Экологические императивы и христианские ценности: российский контекст
Белоусов П.А. Владимирский государственный университет имени Александра Григорьевича и Николая Григорьевича Столетовых, г. Владимир E-mail: pavel.belousov.00@mail.ru Формирование экоцентрической парадигмы, определяющей стратегию коэволюции биосферы и социума, обусловлено объективной необходимостью этической универсализации и моральной консолидации человечества ради выживания и устойчивого развития, возможных при условии радикальных изменений в ценностных основаниях жизнедеятельности современного техногенного общества организованного на принципах рынка, конкуренции, прибыли, денег, потребительства. Угроза экологической катастрофы заставляет по-новому подойти к культурным универсалиям, составляющим социокод западной цивилизации, частью которой является Россия, недавно вернувшаяся в рыночно-буржуазный контекст с его доминантой социального техницизма и рассудочного рационализма как главных проявлений секуляризованной формы устройства новоевропейского общества, имеющего христианские корни. Христианская моральная традиция (особенно православная) осуждает меркантильный эгоизм, оправдывающий стяжательство, накопительство материального богатства, тщеславие, гедонизм и т.д. Подлинная религиозная вера связана с аскезой - сознательным, добровольным соблюдением принципа воздержания в отношении к жизненным благам и, в целом, к внешнему (телесному) существованию «ветхого» человека как конечного, поврежденного первородным грехом существа, для которого преобразование природы в напряженном труде есть путь возвращения к Творцу. Историческое христианство выработало разные типы личного аскетизма - от жесткого монашеского самоограничения плотского начала в молитвенном и трудническом подвиге до мягкого регулирования питания, отказа от некоторых развлечений - для большинства верующих. В постхристианскую эпоху добродетель воздержания приняла обрядовый символический смысл, она почти не проникает в структуру мотивов экономической деятельности, не одухотворяет ее цели и средства. Существующее сегодня общество самовозрастающего производства и массированного потребления не поощряет ценностные интенции сдержанно-скромного, достойного духовной человеческой природы отношения к удовлетворению материальных потребностей, диктуемого религиозной моралью. В начале 21 века «золотой миллиард», принадлежащий конфессионально к христианству, перешел в фазу сверхпотребляющего общества, что свидетельствует об утрате самой материально благополучной частью человечества религиозно-этических оснований повседневной жизненной практики. В постсоветской России наблюдается парадоксальная мировоззренческая ситуация: одновременно происходит активная прагматизация экономического сознания и «ренессансный» процесс «вторичной» христианизации морального сознания. При этом религиозный мистицизм усваивается многими россиянами только на уровне бытовой практики связанной с совершением таинств, с верой в чудесные благодатные события в личной и коллективной жизни, с тягой к зрелищной стороне церковной обрядности и т.д.. В смысло-конституирующей сфере, которой является производительный труд, утилитарные цели становятся самоцелями, вытесняя трансцендентную (метабиологическую) мотивацию в содержании приватной жизни. Капитализм по своей накопительской природе не может руководствоваться религиозным принципом воздержания, мешающим рыночной экономике относиться к природе как универсальной полезности и всеобщему предмету труда, необходимому для умножения и диверсификации материальных потребностей. Достигнутый уровень удовлетворения жизненных потребностей в постиндустриальную эпоху не приводит к возвышению потребностей, но стимулирует мотивацию к гиперудовлетворению первичных потребностей людей. Экономоцентрическая парадигма, определяющая иерархию ценностных ориентаций массового человека, формирует индивидов с усредненными эмоциональными переживаниями, с неглубокой внутренней жизнью, с поверхностными религиозными чувствами, а без напряженной религиозной веры не происходит одухотворения человеческих отношений к внешней природе, не возникает потребность к самоограничению.