отрывки и разные мысли 457

44. «Many are poets, that have never penn's [*****************************],— сказал Байрон зв.
    Но что бы он ни говорил, одна только мысль не создает поэта, он должен еще уметь ее выразить, ибо поэтическая мысль не полна, пока она не облечена в слово. Поэтическое вдохновение, на мой взгляд, есть столько же вдохновение слова, сколько вдохновение идеи. Мысль безмолвна, мысль бесплотна, между тем вся поэзия есть плоть, хотя бы, как в настоящее время, она лишь рассуждала. Нельзя быть поэтом в прозе. Все великие прозаики, которых причисляют к поэтам — Фенелон, Бюффоп, Руссо 37,— не обладали, по-моему, ни малейшим даром поэтического творчества. Вещественный элемент этого дара ее обусловливает. Я требую от поэта, чтобы он потряс мои нервы точно так же, как и мою душу.
45. Поэзия дана нам для того, чтобы слить физический мир с умственным и чтобы прельстить ум этим слиянием. Музыка была призвана к тому же и она предшествовала поэзии, но она одна была бы не в силах осуществить это действие: ей сопротивлялся бы ум. Необходимо было обмануть ум; так возникла поэзия.

45-а. Правы те, кто в умозрении опираются на закон противоречий: это, без сомнения, величайший закоп, но по отношению к Богу он не более применим, чем любой другой закон, созданный ограниченным разумом человека; сущность Бога в том и состоит, что в его всемогуществе исчезает всякое противоречие, и невозможное нам — возможно ему.

46. Когда разум один стремится познать Бога, он создает себе Бога своими руками, не пытаясь постигнуть Бога сущего. Поэтому, если бы Бог не открыл себя людям, человек знал бы только того Бога, который есть дело рук человеческих.

Но говорят: итак, Он открыл себя человеку во всей полноте своей? Отнюдь нет.

47. Что такое ангелы? Разумные существа, превосходящие разумную сущность человека и недоступные нашему чувству. Почему бы им пе быть? Мне кажется, дело тут не в сомнении, а в неизвестности. В книге Бытия не упоминается о сотворении ангелов, но она касается не возникновения всех вообще вещей, а только того, что относится к человеку. Это и есть, по-моему, одна из черт, всего более отличающих ее от всех известных космогоний; одно из важнейших доказательств истинности того происхождения, которое ей приписывают. В ней говорится именно только то, что необходимо было сказать: не напоминает ли это физический закон наименьшего действия} Немало встречается ангелов в дальнейшем в Библии: но это язык того времени. Бог может говорить с человеком только на языке человека; нас не должно удивлять, что он хочет, чтобы человек понял его, когда он снисходит, обращается к нему.

Но вера в ангелов пе должна на этом основываться, иначе каждое слово священной книги становилось бы догматом.

48. Итак, является ли верой учение об ангелах? Безусловно, нет. Более того, может ли человек, созданный по образу Божьему, законно признать существа более высокого порядка, чем он сам? Сомневаюсь в этом. Иисус не был ангелом, но он был Богом и человеком одновременно. Думаю, поэтому позволено усомниться в том, что между умственной природой человека и умственной природой Бега имеется некая промежуточная природа. Однако исключительно верным является то, что во все времена толпа, так же как и наиболее глубокие умы, была склонна допускать свойства более совершенные, чем наши собственные свойства.
    Вполне можно не придавать значения этому верованию, но отвергать его как грубое суеверие кажется мне суеверием еще грубейшим 38.
49. Сведенборг был человеком глубокомысленным. Но только он был неправ, создав эзотерическое учение 39: это лишь уменьшило действие, которое его труды произвели бы сами по себе. Но что касается его короткого знакомства с небесными силами, то тут удивляться нечему. Я удивился бы гораздо больше, если, при том, как устроен его ум, он не был бы с ними накоротке.

50. Вы часто слышали, что сон есть подобие смерти; это совершенно неверно. Я нахожу, что именно сон скорее есть настоящая смерть, а то, что называется смертью, быть может, и есть жизнь? Во сне жизнь моего Я прерывается,; в смерти этого нет; ибоА если бы при этом перестало су- ществовать мое #, наступило бы уничтожение. Из могилы нет возвращения, но после сна мы возвращаемся к своему Я. Но скажите, жизнь ли это, когда нет мысли о том, что живешьг хотя бы в течение данного мгновения 40?
51. Дело в том, что в сущности настоящая смерть содержится и в самой жизни. Мы бываем мертвы, совершенно мертвы половину нашей жизни без преувеличения, без иносказания, но ъ буквальном, истинном смысле слова мертвы. Тысячу раз в день, если вы внимательно посмотрите на самих себя, вы увидите, что за мгновение перед тем в вас было не больше жизни, чем до вашего рождения; что в вас не было ни малейшего сознания своих поступков, ни даже ощущения своего существования. Где же тут была жизнь? Жизнь дерева, в лучшем случае жизнь зоофита 41t даже не жизнь одушевленного существа и уж, конечно, не жизнь существа разумного.
52. Жизнь то и дело ускользает от нас, затем она возвращается, но было бы неверным утверждать, что мы живем непрерывно. Жизнь разумная прерывается всякий раз, когда теряется сознание. Чем больше таких минут забвения, тем меньше жизни сознательной, а если нет ничего, кроме таких минут, это и есть смерть.
    Чтобы умереть таким образом, не нужно уходить из этой жизни, а другой смерти, конечно, нет. Смерть в жизни — только и есть смерть.
53. Однако условимся. Когда я говорю: сознание, я подразумеваю не то идеологическое сознание, на котором построена современная философия,— простое чувство нашего существования 42. Я подразумеваю иное сознание, благодаря которому мы не только чувствуем, что живем, но и знаем, как мы живем. Я подразумеваю дарованную нам власть во всякую данную минуту влиять на минуту грядущую, творить самим свою жизнь, вместо того чтобы предоставить ее собственному течению, как это делает скотина. Окончательная утрата этого сознания — вот что убивает безвозвратно, и знаете ли почему? Потому что это и есть вечное проклятие. Может ли разумное существо навлечь на себя большую муку, чем небытие?
54. То, что язычники называли мудростьюг доброде- тельюг высшим благом,— все это мы называем небом.
55. Я очень хорошо знаю, откуда ко мне приходят дурные мысли; одни лишь сумасшедшие думают, что знают, откуда к ним приходят хорошие 43.
56. Христианское милосердие: разум, лишенный способности относиться к самому себе.
57. Хорошо устроенный ум так же естественно тяготеет к верованию, к подчинению, как дурно устроенный ум отвергает всякое верование, сопротивляется всякому подчинению.

57-а. Философ делает из Бога закон, гармонию, вселенную, не знаю что еще; затем говорит: божество невозможно постигнуть. Думаю, что так. Как я постигну этого Бога — несвязного, умноженного до бесконечности, разум и материю одновременно? Но это совсем не тот Бог, который есть сущий 44, это Бог, которого создали вы. Из самой простой идеи вы сделали самую сложную; по правде говоря, удивительно, что вы не знаете как вбить ее себе в голову.

57-6. Мы знаем лишь небольшую частицу нашего бытия, ту, которая относится к настоящей жизни; мы хорошо знаем, что оно продолжается гораздо дольше, и при всем этом — неслыханное дело!— мы хотим постигнуть закон нашего бытия и во всей его полноте.

58. Пантеист называет мир «Всё» 46. Он предполагает его совершенным. Причину и начало всего он находит во «Всем». Это «Всё» вечно, бесконечно, разумно, оно охватывает все времена, все пространства. Наконец, все атрибуты, которые деист находит в боге, пантеист находит в своем «Всё».

Ну, пусть будет так. Система совершенно последовательная и которую можно строго доказать. Стоит только признать «Всё» — и остальное будет лишь необходимым выводом из установленного таким образом начала.

Но все это, очевидно, сводится к замене одного слова другим, так что Спиноза мог быть весьма религиозным и, без сомнения, был таковым; в самом деле, читая его, поневоле увлекаешься чем-то чрезвычайно благочестивым, что видно сквозь математическое дерзновение его аргументации и производит тем большее впечатление, чем менее его ожидаешь.

Впрочем, пантеизм есть во всяком преувеличенном преклонении перед природой; силясь видеть сознание всюду, превращают все в сознание и таким образом оказывается, что вся вселенная есть единый великий разум, как у пантеиста. Посмотрите на Бонне, Палея 46 и других.

59. Инстинкт животный и инстинкт человеческий — две совершенно различные вещи. Первый — это импульс физический, или чувственный; второй — смутное восприятие разума, которое смешивается с ощущением лишь потому, что оно смутно, но на самом деле оно совершенно от него отличное. Человек обладает инстинктом не так, как обладает им животное; это исключало бы разум; он обладает им свойственным ему одному образом. В человеке инстинкт сам по себе ничего не определяет; он действует в нем лишь в соединении с его разумом, энергию которого иногда усиливает, а иногда и ослабляет. У животных инстинкт является единственной основой всей их активности; именно поэтому власть его в них так сильна, а в некоторых случаях как будто превосходит даже силу человеческого разума47.
60. Что нужно для того, чтобы ясно видеть? Не смотреть сквозь самого себя.
61. Что такое христианство? Наука жизни и смерти 48.
62. Что такое общественный порядок? Временное лекарство от временного недуга.
63. Что делают законодательные, политические, юридические и им подобные учреждения? Они исправляют зло, ими же вызванное 49.
64. Кем стали варвары, разрушители древнего мира? Христианами.
65. Чем сделался бы мир, если бы не пришел Иисус Христос? Ничем.
66. Случалось ли кому-нибудь видеть во сне, что дважды два — пять? Нет.
    Зачем же говорить, что во сне мы не пользуемся нашим разумом?
67. Как поступают с мыслью во Франции? Ее высказывают. В Англии? Ее применяют на практике. В Германии? Ее переваривают. А как поступают с ней у нас? Никак; и знаете ли, почему?
68. Люди воображают, что находятся в обществе, когда сходятся в городах или в других огороженных местах. Как будто тесниться один к другому, сбиваться в кучу, держаться стадом, как бараны,— означает жить в обществе.
69. Лет пять тому назад я встретил во Флоренции человека, который мне очень понравился б0. Я провел с ним только несколько часов; часов, не больше, правда, очень приятных и очень хороших; и я не сумел еще извлечь из этого человека всей пользы, которую можно было извлечь. Это был английский методиста обосновавшийся, кажется, в миссии на юге Франции; но когда я с ним познакомился, он только что возвратился из Святой земли. В нем было странное смешение пыла и благочестия, живого интереса к великому предмету своей заботы — религии, и безразличия, холодности, спокойствия ко всему остальному. В галереях Италии великие произведения искусства его почти не трогали, но маленькие саркофаги времен первых веков Церкви особенно его занимали. Он их рассматривал и размышлял о них с воодушевлением; в них он видел что-то святое, трогательное и глубоко поучительное, и он погружался в размышления, которые они у него вызывали. Итак, я провел с этим человеком лишь несколько часов — время совсем непродолжительное почти мгновение; с тех пор я не имею о нем никаких известий. И что же! С этим человеком я в настоящее время общаюсь больше, чем с кем бы то ни было. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминал о нем; и всегда с волнением, с мыслью, которая среди моих столь великих печалей меня ободряет, среди столь многочисленных разочарований меня поддерживает. Вот настоящее общество для разумных существ; поистине, вот как две души влияют друг на друга: пространство и время здесь не могут ничего поделать.
70. Часто слышно, как про старика говорят — он впал в детство, бедняга! Нет, дело в том, что он еще не вышел из детства. Взгляните на его жизнь: он всегда был ребенком, и теперь он продолжает быть только тем, чем всегда был.
71. Блажен бы был человек, если бы он мог возвращаться назад. Это невозможно! Установленный порядок требует, чтобы он все продвигался и продвигался вперед, ни единого шага назад, вперед беспрестанно^ и чтобы он копил (на свою голову) грех за грехом. Но после смерти^ тогда — да, именно тогда — божественное милосердие — надо на него уповать — позволит ему на мгновение остановиться, пересмотреть прошедшее время2 может бытьА даже немного отступить назад.
72. Однако вы знаете, что существует христианское вероисповедание; оно не признает чистилища; оно хочет, чтобы мы, поджавши ноги, прямо перескочили бы из этой жизни в ту, другую, где все непреложно, невозвратно, неисправимо. Жестокое учение, еще более жестокое^ чем ложное б1.
73. Если вы захотите узнать, что такое душа животных, то (простите пожалуйста) обратите внимание на то,; что происходит в вас самих в течение половины дняА и вы получите об этом некоторое представление.
74. Заметьте, что и самое умное животное ничего не доказывает. Если мы иногда и видим колебания животного перед переходом к действию и как бы его размышления, то ведь не знаем предела его ощущений и как далеко они могут зайти в тех существах, которые руководствуются только ими. Животным присуща подражательность чисто чувственная, почти механическая, и если бы нам удалось ее вполне понять, она объяснила бы нам все, что в них происходит, так что не осталось бы ни малейшего основания для непонимания. Мы сами подражаем множеству вещей совершенно машинально, вовсе того не подозревая; бессознательно перенимаем привычки людей,; с которыми живем; присваиваем себе их приемы, подражаем их движениям и даже их интонациям. В этом выражается наша чисто животная природа.

Что касается до некоторой способности к совершенствованию, которую мы находим у животных, то для объяснения ее нет нужды прибегать к ощущениям; достаточным объяснением служит закон органической жизни. Разве у растений нет своих привычек? Мы могли бы привить им и новые, если бы лучше знали их строение,— это составило бы воспитание растений; значит и здесь было бы движение вперед, как и у животного.

Бюффон и другие натуралисты говорили приблизительно то же. Но необходимо обратить особое внимание на со- ображение, доставленное нам опытом, нашей собственной природой. Ибо самое важное для нас — понять, что вовсе не в течение всего дня человек остается человеком; до этого далеко.

Бюффон, если мне не изменяет память, отрицая у животных всякое разумение, приписывает им в то же время своего рода сознание собственного бытияб2. Странная мысль! Всегда ли я сам имею это сознание? Более того, не нужно ли мне сделать известное усилие, чтобы придти к этому сознанию? Неужели животное обладает чем-то таким, чем п я не обладаю постоянно? Вздор!

75. Будем повторить непрестанно: как можем мы быть несчастными? Разве мы не сотворены по образу Божьему б3?
76. Да, все отражается в сознании. Нет в природе того закона, который не повторялся бы в моем Я. Все явления физического мира воспроизводятся в мире интеллектуальном. Мысль внутри себя воспроизводит все движения природы. Но мысль знает, а природа не знает. Жизнь мысли есть познание, жизнь природы есть пассивное движение 54. Когда мысль перестает сознавать, она перестает существовать. Вот почему Спаситель сказал: Вечная жизнь состоит в том, чтобы познать тебя, Отец мой 55.
77. Человек на протяжении всей своей жизни может верить в уничтожение своего бытия; но за минуту до смерти он в него никогда не верил и никогда не поверит. В то самое мгновение, когда он чувствует, что распадается, он чувствует, что продолжает существовать. Вот, я полагаю, великое начало всеобщей устойчивости сущего, на этот раз выраженное в высшей степени нашего Я б6,
78. В природе есть пластическая сила, творящая одни формы. Это и есть, вероятно, истинное жизненное начало, заключающее в себе все естественные силы. Нигде она не проявляется так наглядно, как в кристаллизации: там нужно ее изучать и о ней размышлять. Действительно, странное это явление — кристаллизация б7. Чистая геометрия! И обратите внимание, так действует природа при образовании первоначальных тел: необъятный предмет для размышления.
79. Есть сила разума и есть соответствующая ей сила воображения. Не ближе ли подходят эти две силы все- мирной природы к силе творящей, не лучше ли всего подражают ей? Весьма возможно.
80. Что делают, совершая молитву? Даруют жизнь своей душе: труд поистине божественный. Тот же, кто даровал жизнь бесчисленному множеству душ, тот, кто не перестает даровать ее вечно, тот, кто до скончания веков не будет делать ничего иного, как всегда и везде распространять, сеять жизнь,— является ли он Богом или нет, я вас об этом спрашиваю?
81. Что такое разум? Я не знаю иного разума, кроме своего собственного; его же не называю разумом; я называю его ничтожеством: скажите, разве я не властен над ним?
82. Думаете ли вы, что человек от природы лучше понимает смерть, чем рождение? Конечно, нет. Он видит, как вокруг него существа образуются и разрушаются, и, среди прочих,— существа ему подобные; он не знает, существовали ли они ранее в ином образе — прежде, чем обрести образ нынешний; он не знает, будут ли они жить, если его утратят; однако он думает некоторым образом постичь смерть, поскольку он ее боится. Боится он отнюдь не страдания, поскольку он не знает, будет ли страдание; также боится он не уничтожения, поскольку что же устрашающего в прекращении существования? Выходит, он узнал, не знаю как, что после смерти он еще будет жить. Но он не знает, какой будет та, другая жизнь, и жить этой новой жизнью, и образом, отличным от образа настоящего, кажется ему ужасным. Вот еще одно из великих преданий, зародившееся в незапамятные времена точно так же, как и фундаментальные идеи человеческого ума, которые он также не сам себе даровал, но которые должны были быть ему сообщены в то время, когда во вселенной создавалось разумение.
83. Но что же такое смерть? Не что иное, как то мгновение в целом бытии человека, когда он перестает ощущать себя в своем теле,— и ничего более.
84. Ни бессмертие души, ни ее бесплотность пе могут быть строго доказаны. Но что может быть доказано, так это ее существование после того мгновения, которое мы называем смертью; и ничего более не нужно для всеобщей нравственности б8.
85. Христианин непрестанно переходит с земли на небо и с неба на землю, и кончает тем, что поселяется на небе.

85-а. Имеется больше законных верований, чем сомнений: вот что означают возвышенные слова Св. Павла: милосердие всему верит 59.

86. Никто не считает себя вправе что-либо получить, не дав себе труда по крайней мере протянуть за этим руку. Одно есть только исключение — счастье. Считают совершенно естественным обладать счастьем, не сделав ничего для того, чтобы приобрести его, т. е. чтобы его заслужить.
87. Единственный способ верить в Бога — надеяться на него: вот почему тот не верует, кто не молится 60.
88. Христианское бессмертие — это жизнь без смерти, а вовсе не жизнь после смерти 61.
89. Вы любили этого недавно умершего человека, вы его почитали. Сейчас же для вас он является печальным воспоминанием, воспоминанием печальным и, может быть, светлым одновременно. Но вы его больше не любите, вы его больше не почитаете, вы лишь его помните. Да и как же, в самом деле, любить и почитать прах? Но если бы случайно этот человек еще жил, не знаю где — в каком-нибудь отдаленном краю, в какой-нибудь неизвестной стране? Если бы он лишь отсутствовал, как многие ваши друзья? Почему же в таком случае вам не испытывать к пему тех же чувств, которые вы испытывали прежде? Я не вижу к тому никаких препятствий. И вот поклонение святым. Верить серьезно, добросовестно в бессмертие души и не почитать достойных нашего почитания людей лишь потому, что опи не живут здесь, на земле,— разве это не абсурдно?
90. Помните ли вы, что было с вами в первый год вашей жизни? Нет, говорите вы. Так что же странного в том, что вы не помните, что было с вами до вашего рождения?
91. Нам предписано любить ближнего, но почему? Для того чтобы мы любили кого-нибудь, кроме самих себя. Это не мораль, это просто логика. Что бы я ни делал, между истиной и мной всегда становится что-то: это что-то — я сам; истину заслоняю я себе сам. Поэтому есть одно только средство открыть ее — устранить себя. Не худо бы почаще повторять себе то, что, знаете, однажды сказал Александру Диоген: отойди, друг, ты заслоняешь мне солнце 62.
92. Только око милосердия ясновидяще: вот вся философия христианства 63.
93. Что производят люди при совместной жизни? Азот: они убивают друг друга в4.
94. Чувствуете ли вы, как зарождается в вас истина? Нет. А ложь? Конечновб.
95. Все мое существо возмущается при мысли о том, что Богу приписывают какую-нибудь неспособность. Это делают всякий раз, когда представляют себе вечные законы, недвижимый порядок, предустановленную гармонию, вечную материю, монады, элементы или что-либо в ином роде. Всегда предполагают, что Бог не способен устранить это, говорят об этом или нет.
96. Декарт, как известно, не мог переносить мысли об ограниченности божественного могущества Ge. Что же касается меня, то я не могу в нем усомниться; страх, который я всегда испытывал перед этой мыслью, был звездой моей жизни.
97. Какое пи дать определение органическому существу, оно всегда будет вполне применимо к земпому шару. Природу разделили на органическую и неорганическую. Небесные тела не могут быть отнесены ни к той, ни к другой категории, а принимая во внимание безмерность пространства, в которых они движутся, их пока что превратили просто в математические точки. Что касается той планеты, на которой мы живем, мы знаем лишь одну ее наружную оболочку, и эта оболочка стала предметом обширной науки. Что вы можете возразить против этого? Разве эмпиризм не вполне удовлетворен таким разделением? Чего же вам больше 67?
98. Вы все, пе испытывающие доверия к христианству,— вы считаете себя очень сильными. Так знайте же, что даже этой силы, которой вы так кичитесь, ввиду того освещения, в котором вам представлено христианство, гораздо больше заложено в том, чтобы быть христиани- ном, нежели в том, чтобы им не быть. Вас страшат предрассудок и суеверие; и что же, именно в неверии, а не в веровании и заключаются предрассудок и суеверие. Скажите, как вы сделались таким, какой вы есть? Не так ли, как народ становится христианином? Разве вы не так, как народ, повторяете катехизис, не понимая его? То, что вы излагаете с такой уверенностью,— не воображаете ли вы, что сами это придумали? Бедные люди! Оглянитесь: не приходской ли священник вас этому научил?
99. Когда философ произносит слово человек, всегда ли он хорошо знает, что он хочет сказать? Не думаю.
100. Человек родится так же, как и другие Яливотные; оп отличается от них только организацией, свойственной ему одному и благодаря которой он составляет особый вид в животном царстве. Это, конечно, еще не человек разумный, т. е. человек образованный,—¦ особое существо, которому нет места в природе. Когда пишут трактаты о человеческом разумении 68, стараются объяснить себе, как человек-животное становится существом разумным. Здесь заблуждение и неясность. Человек-животное становится человеком разумным — это так, но не по необходимости, а случайно.
101. Гипотеза о человеке-животном — говорю: гипотеза, ибо такого человека никто никогда не видел, ибо он, родившись среди себе подобных, ни минуты не может оставаться таким, каким явился на свет,— гипотеза эта, повторяю, очень полезна для научной патологии и для философической гигиены. Но что делать с ней философии в настоящем смысле слова? Когда философия этим занимается, то из философии человека она превращается в философию животного и становится уже тем отделом естественной истории, который изучает нравы животных, главой о человеке в зоологии 69.
102. 70. Народ русский, народ певучий, а не говорящий. В одной громогласной русской песне заключается более русской жизни, нежели как в целой кипе русских летописей 71.
103. 72. Предложите *** 73 основать премию за то, чтобы найти идею, родившуюся в России 74.
104. Пусть мне скажут, что создала золотая середина 76 или чему она помогла расцвести. В этом весь вопрос.
105. Вы хотите создать славянский мир: почему бы татарам не попытаться в свою очередь создать мир татарский? Сравните прошлые судьбы двух этих рас и вы убедитесь, что у татар больше шансов на успех, чем у вас. Они себя зарекомендовали как завоеватели, как основатели. Магометанство изжило себя, это правда, и пока они будут магометанами, они не смогут с блеском снова появиться па мировой арене, но пусть они в один прекрасный день обратятся в христианство — и вы увидите! Странное будущее, ожидающее вселенную,— полумир славянский и полумир татарский. Пан-славизм и пан-татаризм; вот отныне две руководящие идеи человечества. Надо признать, что эта система удивительно упрощает движение вперед человеческого общества 7в.
106. Говорят про Россию, что она не принадлежит ни к Европе, ни к Азии, что это особый мир 77. Пусть будет так. Но надо еще доказать, что человечество, помимо двух сторон, определяемых словами — запад и восток, имеет еще и третью сторопу.
107. Я предпочитаю бичевать свою родину, предпочитаю огорчать ее, предпочитаю унижать ее, только бы ее не обманывать.
108. Русский либерал — бессмысленная мошка, толкущаяся в солнечном луче; солнце это — солнце запада 78.
109. За каждым предметом в природе имеется нечто, что вкладывается в него нашим умом или нашим воображением; это и есть невидимое, что художник должен воплотить в своем произведении 79, ибо это именно нас трогает, пас волнует, а вовсе не сам предмет, нами созерцаемый.
110. Горе народу, которого рабство не смогло унизить,— он создан быть рабом.
111. Граф де Местр говорил: «Преувеличение есть правда честных людей» 80, т. е. людей с убеждениями, потому что честный человек не может не иметь их.
112. Недоброжелательство смертельно для красноречия, если только оно не вызывает негодования или презрения.

470 ОТРЫВКИ и разные мысли

113. Есть лица, на которых написано «нет»; человек с убеждениями инстинктивно от них отворачивается.
114. Есть натуры, лишенные способности утверждать что-либо, которые боятся произнести роковое «да», как молодая девушка, брошенная неумолимою вслей родителей в объятия ненавистного человека.
115. Слово звучит лишь в отзывчивой среде.
116. Слово — цветок, который распускается лишь в сочувственной атмосфере.
117. Люди, всегда красно говорящие, никогда не бывают красноречивыми.
118. Есть глупцы столь бесплодные, что и солнце гения не в силах сделать их плодовитыми.
119. Есть умы столь лживые, что даже истина, высказанная ими, становится ложью.

120« Болезнь одна лишь заразительна, здоровье — нет; то же самое с заблуждением и истиной. Вот почему заблуждения распространяются быстро, а истина так медленно 81 •

121. Бог создал красоту, чтобы помочь нам понять его81-ав
122. Очевидно, что в тот день, когда Бог предоставил человеку свободу воли, он отказался от части своего владычества в мире и предоставил место этому новому началу в мировом порядке; вот почему можно и должно беспрестанно взывать к нему о пришествии царствия его на земле, т, е. о том, чтобы он соблаговолил восстановить порядок вещей, господствовавший в мире, пока злоупотребление человеческой свободой еще не ввело в него зло. Но просить его, как этого требуют некоторые из наших учителей, чтобы царство его наступило на небе, бессмысленно, потому что там царство его никогда не прерывалось, так как мы знаем, что умы, по своей природе предназначенные обитать на небе, которые ослушались Бога, были оттуда изгнаны, прочие же, просветленные неизъяснимым светом, там сияющим, никогда не злоупотребляли своей свободой и шествовали всегда по божьим путям. Надо еще сказать, что если бы указанная система была верна, пока не настало царство Бога, он не царствует нигде, ни на земле, ни на небе. Мы хотели бы верить, что это следствие не было утрачено сторонниками этого учения.
123. Благо, привнесенное христианством, утверждают еще наши «учителя», если оно и воспоследовало, вовсе не должно было произойти, а явилось чисто случайно; христианство должно было воздействовать на личность: до общества и всего рода человеческого ему нет дела. Человечество, по их мнению, шествует к погибели и должно к ней идти; Иlt;исусgt; Хlt;ристосgt; не пришел и не должен был придти ему на помощь. Повторяю, христианство обращается именно к личности, если же оно было полезно человечеству, то произошло это по недосмотру. К тому же христианство вовсе не заботится о земных благах, оно занимается лишь благами небесными. Мир неизбежно должен придти в полное расстройство; отнюдь не останавливайте его движения, несущего его к разрушению! Наконец, эта предписанная Спасителем возвышенная молитва: «да приидет царствие твое» 82, которая как бы заключает в себе всю социальную идею христианского учения, согласно этому взгляду, есть лишь нескромное пожелание, которому никогда не суждено сбыться. Ясно, что эта точка зрения чрезмерного или непросвещенного аскетизма в сущности не отличается вовсе или очень мало от взгляда неверующих, так как те также отрицают благодеяния христианства или же рассматривают их как невольное последствие этой религии на том бесспорном основании, что ей дела нет до земных интересов 83.
124. Есть люди, которые умом создают себе сердце, есть и другие, которые сердцем создают себе голову; последние успевают больше первых, потому что в чувстве гораздо больше разума, чем в разуме чувств.
125. Религия начинает с веры в то, что она хочет познать: это путь веры; наука принимает что-либо на веру, лишь подтвердив это путем ряда совпадающих фактов: это путь индукции; и та и другая, как видите, разными путями приходят к одному и тому же результату —¦ к познанию.
126. Религия есть познание Бога. Наука есть познание вселенной. Но с еще большим основанием можно утверждать, что религия научает познавать Бога в его сущности, а паука — в его деяниях; таким образом, обе приводят к Богу.

В науке имеются две различные вещи: содержание или достижения, с одной стороны, и приемы или методы — с другой; поэтому, когда речь идет об определении ее отношения к природе, следует ясно указать, хотят ли говорить о самой сущности науки или об ее методе; а вот этого как раз и не делают.

127. Нет ничего легче, чем любить тех, кого любишь; но надо немного любить и тех, кого не любишь.
128. Есть только три способа быть счастливым: думать только о Боге, думать только о ближнем, думать только об идее.
129. В области нравственности идут вперед не только ради одного удовольствия двигаться, должна быть и цель; отрицать возможность достичь совершенства, то есть дойти до цели, значило бы — просто сделать движение невозможным,
130. Есть три способа представить себе Бога: прежде всего, как творца вселенной и поэтому ее абсолютного владыку, это — Бог-Отпец; затем, как дух или разум, действующий на души через умы; это — Дух Святой; наконец, как отождествившегося с человеческим существом и проявляющегося непосредственно в человеческом сознании — это Бог-Сын. Здесь имеются, очевидно, три лица одного и того же Бога, так как в каждом он целиком содержится. Основательные предчувствия человеческого духа всегда таким образом представляли себе божество, но христианству выпало на долю выразить смутное чувство человечества в непреложной форме и ввести его в логическое сознание человека как составную часть его сущности. Таким образом, догмат троицы вовсе не есть непостижимая тайна, а напротив — одна из самых очевидных аксиом возрожденного ума.
131. Есть люди, которые никогда не творят добро из-за одного удовольствия поступать хорошо; немудрено! что они не могут постичь абсолютного блага, что они, по их же словам, понимают только благо относительное. Постичь совершенство дано только тем, которые к нему стремятся с единой целью приобщиться к нему.
132. Общество заставляют двигаться вперед не те, кто колеблется между истиной и ложью, эти плясуны на канате, а люди принципиальные. Логика золотой середины 84 может поэтому, в лучшем случае, продлить на некоторое время существование общества, но она никогда ни на шаг пе двипет его вперед. Плодотворен один лишь фанатизм совершенства, страсть к истине и красоте.
133. Законы о наказаниях не только охраняют общество — целью их служит еще наибольшее возможное усовершенствование человеческого существа. И эти две задачи как нельзя лучше согласуются одна с другой; более того: пи одна из них не достижима без другой. Уголовное законодательство предназначено не только оградить общество от внутреннего врага, но еще развить чувство справедливости. С этой точки зрения следует рассматривать все виды наказания, и даже смертную казнь, которая ни в коем случае не есть возмездие, а лишь грозное поучение, действенность которого, к сожалению, весьма сомнительна.
134. Как всем известно, христианство с самого возникновения своего подверглось живейшим пападкам, и только путем отчаянной, страстной сознательной борьбы возвысилось до господства над миром. И все же нашлись в паше время люди, которые в религии Христа усматривают не что иное, как миф 8б. Между тем, видано ли, чтобы миф создавался в подобной среде и при таких условиях? Правда, добавляют, что христианская легенда явилась па свет не в образованных слоях, среди евреев, а среди населения невежественного и весьма склонного принимать самые нелепые верования. Но это совсем не так: мы видим, напротив, что христианство с первого же века поднимается до верхушки общества и немедленно упрочивается среди самых выдающихся умов. Другие уверяют нас, будто христианство просто-напросто еврейская секта, будто все его нравственное учение заключается в Ветхом Завете, что Иlt;исусgt; Хlt;ристосgt; присоединил к этому лишь несколько идей, повсеместно распространенных в его время 8в. Надо признать, что эта последняя точка зрения, как она ни отлична от христианской, вносит нечто такое, что может до некоторой степени удовлетворить, если не положительное христианство, то по крайней мере христианство рассудочное. В самом деле, было ли это простым человеческим действием — придать жизнь, действительность и власть всем этим разрозненным и бессильным истинам, разрушить мир, создать другой, соорудить пз всей груды разрозненных идей, разнообразных учений однородное целое, единое стройное всемогущее учение победоносной силы, чреватое бесчисленными последствиями и заключающее в себе основу беспредельного прогресса? И выразить всю совокупность рассеянных в мире нравственных истин на языке, доступном всем сознаниям, и, наконец, сделать осуществимыми Добро и Правду? Удивительное дело! Даже и низведенное до этих ничтожнейших размеров, великое явление христианства еще в такой степени носит на себе печать произвольного действия высшего разума, что не может быть объяснено приемами человеческой логики, какие бы логические измышления при этом ни пускались в ход.
135. Есть три непобедимые вещи: гений, добродетель, рождепие.
136. Неудовлетворительность философских методов особенно ясно обнаруживается при этнографическом изучепии языков. Разве не очевидно, что ни наблюдение, ни анализ, пи индукция нисколько не участвовали в создании этих великих орудий человеческого разума? Никто не может сказать, при помощи каких приемов народ создал свой язык; но несомненно, что это не был ни один из тех приемов, к которым мы прибегаем при наших логических построениях. Это был лишь синтез с начала до конца. Нельзя себе представить ничего остроумнее, ничего искуспее, ничего глубже различных сочетаний, которые народ применяет на заре своей жизни для выражения тех идей, которые его занимают и которые ему нужно бросить в жизнь, и вместе с тем нет ничего более таинственного. Сверх того язык первобытпых людей несомненно явился на свет разом, и это по той простой причипе, что без слов нельзя мыслить. Но вот как образовались эти группы, эти семьи наречий, на которые распадается ныне мир,— все это наши философы-лингвисты никогда не смогут объяснить. А именно в глубине этих поразительных явлений заключены самые плодотворные методы человеческого ума, то есть именно те, которые было бы всего важнее изучить.
137. Вы ведь хотите быть счастливыми? Так думайте как можно меньше о собственном благополучии; заботьтесь о чужом; можно биться об заклад, тысяча против одного, что вы достигнете высших пределов счастья, какие только возможны.
138. Как известно, по Канту работа разума сводится к некой постоянной проверке собственных наших восприятий; по его мнению, мы видим только свою собственную сущность: поэтому мы можем воздействовать только на самих себя. Ясно, что человеческий разум никак не мог на этом остановиться, как не мог он несколько позд- пее довольствоваться и точкой зрения Фихте, в действительности являющейся чрезмерным развитием критической философии. Впрочем, это возвеличивание своего «Я», начатое Кантом и завершенное Фихте, должно было неизбежно ввергнуть человеческий разум в некий ужас и заставить его отшатнуться от необходимости в будущем раз навсегда рассчитывать на одни только свои единичные силы; поневоле человеческому разуму пришлось искать убежища в «абсолютном тождестве» Шеллинга, т. е. искать помощи и содействия в чем-то впе самого себя, в чем-то таком, что не есть он сам. К несчастью, разум обратился к природе, к еще большему песчастыо, он, в конце концов, слился с природой 07. Вот в каком он сейчас положепии, песмотря на работу спекулятивной философии, песмотря на все те более или менее тонкие различия, которые она пытается установить. Остается теперь, воспользовавшись все же завоеванием человеческого разума, вернуть его к подножию предвечного. Таково предназначение философии наших дней, и, как нам кажется, она его недурно выполняет, хотя может быть и не отдает себе отчета во всем значении своей работы.
139. Бессильный враг — наш лучший друг; завистливый друг — злейший из наших врагов 88.
140. Вопрос о человеческих расах стал для нас злободневным с тех пор, как мы принялись создавать для себя новую народность. Точка зрения привержепцев этой идеи весьма любопытна. Вся философия истории сводится у них к физиологической классификации великих семейств человечества; отсюда — всякого рода неожиданные выводы о социальном развитии человечества, движении человеческого ума, о будущем мира. А так как все идеи, как бы они ни были отвлеченны, в наши дни пропитаны некоей материальной актуальностью, те и эти идеи отвечают на известные запросы и вступают отчасти в область политики. К несчастью, вся эта работа совершается вдали от великих очагов цивилизации, откуда появляются плодотворные мысли. Успех этой своеобразной революции в пользу расы, которая выступает до сих пор на мировой арене лишь в пассивных ролях, пока довольно сомнителен. Но как бы то ни было, это интересное и немаловажное явление для дальнейшего хода просвещения, поэтому следует обратить на него внимание основательных умов и постараться его охарактеризовать.
141. Что расы существуют, в этом никто не сомневается; что они внесли во всю совокупность знаний на земной поверхности свои необходимые начала, никто не станет оспаривать; но как только что выяснено, сейчас дело этим не ограничивается; речь идет о том, чтобы узнать, должны ли они сохраниться навсегда; нужно ли стремиться к общему слиянию всех народов или же, напротив, надлежит монголу всегда оставаться монголом, малайцу — малайцем, пегру — негром, славянину — славянином? Словом, следует ли идти вперед по пути, начертанному евангелием, которое не знает рас помимо одной человеческой, или же следует обратить человечество вспять, вернуть его к исходной точке, на которой оно стояло в то время, как слово человечность еще не было изобретено, т. е. следует ли вернуться к язычеству? Истина заключается в том, что вся эта философия своей колокольни, которая занята разграничиванием народов на основании френологических и филологических признаков, только питает национальную вражду, создает новые рогатки между странами, она стремится совсем к другому, нежели к созданию из рода человеческого одного народа братьев.
142. Реальное, без сомнения, не есть материальное, потому что всякая истинная мысль становится более или менее реальной вне зависимости от того, воплотилась ли она в материю; но не следует забывать, что совершенно реальное, как таковое, способно материализоваться, потому что совершенная реальность заключает в себе также форму, в которой она должна явиться в свет.

Такова, например, любая математическая аксиома 89, всякая абсолютная истина; так обстояло дело и с истиной христианской, пока она еще не обнаружилась в мире и, наконец, так обстоит дело и с царством Божием, совершенной реальностью, еще не материализованной.

142-а. Если вы не желаете согласиться ни с необходимостью, ни с возможностью царства Божьего на земле как с целью и конечной фазой развития общества, вы не сможете также допустить этого развития; вы возвращаетесь в замкнутый круг, некогда поглотивший все древпие цивилизации и который еще неизбежно поглотит все человеческое общество целиком, подобно Риму, самому совершенному его выражению в дохристианский период. Вернуться к этой точке зрения означает не больше не меньше как отречься от христианства, являющегося по преимуществу философией жизни.

143. Вы имеете форму познания и его содержание; факт субъективный и факт объективный; Я и не-Я; приходится согласовать все это. Все философские системы пытались этого достигнуть, порой более или менее сознательно относясь к этой задаче, порой не сознавая ее; философия наших дней действует с полным сознапием поставленной перед собой цели и в этом заключается ее отличие по сравнению со всеми прежними системами.
144. Без слепой веры в отвлеченное совершенство невозможно шагу ступить по пути к осуществлению совершенства. Только поверив в недостижимое благо, мы можем приблизиться к благу достижимому. Без этой светящейся точки, которая сияет вперед нас в отдалении, мы не могли бы продвинуться ни на шаг среди глубокой окружающей пас тьмы. Всякий раз, когда этот блестящий светоч затмевается, приходится останавливаться и выжидать его появления на беспросветном небосклоне. И имеппо на пути, ведущем к абсолютному совершенству, расположены все те маленькие совершенства, на которые могут притязать люди.

145 90. Позволительно, думаю я, всякому истинному русскому, искренне любящему свое отечество, в этот решающий час слегка досадовать на тех, кто влиянием своим, прямым или косвенным, толкнул его на гибельную войну, кто не учел его нравственных и материальных ресурсов и свои теории принял за истинную политику страны, свои незавершенные изыскания — за подлинное национальное чувство, кто, наконец, преждевременно запев победные гимны, ввел в заблуждение общественное мнение, когда еще не поздно остановиться на том скользком пути, по которому увлекло страну легкомыслие или бездарность.

146. Позволительно, думаю я, пред лицом наших бедствий не разделять стремлений разнузданного патриотизма, который привел страну на край бездны, который думает выпутаться, упорствуя в своих иллюзиях, пе желая признавать отчаянного положения, им же созданного.
147. Позволительно, думаю я, надеяться, что если провидение призывает народ к великим судьбам, оно в то же время пошлет ему и средства свершить их: из лона его восстанут тогда великие умы, которые укажут ему путь; весь народ озарится тогда ярким светом знаний и выйдет из под власти бездарных вождей, возомнивших о себе, праздные умники, упоенные успехами в салонах и кружках.
148. Позволительно, я думаю, всякому истинному русскому, предпочитающему благо своей страны торжеству нескольких модных идей, позволительно ему заметить, что на свете есть только две страны, обремененные национальной партией; одна из этих стран накануне исчезновения с мировой арены именно благодаря этому патриотизму; другой грозит потеря положения первостепенной державы, плода вековых благородных и настойчивых усилий, мудрости и мужества91.
149. По-видимому, есть несколько способов любить свое отечество и служить ему, прежде всего это...92
150. Слава Богу, я ни стихами, пи прозой не содей- ствовал совращению своего отечества с верного пути.
151. Слава Богу, я не произнес ни одного слова, которое могло бы ввести в заблуждение общественное мнение.
152. Слава Богу, я всегда любил свое отечество в его интересах, а не в своих собственных.
153. Слава Богу, я не заблуждался относительно нравственных и материальных ресурсов своего отечества.
154. Слава Богу, я не принимал отвлеченных систем и теорий за благо своего отечества.
155. Слава Богу, успехи в салонах и в кружках я не ставил выше того, что считал истинным благом своего отечества.
156. Слава Богу, я не мирился с предрассудками и суеверием, дабы сохранить блага общественного положения — плода невежественного пристрастия к некоторым модным идеям.

156-а. По моему мнению, вы все воспитанники.

157. Как вы думаете, не должен ли был тридцатилетний гнет со стороны правительства, жестокого и упорного в своих воззрениях и поступках, развратить ум парода, который его не особенно упражнял 03?
158. Воображают, что имеют дело с Францией, с Англией. Вздор. Мы имеем дело с цивилизацией, с цивилизацией во всей ее полноте, а не только с результатами этой цивилизации, но с ней самой как с орудием, как верованием, с цивилизацией, применяемой, развиваемой, усовершенствоваемой тысячелетними трудами и усилиями. Вот с чем мы имеем дело, мы, которые ведем отсчет лишь со вчерашнего дня, мы, у которых пи один орган, в том числе даже и память, достаточно пе упражнялся и не развивался 04.
159. Не характером, не мудростью создан английский народ; он создан историей; но, будучи таким, каков он есть, английский народ, естественно, считает себя более мудрым, чем другие народы; привилегированной является не англо-саксонская раса, но Англия, и история ее — сплошная удача от начала до конца. Не английский народ дал себе свою конституцию, ее вырвали норманские бароны у своих норманских королей. Старые учреждения Альфреда 95 ни к чему бы не привели, если бы не меч феодального барона. Некогда говорили, что учреждения создают народы, теперь говорят, что народы создают учреждения. И то и другое верно. Но нужно принять во внимание хронологию фактов. Сперва история создает учреждения, затем народы, воспитанные своими учреждениями, продолжают дело истории, завершают или искажают его, в зависимости от того, насколько они счастливо одарены. Таков естественный ход общественного раз- вития. Делить народы на расы привилегированные и отверженные бессмысленно.

160. Среди причин, затормозивших наше умственное развитие и наложивших на него особый отпечаток, следует отметить две: во-первых, отсутствие тех центров, тех очагов, в которых сосредоточивались бы живые силы страны, где созревали бы идеи, откуда по всей поверхности земли излучалось бы плодотворное начало; а во- вторых, отсутствие тех знамен, вокруг которых могли бы объединяться тесно сплоченные и внушительные массы умов. Появится неизвестно откуда идея, занесенная каким- то случайным ветром, пробьется через всякого рода преграды, начнет пезаметно просачиваться в умы и вдруг в один прекрасный день испарится или же забьется в какой-нибудь темный угол национального сознания, чтобы затем уж более не проявляться: таково у нас движение идей. Всякий народ несет в самом себе то особое начало, которое накладывает свой отпечаток на его социальную жизнь, которое направляет его путь на протяжении веков и определяет его место среди человечества; это образующее начало у нас — элемент географический, вот чего не хотят понять; вся наша история — продукт природы того необъятного края, который достался нам в удел. Это она рассеяла нас во всех направлениях и разбросала в пространстве с первых же дней нашего существования; она внушила нам слепую покорность силе вещей, всякой власти, провозглашавшей себя нашей повелительницей. В такой среде нет места для правильного повседневного общения умов; в этой полпой обособленности отдельных сознаний нет места для их логического развития, для непосредственного порыва души к возможному улучшению, нет места для сочувствия людей друг к другу, связывающего их в теспо сплоченные союзы, пред которыми неизбежно должны склониться все материальные силы; словом, мы лишь географический продукт обширных пространств, куда забросила пас неведомая центробежная сила, лишь любопытная страница физической географии земли. Вот почему, насколько велико в мире наше материальное значение, настолько ничтожно все наше значение силы нравственной. Мы важнейший фактор в политике и последний из факторов жизни духовной. Однако эта физиология страны, несомненно имеющая недостатки в настоящем, может представить большие преимущества в будущем, и, закрывая глаза на первые, рискуешь лишить себя последних 9в.

161. А. Причина и следствие не разнородны; начало и результат — одно целое. Одно не может существовать без другого, ибо начало таково, поскольку оно производит такое-то следствие или порождает такую-то вещь. В индивиде часто преобладает та или другая сторона; только во вселенной, в совокупности вещей субъект и объект совершенно сливаются, тождество полное. Такова система Шелл н а.

160. Раз не Я признано и допущено его действие на мое Я, спрашивается, нет ли в не-Я чего-то, что по отношению к самому себе тоже есть Я, и если это нечто действительно существует, то какова его природа и каково его действие на первичное Я. Такова проблема, поставленная Фихте.
161. Движение человеческого ума не что иное, как последовательное рассуждение. Достигнув конечпого предела этого универсального рассуждения, человеческий разум достигнет полпой своей мощи. Гегель.

161-а. В первой части своей системы, или, вернег§ в первый период своей философской деятельности Фихто утверждает, что в мире нет ничего реального, кроме познания, а так как всякое познание необходимо заключается в Я, то в действительности ничего не существует помимо Я. Этому учепию возражали, что познание, естественно, предполагает познаваемый предмет, следовательно, существует еще нечто помимо Я и познания. Впоследствии Фихте отказался от этого учения, не признаваясь, однако, в том открыто, а может быть, не вполне отдавая в этом отчет и самому себе, ибо он никогда не переставал рассматривать свою новую точку зрения лишь как вывод из первой. Как бы то ни было, чтобы правильно судить об учении Фихте, нужно придерживаться только того, что мы предпочитаем называть второй его манерой, рассматривая первую часть его системы лишь как предварительную, как глубокий анализ природы Я или субъекта, как опыт, принадлежащий истории 97.

162 08. Думаете ли вы, что для Европы и для самой России было бы полезно, чтобы эта последняя стала вершителем судеб мира?