ПОСЛЕ «ФИЛОСОФИЧЕСКИХ ПИСЕМ»
Чаадаев — А. И. Тургеневу
Вся творческая жизнь Чаадаева после написания ФП проходила под знаком этого мужественного императива. Чувство некоторой неудовлетворенности постигло Чаадаева сразу после того, как он завершил свой труд, и оно со временем все ширилось. Это чувство инспирировалось не столько незавершенностью самой работы, сколько стремлением быть на высоте современности. Он внимательно следит за событиями на Западе и, конечно, у себя на родине. Он видит, как бурно развиваются не только политические события, но и философская и историческая мысль, в том числе и русская, и сам стремится не отставать, хочет говорить со своими современниками «на языке века».
Закончив Ф77, он пишет Пушкину: «Я окончил, мой друг, все, что имел сделать, сказал все, что имел сказать». И, однако, через несколько строк: «Главная забота моей жизни, это довершить ту мысль в глубинах моей души и сделать из нее мое наследие». Это уже настораживает. И уж тем более непонятно, как это завершение оконченного может стать главной заботой жизни. Пройдет еще немного времени и Чаадаев станет пересматривать свой «завершенный» труд, главным образом концепцию России, а спустя еще несколько лет (в ноябре 1836) напишет: «давно ли запрещено видоизменять свои мнения после такого длинного промежутка времени? Давно ли не дозволено уму человека идти вперед, когда ум человечества стремится бегом? Давно ли приказано существу мыслящему на векп- веков остаться пригвожденным к одной мысли, подобно бессмысленному факиру?». Здесь очень важен новый мотив: изменение его взглядов происходит в связи с дальнейшим развитием, обновлением человеческой мысли.
Этот мотив мы слышим и позднее, и притом в еще более осознанной форме: Чаадаев понимает, что взгляды, выраженные в Ф/7, устаревают, во всяком случае он сомневается в их истинности и употребляет относительно них термин «сомнение», чувствуя необходимость «или укрепиться в своих убеждениях, или уступить потоку времени и принять другие» (Письма. № 52, 1831; № 83; № 106, 1842). Вскоре после этого он произнесет слова, которые мы вы- песли в эпиграф к этому разделу, и здесь сам Чаадаев подтверждает, что изменял свою точку зрения неоднократно и не может обязаться не изменять ее в дальнейшем. Он рассматривает такое изменение позиции как некое право мыслителя, право научное, право этическое, право гражданское.И, наконец, уже в 50-х годах, как бы осмысливая весь пройденный путь, он осознает его зигзагообразпость и усматривает причину этой неустойчивости в невыносимости тех условий, в каких пришлось ему провести свою жизнь, в каких протекало его творчество, когда он был лишен нормального научного общения, необходимой пу - личности, контактов с научной молодежью, с зарубежной и отечественной университетской профессурой, «Неужели вы воображаете, будто такой пустяк — вырвать пыт- яивый ум пз сферы его мышления и втиснуть его в тот узкий и мелочный мир, в котором вращается людская пошлость?... Преградить ему путь — значит восстать против законов природы. Вы думаете, что лишь невипная шутка — бросать камни под ноги мыслящего человека, чтобы он споткнулся, чтобы он грохнулся на мостовой во весь рост и мог бы подняться лишь облитый грязью, с разбитым лицом, с изодранной одеждой?... Уязвленный, искалеченный, измученный окружающей его пустотой — он тайна для самого себя, а тем более для вас; как же, в самом деле, разгадать, что сокрыто на дне этой стесненной души, как разгадать те мысли и чувства, которые вы и ваши присные загнали в его бедное сердце; не вам понять, сколько задатков, какие силы задушены миром и жизнью, среди которых он, задыхаясь, влачит свое существование... как дерзнули вы заткнуть ему рот, посадить его на цепь? А кто знает, кем бы он стал, если бы вы не преградили ему путь? Быть может, потоком, смывающим все нечистоты, под которыми вы погребены? Быть может, мечом, рассекающим сковывающие вас цепи?» (ОРМ. № 198).
Чаадаев никак не мог обрести успокоения, уверенности в завершенпости своих исторических и философских исследований. Сомнения терзали его постояпно и были причиной перманентной эволюции его взглядов.