4.8.4. Ранний детский нарратив
Следующим шагом на пути ослабления связи высказываний ребенка с моментом речи служит освоение им повествовательного (нарративного) режима употребления видо-временных форм или, в других терминах, «ситуативно неактуализованного типа речи», когда «нет непосредственной связи содержания высказывания с речевой ситуацией» [Бондарко 1990г: 11].
Переход от первичной диалогической формы языкового общения к монологическому повествованию оказывает очень заметное воздействие и на время, и на вид. Временные формы в нарративном режиме интерпретируются «не относительно момента речи, а относительно другой точки отсчета — текущего момента текстового времени» [Падучева 1996: 286]. Что же касается содержательной стороны видового противопоставления, то, по мнению Ю. С. Маслова, в связном тексте «решающую роль при выборе вида» начинают играть «объективные хронологические соотношения между действиями — их одновременность (параллелизм), предшествование или следование во времени, наступление события на фоне другого, продолжающегося и т. д.» [Маслов 1978: 9].
Считается, что если диалогической формой ребенок овладевает спонтанно, то «постижение монологической формы требует обучения» [Лепская 1997: 81]. Тем не менее первые фрагменты, в которых просматриваются элементы нарратива, появляются довольно рано.
В первых таких высказываниях ребенок делится своими впечатлениями о реальных событиях прошлого, участником или свидетелем которых он был. Используя классификацию Ю. С. Маслова, можно сказать, что ранний детский нарратив относится к той разновидности повествования, в котором степень его «отрешенности» от реального наст. вр. рассказчика минимальна [Маслов 1984: 182—183].
Судя по записям речи Жени Гвоздева (на которые я преимущественно опираюсь в этом разделе), сначала в этой функции используются формы наст. вр. НСВ, чему в конвенциональном языке соответствует описательная (импе^фектная) разновидность настоящего исторического:
- Там мае ына, ней п ецька т Ъпицца, дым лит аит (рассказывая о паровозе, который он накануне видел на вокзале) — 2, 3,
26 [Гвоздев 1981:81].
Фактически ребенок здесь использует уже давно освоенную модель констатирующих высказываний, ср. выше примеры (157), (158),
- . Однако теперь он может с ее помощью описывать и такие ситуации, которые сохранились лишь в его памяти, а не только то, что происходит прямо на его глазах, как это было раньше.
Затем в повествовательных фрагментах начинают появляться и формы прош. вр. НСВ. В одних случаях они лишь выполняют функцию эксплицитного показателя отнесенности ситуации к прошлому, после чего рассказ продолжается уже в наст, вр., что иногда не согласуется с нормами соотносительного употребления времен конвенционального языка:
- Пт йцу пак азвъли. Ан а бальиі ая грам аднъя. Ан а на п алки сид йт. Глаз а у ней балъш ыи (рассказывая утром о сове, которую видел вечером в гостях) — 2,7,23; Мы кад а 'ехъли, ф сад у ёлкъ ста ит — 2, 8, 0 [Гвоздев 1981: 113, 116].
В других случаях повествование полностью выдерживается в пре- терительном плане, причем в таких фрагментах уже получает отражение временная упорядоченность описываемых событий и их фона. Так, в (175) одна длительная ситуация включается в другую, а в примерах (176) представлены различные варианты основного аспекту - ального противопоставления, которое Э. Кошмидер обозначал как «Wahren» — продолжающееся действие или состояние и «Eintritt» — возникновение новой ситуации (см. выше § 4.1.1):
- Этъл Ъшка J1 юбиная. Кад а ан аунасжыл а, ш ылъ чюл ок (говорит, увидев деревянную ложку, которой Люба пользовалась при штопке чулка) — 2, 8,12 [Гвоздев 1981: 119].
- Л'ениньй п апа прихад ил кад а мы ц яйпили (Ленин папа приходил, когда мы пили чай) — 2, 7, 7; А мы хад или в лес. Ты сарв 'ал удъку (удочку). Дал мне, я ил тс д едушкир ыпкулав ить (тащил всю дорогу удилище, которое его папа срезал в лесу) —
2, 8, 12 [Гвоздев 1981: 107,119].
Появление в детской речи высказываний, подобных приведенным в (175), (176), можно расценивать как кардинальную перестройку всей системы видо-временных противопоставлений.
Именно с этого момента возникают основания считать актуально-длительное значение основным значением НСВ, а у форм прош. вр. СВ обособляется аористическое значение, обозначающее действие, результат которого разобщен с моментом речи.Таким образом, именно освоение базовых приемов нарратива является той границей, достижение которой позволяет считать, что формирование системы видо-временных противопоставлений в ее основных чертах завершились.
Следует, впрочем, заметить, что и гораздо позже, уже на стадии первых детских письменных текстов, нормы употребления видов в повествовании могут иногда нарушаться. Так, в ранних письменных текстах Гриши К. (см. о них: [Князев 20046: 47—56]) в некоторых случаях наблюдается семантически немотивированный переход от прош. вр. к наст. вр. и употребление глаголов НСВ на месте явно требуемого по смыслу глагола СВ:
- и мы ехали в очне Н приятном афтобусе Н и ехали очне долга и Н я сматрел в акно Н и мне очне нравицо // но мы побежали к Н астанофке мы пошли к дому и Н мама крикнула папа // а вышли три (все трое из квартиры) // и бес клуча и И мы вызывали И спасателную Н службу Н и она приехала Н очне позна но Н мы ие ждали (должно быть — мне очень нравилось, вызвали спасательную службу)[379];
- мы аделисе и паехли дене Н харошые мы панемалисе на платформу мы // сели на скамеку и начили ждате II и какрас приехал наш поизд (должно быть — день был хороший, мы поднялись на платформу).