ВОСКРЕСНАЯ БЕСЕДА СЕЛЬСКОГО СВЯЩЕННИКА ПЕРМСКОЙ ГУБЕРНИИ, СЕЛА НОВЫХ РУДНИКОВ (1849)
Глаголю вам, судобее велбуду скво- 8Є иглины уши пройти, нежели бо- гату в царствие Божие внпти
(Мате. 20 24)
Дома ваши, братья, каждодневно наполняются златом, извлекаемым из недр земли нашей, обильной многоценными дарами, но сердца ваши не преисполнены еще корыстью безмерной; вы трудитесь ради земных благ своих, но не забываете и неимущих своих братьев, лишенных этих благ.
Почем знать, однако ж, сохраните ли вы любовь свою к ближним и на будущие времена, и тогда, когда в услаждениях роскоши уже утратятся, может быть, сердечные чувства ваши, воспитанные среди собственных лишений? Итак, да услышите ныне истину, которая может быть завтра уже недоступна будет сердцам вашим.Кому из вас неизвестны слова Спасителевы, избранные нами поучением на нынешний день:— «Глаголю вам, су- добее велбуду сквозе иглины уши пройти, нежели богату в царствие Божие внити»;— но какой смысл приписываете вы этим словам? Почти никакого. Однако смысл этот, кажется, довольно ясен. Если не ошибаемся, то верблюду вовсе нельзя пройти в уши иглины: следовательно, и богатому вовсе нельзя войти в царство Божье. Скажут, для совершенного уразумения какого-нибудь отдельного поучения евангельского недостаточно вникнуть в смысл одного этого поучения, надобно также сообразить с ним и прочие евангельские наставления, до того же предмета относящиеся. Пусть так. Посмотрим же, что заключается в последующих словах Христовых, на которые, между прочим, обыкновенно ссылаются некоторые заступники стяжателей благ земных, и которые не что иное, как продолжение того же самого поучения. На вопрос учеников: «Если так, то кто же спасен будет?»— Сын Божий ответствует: «Что невозможно человеку, то возможно Богу». Неужто слова эти смягчают суд, произнесенный Им над богатым? Нам кажется, напротив того, что они его усиливают. Не явствует ли из них, что богатому нельзя иначе обрести царства небесного, как только тогда, когда сам Бог ему туда отворит врата, то есть сотворит для него чудо всемогущей волею своей, изменит естественный порядок вещей, изгладит порочность богатства, одним словом, сделает возможным невозможное?
Но каким образом совершено будет это чудо беспредельной благостью Божьей, чем может богач заслужить его? Прочтите, что пред тем говорит Иисус богатому юноше, который спрашивал Его, что надлежит сделать, чтобы обрести спасение, и вы увидите, что для этого недостаточно богачу исполнить все божественные предписания, для каждого иного достаточные, что ему сверх того надобно еще раздать все имущество бедным и последовать за Христом, то есть перестать быть богатым.
Вы видите, все та же мысль, все тот же строгий приговор над неумеренным стяжанием даров земных, лишь иначе выраженные.Учение евангельское нам кажется в этом случае очень просто. Пороки наши и даже преступления изглаживаются пред судом Божьим раскаянием или исправлением; в богатстве же раскаяться нельзя; как же избавиться от его пагубного влияния?— Отказаться от него, иного нет средства. Вы богаты и хотите обрести царство небесное: испросите помощь Божью на подвиг великий, отрешитесь от богатств своих, докажите совершенное презрение свое к тем земным благам которых излишество если и не заключает в себе собственно греха, то всегда и необходимо бывает источником его; без того не видать вам царства Божьего; золото ваше есть непреодолимая преграда, вас с ним разлучающая. Одним разрушением этой преграды можете его достигнуть. Но, разумеется, не бросить же деньги в воду, лучше раздать их неимущим; да молят они Бога, чтобы предал забвению жизнь вашу, проведенную в избытках изобилия и в услаждениях роскоши, и помнил бы одну теперешнюю жертву вашу, покорность безусловную Его святой воле и любовь к ближнему. Тогда, п только тогда, отверзнутся пред вами врата небесные, замкнутые для тех, которые приходят к ним с руками, пеомытыми от злата, добытого или прожитого на земле без пользы для ближнего. Повторим же теперь слова Христовы уже с полным и искренним уразумением их смысла: «Глаголю вам, будобее велбуду сквозе иглины уши пройти, нежели богатому в Царствие Божие внити».
Но убедившись в истинном значении этих слов, не должны мы забывать и того, что если всевышний разум и неумолимо предписывает нашему разуму свой закон, то всевышняя любовь может укротить его ради немощи естества нашего. Да не усомнимся же никогда в смысле этого закона, сколь бы строг он ни был, но вместе с тем и станем питать надежды на благость Божыо, к молитвам нашим всегда снисходящую, коли она требуется, и многопро- щающую милость Его к немощам, нас обременяющим! Аминь. Петр Басманской,
(1)
Жестокой ошибкой было бы, па мой взгляд, усматривать в совершившихся только что во Франции необычайных событиях 1 торжество начал порядка.
В выигрыше окажется одна лишь демократия, демократия как учреждение, вылившееся в формы постоянного факта. Я не скажу, что демократия по существу несовместима с порядком, я утверждаю только, что в данное время торжествует вовсе не начало порядка, а только демократия. А что нас ждет впереди, мы еще увидим. Пускай официальные монархисты взирают на происшедшее с радостью или печалью — это их дело; во всяком случае мы, верные подданные законного государя, государя настоящего, наследника рода, вознесенного на трон единодушным и искренним волеизъявлением страны, мы можем воспринимать лишь с чувством глубокой скорби это грубое торжество силы над правом. Полу-шут, полу-злодей, ставший героем этой драмы, в наших глазах останется всегда просто- напросто ловким и удачливым авантюристом, и ничем более 2. Власть, провозглашенная армией, мошеннически исторгнутая из перепуганной насмерть страны при помощи неосмысленного голосования, никогда не может содержать в себе ничего устойчивого (консервативного), никакого ручательства за безопасность в будущем. Нет ничего общего между этой властью и той, которая основана на законе, все равно, будь она династической или же покоящейся на традициях народов и на началах общественной нравственности. Так что, если бы и удалось ему частично добиться каких-либо благих последствий, восстановить некоторое спокойствие на поверхности взбаламученного общественного моря, это произошло бы лишь в ущерб настоящему благополучию, действительному благоденствию страны. Личная диктатура, будь она хорошая или дурная, вызванная необходимостью или лишенная настоящей основы, всегда будет только печальной временной мерой, и желать продлить ее действие значило бы идти вразрез с элементарными понятиями нравственности, Наполеон был исключением из общего правила, это был великий человек, единичное явление в современной истории мира, его величие оправдывало его посягательство, Напротив, его племянник, лишь смелый и наглый авантюрист, только случайно очутившийся во главе великой нации, и под предлогом действительной или воображаемой анархии, которую он в этой нации усмотрел, он навязывает ей анархию преторианскую, особенно пагубную потому, что источник ее лежит не в невежественных массах, а в избранном обществе, и эта анархия грозит всему земному шару ничуть не в меньшей степени чем, по словам многих, какая бы то ни было анархия другого рода. Ведь все те, кто скроен по мерке Луи Наполеона, а такими людьми полон весь мир, как скоро окажутся в его положении, захотят в будушем повторить его авантюру. Утверждают, будто кабинеты, именующие себя консервативными, его одобряют. Тем хуже для этих кабинетов, если они так невпопад рукоплещут этой акробатической проделке, сопровождаемой плачем и скрежетом зубовным. Можно, пожалуй, находить забавным превращение Франции в Олимпийский цирк3, но не следовало бы забывать, что зрителям приходится в таких случаях оплачивать забавное зрелище. В самом деле, после насильственного захвата власти всегда чувствовалась потребность купить отпущение содеянного преступления, потакая национальному тщеславию. А у воинственной нации этого всего проще добиться за счет других народов.Итак,— берегитесь, соседи 41
Факт тот, что отныне разбита иллюзия подлинных друзей порядка, которые до того могли еще рассчитывать опереться в моменты бедствий на вооруженную силу. Этой мечты не стало. Теперь доказано, что сила эта остается, как и в эпоху римских цезарей, а также и во времена более близкие к нам, вопреки всем завоеваниям христианского просвещения, послушным орудием в руках любого проходимца, если у него найдется подачка, которую он выкинет или посулит этой силе. Итак, в один прекрасный день на классической почве социальных опытов человеческого рода произошло в сознании цивилизованного мира крушение высокого представления об армии. Таково, по нашему мнению, наиболее важное последствие воинского подвига Луи Наполеона. Пускай это приветствуют г. Кобден и К0, пусть они рукоплещут падению армии, это, конечно, в порядке вещей, но, признаюсь, я никак не пойму, чему тут радоваться добропорядочным людям, не тем, кто участвует на конгрессе мира, а тем, которые этого мира на деле жаждут,
Отныне всякая честная власть, всякое правительство, не развращенное произволом, отступит перед потребностью пустить в ход машину высокого напряжения, носящую имя армии. А в таком случае, что можно противопоставить грозному шествию идеи века, каким бы именем мы ее ни назвали: социализм, демагогия? Что до меня касается, я ничего не могу придумать.
Может быть, против нее можно было бы направить с верой в успех новую, еще незахватанную идею, которая была бы сильнее и ближе к истине, чем все те, которые за последнее время проносились по миру, опустошая его. Но кто нам ее откроет, сию вожделенную идею? Можно ли ждать ее от кого-либо из этих жалких умов, пораженных разгромом старых порядков и мечтающих о борьбе с новыми порядками путем доведения старых до последней черты? Неужели вы воображаете, что эти тупые защитники порядка во что бы то ни стало извлекут свою победоносную идею из храма старой рухляди или же груды заржавленного оружия их готических арсеналов? Бросьте эти мечты! Если бы живая мысль сама собой предстала перед их умственным взором, они приняли бы ее за вырвавшуюся из преисподней статую командора и, перепуганные сильнее, чем Дон Жуан, они, поверьте, никогда не решились бы позвать ее на свой феодальный банкет.С другой стороны, утверждают, будто государственный переворот Луи Наполеона спас Францию от рокового кризиса 1852 года. Но прежде всего следовало бы доказать, что кризис был так неизбежен, как нас уверяют. Конечно, г. Карлье лучше нас осведомлен на этот счет, и раз он утверждает, что катастрофу нельзя было предотвратить, приходится верить ему на слово; но ведь всем известно, что исполнительная власть, располагая правом объявить всю Францию на осадном положении, была тем самым снабжена всевозможными средствами обуздать злые страсти, разгромить мятеж, убить социализм, не выходя за пределы законности, не поражая насмерть конституцию. А в таком случае, какой же смысл в государственном перевороте? Однако же, продолжают спорить, кроме того было необходимо, чтобы президент остался у власти, а для этого непременно надо было восстановить всеобщую подачу голосов, о которой знать не хотело национальное собрание. Прекрасно. Но вот мы и вернулись к чистому демократизму и к г-ну Прудону 5,
(2)
Не будем смешивать, любезный друг мой, мрачных событий современности с прежними революциями.
Потрясенным умам Европы позволительно заблуждаться относительно истинной природы катаклизма, который они переживают, подхваченные в общем вихре и находясь под действительной или мнимой угрозой пострадать в своих самых дорогих интересах, в своем самом ценном достоянии; но вот мы, счастливые и спокойные, с избытком пользующиеся всяческим благополучием, давайте оценивать вещи более правильно, давайте различать призраки и действительность. Наше преимущество в том, что мы нимало не втянуты в бедствия остального мира, что нам приходится только наблюдать действия других народов и поучаться на их ошибках и их достижениях, нимало не участвуя в их тяжбе; разберемся в ней, как беспристрастные присяжные, со всей ясностью разумения, свободного от всякой страсти и всякого предвзятого мнения.Чего добивалась первая революция 8? Устранения стеснительных или унизительных привилегий, бессмысленных отличий, за которые уже не стояли даже те, которые ими пользовались. Действительными виновниками этой революции и были дворяне, представители духовенства, писатели, принадлежавшие к этим классам или среди них жившие. Теперь дело идет о другом, спор не ограничивается более равномерным распределением национальных богатств, более справедливым разделом земных благ. Естественным ходом вещей, логическим развитием экономической идеи в обществе поставлен вопрос социальной экономии, который во все времена занимал человеческий разум, но решение которого в наши дни стало неотложным на почве Франции, благодаря эгоизму и мелочности правительства, способного только замазывать потребности своего времени и никогда не помышлявшего добросовестно служить им, благодаря ослеплению одной семьи 7, вообразившей, что она сможет в период развитой цивилизации создать династию, повторить то, что бывало лишь в пору невежества, не помышляя, что наш век может терпеть и сохранять существующие троны, но новых создавать уже не способен.
Странное дело! В конце концов признали справедливым возмущение против привилегий рождения; между тем происхождение — в конце концов — закон природы 8, как тяжесть и химическое сродство; между тем все еще находят несправедливым возмущение против наглых притязаний капитала, в тысячу раз более стеснительных и грубых, нежели когда-либо были притязапия происхождения. «Происхождение обязывает»,— так говорили когда-то; что-то не слышно, чтобы сейчас говорили: «капитал обязывает».
Да, история будет беспощадна к человеку, в руках которого очутились судьбы нескольких миллионов ему подобных и который принес их в жертву честолюбия, прихоти или бредовой идее; история не простит человеку, о котором Европа, после крушения сорока лет мира и труда, сможет сказать: «вот он, зачинщик!»9.
Реакция, наступившая в тех из европейских государств, спокойствие которых только что потрясено недавними событиями, имеет целью восстановление силы власти, этими событиями поколебленной; следовательно, дело идет там вовсе не о восстановлении старого порядка вещей, снесенного веяниями духа времени, а лишь о возвращении правительствам той силы, которой они лишились. Что же имеют в виду смущенные души, заговорившие о реакции у нас? В нашей стране власть слабостью не страдает; она в достаточной мере облечена авторитетом, общественная безопасность не потрясена у нас недисциплинированными массами пролетариев; наконец, мы пользуемся всеми благами власти, действующей так регулярно и беспрепятственно, что большего нельзя себе и представить. Так против кого собираетесь вы направить громы реакции у нас? Ясно, что дело идет лишь о мерах против вторжения к нам известных идей, известных принципов^ которые были нам некогда чужды и которые водворила у нас революция совсем особого рода, неведомого другим странам мира 10. Но эти идеи и эти принципы, в чем они выразились и во что они вылились? Ясно — в тех учреждениях, которые у нас действуют. А прежние идеи, старые принципы, где были выявлены они и в каких явлениях они сказались? Не в тех ли учреждениях, которых уже нет на свете? ПравдаЛ новые учреждения были нам навязаны властью, выросшей на нашей почве, из недр нашего общества, каким его создала наша история, а последняяв в свою очередь, была прямым следствием присущих славянскому племени особенностей, религиозных наших верований и прежде всего — географических и экономических условий страны, где мы живем. Тем не менее именно в наших старых социальных формах заключались и сохранялись первичные элементы нашего общества. Формы эти были точным выражением нашего национального flyxat всего нашего существа. Итак, ясно, что если хотят придать нашей стране настоящий национальный импульс^ то надо просто-напросто вернуться к прежним формам,, стертым той системой которая создана была в начале прошлого века и которая, необходимо прибавить, получила всеобщее признание страны; произошло это благодаря или ловкому обольщению, или непреодолимому очарованию, или, наконец, благодаря насилию, не имеющему примеров во всей истории мира. В этом (последнем) и заключается мысль наших представителей реакции, но вопрос о том, действительно ли они существуют; ведь во всяком случае, это люди, очевидно, вполне безобидные, так как все их вожделения сводятся к предоставлению власти еще большего значения, к внушению еще большего преклонения перед ней со стороны народа а.