Токсикоманическая эволюция

Имеется в виду поэтапное формирование клинической кар-тины хронического алкоголизма и/или неалкогольных токси-команий, включая так называемые «списочные» наркомании. В этих случаях хронический алкоголизм и/ипи неалкогольные токсикомании развиваются в результате попыток самоисцеления после жестокой психотравмы, что ни в коей мере не отрицает существования доказанных биохимических механизмов развития хронического алкоголизма и неалкогольных токсикоманий.

Для клинической картины хронического алкоголизма и неалкогольных токсикоманий в России последних 10 лет характерны два кардинальных факта:

— рост распространенности и утяжеление клиники хронического алкоголизма, раннее развитие клинической картины компульсивного влечения, металкогольных психозов с исходом в слабоумие и смерть;

—растущее распространение неалкогольных токсикоманий среди молодого населения страны, сопровождающееся фактическим включением неалкогольного наркотизма в молодежную субкультуру.

Три феномена последнего факта заслуживают отдельного рассмотрения.

Неалкогольный наркотизм как социально негативное явление.

В качестве идеологической конструкции идеализированный и наивный образ наркотизма создается за счет системы фольклора, мифов и эпоса, пропагандирующих допустимость и, более того, желательность включения психопатологических явлений в реальную жизнь. Считается, что в обычных условиях первоначальным мотивом наркотизации выступает стремление испытать эйфорию. Можно отметить, что такое стремление может подразумевать поиск существенно различных оттенков переживаний.

Как структура реальной жизнедеятельности наркотизм резко отличается от идеализированного образа. Согласно этому образу, психические нарушения должны быть кратко-временными, обратимыми и положительно окрашенными (а также не только не должны вести к нарушениям социальной адаптации, но и, напротив, призваны снимать невыносимые переживания Эго-стресса). На практике, однако, нар-котизирующийся сразу же сталкивается с опасностью инток-сикационных и постинтоксикационных расстройств, перспективой ВИЧ-инфекции, инъекционных гепатитов, а также с угрозой социальных санкций. В результате возни-кает конфликт между идеализированным образом и реаль-ностью наркотизма (собственно социальный конфликт). Про-цесс объективно закономерного развития этого конфликта может быть условно разделен на этапы:

этап преднаркотизма. Наблюдаются явления устойчивого интересак наркотической субкультуре, установление постоянных контактов с наркотизирующимися, появление ценностного отношения к веществам наркотического действия;

этап бесконфликтного наркотизма. Сюда могут быть включены явления единичных (в том числе единственной) наркотизаций в случайно сложившейся ситуации, а также эпизодическая наркотизация в связи с другими развлечениями;

этап конфликта между идеализированным образом и реальностью наркотизма. К нему относятся явления спорадической наркотизации с серийным или эпизодическим эксессивным употреблением наркотиков на фоне сверх- ценного отношения к их действию.

Развитие конфликта влечет за собой патохарактерологическую динамику с формированием (или заострением) черт эгоцентризма, аффективной ригидности, эмоциональной холодности и парадоксальности.

Все названные особенности наркотизма сказываются на качестве наркотической субкультуры. В целом она носит апологетический характер и построена на «наркоманическом мифе», включающем четыре тезиса.

Распространенность наркотизма в мире становится все большей, есть целые регионы, где наркотизация входит как часть в национальную культуру и не считается вредной и опасной, скоро наркотизм станет повсеместным явлением.

В этом тезисе реальные факты истории и географии че-ловеческой культуры и развития общества подменяются ти-пичным для мифотворчества искажением пропорций: инфор-мация о позиции международных организаций (прежде всего ВОЗ) отвергается как «тенденциозная».

Так как ничто не может сравниться по силе, остроте и тонкости с переживаниями наркотического опьянения. Если в данном конкретном случае эффект не достигнут, значит, что-то было сделано «не так»... Есть те, кто испытал «неземное блаженство».

В поддержку этого тезиса привлекается специфический наркоманический эпос, особый жаргон. Информация о банальной примитивности переживаний опьянения отвергается путем обращения к следующему тезису.

Понять переживания человека в наркотическом опьянении и побуждения к наркотизации может тот и только тот, кто сам их испытал. Без наркотизации и опыта этих переживаний посторонний наблюдатель все- равно не поймет и не поверит.

Информация о возможности взаимопонимания именно в силу мифологической сущности концепции «неземного блаженства наркотизирующегося», т. е, на почве реальности, отвергается на том основании, что...

Каждый человек по-своему приходит к наркотизму, невозможно установить здесь научные закономерности, каждый наркотизирующийся в конечном счете «сам по себе», причем каждый—лучше всех других «адептов новой веры».

Любые объективные сведения отвергаются здесь на том основании, что «на самом деле все не так, поскольку...» (см.

Манипулирование тезисами наркоманического мифа дает возможность формировать непроницаемый извне порочный круг псевдоинтеллектуального обоснования наркотизма как стиля жизни.

Примитивный характер наркотической субкультуры сближает ее с субкультурой мест лишения свободы и подчеркивает психопатологическую направленность ее структурных элементов. Так, назначение музыки —продлевать состояние наркотического опьянения («тащить»), поэзия содержит инструктивные материалы, тексты песен характеризуются примитивным символизмом, типично увлечение «воровской лирикой», для изобразительного искусства характерны символизм, сюрреализм, «черный юмор». В области моды отмечается подчеркнутый авангардизм, тенденция к выраженным изменениям внешнего облика.

Особенно близость наркотической и алкогольно-криминальной субкультур заметна при изучении жаргона наркотизма. Общим является, например, использование кличек («кликух»). В то же время клички адептов наркотизма свидетельствуют, как правило, о более высоком уровне социальных притязаний — Поль, Вантала, Сед, Офелия. Специфически характерным для наркотического жаргона является обилие метафорической речи и неологизмов, вводимых для обозначения психопатологических явлений, например:

«измена катит»—понятие, означающее острое развитие бреда интерметаморфоза на этапе ранней абстиненции («выгонки» наркотика),

«шизовые гонки» — симуляция шизофреноподобных расстройств с целью обмана работников ОВД, реже — медицинских работников.

Таким образом, неалкогольный наркотизм отражает на-личие как внутреннего, так и внешнего конфликта, его кли-ника строится из сочетания конфликтных реакций и явлений патологического развития личности.

Клиническая динамика токсикоманического процесса. Как уже отмечалось, первоначальным мотивом наркотизации в обычных условиях выступает стремление испытать эйфорию.

С течением времени, по мере формирования клинической картины токсикоманической болезни, мотив поиска эйфории закономерно замещается мотивом поиска покоя (седации).

Наконец, при дальнейшем неблагоприятном течении ток- сикоманического процесса наблюдается смена мотива поиска покоя мотивом поиска забвения (рауш-наркоза). С точки зрения психопатологии это говорит о процессе деперсонализации. В частности, само злоупотребление приобретает черты автоматизма, ритуальных действий. При этом расстройства аффективной сферы выражаются резкими колебаниями аффекта в диапазоне от адинамической депрессии до гебоид- ного веселья или же от дисфории до мориоподобного (злобно-веселого) возбуждения.

В рамках психопатологических последствий ЧС мотивации злоупотребления сразу же располагается между поиском покоя и поиском забвения: возможно, с этим связан злокачественный характер хронического алкоголизма и неалкогольных токсикоманий у участников ЧС.

Представляется, что именно названная динамика отражает связанный с характером реактивности организма процессуальный путь токсикоманической эволюции личности.

Указанной динамике мотива наркотизации соответствует последовательность злоупотребления: эйфоризирующие вещества — седативные средства — нейротропные яды и иные токсические препараты.

На этане перехода от поиска наслаждения к поиску покоя у части больных отмечается тенденция к употреблению веществ все более мощного наркотического действия («взвинчивание» эйфоризирующего эффекта), которая тем не менее с течением времени отступает и сменяется поиском покоя. Присоединение же седативных средств и постепенное их преобладание ведет к развитию токсико-органических расстройств, значительно ускоряющих негативную динамику заболевания и скрывающих под «органическим фоном» собственно нар- копатологические изменения личности больного.

Психопатологические синдромы в клинике токси-команического процесса.

частично представлены в неопубликованной работе, подготовленной совместно с Е. И. Цымбалом, посвященной клинической оценке бредовых расстройств, наблюдаемых по мере течения токсикоманического процесса. Самостоятельную группу составляют кратковременные бредоподобные переживания, возникающие на фоне острого аффекта, соответственно экстаза, экзальтации, блаженства на высоте очередного наркотического опьянения и панического ужаса, острого «животного» страха на выходе из наркотического опьянения, в период ранней абстиненции (так называемый «отход», «вы-гонка»).

На фоне острого позитивного аффекта обнаруживаются идеи могущества, необычайных способностей, как правило, телепатических, телекинетических, к перевоплощению. Переживания носят чувственный характер, разворачиваются обычно на фоне экстатической заторможенности, отличаются банальностью фабулы и апологетизмом последующей трактовки. На высоте наркотизации нередко встречаются психосенсорные расстройства: например, один из больных «видел, как под тяжестью его взгляда изгибался телефонный шнур, прогибались спинки стульев».

Переживания «животного» страха «охватывают как вспышка, пространство сжимается, деформируется, сдвигается, как стенки шкатулки, сердце замирает». На этом фоне появляются идеи преследования, ущерба, враждебности, смертельной угрозы извне. Переживания носят конкретный, чувственный характер, разворачиваются либо на фоне ско-ванности, обездвиженности, либо сопровождаются активны-ми действиями, например, внезапными пересадками из транспорта в транспорт, «чтобы сбить с толку преследовате-лей». На высоте аффекта отмечается появление идей интер-метаморфоза, иногда даже овладения и воздействия (т. е. явления ментального автоматизма).

Бредовые идеи на обоих полюсах характеризуются рядом общих качеств — они несистематизированы, отрывочны, чувственно-конкретны, существуют короткий срок и вплетены в ткань очередной наркотизации: по структуре они близки к синдромам острой парафрении и тревожно-боязливого возбуждения.

Циклическое чередование описанных состояний с неуклонным снижением полноты позитивных и утяжелением негативных аффективно-бредовых переживаний (по типу «циклоидного психоза страха-счастья» К. Леонгарда, описанного в «Клинической психиатрии» под редакцией Г. Груле, Р. Юнга, В. Майер-Гросса, М. Мюллера, 1967) могут приводить больного к стационированию (нередко при непосредственном участии и по настоянию партнеров по наркотизации, согласно квалификации которых «измена катит»). При этом, по мере литического снижения остроты расстройств, пароксизмальный аффект панического ужаса сменяется ус-тойчивым тревожным фоном. Больные поступают в стаци-онар в состоянии, для которого характерны насторожен-ность, «мимозоподобная» ранимость и замкнутость, остаточ-ные идеи интерметаморфоза, отношения, виновности, преследования.

Заметны поглощенность больного болезненными переживаниями, их подострый, устойчивый образ, отсутствие критики к ним. Эти расстройства на фоне терапии закономерно сменяются симптоматикой астенической депрессии по мере смягчения явлений абстиненции. Представляется возможным оценить данное состояние как близкое к синдрому острой паранойи.

По мере минования абстинентных явлений, выравнивания эмоционального фона у части больных на первый план выступают расстройства личности и поведения, близкие к о- писанной в литературе паранойяльной установке. В поведе-нии больных превалируют черты либо скрытой враждебно-сти, настороженности, замкнутости, готовности к «немед-ленному отпору», либо высокомерия, недоверчивого отчуждения, мимозоподобной ранимости, либо, напротив, сверхценного отношения к лечению, настойчивой требова-тельности, парадоксальной заботы о здоровье. Данные явле-ния можно оценивать уже как сформированный психопато-подобный синдром с гиперстеничностью, склонностью к па-раноическим реакциям.

Другим вариантом психопатоподобного синдрома предстает преобладание явлений метафизической интоксикации. В этих случаях наркоманиче ский миф составляет основу системы инакомыслия, отражая патологическую активность механизма рационализации внутренне конфликтного обсес- сивного влечения к наркотику. Прозелитизм в значении «страстной приверженно сти» выделяет этих больных среди других: больные — «адепты новой веры», некритически за-вороженные мифической возможностью «неземного блажен-ства». Углубление психических расстройств от привержен-ности наркоманическому мифу к прозелитизму и, далее, к формированию всеобъемлющей системы инакомыслия в рамках наркоманиче ского стиля жизни — таков путь фор-мирования синдрома метафизической интоксикации. Струк-турной его особенностью у токсикоманов следует считать отсутствие спонтанности в апологии наркотизма: наркомани- чсский миф расцветает в речевой продукции больных в двух случаях — при вербовке колеблющихся и при самозащите в ситуации прямолинейной критики наркоманического стиля жизни.

Наконец, своеобразным антиподом описанному выступает психопатоподобный синдром с преобладанием гебоидно- сти. Среди госпитализируемых больных обнаруживаются не только «прозелиты» — «проповедники» наркотизма, но и безвольные «рабы прихода» — те, чье внутренне неопосре-дованное, неустойчивое поведение создает немалые органи-зационные проблемы.

Эти больные поражают окружающих крайней антисанитарией, массивностью признаков десоциализации. Важнейшую роль в формировании гебоидного синдрома играет сочетание аутохтонной лабильности аффекта и симптомов физической зависимости. Тотальная компульсия определяет этап очерченного гебоидного синдрома. На этом этапе рас-стройства поведения приобретают характерную гротескную заостренность, в силу которой гебоиды в стационаре либо остаются в одиночестве, либо эксплуатируются интеллекту-альными лидерами («прозелитами»).

Таким образом, отмечается параллелизм в развитии наркопатологических и психопатологических явлений при токсикоманическом процессе. Так, на этапе наркотизма обнаруживаются явления соматогенно обусловленного пато-характерологического развития (с формированием и зао-стрением черт аффективной ригидности, эмоциональной холодности и парадоксальности).

На этапе злоупотребления могут уже наблюдаться интоксикационные (нормореактивные) психозы, а также постин- токсикационные астено-депрессивные состояния. Напротив, эндоформные продуктивные психопатологические образова-ния (метанаркотические психозы измененной реактивности) обнаруживаются только на фоне развернутой клиники «большого наркоманического синдрома». Психопатоподобные же состояния наблюдаются в более поздние периоды заболевания на фоне выраженных токсико-органических изменений психики.

Названные закономерности начальных этапов клинической динамики процесса токсикоманической эволюции можно рассматривать как своеобразный невроз психохимической самокоррекции, некий эквивалент собственно психопатологической эволюции. Однако последующие этапы токсикоманической эволюции явно тяготеют к пси-хозу, слабоумию и ранней смертности больных, что сбли-жает токсикомании (и, особенно, хронический алкоголизм) с другим социально негативным вариантом посттравмати- ческой эволюции личности участника ЧС — психической дехенерацией.