.

Поскольку в креольских языках обычно нет косвенных падежей, то выражения, имеющие отношение к удаче, успеху и везению, оформляются (псевдо)агентивно: сар. Ju ha bunne heddi (Ты имеешь хорошую удачу, то есть Тебе везёт); Mi ha angri heddi (Я имею злую удачу, то есть Мне не везёт) (Schuhardt, 1914, S. 69-70); сранан Mi habi da boen-hede (Я имею удачу); Yu abi koloku taki alen kon tide (Ты имеешь удачу, что сегодня прошёл дождь) (взято с http://www.sil.org); ниг. п. How you take build house on yua salary? (Как ты смог (тебе удалось) построить дом на твою зарплату?) (взято с http://www.ngex.com). Мы специально переводили примеры по возможности близко к оригиналу, чтобы продемонстрировать, что вместо потенциальных безличных конструкций носители пиджинов и креольских языков неизменно прибегают к личным (правда, изредка встречаются погодные конструкции, подобные английским). Если следовать логике этнолингвистов, такая приверженность номинативному стилю должна свидетельствовать о невероятной агентивности. Единственным заметным отклонением от английского языка является склонность некоторых креольских языков использовать конструкции типа Головная боль имеет его вместо Он имеет головную боль. Это, однако, не добавляет английскому агентивности, потому что, как было показано выше, номинатив в английском в таких случаях несёт роль экспериенцера, а глагол «иметь» является вспомогательным, то есть непереводимым. Соответственно, английское Я имею боль более точно переводится, как Мне - боль. Все креольские языки избегают потенциально возможных конструкций с предложными субъектами типа *To you cold (Тебе холодно), поскольку они не вписываются в рамки номинативного строя.

11. Модальные значения неизменно выражаются личными (псев- до)агентивными конструкциями: кам. п. I no mos kam (Он не должен (Ему не надо) приходить) (Todd, 1985, р. 119), т.-п. Yumi mas ruru God (Мы должны молиться Богу); Em i mas i stap long haus long kisim gut res (Он должен (Ему надо) остаться дома и хорошо отдохнуть); Dispela kantri i nitim moa moa wok yet long groap (Эта страна должна (Этой стране нужно) много работать, чтобы вырасти); Ol ausait bisnisman i no ken bosim moa ol kain bisnis (Иностранные бизнесмены больше не могут контролировать различные виды бизнеса); Ol studen i no ken greduet (Студенты не могут окончить учёбу) (Muhlhausler, 1985, р. 140, 142, 144-145); крио Yu no fo laf we yu de pre (Ты не должен смеяться во время молитвы) (Bartens, 1996, S. 125); In padi ngmg, mgs tgl am bgt di trgbul (Только его друг должен сообщить ему об этой неприятности); Wi gl fg go de (Мы все должны будем (Нам всем придётся) пойти туда) (Дьячков, 1987, с. 61); гав. п. Ho, I gotta go benjo fas kine (Мда, я должен (мне надо) немного искупаться); You can o wot? (Ты можешь [сделать это] или нет?); You no can do 'em yourself? (А сам ты не можешь этим заняться?); She muss be hapa haole (Она наверняка хапа хаоле (наполовину белая, смешанной крови)); You shoulda seen dat wave cuz (Ты наверняка видел эту волну) (взято с http://www.e-hawaii.com); ниг. п. How I go come do? (Что я буду делать?, то есть Что мне (надо) делать?), Wetin make I do? (Что я должен делать?) (взято с http://www.ngex.com); бел. кр. Ah noh need taxi tideh (Я не нуждаюсь сегодня в такси) (взято с http://www.kriol.org.bz), сар. Мі abi u go (Я должен идти): abi u - типа англ. have to (http://www.sil.org); сранан Apikin abi rostu fanowdu (Ребёнок имеет нужным отдых); Yu mu tapu a fensre noso a alen o wai kon inisei (Ты должен (Тебе надо) закрыть окно, иначе зальёт дождём); Ala pikin fu fo yari abi fu go na skoro (Все дети в возрасте четырёх лет и старше должны ходить в школу): abi fu - типа англ. have to; Mi no o rei so fara, ma mi kan poti yu afpasi (Так далеко я не еду, но могу взять тебя на часть пути); Mi no man nanga a kowru moro (Я не могу больше с холодом (терпеть холод)) (взято с http://www.sil.org); криоль (Австралия) Olabat gan sabi bla wanim olabat toktok (Они все могут (gan lt; англ. can) понять, что они должны (= им нужно) обсудить) («Атлас языков мира», 1998, с. 117). Таким образом, в креольских языках субъекты при модальных глаголах оформляются «номинативом» (общим падежом) независимо от степени их агентивности и волитивности, что относится и к английскому. Для выражения модальности используются обычно модальные глаголы, а не инфинитивные конструкции с глаголом «быть» и неканоническим субъектом (как в древних индоевропейских языках).
12. Как и в английском, широко распространена грамматическая персонификация: гав. к. я. One day had pleny of dis mountain fish come down (Однажды с гор спустилось много рыб [по реке], дословно: Один день имел много этих горных рыб спуститься) (Пинкер, 1999 а); сар. Feifi juru nakki kaba (Пять часов бить закончили, то есть Пробило пять часов) (Schuhardt, 1914,

S.              74); сранан Mofokoranti taki na den skowtu srefi kiri a man (Слух говорит, что этого человека убила полиция), Mi noso e lon (Мой нос течёт (вместо У меня течёт из носа) (взято с http://www.sil.org).

13. Встречаются формальные подлежащие: мискито (креольский язык Южной Америки) Wans der waz a liedi had trii son (Жила-была леди, у которой было три сына): der waz = англ. there was; этот же пример иллюстрирует склонность креольских языков к употреблению глагола «иметь» для выражения принадлежности (Hellinger, 1985, S. 136); т.-п. I gat mani (Есть деньги, дословно: Оно имеет деньги), ср. нем. диалект. Es hat Geld (Muhlhausler, 1986, р. 223), т.-п. He finish hot (Уже жарко): формальное подлежащее he/i/em (оно); Some egg he stop? (Есть ли яйца?) = Are there any eggs? (Schuhardt, 1889, S. 159); Em i bin stap ren yet (Ещё шёл дождь); Em ipo kilok (Четыре часа) (Elpie, Dicks, 1991, р. 89, 116), ниг. п. E don do (Это сделало, то есть (Уже) достаточно) (взято с http://www.ngex.com).
14. Для выражения принадлежности всегда используются переходные глаголы (см. также предыдущий пункт): к.-р. к. Mi did have a kosin im was a boxer, kom from Panama (Я имел двоюродного брата из Панамы, он был боксёром) («Атлас языков мира», 1998, с. 153); сранан Yongu, yu no abi ai fu si? (Мальчик, разве ты не имеешь глаз?) (взято с http://www.sil.org); бел. кр. Ah noh gat no food (Я не имею никакой еды) (взято с http://www.kriol.org.bz); ниг. п. I get shirt like dat (Я имею такую рубашку); I no get yua time (Я не имею времени для тебя) (взято с http://www.ngex.com); гав. п. Yeah, I get some (Да, я имею несколько штук) (взято с http://www.e-hawaii.com); кам. п. A no get folo bak, a bi was bele (Я не имею младшего брата или сестры, я - последний ребёнок); Di man gst bon (Мужчина богат, дословно: Мужчина имеет кость); Fawu no gst tit bot i sabi chop (Птица не имеет зубов, но может есть, то есть Было бы желание, а способ найдётся); т.-п. Mi no gat bun (Я- слабак, дословно: Я не имею костей) (Todd, 1985, р. 121, 123-124, 129); во всех случаях глагол «иметь» происходит от английских глаголов “to get” или “to have”. Конструкции типа У меня есть, Моё есть или Мне есть отсутствуют полностью.

15. Рема следует за темой (Перехвальская, 2006, с. 12). Это, впрочем, касается и всех остальных типов языков.
16. Известно также, что креольские языки особенно активно прибегают к редупликации и звукоподражаниям (“Encyclopedia of Language and Linguistics”, 2006, р. 8977; Todd, 1990, р. 17; Bartens, 1996, S. 132; Беликов, 2005). Приведём здесь некоторые примеры редупликаций (в источнике отмечается, что этот способ словотворчества употребляется столь активно из-за его чрезвычайной простоты; ею же объясняется и широкое распространение редупликации в детской речи): ям. к. fine gt; fainfain (очень хорошо), to curse gt; koskos ((долго) ругаться), to bend gt; benben (кривой), rubbish gt; robish-robish (мусор), hole gt; huol-huol (дырявый, имеющий множество дырок); мискито big gt; big-big (очень большой), pretty gt; prity-prity (очень красивый), dew gt; ju-ju (дождик), fire gt; faya-faya (вспыльчивый); т.-п. big gt; bikbik (огромный), dirty gt; dotidoti (грязный), to cry gt; kraikrai (орать), to tie gt; taitai (хижина из бамбука). Обычно редупликация используется для усиления или ослабления значения, для перевода каких-то слов родного языка, создания слов для абстрактных понятий, чтобы избежать омонимов (т.-п. ship gt; sip (корабль) vs. sheep gt; sipsip (овца)), чтобы подчеркнуть продолжительность действия и т.д. (Hellinger, 1985, S. 117-118).

Распространённость редупликаций и звукоподражаний Л. Блумфилд отмечает и в английском[77]. То различие, которое он делает между символическими и звукоподражательными способами словотворчества в следующей цитате, недостаточно обосновано, поскольку все приведенные им примеры символических лексем, кроме относящихся к свету, вполне можно назвать звукоподражаниями: «Английский язык особенно богат другим типом усилительных форм - формами символическими. Коннотация символических форм состоит в том, что они более непосредственно иллюстрируют то или иное значение, чем обычные языковые формы. Объяснение этого явления надо искать в грамматической структуре языка, и мы займёмся этим позднее. Говорящему кажется, что звуки здесь особенно соответствуют содержанию. Примерами таких форм являются flip (щёлкать), flap (хлопать), flop (шлёпать), flitter (порхать), flimmer (трепетать), flicker (мерцать), flutter (развеваться), flash (сверкать), flush (вспыхивать), flare (ярко вспыхивать), glare (сиять), glitter (блестеть), glow (светиться), gloat (пожирать глазами), glimmer (тускло светить), bang (хлопнуть), bump (ударять), lump (тяжело ступать), thump (наносить тяжёлый удар), thwack (бить), whack (колотить), sniff (сопеть), sniffle (фыркать), snuff (задуть свечу), sizzle (шипеть), wheeze (хрипеть). [...] Особым, чрезвычайно широко распространённым [в английском - Е.З.] типом символических форм являются повторы форм с известным фонетическим видоизменением, например: snip-snap, zig-zag, riff-raff, jim-jams, fiddle-faddle, teeny-tiny, ship-shape, hodge-podge, hugger-mugger, honky-tonk.

Очень близки к ним звукоподражательные, или ономатопоэтические, усилительные формы, которые обозначают звук или предмет, издающий тот или иной звук; звукоподражательная речевая форма и воспроизводит тот или иной звук: cock-a-doodle-doo, meeow, moo, baa» (Блумфилд, 2002, р. 162-163).

По данным К.К. Швачко, в английских художественных текстах на 3 000 слов с прозрачной мотивацией построения (то есть дериватов от других слов и т.п.) приходится 41 слово-звукоподражание, в русском этот показатель составляет 10, в украинском - 24 (Швачко и др., 1977, с. 48); то есть склонность к редупликации коррелирует со склонностью английского к звукоподражаниям.

17. Некоторые характерные черты английского выражены в креольских языках ещё ярче из-за их большей аналитичности: например, в директивных высказываниях на ток-писине местоимение-подлежащее опускать нельзя, в то время как в английском это допускается, ср. Yu stap hea! vs. Stay here! - Оставайся здесь! (Hellinger, 1985, S. 134; Muhlhausler, 1986, р. 161).

Таким образом, пиджины и особенно креольские языки, будучи по структуре своей аналитическими, разделяют с английским многие его особенности, включая те, которые интерпретируются некоторыми этнолингви- стами в качестве выражения английского активизма, рационализма, прагматизма и т.д. Такая близость форм английского языка с креольскими заставляет задуматься, почему именно английский по степени аналитичности вырвался далеко вперёд по сравнению с другими индоевропейскими языками. Можно предположить, что аналитизация в нём была радикально ускорена не внутренними факторами языковой эволюции (иначе ту же картину мы могли бы наблюдать и на примере остальных германских языков), а соответствующими социокультурными условиями, традиционно приводящими к возникновению аналитических форм. Таким условием обычно является порабощение носителей языка другим народом, чей язык из-за своей престижности превращается в суперстрат и постепенно вливается в язык покорённого народа, причём столь сильно, что это ведёт к разрушению грамматических структур и замене даже повседневных, наиболее употребительных слов на новые (ср. Ярцева, 1985, с. 113). Например, М.В. Дьячков писал, что пиджины, то есть самые аналитические из всех языков, обычно появляются на историческом фоне неравноправных отношений между различными этносами и насильственного порабощения одних народов другими с последующим доминированием одного языкового коллектива над другим / другими (Дьячков, 1987, с. 10). В случае английского речь идёт о порабощении англичан норманнами с IX по XI в. включительно (ср. Mitchell, Robinson, 2003, р. 132-134; Серебренников, 1970, с. 264; Wagner, 1959, S. 151; Eckersley, 1970, р. 421; Emerson, 1906, р. 23; Kington Oliphant, 1878, р. 105-106; Krapp, 1909, р. 34, 74-75; Meiklejohn, 1891, р. 277; Morris, 1872, р. 49; Bradley, 1919, р. 25-34; Williams, 1911, р. 9; Champneys, 1893, р. 17-175; Гухман, 1973, с. 358; Tristram, 2004; McWhorter, 2004, р. 47; Dawson, 2003, р. 45)[78]. Под норманнами мы здесь понимаем и датчан, осевших в Данелаге, и франкоязычную армию Вильгельма Завоевателя, поскольку речь идёт об одной и той же группе племён.

Например, из скандинавского в английский перешли такие повседневные слова, как sister, leg, neck, fellow, skin, sky, window, low, husband, wrong, same, both, to call, to get, to give, to smile, to take, to want; даже форма вспомогательного глагол «быть» are (вместо sindon), союзы though, till, untill и местоимения they, they, their (Barber, 2003, р. 133; Eckersley, Eckersley, 1970, р. 421; Crystal, 1995, р. 25; Аракин, 2003, с. 169-173; Dawson, 2003, р. 43-45; Poussa, 1982, р. 72-73). Близкое родство английского и скандинавского, возможно, дополнительно ускорило процесс аналитизации: поскольку многие слова в обоих языках были очень похожи, но падежные окончания различались, носители языков при общении друг с другом отказывались от окончаний (Barber, 2003, р. 157; Блумфилд, 2002, с. 515; Ярцева, 1985, с. 105; Janson, 2002, р. 157; Eckersley, 1970, р. 421; Jespersen, 1918, р. 31; Jespersen, 1894, р. 173; Meiklejohn, 1891, р. 318; Champneys, 1893, р. 126-127; “The Oxford History of English”, 2006, р. 82). В. О’Нейл называет этот процесс нейтрализацией, под которой он понимает стремительное упрощение языка (или диалекта) при контакте с близкородственным ему языком (или диалектом) (Dawson, 2003, р. 53-54). Связывать влияние скандинавского с аналитизацией позволяет и тот факт, что отмирание падежей началось в Х в. в северной Англии (то есть ещё до Норманнского завоевания на территориях, занимаемых датчанами), и только в XI в. этот процесс перешёл в среднюю и южную Англию (von Seefranz-Montag, 1983, S. 87; Ярцева, 1985, с. 105; Crystal, 1995, р. 32; Jespersen, 1918, р. 37; Williams, 1911, р. 28; Tristram, 2004; Аракин, 2003, с. 133; “The Oxford History of English”, 2006, р. 83; Danchev, 1997, р. 87-88; McWhorter, 2004, р. 48).

О влиянии французского языка, также принесённого норманнами, говорят следующие цифры: среди наиболее часто употребляемых 4 000 слов английского языка (собраны в “General Service List”) 38 % являются галлицизмами (плюс ещё 10 % из латыни), а в “Shorter Oxford English Dictionary” (80 100 статей) 28 % всех лексем являются галлицизмами и столько же латинизмами (Bailey, Maroldt, 1977, р. 31). Уже к началу XIII в. в английском появилось 10 000 заимствований из французского (Crystal, 1995, р. 46), к 1460 г. не менее 40 % английского лексикона составляли галлицизмы, а многие сохранившиеся английские слова использовались для выражения заимствованных из французского значений (Bailey, Maroldt, 1977, р. 32). Как отмечается в «Лингвистическом энциклопедическом словаре», всего в английском заимствовано до 70 % словарного запаса («Лингвистический энциклопедический словарь», 1990, с. 33). По данным Т. Янсона, 90 % английской лексики имеют французские, латинские или греческие корни (Jan- son, 2002, р. 157-158); по данным “A Comprehensive English Grammar”, 50 % английского словарного запаса, оцениваемого авторами в полмиллиона единиц, имеют французское или латинское происхождение (Eckersley, 1970, р. 425, 432); по данным В.Д. Аракина, этот показатель составляет 57 % (Аракин, 2003, с. 174); по данным А.А. Леонтьева, 50-66 % английской лексики имеет французские корни (Леонтьев, 1978). М. Бернал доводит эту цифру для среднеанглийского до 75 % (подразумевая, очевидно, и производные), хотя отмечает, что в так называемом «списке Сводеша»[79] французской лексики менее 10 % (Bernal, 2001, р. 123).

В связи с этим можно задать вопрос, относится ли английский язык в его современной форме больше к германской или романской группе (ср. Ярцева, 1985, с. 87; Бодуэн де Куртенэ, 1963. Т. 2, с. 89). В “The Cambridge Encyclopedia of the English Language” отмечается, что в плане склонности к заимствованиям английский «ненасытен» более, чем любой другой язык (Crystal, 1995, р. 126); в книге “A Survey of Modern English” английский называют «отличным примером лексически смешанного языка» (Gramley, Patzold, 1995, р. 17); Дж. Миклджон ещё в XIX в. писал, что в английском больше иностранных слов, чем английских, что особенно относится к латинизмам и галлицизмам (Meiklejohn, 1891, р. 281-282; cp. Bradley, 1919, р. 6). Давно подмечено, что в английском исключительно много синонимов, бывших поначалу абсолютными или по сей день оставшихся таковыми (заимствования из французского или пришедшие через французский): nude - naked, pedagogue - schoolmaster, poignant - sharp, peccant - sinning, sign - token (Strong, 1891, р. 227). Следует добавить, что в самом начале истории английского, то есть где-то в V в., иностранных слов в нём практически не было (Emerson, 1906, р. 13; Meiklejohn, 1891, р. 277; Morris, 1872, р. 48; Bradley, 1919, р. 10). По данным «Оксфордской истории английского языка», в древнеанглийском заимствования составляли 5 % словарного запаса, в современном английском - 70 % (“The Oxford History of English”, 2006, р. 73). По данным Р. Стоквела и Д. Минковой, в древнеанглийском только 3 % слов были заимствованиями, а на 10 000 самых употребительных слов современного английского приходится 32 % германизмов, 45 % галлицизмов, 17 % латинизмов, 4 % заимствований из других германских языков и 2 % заимствований из прочих языков (Stokwell, Minkova, 2001, p. 49-51). Т. Кингтон Олифант писал о трансформации английского под влиянием норманнов следующее: «Я сомневаюсь, что какой-то другой язык когда- либо был подвержен таким изменениям, каким был подвержен наш; по крайней мере, в обозримом прошлом» (Kington Oliphant, 1878, р. 136). Чрезвычайная насыщенность английского заимствованиями из других языков отмечалась даже в русской классике[80].

В славянских языках, в том числе в русском, наблюдается относительная сохранность древней индоевропейской лексики, обусловленная слабостью иноязычных влияний (Винокур, 1959, с. 15). Если сравнить русский, украинский и английский по степени мотивированности словарного состава, получаются следующие цифры: в английском на каждое морфологически, семантически или фонетически мотивированное слово приходится 14 немотивированных; в русском это соотношение составляет 1 : 6,6, в украинском - 1 : 5,7 (Швачко и др., 1977, с. 47). Под мотивированностью подразумеваются три явления: звукоподражания (слова типа «мяу», «шипеть»), аффиксация или какой-то другой тип построения слова с морфологически прозрачной структурой («ум» gt; «умный»), расширение значений («ножка стола», «ручка чемодана»). Разница в цифрах обусловлена, среди прочего, склонностью английского к заимствованиям. О немотивированности английской лексики по сравнению с русской говорят также А.Л. Зеленецкий и П.Ф. Монахов: во-первых, в английском относительно слабо развито словообразование, во-вторых, очень велик процент заимствований (Зеленецкий, Монахов, 1983, с. 190). O. Есперсен сетовал на «недемократичносте» словарного запаса английского языка, обусловленную огромным числом заимствований, приведшим к морфологической непрозрачности лексики и ослаблению деривации (Muhlhausler, 1985, р. 149-150). Исключение составляет, однако, самая основная повседневная лексика. По мнению Есперсена, ни один «арийский» язык не изменился так сильно, как английский (Jespersen, 1894, р. 2), чему способствовали постоянные контакты с викингами и уничтожение элиты - носителей образцового консервативного социолекта - франкоязычными норманнами (Jespersen, 1894, р. 169, 172-173).

Смешанный характер языка проявляется не только в количестве заимствований, но и в словообразовании. Смешанные языки чаще комбинируют заимствованный и родной языковой материал. Так, А. Лутц показала в своём исследовании, что англичане чаще, чем немцы, сочетают заимствованные приставки и суффиксы с германскими корнями (Lutz, 2002, S. 423-430). В случае суффикса -able (нем. -abel) в немецком вообще нельзя найти гибридных словообразований, хотя в английском они встречаются довольно часто: clubbable, teachable, unavoidable, readable, understandable и т.д. В обратном словаре русского языка (http://dictionnaire.narod.ru/reverse.zip), созданном на основе «Г рамматического словаря русского языка» А.А. Зализняка и «Орфографического словаря» (106 000 слов, 28-е издание, 1990 г.), суффикс -абельный / -ибельный встречается только в трёх-четырёх гибридах: (не)читабельный, малорентабельный, нерентабельный (причём русский корень прослеживается только в слове (не)читабельный). Заимствованный суффикс -ment не встречается в гибридах в немецком, но активно используется в английском словообразовании. В русском мы также не нашли гибридов с этим суффиксом, хотя заимствований с ним много: фундамент, медикамент, регламент, парламент, орнамент, темперамент, индоссамент, апартамент, департамент, тестамент, постамент, фрагмент, сегмент, ангажемент и т.д.

Далее, по данным А. Лутц, если в английском заимствованный суффикс -ity используется для построения новых слов (существительных), то в немецком он встречается только в заимствованиях (-itat). В русском оба варианта этого суффикса тоже непродуктивны, то есть встречаются только в заимствованиях типа паблисити, секьюрити, суверенитет. Если германский суффикс -nis/-ness в немецком для построения гибридов не используется, то в английском такие гибриды существуют: fierceness, gentleness, unpleasantness и т.д. То же касается и следующих общих для немецкого и английского германских префиксов: be-, mifi-/mis-, unter-/under-, а также заимствованных в английский и немецкий префиксов re-, dis-, inter- (проверялись только глаголы), то есть в английском можно найти гибриды- глаголы с этими элементами, а в немецком - нет. Для сравнения: согласно «Словарю русского языка в 4-х томах» (Евгеньева, 1999), ре-, дис- и ин- тер- с русскими корнями не сочетаются. Проверялись только глаголы, чтобы можно было сопоставить результаты по русскому с результатами по английскому и немецкому, полученными А. Лутц. Если в немецком суффикс -ieren в словообразовании практически не используется, то эквивалентные английские суффиксы -ify, -ize, -ate очень продуктивны. Для сравнения: среди многочисленных лексем с суффиксом -(из)ировать можно найти всего шесть гибридов: военизировать, русифицировать, складировать, славянизировать, украинизировать, яровизировать (Ефремова, 2000). Таким образом, английский язык интенсивно использует заимствованные аффиксы в словообразовании, а свои префиксы сочетает с заимствованными словами. В немецком и русском гибриды с проверенными аффиксами почти не встречаются, что свидетельствует о меньшей степени языкового смешения.

Таким образом, первоначальный вариант английского языка был буквально смят норманнами сначала скандинавским, а затем французским языком, из-за чего парадигма флексий разрушилась, а словарный запас сменил большую часть своего состава. В результате 80 % (Stockwell, Minkova, 2001, р. 46) или даже 85 % древнеанглийских лексем исчезли (цифра требует, по мнению приводящих её авторов, дополнительного подтверждения) (Bailey, Maroldt, 1977, р. 34), и уже среднеанглийский обогнал все германские языки по степени аналитичности (Tristram, 2004). Именно эта невольная реструктуризация английского языка сделала невозможным существование безличных конструкций, среднего залога и многих других типичных характеристик языков синтетического строя. В большинстве славянских языков подобной радикальной реструктуризации не наблюдалось, благодаря чему они остались довольно архаичны по своему строю. В приложении 4 мы продемонстрировали это на примере русского. Если на 500 наиболее употребительных существительных английского языка приходится 73 % заимствованных (даже если включить в список исконных все слова с неизвестной этимологией, а также слова, которые могут быть заимствованиями из скандинавского), то для русского этот показатель составляет всего 37 %. В немецком заимствованная лексика встречается чаще, чем в русском, но реже, чем в английском.