IX.
...кто не молит и не просит,
Кому страданье не дано,
Кто жизни злобно не поносит,
А молча, сознавая, носит
Твое могучее зерно,
Кто дышит с равным напряженьем, —
Того, безмолвна, посети,
Повея полным примиреньем,
Ему предстань за сновиденьем
И тихо вежды опусти,
говорил поэт еще в первой половине своей поэтической деятельности. Весенние грезы, весенние ощущения навевали ему на душу какие-то светлые и фантастические предчувствия смерти. lt;...gt;
Мысль о ясной смерти, увенчивающей ясную артистическую жизнь не изменяла ему от молодости до поздней старости. Мечтая о будущем и рисуя себе в этих мечтах идиллические картины сельской жизни, поэт говорил:
Там, наконец, я все, чего душа алкала, Ждала, надеялась, на склоне лет найду
И с лона тихого земного идеала На лоно вечности с улыбкой перейду.
В своем изумительном стихотворении «Никогда» он с неслыханной поэтической смелостью взял на себя эстетическое оправдание смерти. lt;...gt; Умереть, исчезнуть - это даже эстетически необходимое свойство явления, индивидуума. Какой смысл в моей жизни, если нет человечества?
Куда идти, где некого обнять?
Это поразительное стихотворение по философской глубине замысла и неотразимо убедительному реализму выполнения принадлежит к числу величайших лирических произведений вообще.
Достойно восполняющим его освещением того же вопроса с другой стороны является пьеса «Смерти».Я в жизни обмирал и чувство это знаю, Где мукам всем конец и сладок томный хмель: Вот почему я вас без страха ожидаю, Ночь безрассветная и вечная постель. Пусть головы моей рука твоя коснется И ты сотрешь меня со списка бытия; Но пред моим судом, покуда сердце бьется, Мы силы равные, и торжествую - я. Еще ты каждый миг моей покорна воле, Ты - тень у ног моих, безличный призрак ты, Покуда я дышу, - ты - мысль моя, - не боле, - Игрушка шаткая тоскующей мечты.
Это торжество над смертью потрясает нас именно своей неподдельной искренностью. Индивидуальное существование, до изнеможения неудержимо проявляющаяся сила воли «к жизни»,
Как луч, просящийся во тьму,
совмещает в себе у поэта обе стороны, и жажду жизни, и уменье умереть. «Тебя не знаю я», говорит он ничтожеству (неточное слово, которое должно бы было соответствовать по мысли поэта французскому le neant),
Тебя не знаю я: болезненные крики На рубеже твоем рождала грудь моя И были для меня мучительны и дики Условья первые земного бытия. lt;...gt;
Хочу тебя забыть над тяжкою работой, Но миг — и ты в глазах с бездонностью своей Что ж ты? Зачем? Молчат и чувства и познанье... Чей глаз хоть заглянул на роковое дно? Ты — это ведь я сам: ты только отрицанье Всего, что чувствовать, что мне узнать дано. lt;...gt;
Философский дух стоически встречает смерть; он и есть тот верховный судья, пред которым смерть лишь «игрушка шаткая тоскующей мечты»; но этот разумный дух живет в преходящем теле, и его земная оболочка встречает смерть каким-то невольным скорбным ужасом. Поэтому понятен и доступен этот ужас, это «смятенье великое», но он допускает его лишь как мгновенный переход: смерть — мечта, пока я жив; смерть — «бессмертный храм Бога», начальная граница моего участия во всемирном бессмертии с того момента, как я умер.
В.Ф. Саводник