4.4.2.3. Сочетания фазовости с неагентивностъю
Этой комбинации значений, в первую очередь, соответствуют лексические классы глаголов, обозначающих спонтанные изменения: непреднамеренные действия (происшествия) и процессы (см.
о них [Булыгина 1982: 21; Падучева 1996: 107]):- Мороженое быстро таяло (быстро растаяло).
Помимо этого, по аналогии с «производной нефазовостью», о которой шла речь выше, можно говорить и о «производной деагентив- ности». В русском языке в этой функции используются двоякого рода средства.
Во-первых, это те разновидности форм и конструкций, называемые «экспрессивными формами прошедшего времени», которые обозначают внезапное, неожиданное наступление действия. К ним относятся:
а) уже упоминавшиеся в § 1.3.4.6, неизменяемые формы повелительного наклонения СВ типа А они закричи! в функции «драматического» («нарративного») императива, обозначающие неожиданное действие, нарушающее ход событий;
б) независимый предикативный инфинитив в двусоставных предложениях типа А он кричать/, выражающий энергичный приступ к действию, «неожиданный для наблюдателя, а может быть и для агенса» [Золотова, Онипенко, Сидорова 1998: 140];
в) сочетания форм буд. вр. СВ с частицей как при обозначении конкретного единичного действия в прошлом типа А он как закричит/, выражающие в этом случае «внезапное наступление действия, отличающегося особой интенсивностью» [Бондарко 1971а: 163].
По мнению Б. М. Гаспарова, общим для этих предложений является идея «эксцесса»: «это либо события неожиданные и/или быстротечные до такой степени, что говорящий не в состоянии проецировать их на реальность (...), либо события крайне нежелательные, одновременно и вынужденные, и вызывающие резкое противодействие у субъекта» [Гаспаров 1978: 66]. В свою очередь, охарактеризовать в качестве «эксцесса» естественнее всего импульсивные слабоконтролируемые действия (или действия, представляющиеся таковыми со стороны).
Именно это позволяет видеть в этих конструкциях специфический способ понижения агентивности.Во-вторых, с различными формами деагентивации могут быть связаны возвратность (см. выше о декаузативных и квазипассивных модальных РГ в § 3.1.4.1,3.1.4.3) и пассив, который нередко рассматривается как способ выражения статичности. Ср. следующее характерное высказывание: «В современном русском языке существует три способа для выражения страдательного значения, т. е. обозначения состояния, как результата действия, испытываемого лицом или предметом со стороны других предметов» (разрядка моя. —Ю. К) [Голанов 1962: 161]; см. также [Головин 1966: 172; Бидэм 1988: 63— 68]. В современном языкознании доминирует другой подход к пассивному залогу, при котором на первое место выдвигаются либо синтаксические, либо прагматические эффекты пассивного преобразования; ср., соответственно: «специфика всех пассивных конструкций не в наличии пассивного значения, а в том, что в них в отличие от активной конструкции лексически обозначенный субъект не занимает центральной грамматической позиции первого актанта — подлежащего» [Храковский 1974: 29], и «пассивный залог — это прежде всего понижение коммуникативного статуса агенса» [Плунгян 20006: 204]; см. также § 3.1.4.4, 3.1.5.2.
Примечательно, что и при таком понимании пассива у него есть важная общая черта со статическими предикатами: в обоих случаях референт подлежащего не контролирует описываемую ситуацию. У статических предикатов это обусловлено их семантической деагентивностью, а у пассива — синтаксической д е - агентивностью — тем, что в пассивных конструкциях позицию подлежащего занимает не субъект, а объект действия.
Этим можно объяснить тот факт, что формы повелительного наклонения (как и статические глаголы), как правило, не употребляются в страдательном залоге, а редкие исключения характеризуются тем или иным сдвигом в значении. Так, в русском языке пассивный императив употребляется либо в заклинаниях и проклятиях типа Ловись, рыбка, большая и маленькая или Будь она проклята, эта война!, либо в условных конструкциях: Будь этот матч выигран, все трудности разрешились бы [Лённгрен 1970: 24; Бондарко 1980а: 644; Буланин 1986: 25, 66—67; Храковский 19906: 90—92].
Что же касается показателей целенаправленности, то они с пассивом вполне совместимы, но субъектом целеустановки в таких случаях является не референт подлежащего, а реальный производитель действия, хотя бы прямо и не названный в предложении:
(\39)Дляфотографирования и исследований плащаница была разложена на специально сделанном столе, и ученые осторожно расправили все складки (Наука и жизнь. 1984.
№ 12);
- Маруся Израилит — первый кандидат на золотую медаль — была приглашена, чтобы пройти со мной арифметику (В. Каверин. Освещенные окна).
Таким образом, пассив может служить примером того, что действие, контролируемое его субъектом, может не контролироваться референтом подлежащего.
Что же касается общей характеристики концепта статичности, то из сказанного выше можно сделать вывод, что семантические компоненты статичности — нефазовость и неагентивность — могут, во-первых, выступать в нескольких разновидностях, а во-вторых, логически независимы один от другого и могут выражаться самостоятельно за пределами статичности. При этом нефазовость отражает прежде всего объективные особенности обозначаемой ситуации, а средства выражения неагентивности в значительной степени идиолингвистичны.