ЛИТЕРАТУРНАЯ И ПОЭТИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Д. В. ВЕНЕВИТИНОВА 

Изучение поэзии любомудров мы не случайно начинаем с Веневитинова. Он был первым среди поэтов-любомудров и по положению, которое занимал в их кружке, и по силе влияния, и по резкой определенности своих поэтических и литературных идей.

История жизни Веневитинова хорошо известна в ее внешних фактах. Блестящая юность, полная надежд, серьезных интересов и трудов; отличное домашнее воспитание; в четырнадцать лет чтение в подлинниках античных авторов; занятие музыкой и живописью; слушание лекций в Московском университете; служба в московском архиве коллегии иностранных дел; философские увлечения и философский кружок; перевод по службе из Москвы в Петербург; сразу же по приезде вызов в III отделение; потом, очень скоро, болезнь и быстрая, неожиданная смерть. Смерть в 22 года.

Таковы основные вехи биографии Веневитинова. Но, как и у других настоящих поэтов, подлинная, «внутренняя» биография Веневитинова — это биография его стихов, его поэзия.

После Веневитинова осталось около пятидесяти стихотворений. Написанные в разное время, они неодинаковы по своим художественным достоинствам. Но все они поражают внутренним единством, тесной связью идей. Они близки и тематически, и по смыслу, близки своим складом и духом.

Одно из самых ранних стихотворений Веневитинова носит название «К друзьям». Оно написапо в 1821 г., когда поэту было шестнадцать лет. Приведу его пачало: Пусть искатель гордой славы Жертвует покоем ей! Пусть летит он в бой кровавый За толпой богатырей! Но надменными венцами Не прельщен певец лесов: Я счастлив и без венцов С лирой, с верными друзьями[29].

Как это часто бывает у поэтов по призванию, ужо в этом раннем и в некоторых отношениях пе вполне зрелом опыте Веневитинова видны многие характерные приметы всей его поэзии.

В стихотворении «К друзьям» можно обнаружить и другую постоянную черту поэтики Веневитинова: заметное преобладание поэтической культуры над вдохновением. И здесь, и в большинстве других случаев стихотворения Веневитинова построены па строго выверенном правиле. Его композиции не всегда свободны, по зато они точны и закончены по форме. Чаще всего у него встречается то триединство стиховой композиции, которое помогает воплотить разнообразное в строго математическую цельность.

Три части стихотворения «К друзьям» объединяются между собой и развитием единой, сквозной темы, и в не меньшей мере повторяющимся в заключении каждой из частей рефреном, варьирующим одну и ту же мысль:

1. «Я счастлив и без венцов с лирой, с верными друзьями...»;
2. «Я без золота богат с лирой, с верными друзьями...»;

3. «Весел участью своей с лирой, с верными друзьями.. .».

Знаменательно, что в этом рефрене, идейно ударном, соседствуют между собой «лира» и «верные друзья». В стихотворении о дружбе чуть скрытая в подтексте звучит, как вторая, главная тема — тема поэта и поэзии. И это тоже характерно для Вепевитинова. О чем бы он ни писал, он не может не коспуться самого для себя близкого и заповедного: темы поэта и мысли о поэте. Так в ранних его стихах, так будет и в последних его произведепиях.

Почти через четыре года после стихотворения «К друзьям» написано Веневитиновым другое лирическое произведение на тему дружбы — «К друзьям на Новый год». Несмотря па разницу во времени, опо не столько отличается от раннего опыта, сколько похоже на него. В стихотворении 1825 г.

Говоря о трехчастности многих стихотворений Тютчева, Ю. Н. Тынянов возводил подобные конструкции к стихотворению Раича «Вечер в Одессе»[30]. Видимо, в плане историко-литературном характерные для Тютчева трехчастные композиции идут от традиции Веневитинова не в меньшей мере, пежели от Раича. Это тем более так, что опыты трехчастных построений у Веневитинова в художественном отношении выше опытов Раича и исторически более значительны.

Историко-литературная значимость математически строгих композиций Веневитинова увеличивается еще тем, что они у него не случайные, а внутренне осознанные. Пристрастие к такого рода композициям обусловлено стремлением Веневитинова к некоему закону, положитель- ному основанию, на котором могла бы твердо покоиться всякая поэтическая фантазия. Оно порождено желанием, насколько это возможно, приблизить поэзию к формам научного познания и тем самым сделать ее универсальной.

В стихотворении «К друзьям па Новый год», так же как и в стихотворении 1821 г. «К друзьям», рядом с темой дружбы оказывается тема поэта и поэзии: «Любите муз и песен сладость...», «...не забывайте звуков лирных». Это мотивы сквозные и ведущие в стихотворении и — как мы уже зпаем — далеко не случайные.

Не случаен в стихотворении и известный палет дидактизма в трактовке обеих центральных тем. Мысль заметно внушается поэтом. Стихотворение звучит отчасти как урок. В своих стихах — даже ранних — Вепевитипов постоянно чувствует себя наставником в делах добрых и истинных. Это характерно и для других поэтов-любомудров.

К названным стихам Веневитинова тематически и структурно примыкает и стихотворение «К. И. Герке». Все они относятся к популярному в русской поэзии начала XIX в. жанру послания. Однако у Веневитинова это не совсем обычные послания. Жанр приобретает у него новое качество: из традиционно условной литературной формы свободной и мпоготемной «беседы» он становится формой тематически ограниченной и целенаправленной и, главное, дидактической.

Стихотворение «К. И. Герке» построено как поэтический наказ, как своеобразное ораторское выступление, как односторонний разговор учителя с учеником: Блажен, блажен, кто в полдень жизни И на закате ясных дней, Как в недрах радостной отчизны, Еще в фантазии живет. Кому небесное — родное, Кто сочетает с сединой Воображенье молодое И разум с пламенной душой. В волшебной чаше наслажденья Он дна пустого не найдет И вскликнет в чувствах упоенья: «Прекрасному пределов нет!».

Это финал стихотворения, и авторская мысль в нем прямо заявлена: «Прекрасному пределов нет!». Веневй- тинов в своих стихах не чуждается языка прямых понян тий — языка мыслителя по преимуществу. У него мысль не обязательно скрыта в образе, а часто высказывается непосредственно, и это не обязательно признак слабости или силы поэтического таланта, но несомненная примета стиля, которая обусловлена у Веневитинова самой сознательно-философской направленностью его поэзии.

В более поздних и зрелых стихах Веневитипова этот язык прямых понятий и сентенций станет более чекан* ным, сильным, выразительным, но в принципе в нем мало что изменится. И в этом отношении ранняя поэзия Веневитинова помогает нам выявить существенные стороны его литературного дарования, черты его особепной поэтики: выявить их как нечто исконное, постоянное и, следовательно, для него закономерное.

Резкие черты поэта-философа не мешают, однако, Веневитинову быть лириком. Стихи Веневитинова — и особенно ранние — лиричны в нетрадиционном смысле этого слова.

Литературными, книжными могут показаться некоторые стихотворения Веневитинова, взятые отдельно, вне связи друг с другом. Рассмотренные как целое, они обретают, однако, живую душу, воспринимаются не как знакомые литературные реминисценции, а как неподдельные поэтические свидетельства. И это несмотря на видимую условность стилистики большинства стихотворений.

Заметная печать литературности лежит, например, на стихотворении 1825 г. «Послание к Рожалину». По своему сюжетному ходу это стихотворение как самопризнаппе — по признание без наружных примет ипдивидуальпо-не- повторимого, с солидным набором традиционно-романтических и байронических штампов:

С надменной радостью, бывало, Глядел я, как мой смелый челн Печатал след свой в бездне волн.. f

Или:

Обманут небом и мечтою, Я проклял жребий и мечты.., Но издали манил мне ты, Как брег призывный, улыбался...

Стихотворение написано словами, за которыми нелегко увидеть конкретную и живую человеческую судьбу. Сама тема разочарованности приобретает в поэзии 20-х годов XIX в. все более условный характер, как бы «заштамповывается». И все-таки, несмотря на сказанное, «Послание к Рожалину» 1825 г., как и другие подобные стихи Веневитинова, в контексте всей его поэзии выглядит не как простая дань литературной традиции, но как подлинная исповедь. Мир романтических чувств и переживаний был не только миром его поэзии, но и его собственным, внутренним, реальным, живым миром. «Душа сроднилася с мечтой.. .», — скажет Веневитинов в предсмертной элегии. И эти слова правды о самом себе, равно справедливые в отношении и раннего, и позднего периода его творчества, могут служить разгадкой тайпы его поэзии, его жизни, силы его влияния на людей.

Среди произведений, написанных Веневитиповым в 1825 г., особое место занимает незавершенный пролог в диалогической форме «Смерть Байропа».

Естественно, что в основе пролога, посвященного Байрону, находится мысль о поэте и образ поэта. Но это вообще излюблеппые мысль и образ Веневитинова. В стихотворении к образу Байрона привязапы идеи общего порядка — притом самые дорогие и близкие Вепе- витипову.

В «Смерти Байрона» легко прочитать целую концепцию поэта — концепцию, весьма для Вепевитинова устойчивую. Поэт и поэзия — это то единственное, что противостоит унизительной серости и прозе жизпи, обману. Только поэт, будучи по сути своей философом и провид- цем, способен познать тайны природы и мира. Через это познание тайного и преодолевается трагизм повседневного человеческого существования, жизненная суета и жизненные разочарования:

Здесь думал я поднять таинственный покров

С чела таинственной природы,

Узнать вблизи сокрытые черты

И в океане красоты

Забыть обман любви, обман свободы..,

Интересно, что в стихах более поздних эти мотивы неоднократно повторяются, например в стихотворении «Поэт и друг»:

Природа но для всех очей Покров свой тайный подымает; Мы все равно читаем в ней, Но кто, читая, понимает? Лишь тот, кто с юношеских дней Был пламенным жрецом искусства, Кто жизни не щадил для чувства, Венец мученьями купил, Над суетой вознесся духом И сердца трепет жадным слухом, Как вещий голос, изловилI

Поэзия Веневитинова строится на лейтмотивах. Его стихотворения — для него это является внутренним законом —- представляют собой как бы вариации па близкие темы. Он идет в своей поэзии не вширь, а вглубь.

Разумеется, вариации не есть повторение. Это всегда что-то новое, свежее на фоне известного и знакомого. В стихотворении «Смерть Байрона» особенное обличье главной теме придают очень важные для Веневитинова мотивы — идеи о свободе. Поэт — сын свободы, и потому естественно, что он борется за нее. Эллада, куда стремился Байрон и на земле которой он погибает, — это земля поэтов и земля свободы. Это его, Байрона, земля, его отчизна:

Байрон. Я умереть всегда готов. Вождь. Да! Смерть мила, когда цвет жизни Приносишь в дань своей отчизне.

Очень может быть, что слова и мысли о свободе, столь существенные в стихотворении «Смерть Байрона», ассоциировались и для читателя, и для самого ВенеБитинова с прямой злобой дня: вспомним, что стихотворение написано в 1825 г., в период наивысшего развития декабристского движения и декабристских настроений. Показательно в этом плане, что приблизительно в то же время Веневитинов занимается переводом драмы Гете «Эгмонт». Гетевская драма тоже открывала путь для самых живых ассоциаций, поскольку она посвящена была теме народного восстания. Между работой Веневитинова над переводом «Эгмонта» и стихотворением о Байроне, видимо, существовала внутренняя связь. Философские и поэтические устремления Веневитинова не мешали ему в своих произведениях решать порой и политические задачи.

К 1825 г. относится создание Веневитиновым двух стихотворений в форме сонета. Первый сонет — «К тебе, о чистый дух, источник вдохновенья...»—является своеобразным гимном поэзии как высочайшему проявлению человеческого духа. Та же тема и тот же пафос, только с пным поворотом и оттенками мысли, и во втором сонете— «Спокойно дни мои цвели в долине жизни...». Единая и главная тема поэзии Веневитинова, тема поэта, разворачивается от стихотворения к стихотворению, раскрываясь при этом с разных сторон и в разпых отношениях.

Поэзия и поэтическое вдохновение неотделимы от высокой любви и высокой надежды, столь свойственных человеку, они вечны, голос поэзии будет звучать даже «среди развалин мира». Таков строй идей первого сонета. Его заключительные трехстишия звучат утверждающе и победпо:

Греми надеждою, греми любовью, лира! В предверьи вечности греми его хвалой! И если б рухнул мир, затмился свет эфира И хаос задавил природу пустотой, — Греми! Пусть сетуют среди развалин мира Любовь с надеяедою и верою святой!

Второй сонет раскрывает ту же тему и непосредственнее, и свежее. Поэт познает тайны природы, по в этом акте познания заключена не только радость, но и мука. Сила поэтического знания есть одновременно и возвышаю- щая, и разрушающая. Сам акт познания есть трагический акт. Трагический потому,, что поэтический порыв — это всегда предельное чувство, чувств© на грани, это высшее и гибельное счастье:

О муза! Я познал твое очарованье! Я видел молний блеск, свирепость ярых волн; Я слыпгал треск громов и бурей завыванье: Но что сравнить с певцом, когда он страсти полн? Прости! питомец твой тобою погибает И, погибающий, тебя благословляет.

Во втором сонете особенно обращает на себя внимание самостоятельность и зрелость поэтической мысли. Зрелость если не формы, то замысла вообще очень рано пришла к Веневитинову. Она видна не только в поадних его произведениях.

* * *

В своей полемике с Н. Полевым по поводу «Евгения Онегина» Веневитинов риторически вопрошал: «Не забываем ли мы, что в пиитике должно быть основание положительное, что всякая наука положительная заимствует свою силу из философии, что и поэзия неразлучна с философией» [31].

«Неразлучность» его собственной поэзии с философией не подлежит сомнению. Поэзия Веневитинова в своих раздумьях и выводах дополняла его прямые философские концепции, и она же в основном строилась на этих концепциях. Вот почему невозможно говорить о поэзии Веневитинова, не коснувшись хотя бы самым беглым образом его философских воззрений и его философских работ.

Веневитинов был философом по призванию, так же как и поэтом. Поэзия и философия постоянно объединялись в его сознании и, по его глубокому убеждению, служили одной цели. Он писал в 1825 г. Норову и Кошелеву: «...еще один совет: занимайтесь, друзья мои, один философией, другой поэзией — обе приведут вас к той же цели — к чистому наслаждению...» [32].

1 Стоит приглядеться к различным высказываниям Веневитинова, чтобы заметить в них философскую выучку, дисциплинированный в изучении философии ум. Очень ! часто за его наблюдениями и выводами чувствуется явная склонность к обобщению, стремление к генерализации своих наблюдений и понятий.

Он пишет Кошелеву о родах поэзии и тут же переводит эту частную свою мысль в план исторически-всеобщий, подчиняет ее некоему единому мировому правилу: «Я вообще разделяю все успехи человеческого познания па три эпохи: на эпоху эпическую, лирическую и драматическую. Эти эпохи составляют эмблему не только всего рода человеческого, но жизни всякого, самого времени...» [33].

Философские проблемы всегда занимали Веневитинова, на философские темы он высказывался постоянно — в письмах к друзьям не менее часто, чем в специальных статьях и работах. Его письма к друзьям во многом дополняют наши знания о нем, как о философе. По ним мы можем догадываться, сколько глубоких и интересных мыслей было высказано Веневитиновым в дружеских беседах да так и пропало для потомства.

Он писал Кошелеву, с которым особенно любил делиться своими философскими идеями: «... человек, чтобы сделаться философом, т. е. искать мудрости, необходимо должен был раззнакомиться с природою, с своими чувствами. Младенец не философ...» [34].

На ту же тему он рассуждает и в другом письме к тому же адресату: «Если цель всякого познания, цель философии есть гармония между миром и человеком (между идеальным и реальным), то эта же самая гармония должна быть началом всего...». И далее: «...человек носит в душе своей весь видимый мир... Все закопы явлений, случаев и проч. заключаются в высокой мысли о законе. Если вы с этим согласитесь, то вы мне допустите, что тогда родилась философия, когда человек раззнакомился с природой.. .» [35].

В своих письмах Веневитинов проверяет те философские идеи и выводы, к которым он пришел в результате самостоятельных размышлений. Его письма к друзьям нередко превращаются в интимный разговор па темы, традиционно совсем не интимные, философские. Философия для него пе только предмет специальных занятий, но и нечто сугубо личное, свое, неотделимое от внутренней жизни. Подобно поэзии, философия — это его постоянное и самое важное человеческое дело.

Помимо писем, суждения философского характера встречаются у Веневитинова и в его критических статьях, и в его литературно-полемических заметках, и в литературных трудах публицистического жанра. Что касается собственно-философских работ, то их совсем немного. Но это совсем не означает их маловажности. В философских статьях «Анаксагор», «О математической философии», «Письма к графине N. N.» излагается единая и цельная концепция мира и человека в мире, и эта концепция (что для нас представляет особый интерес) имеет прямое отношение к поэтической деятельности Веневитинова и к его поэтическому сознанию.

Большое значение для уяснения философской и поэтической концепции Веневитинова в главных ее связях имеет статья «Анаксагор». Остановимся на основных ее выводах, поясняя и дополняя их в необходимых случаях суждениями, взятыми из других статей. Что является предметом философии? Чем преимущественно она должна заниматься? Цель философии, по Веневитинову, в согласии между миром и человеком; ее главный предмет — познание человеком природы и себя самого. Через познание и достигается согласие: чем полнее будет познание, тем скорее может быть достигнута гармония человеческого ума с природою. «Знание в обширном смысле, — пишет Веневитинов, — есть согласие природы с умом» 9.

Однако познапие и самопознание не только основной предмет всякой философии, но и высший смысл человеческого существования. В нем заключено счастье человека. Как возможность счастье заложено в каждом человеке. Но чтобы его ощутить, сделать существующим, нужно провести его через внешнее бытие: «...всякий человек рожден счастливым, но чтоб познать свое счастье, душа его осуждена к борению с противоречиями мира» 10.

0 Д. В. Веневитинов. Письма к графине N. N. — Избранное,

стр. 233. Письмо второе. 10 Д. В. Веневитинов. Избранное, стр. 181,

3 Б. А, Маймив              33

' Самопознание, для Веневитинова, это прежде всего осознание человеком своей духовной, творческой силы. В нем утверждение себя, утверждение в мире своего человечески неповторимого. Самопознание — это единственно возможное и истинное торжество человека.

«Царем природы, — пишет Веневитинов, — может на* 8ваться только тот, кто покорил природу; и следственно, чтоб познать свою силу, человек принужден испытать ее в противоречиях...»11. Существуют не только необходимость, но и потребность для человеческой души «к борению с противоречиями мира». Духовное испытание человека и его утверждение не могут происходить иначе как в постоянной борьбе и преодолении. Это преодоление внешнего и материального приобретает часто трагический характер (вспомним слова из второго сонета Веневитинова: «...питомец твой тобою погибает и, погибающий, тебя благословляет»), но трагизм этот высокий, в его истоках — испытание силы, творчество, в нем всегда сохраняется возможность духовной победы и, значит, счастья.

Для концепции Веневитинова очень существенно, что в полной мере этот процесс постижения счастья через преодоление «противоречий мира» испытывает поэт, художник. В статье «Анаксагор» Платон, ведущий диалог с Анаксагором, приводит пример со скульптором Фидием, который творческим воображением и мыслью представил себе Аполлона: «В душе его совершенное спокойствие, совершенная тишина. Но доволен ли он этим чувством? Если б наслаждение его было полное, для чего бы он взял резец? Если б идеал его был ясен, для чего старался бы он его выразить? Нет, Анаксагор, эта тишина — предвестница бури. Но когда вдохновенный художник, победив все трудности своего искусства, передал мысль свою бесчувственному мрамору, тогда только истинное спокойствие водворяется в душу его: он познал свою силу и наслаждается в мире, ему уже знакомом» 12.

Устами Платона Веневитинов говорит о художнике, но думает при этом «о всяком человеке, о всем человечестве». Однако то, что в идеале существует для человека вообще и что характеризует его как существо духовное,

п Д. В. Веневитинов. Избранное, стр. 181. 12 Там же, стр. 181—182.

особенно свойственно поэту, художнику. И именно потому художник-поэт для Веневитинова есть эмблема, высшее выражение человека. Само понятие поэзии неотделимо у Веневитинова от победы духовного в человеке, от победы человека над материалом. Поэзия там, где, «победив все трудности», «передал мысль свою». Поэзия в главной сути своей есть испытание человеком творческой силы и его торжество над материальным и временным.

Культ поэта-художника, столь заметный в поэзии Вепевитинова, находит у него глубокое философское обоснование. Его философские раздумья, философская концепция в целом приводят к утверждению высокой роли художнической деятельности и самой личности поэта и художника в жизни. Эта концепция прямо отражается и в его стихах. Его стихи почти всегда были развитием и конкретизацией его философских идей. Поэзия Веневитинова — это философия, развитая в образе, это пережитые и прочувствованные открытия ума. В известном смысле Веневитинов был идеальным поэтом-философом. И как поэт, и как философ он был охвачен единой и цельной идеей: он был поэтом мысли, и его любимая мысль была

о поэзии.

* * *

«Поздний период» в творчестве Веневитинова может быть ограїтичеп лишь самым условным образом: четкости и определенности в этих границах нет. Как уже отчасти говорилось, те стихи Веневитинова, которые относят к «поздним» и более «зрелым», тематически и идейно являются продолжепием цикла его ранпих стихов. Исключения пз этого правила весьма немногочисленны. Одно из самых заметных — стихотворение 1826 г. «Новгород», которое можно отнести к редкому у Веневитинова жанру политических стихов.

Политический характер стихотворению придает тема вольности, которая возникает в связи с воспоминанием о прошлом Новгорода:

Ты ль предо мной, о древний град

Свободы, славы и торговли?

Как живо сердцу говорят

Холмы разбросанных обломков! Не смолкли в них твои дела, И слава предков перешла В уста правдивые потомков.

Тема стихотворения, ее смысловое решение и повороты заставляют вспомнить прямых предшественпиков Веневитинова: Рылеева, Бестужева, А. Одоевского, других поэтов-декабристов. Все эти поэты разрабатывали тему исторического прошлого Новгорода как тему вольности по преимуществу. Стихотворение Веневитинова может служить косвенным свидетельством идейной близости его автора и декабристов. Близости пе взглядов и концепций в полном их объеме, но близости в любви к свободе и в страстной тоске по свободе.

Стихотворение «Новгород» было внутренне близким Веневитинову, но оно не находилось в прямой зависимости от его философской концепции жизни. Все другие стихотворения «позднего» периода тесно связаны были с этой концепцией и с разных сторон отражали ее. В лирике Веневитинова последних лет с большой силой звучат постоянные для него мотивы суетности и трагизма жизни и — как противовес этому — тема духовно-высокого и прекрасного: дружбы, любви, искусства, поэзии.

Тема толпы «бездушной и пустой», традиционная и для самого Веневитинова, и для романтической поэзии вообще, раскрывается во втором «Послании к Рожалину», написанном около 1826 г.:

Когда б ты видел этот мир, Где взор и вкус разочарован, Где чувство стынет, ум окован И где тщеславие — кумир; Когда б в пустыне многолюдной Ты не нашел души одной, — Поверь, ты б навсегда, друг мой, Забыл свой ропот безрассудный...

Жизненпой суете, этой «духовной нежизни» противопоставляются в стихотворении истинные человеческие ценности:

О, если бы могли моленья Достигнуть до небес скупых, Не новой чаши наслажденья,

Я б прежних дпей просил у пих. Отдайте мне друзей моих, Отдайте пламень их объятий, Их тихий, но горячий взор, Язык безмолвных рукожатий И вдохновенный разговор. Отдайте сладостные звуки: Они мне счастия поруки...

В «Послании к Рожалину» не просто излюбленные мотивы Веневитинова и излюбленные его антитезы: впем заключена в достаточной мере цельная этическая программа. Стихотворения Веневитинова чем дальше, тем больше становятся программными по своему характеру — программными и дидактическими.

Замечательно, что идеи послания представляются читателю одновременно и знакомыми, и по-своему свежими. Традиционность темы и мысли обновляется и освежается несомненной подлинностью поэтического порыва. В поэзии вообще — не только в этом случае — внешне традиционный ход мысли не всегда осознается как таковой. Он совсем не обязательно является банальностью и общим местом. Известная мудрость в устах поэта может оказаться и новой мудростью. В поэзии, когда она не внешняя, не искусственная, слово и мысль — пе рожденное, а рождающееся. В настоящей поэзии слово и мысль — творимое и потому живое.

К 1826 г. относится и цикл стихов Веневитинова, посвященных Зинаиде Волконской. Одпо из центральных произведений этого цикла — «К моей богине». И по названию, и по теме это как будто любовное стихотворение, но вместе с тем оно близко к произведениям «философского» жанра. В нем мысли о любви и признание в любви не замыкаются в себе, но выходят в сферу общих мыслей о жизни и человеке. Это характерная черта всей поэзии любомудров, которой, как правило, чужды чисто интим- иые жанры.

Своеобразный философский характер стихотворению «К моей богине» придают ведущие в его композиции идеи о счастье. Доступно ли человеку счастье? Обязательно ли оно? Вопросы эти решаются здесь не в высоком, духовном плане, как это делалось в диалоге «Анаксагор», а в бытовом, «житейском» — и потому ответ на вопросы получается иной, чем в диалоге.

Для человека высокого, поэтического склада просто счастье, счастье в банальном смысле этого слова, — невозможно. Такова одна из главных идей стихотворения. При этом вначале она выступает в своем частном, конкретном выражении: она соотносится с личностью лирического героя, и только с нею.

Ты знаешь, мне ль дышать и жить? Ты знаешь, мне ль боготворить Душой, не созданной для счастья...

Эта же идея затем принимает форму, близкую к общему закону:

Что счастье мне? Зачем оно? Не ты ль твердила, что судьбою Оно лишь робким здесь дано, Что счастья с пламенной душою Нельзя в сем мире сочетать...

Образец традиционно любовной лирики у Вепевитинова превращается в род философского раздумья. Структурно и тематически одинаково важными оказываются в нем и индивидуальная судьба, судьба конкретного человека, и судьба человека вообще — судьба человечества. При этом в стихотворении обобщенно-философская мысль оказывается согретой неповторимостью и подлинностью индивидуального переживания. На этом пути открывается возможность (пусть и не реализованная самим Веневитиновым до конца) создания не просто философских стихотворений, но философской лирики в самом точном и глубоком значении этого слова.

К тому же циклу, что и «К моей богине», отпосится стихотворение «Элегия». Это тоже любовное стихотворение, и в нем тоже заключены идеи, которые выводят его за границы только любовной темы:

Волшебница! Как сладко пела ты Про дивную страну очарованья, Про жаркую отчизну красоты! Как я любил твои воспоминанья, Как жадно я внимал словам твоим И как мечтал о крае неизвестном! Ты упилась сим воздухом чудесным, И речь твоя так страстно дышит им!..

Героиня «Элегии» — не просто любимая женщина, но эще и человек, причастный прекрасному и музам. Именно )то вызывает у автора чувство, особенно сильное и высокое. Еще важнее, что это вводит стихотворение в строй общих идей Веневитинова и заставляет воспринимать любовную тему в ее совсем не частном и не в интимном значении. Основные поэтические мотивы стихотворения: любимая, любовь, искусство, прекрасное, Италия — страна прекрасного — все это в поэтическом воображении Веневитинова и не меньше того в системе его идей оказывается неразрывно между собой связанным. Все это — одна и та же сфера духовно-возвышенного в человеческой жизни, того, что приподпимает человека над мелкой суетностью и приобщает к вечному.

Тема Италии, «отчизпы красоты», получает дальнейшее развитие и вполне раскрывается в другом стихотворении того же цикла — «Италия». Стихотворение это дополняет «Элегию», является как бы следующей глагой единого повествования:

Италия, отчизна вдохновенья! Придет мой час, когда удастся мне Любить тебя с восторгом наслажденья, Как я люблю твой образ в светлом сне...

Сгихи об Италии похожи на стихи о возлюблеппой. В известном смысле таковыми они и являются. Все любимое Веневитиновым — и люди, и произведения ис- кусств, и страны — в главном похожи друг на друга своей яркой причастностью миру духовпого, миру красоты.

Одно из лучших стихотворений Веневитинова, относящихся к 1826 г. — «Моя молитва». Это удивительная по чистоте мысли и открытости пьеса. В ней и исповедь, и наказ поэта самому себе, и выражепие самых заповедных его идеалов — идеалов человека высоких нравственных попятий, ригориста:

Души невидимый хранитель, Услышь моление мое! Благослови мою обитель И стражем стань у врат ее, Да через мой порог смиренный Не прешагнет, как тать ночной, Ни обольститель ухищренный,

Ни лень с убитою душой,

Ни зависть с глазом ядовитым,

Ни ложный друг с коварством скрытым

Всегда надежною броней

Пусть будет грудь моя одета,

Да не сразит меня стрелой

Измена мстительного света.

Не отдавай души моей

На жертву суетным желаньям;

Но воспитай спокойно в ней

Огонь возвышенных страстей...

Речь в стихотворении полна внутреннего напряжения, нервной силы и стремительности. В «Моей молитве» тесно слиты между собой и идеи, и слова, благодаря чему стихотворение производит впечатление «крепко скованного», «литого». «Медным», «литым» называл Аполлон Григорьев стих Лермонтова [36]. В статье «Подлинный Веневитинов» Д. Д. Благой писал: «Имя Лермонтова вообще как-то само собой приходит на мысль, как наиболее конгениальное имя, когда хочешь представить себе, во что бы могли развиться те исключительные возможности, которые были заложены в Веневитинова природой, жизнью и историей» [37].

Стихотворение «Моя молитва» по многим признакам можно назвать «лермонтовским» до Лермонтова. Всем своим строем и своей поэтикой оно предвещает лермонтовскую лирику. Если к этому еще прибавить отмеченное Б. М. Эйхенбаумом прямое воздействие этого стихотворения на «Молитву» Лермонтова («Не обвиняй меня, всесильный...») [38], место стихотворения Веневитинова в истории русской поэзии предстанет во всей своей значительности.

Замечательно, что свой литой стих Веневитинов создает на традиционном для него словесном материале. Лексика стихотворения не представляет ничего принципиально нового для Веневитинова. «Жертва суетных же- латшй», «огонь возвышенных страстей», «измепа мсти* тельного света» — все это производит впечатление языка сугубо книжного и даже стертого. Но такое впечатленио производит каждое из выражений, взятое в отдельности. В контексте поэтического целого, в теспой и осмысленной связи идей и понятий те же выражеппя приобретают неожиданную энергию, становятся предельно выразитель- ными и в известном смысле «предметными». Предметными — при всей своей видимой пскопкретиости и литературной «изношенности».

Отчасти это напоминает Тютчева. В статье «Тютчев и Пушкин» Н. В. Королева справедливо писала о тютчевском слове, как о «невещном, лишенном всякой бытовой реалистичности, но абсолютио точном по передачо человеческого ощущения» [39].

Стихотворение «Моя молитва» заканчивается неожиданными на первый взгляд словами:

... Но в душу влей покоя сладость. Посей надежды семена И отжени от сердца радость: Она — неверная жена.

Заключенный в двух последних стихах мотив о «неверной» радости в чуть измененном виде, но более развернуто и аргументировано встречался нам в стихотворении «К моей богине». Там шла речь не о радости, а о счастье, но смысл был тот же. Заключительные мысли «Моей молитвы» делаются вполне ясными и не неожиданными в соотнесенности с идеями другого стихотворения. В коп- тексте другого стихотворенйя, в общем контексте философских и поэтических воззрений Веневитинова мысли эти воспринимаются не как случайные, а как общие и программные.

В «Северных цветах» за 1827 г. было напечатано стихотворение Веневитинова «Три розы», написанное, видимо, в 1826 г. Эта лирическая пьеса, как почти всегда у Веневитинова, носит композиционно стройный и строгий характер. В соответствии с названием, она делится на три части, каждая из которых заключается словами, варьирующими одну и ту же тему: «свежее роза расцве- тет» — «но с каждым днем цветет опять» — «не расцветет опять она». Мы помним: подобное было и в ранних стихах Веневитинова. Теперь, на более высоком уровне мастерства, это повторяется и в стихах зрелых. И не только в стихотворении «Три розы».

В стихотворении 1826 г. «К Пушкину», например, нет формального деления на части, но по существу, по характеру развития темы, в нем та же трехчастность, что и в пьесе «Три розы». Эти части соответствуют трем основным вехам движения поэтической мысли: Байрон, Шенье, Гете.

И в стихотворении «Три розы», и в послании «К Пушкину» именно па последней части трехчастной композиции делается главное смысловое ударение. Кажется, только здесь находит свое настоящее решепие мысль поэта. И дело тут не только в том, что третья часть в стихотворениях такой конструкции, естественно, завершающая часть. Еще важнее то обстоятельство, что, в отличие от первых двух частей, словно бы задапных, последняя часть у Веневитинова представляет «искомое». Первые две части через сопоставление только вводят главную тему; в третьей, последней, совершается поэтическое открытие в теме.

Трехчастные композиции в творчестве Веневитинова пе остаются раз и навсегда неизменными: они совершенствуются, становятся более динамичными, внутренне сюжетными. Постоянство форм не отменяет у Вепевитинова их (тоже постоянного) движения и обновления. Это же относится не только к композиционным формам, но и к темам веневитиновской поэзии.

Веневитинов был поэтом ограниченного круга тем, 110 из этого вовсе не следует, что он был поэтом, который повторял себя. И в этом отношении он был похож отчасти на Тютчева. JI. В. Пумпяпский называл метод Тютчева «интенсивным в точном, не разговорном смысле этого слова» и отсюда выводил «беспримерное сгущение тематики» в его поэзии [40]. Метод Веневитинова с пеменыним основанием можно назвать «интенсивным», и у него тоже «заметное сгущение тематики». То, что отметил JI. В. Пум- пянский в стихах Тютчева, в истории русской поэзии было отнюдь не «беспримерным».

В стихотвореиии Веневитинова «К любителю музыки» не новая для него тема «художник и толпа» обретает новый поворот: противопоставление «художника» и «непосвященного» трактуется здесь как общая антиномия, не зависимая от рода деятельности человека. Люди духовные, с поэтическим инстинктом противопоставляются в стихотворении тем, кто по суетности своей не способны ни видеть, ни слышать, ни любить:

Когда б ты знал, что эти звуки, Когда бы тайный их язык Ты чувством пламенным проник, — Поверь, уста твои и руки Сковались бы, как в час святой, Благоговейной тишиной. Тогда душа твоя, немея, Вполне бы радость поняла, Тогда б она живей, вольнее Родную душу обняла.

Тогда б ты не желал блеснуть Личиной страсти принужденной, Но ты б в углу, уединенный, Таил все любящую грудь. Тебе бы люди были братья, Ты б тайно слезы проливал И к ним горячие объятья, Как друг вселенной, простирал.

Противопоставление, лежащее в основе стихотворения, и глубже, и человечнее, нежели ходовые романтические антитезы того же типа. «Нехудожпику» Веневитипов противопоставляет как высокий идеал того, кто способен испытывать любовь к человеку и человечеству. Подлинное искусство, по Веневитинову, и есть ближайший путь к такой любви.

По форме стихотворение «К любителю музыки» представляет собой скрытый диалог. В нем один голос, но два собеседника. Второй собеседник молчит, но при этом находится как бы в поле зрения, учитывается как присутствующий. Стихотворение носит одновременно монологический и диалогический характер, и оно заметно ди- дактично. Такие формы часто встречаются и у других поэтов-любомудров. Они встречаются часто и в лирике Тютчева.

Еще более дидактическим выглядит стихотворение Веневитинова «Три участи». О нем можно сказать, что оно и «тютчевское» еще более. Тютчева напоминают и учительские интонации стиха, и особенно полновесное звучание слова, живое движение поэтической речи, ее афористическая краткость и сила:

... Счастливец, кто века судьбой управляет, В душе неразгаданной думы тая. Он сеет для жатвы, но жатв не сбирает: Народов признанье ему не хвала, Народов проклятья ему не упреки. Векам завещает он замысл глубокий; По смерти бессмертного зреют дела.

Здесь все накрепко связано: идеи, образы, слова, даже звуки. В тесном сплетении оказывается и словесный, и звуковой ряд стиха: по смерти бессмертного зреют дела...

В стихотворениях Веневитинова 1826—1827 гг. заметно особенно глубокое проникновение философских идей в поэзию. Суждения обобщенно-теоретического характера находят конкретное воплощение в лирических раздумьях. Так, именно к последним годам поэтической деятельности Веневитинова относится целый цикл стихов, в котором в развернутом виде дается веневитинов- ская, в значительной мере трагическая концепция жизни.

Одно из стихотворений этого цикла, написанное в 1826 г. и напечатанное в «Московском вестнике» за 1827 г., так и называется «Жизнь». Стихотворение представляет собой свободные вариации на слова Шекспира: «Life is tidious as tale twintold to the drowsy cas of a slea- рег» («жизнь скучна, как сказка, дважды рассказанная засыпающему»). Но поэтическая формула Шекспира — это то, от чего Веневитинов только оттолкнулся. Словами Шекспира была дана поэтическая тема, давно уже близкая Веневитинову. Решает он ее и в соответствии с Шекспиром, и еще более — со своим собственным мировоззрением. Вечный трагизм и «обман» жизни — этот основной мотив стихотворения — является одной из постоянных, сквозных его философских и поэтических идей.

Идеи в поэзии Вепевитинова, как правило, предшествуют творческому акту и стимулируют его. У Веневитинова сначала пафос мысли, а потом уже чувства. В письме к сестре он сделал однажды интересное признание: «...до сих пор я не написал ни одного стиха; но я делаю больше, ибо у меня возникла тысяча мыслей, которых у меня никогда не было и которые я могу облечь в стихотворную форму, когда буду иметь больше времени для их обработки» [41].

Творческий процесс, самый ход его у Веневитинова сродни другим поэтам-любомудрам: сначала мысль, она лежит в истоках поэтического создания, задача поэта состоит в том, чтобы «облечь» эту мысль «в стихотворную форму». Для Веневитинова поэзия была прежде всего усилием ума и страстью ума.

Стихотворение «Жизнь» — это и философия, и поэзия. Философская идея в нем становится поэтической между прочим и потому, что она психологически точно раскрывается через ряд наблюдений-деталей: «...кой-что страшит издалека, но в этом страхе наслажденье»; «...мы привыкаем к чудесам — потом на все глядим лениво»; «...скучна, как пересказанная сказка усталому пред часом сна». Эти психологически верные детали относятся пе к частному, а к общему. Героем стихотворения является пе «я», а «мы», не конкретный человек и неповторимая его судьба, а человечество и судьба человеческая.

Основная мысль стихотворения «Жизнь» получает развитие в другой лирико-философской пьесе того же цикла — «Жертвоприношение». Пьеса эта тоже об «обмане жизни», но в ней предлагается положительное решение в духе общих идей Веневитинова. Обман жизни преодолевается приобщением человека к миру духовно-прекрасного и вечного — к миру поэзии:

Твоей пленительной изменой Ты можешь в сердце поселить Минутный огнь, раздор мгновенный, Ланиты бледностью облить И осенить печалью младость, Отнять покой, беспечность, радость, Но не отымешь ты, поверь,

Любви, надежды, вдохновений! Нет! их спасет мой добрый гений, И не мои они теперь. Я посвящаю их отныне Навек поэзии святой...

Проблема соотношения поэзии и жизни находит несколько иную трактовку в стихотворении «Я чувствую, во мне горит...». Как и однотемные пьесы «Жизнь» и «Жертвоприношение», стихотворение это является кон- цепционпым по своим идеям. Его концепция близка тем мыслям о художнике и художественном творчестве, которые излагает Веневитинов в статье «Анаксагор». Путь художника, путь поэта — это непрерывное, очень неровное в своем течении и сложное взаимодействие начала духовного, внутреннего, творческого — и начала идущего от внешней жизни. Это не только приобщение к жизни и постепенное познание мира за пределами своего «я», но и — через познание, через творчество — духовное торжество человека-поэта и высокое примирение в этом торжестве:

... Открой глаза на всю природу, — Мне тайный голос отвечал, — Но дай им выбор п свободу, Твой час еще не наступал: Теперь гонись за жизнью дивной И каждый миг в ней воскрешай, На каждый звук ее призывный — Отзывной песнью отвечай! Когда ж минуты удивленья, Как сон туманный, пролетят И тайны вечного творенья Ясней прочтет спокойный взгляд, — ('мирится гордое желанье Весь мир обнять в единый миг, И звуки тихих струн твоих і              Сольются в стройные созданья...

Поэтический путь Веневитинова был не только очень цельным, но и в известном смысле очень законченным. Он завершил тем же, чем начинал: гимпом поэту. «Стройность» — качество пе только его стихотворений, взятых каждое в отдельности, но и общей их «биографии». «Поэт и поэзия», постоянная и главная тема всего творчества

Веневитинова, с особенпой силой прозвучала в заключение его литературной деятельности.

Об этих последних стихах Веневитинова Н. Котля- ревский писал: «Гимп поэту — вот сущность его самых сильных стихотворений — тех, которые в тогдашней лирике не имели себе равных...» [42].

По существу, теме поэта были посвящены и такие стихотворения, как «Жертвоприношение» и «Я чувствую, во мне горит...». И в них тоже слышался «гимн поэту»» Но наиболее полное и идеальное выражение нашла эта тема в стихотворении «Поэт», напечатанном в 5-м номере «Московского вестника» за 1827 г.:

Тебе знаком ли сын богов, Любимец муз и вдохновенья? Узнал ли б меж земных сынов Ты речь его, его движенья? Не вспыльчив он, и строгий ум Не блещет в шумпом разговоре, Но ясный луч высоких дум Невольно светит в ясном взоре...

В идеальном взгляде на поэта главное отличие венс::п- тиновского стихотворения от однотемпых стихов не только Пушкина (например, его стихотворения «Пока не требует поэта...»), по и близкого Веневитинову в других отношениях Хомякова [43]. У Веневитинова на первом плане не живая личность поэта, а мысль и мечта о поэте. Мир г.оэта в его стихотворении рисуется вне конкретного, с опущенными бытовыми деталями. Деталь пе вовсе отсутствует, но она характера психологического и соотно* сится не с реальным, а идеальным поэтом.

Ближе всего решение темы поэта в этом стихотворении к некоторым программным декларациям Кюхельбекера. В «Отрывках из путешествия по полуденной Франции» Кюхельбекер писал: «Поэт — принимаю это слово в самом высоком зпачении — всегда говорит то, что чувствует: искрепность первое условие вдохновения. И так в то мгновение, когда оп учит времена и народы и разгадывает тайны Провидеиия, он точно есть нолубог без слабостей, без пороков, без всего земного...» 21.

В том же ключе, что и «Поэт», написано стихотворение «Люби питомца вдохновенья...»:

Люби питомца вдохновенья И гордый ум пред ним склоняй; Но в чистой жажде наслажденья Не каждой арфе слух вверяй. Не много истинных пророков, С печатью власти на челе, С дарами выспренних уроков, С глаголом неба на земле.

Здесь тоже есть мечта о поэте «в самом высоком значении слова»; здесь тоже видно идеальное решение темы.

Идеальность в трактовке темы и героя как в этом стихотворении, так и в стихотворении «Поэт» и в других однотемных произведениях Веневитинова совсем не означает полной отрешенности от жизни. Идеальность и идеализация (разумеется, не в плоском понимании этих слов) не всегда есть пренебрежение действительностью или плохое знание ее. Они бывают и от особого духовного ригоризма, от бескомпромиссности нравственных понятий и требований. У Веневитинова было именно так. Безусловен ромаптизм многих его представлейий, идеальны и идеалистичны иные его понятия о жизни. Но если в его произведениях и не было всей доподлинной правды о реальном мире, то была в них всегда правда человеческого чувства, правда мечты одного из тех, кто относился к лучшим сынам этого мира. Во всяком случае, правдой и реальностью веневитиновской поэзии было то, что Веневитинов и в жизни своей, и в творчестве был всегда воодушевлен высокой мыслью о Поэте и Человеке.

Незадолго до смерти Веневитинов пишет стихотворение «Утешение». Его можно объединить со стихотворениями «Поэт», «Люби питомца вдохновенья. ..» и с одновременно написанным «Завещанием» («Вот час последнего страданья...»). В «Завещании» главная мысль — о смерти: умирает человек, который любит и которому поэтому особенно тяжело умирать. Все стихотворение

" «Мнемозина», ч. 4-я. М., 1825, стр. G8.

пронизано настроением глубокой печали, в нем явственно слышится «тайный ропот исступленья». В стихотворении «Утешение» есть также мысль о смерти и тема смерти. Но здесь герой не просто человек, а художпик, поэт — и потому, что он поэт, он не вовсе умирает: пе умирают, остаются жить и после смерти человека его творения, его поэзия. Поэзия для Вепевитинова и в трагическом акте смерти оказывается единственным и высоким средством преодоления:

Немногие небесный дар

В удел счастливый получают,

И редко, редко сердца жар

Уста послушно выражают.

Но если в душу вложена

Хоть искра страсти благородной, —

Поверь, не даром в ней она;

Не теплится она бесплодно...

Не с тем судьба ее зажгла,

Чтоб смерти хладная зола

Ее навеки потушила:

Нет! — что в душевной глубине,

Того не унесет могила:

Оно останется во мне.

В статье «О лирической поэзии» Владимир Соловьев заметил, что «не одна только трагедия служит к очищению души: быть может, еще более прямое и сильное дей-

99

ствие в этом направлении производит чистая лирика» .

Стихотворение «Утешение» все как истинная трагедия, и, как трагедия, оно несет в себе очищение. В нем не только и не столько ощущение гибели, сколько духовная победа. Недаром уже в самом начале звучат мажорные, победные ноты:

Блажен, кому судьба вложила В уста высокий дар речей, Кому она сердца людей Волшебной силой покорила..,

Последнее стихотворение Веневитинова на тему поэта, «Поэт а друг», появилось на страницах журнала «Москов-

12 В. Соловьев. О лирической поэзии. — Собр. соч., т. VI. СПб., [1901], стр. 219.

ский вестник» уже после его смерти и было воспринято как его прямое поэтическое завещание. Это было прощальным словом поэта, не только очень правдивым и тро гательным, но и едва ли не самым значительным:

Напев задумчивой печали Еще напомнит обо мне, И смелый стих не раз встревожит Ум пылкий юноши во сне, И старец со слезой, быть может, Труды нелживые прочтет — Он в них души печать найдет И молвит слово состраданья: «Как я люблю его созданья! Он дышит жаром красоты, В нем ум и сердце согласились И мысли полные носились На легких крылиях мечты. Как знал он жизнь, как мало жил!».

Здесь и чувство в крайней степени напряжения, и глубоко прочувствованная мысль. По стихотворению «Поэт и друг» хорошо видны и особенная направленность мысли Веневитинова, и своеобразие его поэтики, и особенности поэтики той литературной школы, к которой он принадлежал [44].

При всей своей цельности, поэзия Веневитинова, его поэтические устремления и поэтическая система не получили и не могли получить полного развития. Все у него было в будущем, это будущее многое обещало, но ему не суждено было наступить. Н. Г. Чернышевский писал: «Проживи Веневитинов хотя десятью годами более — он на целые десятки лет двинул бы вперед нашу литературу» [45].

Веневитинов отдельными своими стихами перекликался с Пушкиным, его влияние сказалось на некоторых опытах молодого Лермонтова, тесной и глубокой была историческая связь его поэзии с поэздей Тютчева. Мало известен, но показателен факт воздействия Веневитинова на И. Бунина[46].

Однако, говоря строго, у Веневитинова не было прямых учеников в поэзии, и он не создал сколько-нибудь устойчивой традиции. За краткостью отведенного ему судьбой жизненного срока он и не мог этого сделать.

В последние годы, даже дни своей жизни он писал брату о замысле большого произведения, которому он придавал решающее значение[47]. Видимо, не в лирике, а в иных жанрах, скорее всего эпических, мечтал он вполне воплотить свой идеал философской поэзии. В этом перед ним был пример любимого им Гете. В конце 20-х и в начале 30-х годов XIX в. Пушкин не столько в лирике, сколько в «маленьких трагедиях» и, особенно, в «Медном всаднике» создаст сильную и плодотворную традицию русской философской поэзии. Не о таком ли пути думал и Веневитинов?

Как бы то ни было, говорить применительно к Веневитинову о прямой неудаче в создании поэзии на философской основе было бы в высшей степени несправедливо. Если далеко не все из задуманного удалось Веневитинову осуществить, то из этого вовсе не следует, что сделано им мало. Напротив! Он был одним из зачипателей большого поэтического дела — и уже в этом качестве он занимает по праву видное место в истории русской поэзии. Он намечал и прокладывал в ней важные пути, он искал и быстро продвигался в том направлении, где другими после него (а среди этих других в первом ряду стоит имя Тютчева) были открыты большие поэтические ценности.