III. ОТ АВТОРА Варианты глав II—III части третьей Глава 2
Озабоченный и серьезный проснулся Разумихин на другой день в восемь часов. Много новых и непредвиденных забот и недоумений очутилось вдруг у него в это утро. Он не[148] воображал прежде, что когда-нибудь так проснется.
Он2 помнил до последних подробностей все вчерашнее, помнил все свои слова3 и все свои впечатления. Он помнил4, что вчера с ним совершилось что-то огромное и5 необыкновенное, что он принял в себя одно6 доселе совершенно неизвестное ему впечатление и7 понимал, что этот совершившийся факт был уже неотразим и что8 может вся жизнь его9 переломится теперь на двое, что отселе10 наступит по- иному пока и что в то же время цель его[149], которая12 установилась перед ним в один миг и разом и не может быть другого — совершенно неосуществима13, так что нечего и думать о ней. Нечего и думать, а в то же время и не может быть другой цели14. Впрочем о всей тоске этого противоре- чия он, по характеру своєму, как-то не хотел много раздумывать[150] да и не любил много заботиться о собственных страданиях п муках, хотя бы и продолжал их чувствовать. Мысли и заботы его2 приняли другую, более частную3, насущную, практическую форму. И прежде всего ему предстояло понять и узнать, во всей полноте и ясности, — что такое отношения Авдотьи Романовны к жениху ее Лужину и почему такой человек как Лужин жених ее? Он знал, что знание это ни к чему не поведет его, даже если бы брату, сумасброду и деспоту, и удалось расстроить брак сестры своей, что почти невозможно. Во всяком случае он4, Разумихин, не имеет тут ни малейшего права голоса и даже5 он-то именно и должен6, потому что он сам один из ничтожных на свете людей, именно потому что он влюблен и должен молчать — что же он мог бы сказать? Разве осуществима хоть сколько-нибудь при самом ярком воображении7 мечта его? Позволительна ли мечта эта? Имеет ли право существовать? Кто он такой? Разумихин, без роду и племени, без сил н средств8. Да это еще пустяки — вздор, а кто он такой, он9, пьяный буян и пьяный вчерашний хвастун, сравнительно с такой женщиной10. Разве такая женщина[151] могла бы когда-нибудь12 полюбить его?13 Разве это подходящее дело? Разве это не кощунство?14 Разве возможно такое циническое, такое смешное и даже низкое сопоставление с его стороны? Разве не стыдно мечтать об этом?15 Да, это и в мечтах-то допустить — безнравственно. Он с испугом и со стыдом поскорее отвернулся от этого мечтанья: оно казалось ему унижающим ее и унизительным для него. Мечтать, например, о том, что обладаешь Бразильской империей, конечно, унизительно для сколько- нибудь серьезного человека, потому что смешно, бесполезно и неосуществимо. А насколько тут выше и недоступнее Бразильской империи?Но вот что его более всего16 «убивало»: он был низок и гадок вчера — не потому одному, что был пьян, а потому уже, что ругал перед девушкой, пользуясь ее полной беззащитностью, из глупо-поспешной ревности ее жениха, не зная не только их взаимных между собой отношений и обязательств, но даже и человека-то не зная порядочно1. Впрочем из одной ли ревности я ругал его? — унимался несколько Разумихин. Да и из ревности ли сколько-нибудь? Не потому ли, что2 Петр Петрович действительно гадко рекомендовал себя. Да, но разве он имел право так поспешно и опрометчиво судить. Он видел его мельком, вскользь, он показался ему с недостатками, но может быть есть достоинства, выкупающие эти недостатки сторицею.
* *
Озабоченный и серьезный проснулся Разумихин на другой день в восьмом часу. Много новых и непредвиденных забот и недоумений очутилось вдруг у пего в это утро. Он и ие воображал прежде, что когда-нибудь так проснется. Он помнил до последних подробностей все вчерашнее, все свои слова и впечатления и понимал, что с ним совершилось что-то необыденное, что он принял в себя одно доселе совершенно неизвестное ему впечатление и что жизнь его как будто ломается теперь на двое. В то же время он ясно понимал, что новая мечта, загоревшаяся в его голове, — совершенно неосуществима.
Таким образом представлялось самое безотрадное противоречие: «Мечта неосуществима, стало бьпь нечего[152] и думать о ней; нечего и думать, а между тем ие может быть другой мечты и цели[153].Но Разумихин был такой человек, который на заботах о собственном горе[154] мало останавливался[155], хотя и способен был ощутить его не меньше кого бы то ни было. Теперь представлялись ему более посторонние вопросы, хоть и[156] на ту же тему. И прежде всего ему очень[157] хотелось догадаться и[158] разъяснить себе: что такое отношения Авдотьи Романовны к жениху ее Лужину и почему такой человек как Лужин — жених ее? Вопрос разумеется естественный[159] и не только не отклонимый11, но даже и «позволительный». Разумихин отлично понимал, что ответ на этот вопрос — если б[160] он был предложен с «целью только эгоистическою» — ни к чему бы не привел его, даже если бы брату, сумасброду и деспоту, и удалось расстроить брак сестры своей. «И разве позволительна2 хоть сколько-нибудь мечта эта ему, Разумихину? Кто он такой — Разумихин, без достоинств и средств3. И главное — кто он, сравнительно с такой женщиной; он — пьяный буян и вчерашний хвастун! Разве возможно такое циническое и смешное с его стороны сопоставление?» — Разумихин даже покраснел при этой мысли. «Мечтать, например, о том, что обладаешь Бразильской империей — разумеется занятие4 смешное и бесполезное, потому что неосуществимое... А тут... А на сколько тут выше Бразильской империи!.. .»5
* *
Разумихин замолчал, точно отрезал. Он не знал6, что думает об7 его ответе Авдотья Романовна. Мать тоже как будто ждала чего-то от нее и находилась8 в нерешительности, но наконец, запинаясь и беспрерывно посматривая на Дуню9, объявила, что10 их чрезвычайно озабочивает теперь одно чрезвычайное обстоятельство...
- Теперь после этой... размолвки, т. е. ссоры Петра Петровича и Роди, это понятно, но, видите... ах, боже мой! я еще не знаю как[161] ваше имя и отчество, можно узнать?
- Дмитрий Прокофьич.
- Видите, Дмитрий Прокофьич, мы сегодня. .. Я буду совершенно откровенна с Дмитрием Прокофьичем, Ду- нечка.
- Уж конечно, маменька, и особенно теперь, — внушительно отвечала Авдотья Романовна.
12Милостивая Государыня, Пульхерия Александровна,— писал Петр Петрович13, имею честь Вас уведомить, что по14 происшедшим внезапным задержкам, встретить Вас у1 дебаркадера не мог, послав с тою целью человека, особенно расторопного. Равномерно не буду иметь чести свидания с Вами и завтра поутру, по неотлагательным сенатским делам2 и чтоб не мешать3 родственному свиданию Вашему с Вашим сыном и Авдотьи Романовны с ее братом4. Я же буду иметь честь посетить Вас и откланяться Вам в вашей квартире, завтрашний день, ровно в 8 часов вечера. Но присовокупляю при сем особую[162], убедительную и, прибавлю к тому, настоятельную просьбу мою, чтоб при общем свидании нашем Родион Романович не присутствовал, так как он беспримерно обидел меня, при вчерашнем посещении его в болезни, и кроме того, имея лично к Вам необходимое и обстоятельное объяснение по известному пункту, о коем желаю испросить Вашего толкования. Имею честь кроме того предупредить Вас, если, вопреки просьбе моей, встречу Родиона Романовича, то принужден буду немедленно удалиться. Пишу же в том предположении, что Родион Романович, казавшийся при посещении моем столь больным, через два часа вдруг выздоровел, а стало быть может выходить со двора, а след.[163] и к Вам прибыть[164]. Утвержден же в том потому, что сам видел его вчера собственными моими глазами в квартире одного разбитого лошадьми пьяницы, от сего умершего, дочери которого[165], девице отъявленного поведения, выдал он вчера до двадцати пяти рублей, при моих глазах, под предлогом похорон, что весьма меня удивило, зная, при каких хлопотах достались вам эти деньги. При чем, свидетельствуя мое почтение уважаемой Авдотье Романовне, прошу принять чувства почтительнейшей преданности
Вашего покорного слуги
П. Лужин.
— Понимаете ли, понимаете ли, Дмитрий Петрович, — воскликнула в тревоге Пульхерия Александровна, когда он окончил письмо, — что мне теперь делать? Ну как я предложу Роде, чтоб он не приходил вечером? Ну как он тоже обидится, и не захочет придти? Он так настойчиво требовал вчера решительного отказа, а тут его самого велено не принимать.
А с другой стороны и Петр Петрович обидится и не захочет—Она вдруг взглянула на Душо, которая вспыхнула от досады. — Я потому, главное, — заторопилась она,— что Родя вчера настоятельно и так несправедливо требовал от Дуни, чтоб она написала это письмо с отказом Петру Петровичу. Ну как они оба-то сойдутся у меня, — что тогда будет?— Поступить так, как решила Авдотья Романовна,— спокойно и тотчас же отвечал Разумихин[166].
* *
*
В черновых записках много инструктивных замечаний о стиле, композиции, последовательности изложения, тоне об основных идеях и т. п.
Например:
«Воспоминания жизни беспрерывно Мелочишки, но каждая со значением».
Глава N. В. Идея эта уже давно сидела у него в голове. Как она забрела к нему, трудно и рассказать. Математика. — Что он что (самая трудная глава от автора. Очень серьезно, но с тонким юмором).
Ее (Сони) письмо художественно.
В последней главе, в которой он говорит, что без этого преступления, он бы не обрел в себе таких вопросов, желаний, чувств, потребностей, стремлений и развития.
Афоризм.
Что такое время? Время не существует; время есть цифры, время есть отношение бытия к небытию.
Задача исследования стиля литературно-художественного произведения заключается в том, чгспы «попять содержательную форму творчества как единство, выраженное в стихе, в его соотнесенности и к действительности, и к художественному содержанию, и к мировоззрению, и к методу писателя». Поэтому стиль «сказывается — хотя и гораздо более опосредствованно — ив таких категориях содержания, как характер, сюжет, образность произведения в целом»[167]. Образ автора все это гармонически объединяет и как бы сливает в неразделенное целое.
В принципах сочетания анализа равных сторон и элементов художественной речи, речи произведений словесного искусства в соответствии с их идейным замыслом, с их идеологическим содержанием, с динамическим раскрытием смысла их композиции в поисках органического синтеза их «формы и содержания» до сих пор еще пет единства мнений и нет больших достижений.
Естественно вспомнить имена некоторых наших филологов, работы которых служат как бы введением в учение о внутреннем единстве формы и содержания в исследованиях о поэтической речи, о языке художественной литературы. Эти имена — следующие: Б. М. Энгельгардт, М М. Бахтин, Б. М. Эйхенбаум,А. И. Белецкий, Г. О. Винокур, В. М. Жирмунский, Ю. Н. Тынянов, С. М. Бонди, А. В. Чичерин, Д. С. Лихачев, отчасти JI. И. Тимофеев. Правда, все они идут разными путями, часто сбиваются с прямой дороги, подчас далеко уходят от самой художественной речи.
Было бы несправедливо открещиваться и от исканий молодой группы наших литературоведов, тесней всего объединившихся в трехтомном труде «Теория литературы», хотя их больше всего пугают термины «язык» и «речь». Однако этот испуг не помешал В. В. Кожинову говорить об особенном царстве «поэтического словаря», где родственными оказываются чаще всего слова, не имеющие ничего общего со словами в обычном «языковом» словаре. «Качественно различные и по своей форме, и по своему прямому значению слова могут здесь выступать как некие «падежи», «спряжения», «времена», или «части речи» от одного «корневого значения» — образа»[168]. Это уже своеобразная поэти- ко-лингвистико-литературоведческая фантастика.
Вообще говоря, поэтическое произведение складывается из форм субъекта автора (плюс образ читателя), посредствующей группы элементов образности, внешних структурных форм художественного слова и согласованного с ними объекта познания. Со всем этим динамически соотнесены и объединены образ автора в его поэтических и риторических модификациях, и система внутренних образов, и внешние формы поэтической речи, эмоционально выражающие и воплощающие идейное содержание произЕсдепг.я.
Следовательно, без объекта познания в его динамическом развитии структуры литературно-художественного произведения не будет полной. «Смысл литературно-художественного произведения представляет собой известное отношение между прямым значением слов, которыми оно написано, и самим содержанием, темой его»[169], — пишет проф. Г. О. Винокур. «Язык со своими прямыми значениями и поэтическим употреблением как бы весь опрокинут в тему и идею художественного замысла ...»
Тенденция к объединению лингвистических и литературоведческих концепций формы и содержания словесно-художественного произведения на основе углубленного синтеза их, на основе изучения смысла, идеи, замысла, как словесно-структурного элемента художественного целого плодотворна и перспективна. Об этом свидетельствуют исследования проф. А. В. Чичерина. К обоснованной всесторонне и конкретно-исторически, оправданной методологически реализации этих синтетических тенденций направлено дальнейшее развитие советской науки о поэтической речи, о языке художественной литературы.