ПИСЬМО ТРЕТЬЕ 13 февраля.
На шесть дней был я оторван мелкими хлопотами своего журнального ремесла от беседы с вами, м. г., о деле, которое, однакоже, для меня гораздо важнее всех личных моих дел, не только мелких, но и важных.
Вот как идет наша жизнь: некогда бывает по целым неделям, месяцам удосужиться ни на четверть часа для мыслей о предмете, который сам ставишь выше всего. Упоминаю об этих недосугах не для того только, чтобы выставить их своим извинением перед вами; м. г., в недостатках моего изложения: те же самые недосуги ставлю я оправданием и для вас, м. г., в том, что вы, как заметно по многим вашим выражениям, не углублялись достаточно в предмет, нас занимающий. В самом деле, м. г., несмотря на всю разницу вашего положения от моего, в отношении к недосугам разницы между нами мало, да и у всех людей жизнь с этой стороны идет почти так же. Вы имеете очень большие доходы, я — довольно умеренные, другой — очень малые; вы живете очень богато, я — так себе, другой и вовсе бедно; вас повсюду встречают с большим почетом, меня — так себе, другого и вовсе с пренебрежением. А недосугов почти у всех людей одинаковое количество. И у вас, и у меня, и у всякого другого пропасть времеїш уходит на пустые разговоры, которых ни избежать нельзя, ни вести не стоит; на семейные дела, не имеющие никакой связи с общественными; на развлечения, от которых нельзя отказаться, хотя и ни к чему они не нужны: один из нас таскается по театрам, другой сидит за вистом, третий читает легкие книги, четвертый трется в светском обществе,— словом, каждый по-своему, а все-таки каждый как- нибудь убивает время попусту. И за всеми этими мелочами, неважными, но необходимыми, мало остается времени на серьезные занятия. А в серьезных занятиях опять-таки у каждого дня своя забота, мимолетная, ни к чему прочному не ведущая, а все-таки безотлагательная. Так и летит время, и когда увидишь надобность взяться за дело действительно важное, не имеешь досуга ни приготовиться к нему, ни сообразить его и начинаешь почти что на-авось, и ведешь его на-авось, и сам не заметишь, как оно от этого веденья на-авось выходит вовсе не тем, чем ждал его видеть. С полною готовностью применять к вам все извинения, вытекающие из этого обыкновенного хода нашей жизни, прошу и вас, м. г., столь же снисходительно, по той же причине, смотреть на недостатки моей корреспонденции.Поверьте, я ценю всю важность принятой мною на себя обязанности разъяснить вам положение наших дел, и сам первый жалею о том, что могу беседовать с вами лишь урывками, спеша, кое-как; но что же делать, когда и у меня, и у вас слишком мало времени для основательных занятий.
Прежнее письмо к вам я кончил тем, что из характера и взаимных отношений четырех общественных элементов, с самого начала участвовавших в крепостном вопросе, надобно было предвидеть, к чему пойдет это дело. Мы видели, что тут было четыре элемента: власть, просвещенные люди, или либеральная партия, дворянство и крепостные крестьяне. Подумаем о роли каждого из них при первоначальном постановлении крепостного вопроса.
Крепостное право было создано и распространено властью; всегдашним правилом власти было опираться на дворянство, которое и образовалось у нас не само собою и не в борьбе с властью, как во многих других странах, а покровительством со стороны власти, добровольно дававшей ему привилегии. Почему же власть принималась за отменение той из установленных ею самой привилегий, которою наиболее дорожило дворянство? Ответ уже дан во втором моем письме. Неудачная политика, подвергнувшая страну несчастной войне, доставила силу так называемой либеральной партии, требовавшей уничтожения крепостного права. Таким образом, власть принимала на себя исполнение чужой программы, основанной на принципах, не согласных с характером самой власти.
Из этого разноречия сущности предпринимаемого дела с качествами элемента, бравшегося за его исполнение, должно было произойти то, что дело будет исполнено неудовлетворительно. Источником неизбежной неудовлетворительности был привычный, произвольный способ ведения дела. Власть не замечала того, что берется за дело, не ею придуманное, и хотела остаться полною хозяйкою его ведения.
А при таком способе ведения дела оно должно было совершаться под влиянием двух основных привычек власти. Первая привычка состояла в бюрократическом характере действий, вторая — в пристрастии к дворянству.Дело было начато с желанием требовать как можно менее пожертвований от дворянства. А бюрократия по самой сущности своей всего более занимается формалистикою. Потому и результат оказался такой, что изменены были формы отношений между помещиками и крестьянами с очень малым, почти незаметным изменением существа прежних отношений. Этим думают удовлетворить помещиков.
Но тотчас же оказалось, что решение сделано было неудобоисполнимое. Предполагалось сохранить сущность крепостного права, отменив его формы. Но без форм нельзя сохранить и сущности. И что же вышло? Помещики увидели себя не в состоянии пользоваться выгодами, ко- торые были оставляемы за ними; выгоды эти исчезали без всякого вознаграждения для них, потому что власть и не предполагала, чтобы выгоды эти на самом деле исчезали.
А между тем дворянство видело, что власть старалась сделать для него все, что могла. Из этого естественно следовал вывод: итак, власть не в состоянии ничего сделать для сохранения собственности помещиков или для их вознаграждения. А из этого вывода еще легче следовал другой: итак, помещики должны сами позаботиться о сохранении той части собственности, какая может остаться за ними, и о получении вознаграждения за ту часть, которую теряют. А из этого вывода неизбежно следовал третий: но до сих пор помещики держались не собственною силою, а постороннею опорою; теперь, когда прежняя опора оказывается слишком слаба, надобно им отыскать для себя новые опоры. Выбор тут был незатруднителен.
Мы видели, что при начале крепостного вопроса масса других сословий, до которых не касался он прямо, оставалась равнодушна к нему. Но нельзя ей было сохранить равнодушие, когда она увидела развязку, приготовленную бюрократическим решением дела. Крепостные крестьяне не поверили, чтобы обещанная им воля была ограничена теми формальными переменами, какими ограничило ее бюрократическое решение.
Из этого повсюду произошли столкновения между крепостными крестьянами и властью, старавшеюся провести свое решение. Произошли сцены, которых нельзя было видеть хладнокровно. Массою других сословий овладело сострадание к крепостным крестьянам. А между тем крепостные крестьяне, несмотря на все внушения и меры усмирения, остались в уверенности, что надобно ждать им другой, настоящей воли. От этого их расположения должны будут произойти новые столкновения, если надежда их не исполнится. Таким образом, страна подверглась смутам и опасается новых смут. А смутное время бывает тяжело для всех. Из этого стала развиваться в массе других сословий мысль, что нужно изменить решение крестьянского вопроса для отклонения смут. Раз будучи принуждены обстоятельствами думать об общественных делах, все сословия, естественно, перешли от частного вопроса, давшего их мыслям такое направление, к общему положению вещей и, разумеется, не затруднились сообразить, согласно ли оно с их собственными выгодами. Тотчас же заметили они, что находятся в настоящем порядке черты, одинаково невыгодные для всех сословий, и соединились в желании изменить эти черты.Вам известно, м. г., каких общих перемен стали желать все сословия, которых прямо не касался частный вопрос о крепостном праве. Все они чувствовали обременение от произвольной администрации, от неудовлетворительности судебного устройства и от многосложной формалистичности законов. Дворянство точно так же страдало от этих недостатков, как и другие сословия. Таким образом, само собою открывался ему способ найти нужную для него опору. Оно сделалось представителем стремления к реформам, нужным для всех сословий.
Вот в каком положении находятся ныне дела. После сделанных мною объяснений могу ли я надеяться, м. г., что вы избежите двух заблуждений, последствия которых были бы прискорбны.
Во-первых, м. г., вы не припишите каким-либо частным сословным побуждениям дворянства тех желаний общей реформы, представителем которых оно теперь выступает.
Эти желания не имеют ничего общего с раздражением некоторой части дворянства на власть за уничтожение крепостного права. С его уничтожением огромнейшее большинство дворянства уже совершенно примирилось, как с фактом безвозвратным. Если остаются в дворянстве особенные сословные желания по этому делу, не принадлежащие вполне и всем другим сословиям, то эти желания относятся только к размеру выкупа. Тут возможен спор, и еще неизвестно, какой размер выкупа будет одобрен или допущен другими сословиями. Но совершенно иной характер имеют желания дворянства относительно предметов, выходящих за пределы этого частного вопроса. В мыслях о реформе общего законодательства, об основании администрации и суда на новых началах, о свободе слова дворянство только является представителем всех других сословий, и представителем их выступило оно даже не потому, чтобы в нем сильнее были эти желания, чем в других сословиях, а единственно потому, что оно одно имеет при нынешнем порядке организацию, дающую возможность выражать желания. Если бы другие сословия имели законные органы для выражения своих мыслей, они высказались бы по этим предметам в том же самом смысле, как и дворянство, только с большею решимостью, потому что всякое другое сословие еще более дворянства чувствует обременительность тех общих недостатков нынешнего устройства, об устранении которых говорит дворянство. Если вы, м. г., спросите купечество или духовенство, мещан или крестьян, или даже массу чиновников (за исключением немногих чиновников, которым нынешний по- рядок выгоден), вы услышите от каждого из этих сословий те же самые мысли о законодательстве, администрации И суде.Если бы вы пожелали убедиться в этом, вы отстранили бы от себя всякую возможность другого важного заблуждения. Вы совершенно освободились бы от мысли, что можно принимать какие-нибудь меры против общего стремления, начинающего обнаруживаться. Его проявления кажутся еще слабыми, но ведь это потому только, что они еще первые. Присмотревшись к делу, вы заметите, что сила их очень быстро растет; очень жаль, что, при отдаленности вашей от маленьких людей, вы лишены удобств лично делать эти наблюдения.
А мы,— наблюдающие вблизи жизнь всех слоев общества, кроме вашего круга,— мы видим очень быстрое распространение мыслей, о которых я имею честь беседовать с вами, и замечаем, что общество уже недалеко от решительного или единодушного заявления их.Этим кончаю я, м. г., общий очерк настоящего положения дел. Для многих он был бы уже совершенно достаточен. Но я никак не смел надеяться, что он покажется достаточно полон для вас, мало занимавшегося рассмотрением дел с той точки зрения, которая одна только разъясняет их. Для вас этот краткий очерк может иметь только значение предисловия, перечисляющего предметы, о которых далее будет говориться подробнее, показывающего надобность заняться ими и обещающего, что автор постарается разъяснить их вам.
Мы видели, что главным пунктом, около которого стало группироваться все остальное, было дело об уничтожении крепостного права. Я займусь им в следующем письме.