13.1. Пословицы и высокочастотная лексика

Одним из основных аргументов, которые обычно приводятся в совокупности с анализом безличных предложений, является активное употребление (и вообще существование) в русском языке слова «авось».

«Надо признать, что чуть ли не самой благодатной почвой для такого рода исследований оказались и русский язык, и русский дух (он же "загадочная русская душа"). В качестве объекта изучения просто напрашиваются русские словечки типа "авось" или "тоска" и "душа". А безличные конструкции вроде "убило молнией" или "задавило трамваем" - разве не пример фатализма русского народа?» (Бурас, 2003).

«Таким образом, русская частица авось подводит краткий итог теме, пронизывающей насквозь русский язык и русскую культуру, - теме судьбы, неконтролируемости событий, существованию в непознаваемом и не контролируемом рациональным сознанием мире. Если у нас всё хорошо, то это лишь потому, что нам просто повезло, а вовсе не потому, что мы овладели какими-то знаниями или умениями и подчинили себе окружающий нас мир. Жизнь непредсказуема и неуправляема, и не нужно чересчур полагаться на силы разума, логики или на свои рациональные действия» (Вежбицкая, 1996; cp. Gladkova, 2005; Мельникова, 2003, с. 118).

Важность данного концепта А. Вежбицкая иллюстрирует пословицами

Авось, небось, да третий как-нибудь; Держись за авось, поколь не сорвалось; Авосьевы города не горожены, авоськины дети не рожены; Кто авосьнича- ет, тот и постничает. Уже по ним видно, что отношение к концепту авось в русской культуре отчасти отрицательное. Действительно, ряд пословиц, выражающих активное отношение к жизни и тщетность надежд на помощь Бога, судьбы и прочих высших сил, в русском языке достаточно велик: Кто на авось сеет, тот редко веет; Бог-то Бог, да не будь и сам плох; Святой боже пахать не поможет; Надежда на Бога и в болезни не подмога; На Бога надейся, а сам не плошай; В судьбе, как и в борьбе, выигрывает смелый; Молилась Фёкла, да Бог не вставил стёкла; По теченью только дохлая рыба плывёт; Наудачу только яйца кладут (под наседку); Человек - не лошадь: не сдохнет, всё одолеет; Настоящий человек добудет хлеб из камня; В миру, что на ряду, - не говори, что не могу; Дела сами не ходят - водить их надо; Счастье не ищут, а делают; Смелым счастье помогает; На авось казак на коня садится, на авось его и конь бьет; Положил денежки на пенёк, авось целы будут; Авоська верёвку вьёт, небоська петлю накидывает; Держался авоська за небоську, да оба в яму упали; Тянул, тянул авоська, да и надорвался (или: да и животы порвал); Вывезет и авоська - да не знать куда; На ветер надеяться - без помолу быть; Аминем квашни не замесишь; Молитву твори, да муку клади!; Богу молись, а в делах не плошись!; Богу молись, а добра-ума держись!; Богу молись, а к берегу гребись!; Боже, поможи, а ты на боку не лежи!; Богу молись, а сам трудись!; С Богом начинай, а руками кончай!; На Бога уповай, а без дела не бывай!; Счастью не вовсе верь; На счастье не надейся!; Кто за счастье борется, к тому оно и клонится; Счастье не в воздухе вьётся, а руками берётся; Авось да небось до добра не доведут; От авося добра не жди; Авось да небось - плохая помога, хоть брось; На авось врага не одолеешь; Авось да небось на фронте брось; Авось - плут, обманет («Русские пословицы и поговорки», 1956; Даль, 2004; Попова, 2001).

Есть, конечно, и пословицы (или же присказки) с одобрительным отношением к надежде на случай или подчёркивающие склонность русских к вере в судьбу и случай, но их совсем мало: На авось мужик и пашню пашет (и хлеб сеет); Русский на авось и взрос; Русский человек любит авось, небось да как-нибудь; Русский крепок на трёх сваях: авось, небось да как-нибудь; Авось не Бог, а полбога есть; Не во всякой туче гром; а и гром, да не грянет; а и грянет, да не по нас; а и по нас - авось опалит, не убьёт (Даль, 2004).

После рассмотрения всех паремий, тематизирующих концепт авось, складывается впечатление, что отношение к нему преимущественно негативное, что отражено, прежде всего, в многочисленности предостережений от надежды на случай и порицании бездеятельности.

Вообще приведение пословиц на ту или иную тему представляется нам очень сомнительным способом доказательства особенностей национального менталитета. Например, не составляет труда найти множество английских пословиц, тематизирующих зависимость человека от судьбы или обстоятельств, чего, однако, не сделал ни один известный нам автор, сравнивавший «пассивных» русских и «активных» англичан. Некоторой убедительностью обладало бы исследование, показавшее бы, например, что у русских соотношение «фаталистичных» пословиц и пословиц, акцентирующих активное отношение к жизни, резко отличается от такого же соотношения у британцев и американцев, но подобные сравнения едва ли возможны, если учитывать, сколь редко представители этих двух наций прибегают к паремиям по сравнению с русскими (возможно, из-за нелюбви к авторитетам).

Мы приведём здесь несколько английских пословиц, в большей или меньшей степени отразивших «фаталистическое» мировоззрение, подчёркивая, однако, что столь же легко можно было бы найти и пословицы, темати- зирующие необходимость противиться обстоятельствам и судьбе: Better be born lucky than rich (Лучше родиться удачливым, нежели богатым); Circumstances alter cases (Всё зависит от обстоятельств) (ср.

Б. Витинг приводит устаревшие к XV в. английские пословицы в следующих разделах (причём каждое название раздела представляет собой перевод на современный английский древней пословицы): Fortune / luck gives victory more often than does force (Фортуна /удача даёт победу чаще, чем сила); One's destiny was shaped before his shirt (Судьба человека была предопределена до того, как он получил первую рубашку); God may send a fortune to a poor squire as well as to a great lord (Бог может послать удачу как великому лорду, так и бедному сквайру); Hap what hap may (Будь что будет, Чему быть, того не миновать); Without good hap there may no wit suffice (Без удачи может не хватить никакого ума); Men work and Fortune judges (Люди работают, а судьба судит); They lack wisdom that do not dread Fortune (Тем не хватает мудрости, кто не боится судьбы); Happen what may, God's will be done (Что бы ни случилось, всё по воле божьей); One may not die but such death as God has ordained (Нельзя умереть не той смертью, которую бы не предопределил Бог); No man may refuse his fatal chance (От судьбы не убежишь); No man can know his fate (Своей судьбы заранее не узнаешь); Weird goes as it must (Судьба такова, какой должна быть); Weird is strongest (Судьба сильнее всего); Wedding and hanging are destiny (Свадьба и повешение - это судьба); He is rich to whom God will send weal (Богат тот, кому Бог посылает богатство); God sends fortune to fools (Бог посылает удачу дуракам);

He thrives well that God loves (Больше всего процветает тот, кого любит Бог) (Whiting, 1968, р. 5, 124, 235-237, 264, 318, 381, 383, 635-636, 650).

Важность концепта «авось», на наш взгляд, значительно переоценивается культурологами. Об этом говорят следующие статистические данные. В наиболее современном частотном словаре С.А. Шарова частица «авось» занимает 9202-е место, то есть далеко за пределами ежедневного употребления (Шаров, 2001 б), в «Частотном словаре русского языка» Э. Штайнфельдт «авось» отсутствует (всего 2 500 лексем, причём автор упоминает, что первые 2 000 составляют до 80 % слов в среднем тексте) (Steinfeldt, 1969, S.

Следует отметить, что отсутствие слова «авось» английские и американские авторы компенсируют более частым употреблением «иррациональных» лексем типа «повезло». Например, если ввести в поиск наиболее употребительные существительные, имеющие отношение к везению, то окажется, что они употребляются чаще в переводах с английского: слова «везение», «невезение», «удача», «неудача», «фортуна», «фарт», «случай» во всех формах встречаются в общей сложности 4 067 раз в русской классике, 3 527 - в советской литературе, 4 171 - в постсоветской, 4 324 - в первом корпусе переводов с английского и 4 657 - во втором (данные по мегакорпусу: по русским корпусам в среднем - 18 544, по переводам - 18 909). Следует добавить, что в русской классике слово «фортуна» изредка употреблялось в значении «капитал, благосостояние» (калька с западных языков). «Фаталистичная» фраза «будь что будет» встречается в среднем по русским корпусам (в мегакорпусе) 148 раз, в переводах с английского - 225 раз.

В.В. Колесов напрямую критикует интерпретацию А. Вежбицкой значения концепта авось в русской культуре: «Много спорят о русском междометии авось. Анна Вежбицка ссылкой на него пытается доказать "антирациональность" русского характера и его фатализм. На самом деле сложная форма а-во-се в толковании Владимира Даля ("может быть сбудется!") - всего лишь современное осознание старого слова. Исходя из смысла составных элементов речения, можно думать, что исконный смысл его "а вот поглядим!", "пусть хоть так!" - словом, "авось хоть брось!", в современном изложении упрямое "а вот и сделаю!" - наперекор судьбе. [...] Не фатализм, а готовность мужественно идти на риск, а вместе с тем и осуждение тех, кто надеется на у-дач-у, не доверяя собственной суд-ьбе.

Бесшабашная удаль, о которой говорит Колесов, возможно, отразилась и в выражении «была не была»: в русской классике оно встречается 18 раз, в советской литературе - 17, в постсоветской - 23, в первом и втором корпусе переводов - по 7 раз, то есть значительно реже (данные по мегакорпусу: досоветская литература - 79, советская - 141, постсоветская - 68, переводы с английского - 33). Слова «удаль» и «удалой», «бесшабашный» и «бесшабашность» во всех формах встретились в русской классике 523 раза, в советской литературе - 317 раз, в постсоветской - 116, в первом корпусе переводов - 89, во втором - 108 (данные по мегакорпусу: досоветская литература - 1 890, советская - 1 220, постсоветская - 624, переводы с английского - 365); то есть русский приближается по частоте данных лексических единиц к английскому.

Что бы ни значил раньше концепт «авось», как бы его не интерпретировали культурологи, едва ли имеет смысл искать в нём отражение современного менталитета россиян, поскольку, как отметил выше Колесов, само слово это исчезает из употребления. То же касается и прочих «фаталистичных» и «иррациональных» лексем, что станет темой второй части этого раздела.

Ниже мы рассмотрим статистические данные по частотности прочей фаталистической лексики в русской и переводной художественной литературе. 5 корпусов объёмом 16 140 000 словоформ, по которым мы производили свои подсчёты, были описаны выше, к ним мы добавили два корпуса переводов с английского, распределённых по векам, а именно произведения XIX и XX вв. Выборка произведений XIX в. состоит из произведений следующих авторов: Вашингтон Ирвинг, Гарриет Бичер-Стоу, Генри Дэвид Торо, Герман Мелвилл, Джордж Элиот, Льюис Кэрролл, Мэри Шелли, Натаниель Готорн, Оскар Уайлд, Роберт Луис Стивенсон, Уильям Мейк- пис Теккерей, Чарльз Диккенс, Эмилия Бронте, Джордж Гордон Байрон, Эдгар Алан По, Эдвард Джордж Бульвер Литтон, Генри Лонгфелло, Герберт Уэллс, Майн Рид, Перси Биши Шелли, Сэмюэл Тейлор Кольридж, Шарлотта Бронте, Уолт Уитмен, Вальтер Скотт, Генри Джеймс, Марк Твен, Редьярд Киплинг, Томас Гарди. Во всех произведениях были удалены предисловия и комментарии, если они не принадлежали руке автора (то есть были написаны дореволюционными и советскими учёными и переводчиками). В корпус ХХ в. вошли произведения следующих англоязычных авторов: Абрахам Меррит, Джон Рональд Руэл Толкиен, Ивлин Во, Ларри Нивен, Питер Бигль, Ричард Бах, Роберт Джордан, Сомерсет Моэм, Сью Таунсенд, Сэмюэл Беккет, Теодор Драйзер, Теренс Хэнбери Уайт, Терри Гудкайнд, Томас Вулф, Уильям Фолкнер, Фрэнк Херберт, Фрэнсис Скотт Фицджеральд, Хелен Филдинг, Чак Паланик, Чарльз Буковски, Шервуд Андерсон, Эдгар Л. Доктороу, Эллис Питерс, Энтони Берджесс, Эптон Синклер, Эрнест Хемингуэй. Здесь ни предисловий, ни комментариев практически не было. Все тексты были взяты с Интернет-страницы http://www.lib.ru (Библиотека Максима Мошкова), каждый файл был тщательно проверен на предмет «кодировочных дыр», то есть отрезков текста, которые может видеть человек, но которые остаются невидимыми для поисковых программ из-за проблем с кодировкой. Объём корпусов также составил 16 140 000 словоформ каждый. Забегая вперёд, отметим, что мы не считаем частотность лексики серьёзным доказательством особенностей менталитета и приводим соответствующие данные только в качестве противовеса данным этнолингвистов-последователей А. Вежбицкой.

Как упоминалось выше, многие современные этнолингвисты видят в русских конструкциях с дативом выражение иррационального и пассивного отношения к жизни, когда человек является объектом судьбы, а не делает её. Английские номинативоподобные конструкции, напротив, расцениваются в качестве выражения рационализма и активного отношения к жизни. С этим, однако, трудно согласуется тот факт, что в английском глагол «случаться» употребляется чаще, чем в русском. Хотя англичанин больше не может сказать «Мне случилось» и, соответственно, пользуется номинативоподобной конструкцией «Я случился», это, очевидно, не отразилось на частоте употребления данного глагола. Так, лексема “to happen” занимает по частоте употребления в Британском Национальном Корпусе 295-е место (Kilgarriff, 1995), лексема «случаться» занимает в частотном словаре Шарова 1994-е место (Шаров, 2001 a), а в словаре Штайнфельдт - 2229-е место (Steinfeldt, 1969); лексема «случиться» занимает у Шарова 487-е место, у Штайнфельдт - 583-е. Кроме того, наши корпусные исследования показывают, что в переводах с английского слова типа «повезло», «посчастливилось», то есть имеющие непосредственное отношение к иррациональному восприятию мира, встречаются чаще, чем в текстах русских авторов. Две глагольные формы («повезло» и «произошло») проверялись только в этом виде (чтобы отфильтровать предложения типа «Он происходил из бедной семьи» и «Его повезли машиной»), в остальных случаях был задействован морфологический поиск (табл. 17).

Таким образом, все проверенные нами глаголы, кроме «сделаться», встречаются в переводах с английского (в среднем) чаще, чем в текстах русских авторов. Не исключено, что расширение списка за счёт других лексем принесло бы другое соотношение результатов. Данные предыдущей таблицы полностью подтверждаются и данными по мегакорпусу (табл. 18).

Таблица 17

Глаголы, имеющие отношение к иррациональному мировосприятию, в русской и переводной художественной литературе: малый корпус

(программа “Searchlnform Des

ktop”)

Таблица 18

Глаголы, имеющие отношение к иррациональному мировосприятию, в русской и переводной художественной литературе: мегакорпус               (программа              “Searchlnform              Desktop”)

Ниже будут приведены результаты более крупного исследования, включающего результаты предыдущих (по «авось» и «иррациональным» глаголам). Наше предположение заключается в том, что в процессе секуляризации удельный вес лексики, имеющей отношение к фатализму, должен уменьшаться, но, возможно, вместо неё учащается «иррациональная» лексика, то есть чем меньше человек перекладывает с себя ответственность за неудачу на Бога и судьбу, тем чаще он обвиняет случай. Чтобы проверить это предположение, мы составили два списка лексем, которые, по нашему мнению, должны отражать фатализм и иррациональность. Нам ясно, что чётко разграничить эти две группы невозможно, что «членство» некоторых лексем в той или иной группе может быть сомнительно, что при желании можно было бы значительно расширить оба списка. Подсчёты проводились программами “SearchInform Desktop” (учитывающей все формы слов) и “Wordsmith Tools” (более эффективно находящей фразы). Данные по каждому отдельному слову заняли бы слишком много места, поэтому мы разделили обе группы лексем на более мелкие подгруппы по принадлежности к частям речи. Указанные в графе «Всего» проценты относятся к соотношению иррациональной и фаталистичной лексики в рамках отдельно взятого периода. Например, в первом столбце («Дореволюционная литература») от общего числа употреблений лексем и фраз обеих групп 75,7 % приходится на иррациональную и 24,3 % на фаталистичную лексику (табл. 19).

Таблица 20 дополнительно проясняет описанные тенденции. На этот раз было подсчитано не процентное соотношение иррациональной лексики с фаталистичной, как в предыдущей таблице, а распределение каждой группы лексем по трём группам выборок. К примеру, 34,6 % (русская классика) + 32,8 % (советская литература) + 32,6 % (постсоветская литература) = 100 %.

Таким образом, в советские времена общее число «иррациональных» и «фаталистичных» лексем резко упало, этот процесс не остановился и после 1991 г. (заметим, что это противоречит связи имперсонала с иррационализмом, поскольку в ХХ в. количество безличных конструкций росло вопреки снижению показателя иррационализма (ср. Гиро-Вебер, 2001, с. 67)). В английском в ХХ в. сократилось число фаталистичных лексем, но возросло число иррациональных. Следует признать, что в ХХ в. англичане и американцы употребляли меньше лексем такого рода, чем русские. Разница эта, однако, не столь велика и может исчезнуть полностью в ближайшие десятилетия. По некоторым параметрам этот процесс уже явственно заметен: например, в мегакорпусе выражения «судьбе угодно / судьбе было угодно / судьбе будет угодно» встречаются в классике 68 раз, в советской литературе - 54, в постсоветской - 36, в переводах - 40. После революции в русском языке уменьшился удельный вес «фаталистичных» лексем в соотношении с «иррациональными»; после 1991 г. этот процесс продолжился. В смешанных корпусах переводов с английского наблюдается следующая тенденция: в первом корпусе относительно много «иррациональных» лексем и мало «фаталистичных», во втором - наоборот. Очевидно, высокая частотность одной группы обусловливает низкую частотность второй. В переводах XIX в. относительно много «фаталистичных» лексем и мало «иррациональных», в переводах ХХ в. - наоборот. Таким образом, в английских текстах снижение числа лексем одного типа ведёт за собой повышение числа лексем второго типа (в абсолютных числах и в процентах), чего в текстах отечественных авторов не наблюдается - в советские времена в абсолютных числах стали реже употребляться оба типа, то есть русские перестали при неудачах ссылаться и на судьбу, и на случай, в то время как англичане избавились от веры в судьбу, но при этом заменили её на веру в силу обстоятельств.

Таблица 19

Соотношение «иррациональной» и «фаталистичной» лексики               в              художественной              литературе

Таблица 20

Процентное соотношение «иррациональной» и «фаталистичной» лексики

от общего числа употреблений в: а) русских корпусах; б) смешанных переводных корпусах;               в)              переводных              корпусах XIX и ХХ вв.

Проверка по мегакорпусу представляется нам в данном случае нерепрезентативной, так как в корпус русской классики вошло несколько произведений религиозной направленности (отсюда высокая частотность слов типа «господи», «боже», «Иисусе»), а в советские и постсоветские корпуса - множество приключенческих романов и повестей (отсюда высокая частотность слов типа «вдруг», «неожиданно», «внезапно»). Дореволюционных приключенческих произведений оцифровано пока сравнительно немного, и по мере их появления мы планируем достичь большей жанровой сбалансированности мегакорпуса. Заметим только, что, по предварительным данным:

а) частотность «фаталистичной» лексики (фатальный, фаталистичный, роковой, предрешённый, судьбоносный, предначертанный, предопределённый, фатализм, фатальность, фатум, судьба, удел, жребий, участь, предопределение, провидение, предначертание, предрешённость, на роду написано, выпал * на долю, злой рок, по воле рока, промысел божий, суждено, божий промысел, по божьей воле, по воле божьей, жесток* рок*, неумолим* рок*, такова * доля, не судилось) в русской литературе действительно снижается (в общей сложности 17 811 мет gt; 12 569 gt; 11 984);

б) в среднем по трём русским корпусам «фаталистичная» лексика встречается чаще, чем в единственном английском (14 121 против 11 748);

в) «иррациональная» лексика, представленная рядом везение, невезение, удача, неудача, фортуна, фарт, случай, случайный, случайность (то есть только существительные), встречается в русской художественной литературе несколько реже, чем в переводах с английского (в среднем 18 544 против 18 909);

г) та же «иррациональная» лексика встречается всё чаще в русских корпусах (18 151 gt; 18 525 gt; 18 955, только существительные; вопреки общей тенденции к понижению частотности иррациональной лексики их частотность повышалась и в предыдущих корпусах). То есть основные тенденции те же.

По мегакорпусу мы также проверили «антифаталистичные» фразы, которые встречаются слишком редко, чтобы искать их в малых корпусах: формула «наперекор судьбе / наперекор * судьбе / судьбе * наперекор / судьбе наперекор / наперекор * року / наперекор року / року * наперекор / року наперекор» находит в среднем 10 фраз в русской литературе и 4 - в переводах.

Приведём также аналогичные данные по корпусам переводов с французского и немецкого (табл. 21). «Иррациональная» лексика встретилась во французском корпусе в общей сложности 29 134 раза, «фаталистичная» - 9 172 раза (всего 38 306), соотношение составило 76 % к 24 %, то есть примерно такое же, как в русской и английской художественной литературе XIX в. В корпус вошли произведения следующих авторов: Агота Криштоф, Андре Шенье, Александр Дюма, Ален Рене Лесаж, Альбер Камю, Альфонс Доде, Альфред де Мюссе, Амели Нотомб, Анатоль Франс, Андре Жид,

Андрэ Моруа, Анри Барбюс, Анри де Ренье, Антуан де Сент-Экзюпери, Антуан Франсуа Прево, Артюр Рембо, Бенжамен Констан, Буало Нарсе- жак, Виктор Гюго, Вольтер, Ги де Мопассан, Гийом Аполлинер, Гюстав Флобер, Дени Дидро, Дю Белле, Жак Казот, Жан Жене, Жан Жироду, Жан Кокто, Жан Расин, Жан-Батист Мольер, Жорж Перек, Жорж Санд, Жорж Сименон, Жорис-Карл (Шарль Мари Жорж) Гюисманс, Жюль Сюпервьель, Кретьен де Труа, Лотреамон, Маргерит Юрсенар, Маркиз Де Сад, Марсель Пруст, Марсель Эме, Морис Бланшо, Огюст Вилье де Лиль-адан, Оноре де Бальзак, Поль Верлен, Проспер Мериме, Пьер-Жан Беранже, Пьер Корнель, Пьер Огюстен Карон де Бомарше, Рене Домаль, Роже Мартен Дю Гар, Ромен Роллан, Стендаль, Теофиль Готье, Тонино Бенаквиста, Франсуа де Ларошфуко, Франсуа Мориак, Франсуа Рабле, Франсуаза Саган, Фредерик Бегбедер, Шарль Бодлер, Шарль Луи Монтескье, Шатобриан, Шодер- ло де Лакло, Эдмонд Ростан, Эжен Гильвик, Эжен Сю, Эмиль Верхарн, Эмиль Золя, Эрве Базен.

В корпусе переводов с немецкого «иррациональная» лексика встретилась 32 888 раз, «фаталистичная» - 6 603, то есть всего 39 491 - больше, чем во французской, английской (все выборки), советской и постсоветской. Соотношение «иррациональной» и «фаталистичной» лексики составило 83 % к 17 %. В корпус вошли произведения следующих авторов: Альберт Швейцер, Анна Франк, Артур Шницлер, Бернард Шлинк, Бертольт Брехт, Биргит Вандербеке, Вольфганг Борхерт, Вольфрам фон Эшенбах, Вольфдитрих Шнурре, Г анс Эрих Носсак, Г енрих Белль, Г енрих Гейне, Генрих Манн, Генрих фон Клейст, Георг Эберс, Герберт Розендор- фер, Герман Гессе, Герман Кестен, Гертруд фон Лефорт, Герхард Гауптман, Готхольд-Эфраим Лессинг, Густав Майринк, Гюнтер Грасс, Иоганн Гёте, Йозеф Эйхендорф, Карл Шпиндлер, Клаус Фритцше, Курт Кламан, Леопольд фон Захер-Мазох, Лион Фейхтвангер, Лотар Гюнтер Буххайм, Макс Фриш, Михаэль Энде, Новалис, Патрик Зюскинд, Пауль Маар, Райнер Мария Рильке, Роберт Музиль, Стефан Цвейг, Теодор Крамер, Теодор Фонтане, Томас Манн, Урс Видмер, Фердинанд Эртель, Франк Ведекинд, Франц Грильпарцер, Франц Кафка, Фридрих Дюрренматт, Фридрих Шиллер, Хаймито фон Додерер, Ханс Фаллада, Эрих Кестнер, Эрих Мария Ремарк, Эрнст Вайс, Эрнст Теодор Амадей Гофман, Якоб Беме.

Таблица 21

Соотношение «иррациональной» и «фаталистичной» лексики в художественной литературе (переводах с немецкого и французского)

По трём русским выборкам общее число найденных лексем составило в среднем 40 834 единицы, по четырём английским - 36 662, по единственной французской - 38 306, по единственной немецкой - 39 491, то есть по совокупной частотности групп лидирует русский, за ним следует немецкий, затем - французский и английский. Доминирование русской художественной литературы обусловлено преимущественно высокой частотностью данной лексики до революции. По частотности «иррациональной» лексики ранг частотности распределился следующим образом: русский (в среднем 33 162) gt; немецкий gt; английский (в среднем 29 615) gt; французский. По частотности «фаталистичной»: французский gt; русский (в среднем 7 672) gt; английский (в среднем 7 048) gt; немецкий.

Даже если предположить, что русские больше верят в судьбу, чем англичане и американцы (хотя результаты опросов свидетельствуют об обратном, см. выше), это не должно означать, что они ей чаще покоряются. Так, формула «покор* судьбе / покор* * судьбе / покор* року / покор* * року / покор* доле / покор* * доле» (= покорившись своей судьбе, покорная судьбе, покориться нашей доле и т.д.) находит в среднем 100 фраз в русских корпусах и 164 - в переводах с английского (мегакорпус). Фразы, выражающие нежелание покориться судьбе, были отсортированы, то есть в литературе англичан и американцев персонажи значительно чаще покоряются судьбе.

Отдельно мы рассмотрели группу слов, которую можно назвать нерелигиозной фаталистичной лексикой: безвыходный, безвыходность, безысходный, безысходность, обречён, обречённый, обречённость, безнадёжно, безнадёжный, безнадёжность (включая соответствующие наречия). По трём корпусам русской художественной литературы мы получили среднее число - 1 786 употреблений, по четырём английским - 1 999, по французскому - 2 056, по немецкому - 2 223 (данные по мегакорпусу: в среднем по русским корпусам - 7 295, переводы с английского - 8 386). Если добавить к этой группе менее явные её члены пропащий, неисправимый и непоправимый, соотношение останется прежним: русская литература - 1 960 (в среднем), английская - 2 212 (в среднем), французская - 2 380, немецкая - 2 443 (данные по мегакорпусу: в среднем по русским корпусам - 8 110, переводы с английского - 9 189). Возможно, нерелигиозный фатализм менее типичен для русских потому, что русские ещё надеются на авось, когда представители западных наций уже не надеются ни на что.

В отдельную группу можно выделить «неволитивные» лексемы, а именно наречия поневоле, невольно, нехотя, непроизвольно, вынужденно, волей- неволей, воленс-ноленс (устаревший эквивалент), непреднамеренно и нечаянно. Поиск точных форм с помощью программы “SearchInform Desktop” принёс следующие результаты: классика - 3 265 единиц, советская литература - 2 301, постсоветская литература - 1 824, первый смешанный корпус английских переводов - 1 456, второй - 1 696, переводы английских произведений XIX в. - 1 983, переводы произведений ХХ в. - 1 393, переводы с французского - 2 192, переводы с немецкого - 2 022 (данные по мегакорпусу: досоветская литература - 11 334, советская - 7 542, постсоветская - 6 943, переводы с английского - 5 654). Формула «как-то сам* собой» (= как-то сами / сама / само / сам собой) обнаруживает в русской художественной литературе в среднем 30 фраз, в переводах с английского - 12 (мегакорпус: русская литература - в среднем 130 фраз, переводы с английского - 59), то есть англичане реже употребляют лексику данного типа, что, возможно, компенсируется более активным употреблением лексем какой-то другой группы (например, в мегакорпусе фразы «помимо (чьей-то) воли» и «вопреки (чьей-то) воле» встречаются в русских корпусах в среднем 158 раз, в переводах с английского - 271). Кроме того, в русском чаще употребляются слова «самоволие», «самовольство», «самовольный», «самовольствовать», «самовольничать», «своевольство», «своевольный», «своевольничать», «вольничать», то есть с отрицательными коннотациями волитивных актов: классика - 226, советская литература - 166, постсоветская литература - 99 (в среднем 164); переводы с английского (1) - 74, переводы с английского (2) - 95, английская литература XIX в. - 146, английская литература ХХ в. - 70 (в среднем 96). В обоих языках такие лексемы употребляются всё реже. В переводах с немецкого эти слова встречаются 187 раз (то есть больше, чем в русских текстах), в переводах с французского - 80. Данные по мегакорпусу: досоветская литература - 1142, советская - 863, постсоветская - 444, переводы с английского - 338.

Ещё одно слово, которое, по мнению Вежбицкой, выражает русское пассивное отношение к жизни, - это «смирение»: “the word smirenie denotes a religious attitude of serene acceptance of one’s fate, achieved through moral effort, through suffering, and through realisation of one’s total dependence on God, an acceptance resulting not only in an attitude of non-resistance to evil but also in profound peace and a loving attitude toward one’s fellow human beings” (Wierzbicka, 1992, р. 189). Если это так, то, по крайней мере, на частотности этого слова его важность для русского мировоззрения не отразилась: «смирение», «смириться», «смиряться», «смиренный» встречаются в русской литературе в среднем 519 раз, в английской литературе в среднем - 552, в немецкой - 664, во французской - 752 (проверка по мегакорпусу невозможна, так как в выборку классики вошло философско-религиозное произведение, посвящённое непосредственно смирению). То же касается слов, имеющих отношение к терпению, терпеливости, также якобы отразивших русскую пассивность: “Like smirenie, terpet' is about accepting the existing situation, not having bad feelings towards other people and not wanting to do bad things to other people” (Gladkova, 2005). В русской классике слова «терпеть», «терпение», «терпеливый» встречаются 2 249 раз, в советской литературе - 1 907, в постсоветской - 1 989 (в среднем - 2 048), в английской литературе - 2 429, в немецкой - 2 816, во французской - 2 552 (данные по мегакорпусу: в среднем по русским корпусам - 8 611, переводы с английского - 9 076; если заменить формулу на «терпеть, терпение, терпелив*, притерпеться, стерпеть, вытерпеть, потерпеть, дотерпеть, перетерпеть»: в среднем по русским корпусам - 9 239, переводы с английского - 9 795).

Так же, как этнолингвисты ссылаются на русских классиков в подтверждение покорной терпеливости русских, можно было бы сослаться на западных классиков в подтверждение покорной терпеливости англичан. Так, Дж. Лондон в книге очерков (документальной, а не художественной) «Люди бездны» отмечал у англичан начала ХХ в. «огромное, непостижимое терпение, которое помогло населению Британских островов вынести весь этот тяжёлый груз [империализма - Е.З.], безропотно работать долгие, унылые годы и покорно отдавать своих лучших сынов для войн и колонизаций на всех концах Земного шара». Существительное «притерпелость», которое А. Вежбицкая считает важным проявлением русского национального фатализма (Wierzbicka, 1992, р. 396), ни в одном из наших корпусов не встречается. Таким образом, предположение А. Вежбицкой о выраженности русского фатализма в лексемах, имеющих отношение к терпению, при нашей формулировке поисковых запросов не подтверждается.

Сами по себе показатели частотности того или иного слова или же их групп вне связи с дополнительными лингвистическими и экстралингвис- тическими свидетельствами мы не считаем особо репрезентативными, так как большая или меньшая употребительность является следствием огромного числа факторов, все из которых учесть невозможно. К ним относятся дополнительные значения лексемы, время возникновения, стилистическая нагрузка, этимология (включая народную) и связанные с ней коннотации и т.д. Например, слова типа самовольничать, своевольство, своевольный и многие другие из приведённых выше имеют явные эмоциональные коннотации, что может в некоторой мере искажать результаты. Известно, что в русском языке экспрессивная лексика употребляется чаще, чем в других европейских языках (Мильцин, 2002, с. 39). Поэтому автор, пожелавший бы доказать, что среди русских особенно часто встречаются лентяи или гуляки, мог бы аргументировать свою мысль более высокой частотностью данных лексем в корпусе русской художественной или публицистической литературы по сравнению с английской.

Например, А.А. Мельникова обращает внимание на многочисленность в русском слов типа «лентяй», «лодырь», «лоботряс» в качестве доказательства того, что русские особенно ленивы (Мельникова, 2003, с. 143-144). На самом деле в русском будет чаще встречаться практически любое слово с яркой эмоциональной окраской. Так, в наших корпусах слова урод, дурак, негодяй, идиот, предатель, лентяй, болтун, пустозвон, пустослов, ханжа, бездельник, неумёха, развратник, умник, людишки, чернь, человечишка, стихоплёт, жадина, жулик, обжора, невежа, каналья, мерзавец, плут, распутник, сластолюбец, повеса, волокита, ловелас, грешник, гуляка, безбожник, беззаконник, нечестивец, греховодник встречаются в русской классике 5 519 раз, в советской литературе - 6 434, в постсоветской - 5 521, в первом корпусе переводов с английского - 4 502, во втором - 5 143 (данные по мегакорпусу: в среднем по русским корпусам - 20 021, переводы с английского - 18 422). То есть в английских корпусах эти слова в совокупности встречаются реже (учитывались все формы). То же касается и лексем с положительными коннотациями (чистюля, трудяга, герой, красавец, красавица, красотка, раскрасавица, раскрасавец, храбрец, умница): в русской классике - 4 531 раз, в советской литературе - 4 146, в постсоветской - 4 416, в первом сборнике английской литературы - 2 671, во втором - 3 336 (данные по мегакорпусу: в среднем по русским корпусам - 16 924, переводы с английского - 9 670).

Иногда частотность лексем противоречит широко распространённым утверждениям культурологов. Например, известно, сколь часто русским приписываются особое раболепие, покорность, отсутствие всякого свободолюбия. Но, тем не менее, как видно по приложению 4, на 500 самых частых лексем-существительных английского, немецкого и русского языков не приходятся ни англ. “freedom”, ни англ. “liberty”, ни нем. “Freiheit”, зато в том же списке встречаются и «воля», и «свобода» (данные по мегакорпусу: «свобода + воля» во всех формах: в среднем по русским корпусам - 26 842, переводы с английского - 17 331). Из этого российские культурологи могли бы сделать соответствующие выводы о раболепии и нелюбви к свободе немцев и англичан (хотя здесь могли отразиться и какие-то другие неучтённые факторы).

Таким образом, мы исходим из того, что частотность отдельных лексем может свидетельствовать о популярности или важности того или иного понятия для данной культуры только в отдельных случаях и с некоторыми существенными ограничениями и оговорками. В первую очередь, следует относиться с осторожностью к частотности экспрессивных лексем, иначе можно прийти к абсурдному выводу, что в России чаще встречаются и лентяи, и трудяги, и уроды, и красавцы. Кроме того, необходимо по возможности полностью охватывать синонимические ряды и учитывать при этом устаревшие лексемы, которые могли активно употребляться в классике. Наконец, едва ли можно ожидать в переводах с английского высокой частотности слов с увеличительными или уменьшительными суффиксами, так как на переводе всегда лежит отпечаток оригинала, в том числе некоторых его формальных характеристик, а для английского использование экспрессивных суффиксов нехарактерно.

В предыдущей главе сообщалось, что А.А. Мельникова усматривает в русском обширную категорию неопределённости, являющуюся проявлением русского феноменологического мировоззрения. К сожалению, она не даёт чёткого определения, из каких членов состоит данная категория, ограничиваясь отдельными примерами. Мы добавили к её примерам синонимы и получили следующую картину (мегакорпус): «как*-то, кем-то, чем- то, ком-то, чём-то, кто-то, что-то, кому-то, чему-то, где-то, когда-то, почему-то, зачем-то, отчего-то, чей-то, чья-то, чьё-то, чьей-то, чьему-то, чьём- то, чьи-то, чьим-то, чьими-то, чьего-то, чьему-то, чьих-то, сколько-то, куда-то, откуда-то» (все формы): в среднем по русским корпусам - 150 660, в переводах с английского - 150 111; «некто, нечто, некий, некоторый, несколько»: в среднем по русским корпусам - 83 134, в переводах с английского - 102 750; «кое-где, кое-какой, кое-что, кое-кто, кое-куда, кое-откуда, кое-зачем, кое-отчего, кое-когда, кое-чей, кое * кого, кое * чём, кое * чем, кое * что, кое * чего, кое * кем, кое * ком, кое * кому, кое * чему, кой-где, кой-какой, кой-что, кой-кто, кой-куда, кой-откуда, кой-зачем, кой-отчего, кой-когда, кой-чей, кой * кого, кой * ком, кой * чём, кой * чем, кой * что, кой * чего, кой * кем, кой * кому, кой * чему»: 7 596 (рус.) - 14 445 (англ.); «*-нибудь» (то есть какой-нибудь, кем-нибудь, каким-нибудь и т.д.): 49 000,3 (рус.) - 69 007 (англ.); «*-либо» (то есть какие-либо, чем-либо, кому-либо и т.д.): 6 971,7 (рус.) - 12 651 (англ.). Всего в русских корпусах употребляется в среднем 297 362 члена категории неопределённости, в английских - 348 964. Если исходить из логики А.А. Мельниковой, это должно свидетельствовать о большей феноменологичности мировоззрения англичан и американцев. Можно предположить, что на самом деле речь здесь идёт о передаче в русском неопределённого артикля (по крайней мере, во многих случаях). Конечно, это не значит, что другие выводы Мельниковой о русском менталитете так же неверны, как вывод о категории не- определённости. В частности, мы подтверждаем, что для русского характерно высокочастотное употребление слов «суженый», «судьба» и «тоска» (ср. Мельникова, 2003, с. 131). А.А. Мельникова делает важную оговорку, что высокая частотность слова судьба объясняется отчасти тем, что оно использовалось раньше в значениях «суд», «судилище», «расправа», а сейчас - в значениях «история существования, развития (кого-) чего-нибудь», «будущее, то, что случится, произойдёт», «жизненный путь» и т.д. (Мельникова, 2003, с. 131-133).

Если предположить, что феноменологичность картины мира выражается в словах «странный», «чудной», «невероятный», «необъяснимый», «загадочный», «непонятный», «непостижимый», «таинственный», «диковинный», «удивительный», «невразумительный», «маловразумительный», «неясный», «малопонятный», «невнятный», то и они в общей сложности встречаются в английском чаще: русская классика - 48 684, советская литература - 45 561, постсоветская - 56 694, переводы с английского - 57 419 (мегакорпус). Сокращённый список тех же слов без нескольких сомнительных членов (удалены «невразумительный», «маловразумительный», «неясный», «малопонятный», «невнятный») даёт то же соотношение результатов: 46 012 : 42 292 : 53 705 : 54 373. В советские времена стало распространяться рациональное мировосприятие, в постсоветское время фе- номенологичность картины мира приближается к английской. Нельзя, однако, отрицать, что в английской художественной литературе чаще тема- тизируется «здравый смысл»: в русских корпусах эта фраза во всех падежах встречается в среднем 807 раз, а в переводах с английского - 1 401 (мегакорпус).

Один из наиболее популярных методов этнолингвистики заключается в измерении длины синонимического ряда для определённого понятия. Чем длиннее ряд и чем чаще употребляются его элементы, тем важнее данное понятие для соответствующей культуры. Например, в фиджийском языке (островная Республика Фиджи рядом с Австралией) активно используются 80 глаголов в значении «рубить, резать», так как там развита лесная промышленность (Muhlhausler, 1986, р. 165), в языке нуучахнальт (Ванкувер) используется 16 слов в значении «лосось», поскольку лососи являются в данном племени основным продуктом питания («Атлас языков мира», 1998, с. 141), в арабском языке существует более шести тысяч слов для обозначения верблюда, частей его тела и снаряжения. А. Вежбицкая обращает внимание на многочисленность в русском синонимов слова «друг» по сравнению с английским, в чём усматривает особенности русского мировоззрения (Мельникова, 2003, с. 109-110). У эскимосов более тридцати названий снега: в частности, для обозначения рыхлого снега употребляется иное слово, чем для обозначения снега липкого и т.д. Если предположить, что русским присуща вера в судьбу, если это понятие играет большую роль в русской культуре, чем в английской, то и синонимический ряд для него должен включать в себя больше единиц. Однако это не так.

В русском более или менее употребительны слова фатум, судьба, удел, жребий, участь, доля, рок; в английском - destiny, fate, kismet (ср. “It is here that the seed of good teaching supports a soul; for the condition might be mapped, and where kismet whispers us to shut eyes, and instruction bids us look up, is at a well-marked cross-road of the contest” [G. Meredith. The Egoist. A Comedy in Narrative. English and American Literature, S. 109181]), lot, allotment, portion (ср. “Our portion is to die, / And yours to live for ever...” [G.G. Lord Byron. Heaven and Earth. English and American Literature, S. 19204]), certain (существительное, синоним “fate” согласно Roget’s II: The New Thesaurus, 1995). Таким образом, длина данного синонимического ряда составляет в обоих языках семь единиц.