Соотношение страдания и тревоги в структуре внутренней реальности человека
Сожму я в узел нить Меж сердцем и сознаньем.
Хочу разъединить Себя с моим страданьем.
И будет кровь не течь —
Ползти, сквозь узел, глухо.
И будет сердца речь Невнятною для духа...
Зинаида Гиппиус «Узел»
Сравнительно недавние достижения психофизиологии, дающие (в развитие идей адаптационной психодинамики) основания для разграничения эмоциональной и мотивационной систем головного мозга, позволяют также преодолеть сложившуюся в последние десятилетия традицию подчеркнутого абстрагирования от транскультурных и психолингвистических различий в содержании переживаний, включаемых в описание психофизиологически единого синдрома тревоги — «ствола невротической организации».
Эмоциональные состояния могут рассматриваться как принципиально невербализуемый (алекситимический) континуум переживаний от страдания до блаженства.
Страдание — мучительное переживание текущей Эго-де- зинтеграции «при воздействии некомфортных условий на организм».
Страдание характеризуется сверхпривязанностью к категории пространства-времени: оно всегда конкретно, гиперреально — «здесь и сейчас», время «перестает течь».Страдание — удел человека на Земле. Рождение, болезнь, старость, смерть —таковы неизменные обстоятельства страдания человека в земной жизни, утверждает «Сознание Кришны» («Источник вечного наслаждения», «Бхагават Гита как она есть»). Однако страданию есть также и некоторая мера. Чрезмерное, идущее не от Бога, а от людей, страдание и есть зло — первоисточник психопатологических явлений. Социальное несовершенство увеличивает сумму страданий человека на Земле, а достижения науки и социальный прогресс по-степенно сужают круг наших представлений о предначер-танном человеку «неизбежном страдании опыта жизни» (И. Ефремов «Час быка»). Однако на каждом отрезке истории человеческого общества можно говорить о наличии своего рода популяционно-статистической нормы неизменных обстоятельств страдания человека в земной жизни.
Блаженство — положительно окрашенное переживание полностью удовлетворенной интегративной Эго-функции при отсутствии воздействия существенных некомфортных условий на организм.
Характеристикой блаженства служит утрата восприятия категории пространства-времени, кратковременное живое небытие, утрата контакта с реальностью. В этом смысле можно отметить, что человеку свойственно стремиться к живому небытию—итогу наслаждения (блаженство), созерцания (покой) или забвения (сон), но при этом рассчитывать на кратковременность и обратимость этого небытия.Мотивационные состояния также могут быть представлены в виде континуума от тревоги до наслаждения. Тревога может рассматриваться как сигнал надвигающегося страдания, а наслаждение — как сигнал достижимого блаженства. Поэтому мотивационные состояния характеризуются стремлением к минимизации тревоги и максимизации наслаждения. Можно также отметить, что наслаждение предстает как процесс энергозатратной деятельности, так или иначе связанной с реализацией агрессивной установки, а тревога — как накопление избыточной энергии в условиях интрапсихической блокады агрессивных тенденций.
Ноумен тревоги — страдание. Ноумен наслаждения — блаженство. Тревога (и наслаждение) становятся феномена-ми только на уровне внутренней реальности (Эго-реальнос-ти) человека. Поэтому они в высшей степени вербализованы (и одеты в иные знаковые символы), поэтому служат вечным источником для всех форм искусства речи, тогда как удел страдания и блаженства — алекситимия. Животное в человеке не тревожится и не наслаждается, оно страдает и блаженствует.
Тревога — это страдание, переживаемое во внутренней реальности как предвосхищение еше большего страдания. Этот ноумен тревоги особенно заметен при мучительных переживаниях (для них характерен компонент невыносимой и беспомощной подверженности страданию) — страдание, таким образом, также может быть путем к небытию (потере сознания), но небытию необратимому (вечному покою). Существенно, что путь возвращения из такого небытия так-же лежит через страдание и тревогу (это обстоятельство особенно заметно в наркологической практике).
Субъективное чувство тревоги (предвосхищение еще большего страдания) может быть категоризировано по типу индивидуального значения переживаний —тревога пережи-вается либо как опасность, либо как угроза.
По-видимому, данное категориальное различие служит своего рода основой удвоения информационных (внутренних) моделей внешней реальности.
В пользу такого деления говорят данные семантического дифференциала Ч.
Осгуда (СДО) при обследовании случайной выборки жителей Брянской области (32 мужчины в возрасте 19—54 лет, русские). Для тестирования были выбраны девять антиномических пар прилагательных, по три для каждой из трех осей трехмерного семантического пространства. Для упрощения методики исследование ограничилось тремя основными осями: Е — оценка; Р — потенциал; А — ориентированная активность. Оценивались два понятия — «опасность» и «угроза». Обследуемые разделили эти поня-тия по оси Е (оценка), причем понятие «опасность» было оценено как «плохая, умная, злая», а понятие «угроза» — как «плохая, глупая, злая». Различие в оценке названных понятий по антиномической паре «умный—глупый» достоверно по Стьюденту: р>0,05.Следует отметить, что речь идет о единственной из выбранных для конструирования модели семантического пространства парс, перевод которой с английского (языка оригинала методики) на русский язык был существенно осложнен неоднозначностью понятий. В паре прилагательных «wise— foolish» первое слово содержит оттенок «рассудочности», а второе — «безрассудства». В русском языке понятие «умный», в свою очередь, содержит оттенок «разумности, рассудочности», а понятие «глупый» —оттенок «неразумности», относимой также к суждению о психике животного.
Тревога-опасность переживается как предвосхищение возможного вреда от воздействия безличной силы, не направленной при этом против личности субъекта (принцип «неопределенности»). Переживание тревоги-опасности порождается стимулами физической реальности и, таким образом, относится к первой внутренней реальности человека. Тревога-опасность формулируется точными, терминологическими значениями слов и определяет границы эффективного функционирования индивидуального стиля эмоционально-потребностной и познавательной деятельности. Тревога-опасность служит мотивом биологически целесообразных форм деятельности и поведения, адекватного обстановке. Характерной особенностью поведения является минование реакций по мере снижения остроты конфликта между опасностью и инстинктом самосохранения.
Переживание тревоги-опасности характерно для профессиональной деятельности в экстремальных ситуациях: навык объективной оценки и терминологического формулирования опасности является предметом профессиональной под-готовки. Тревога-опасность носит преимущественно экзи-стенциальный характер, она близка к понятию автоматичес-кой тревоги 3. Фрейда. По мере приближения опасности тревога переходит в страх. Тревога-опасность когнитивна и выступает как плата за беспредельность познания, выра-жение свободы личного выбора. Чем больше объем объек-тивного знания, тем меньше тревоги-опасности, но тем больше страдания.Тревога-угроза переживается как предвосхищение неминуемого вреда, активно направленного против субъекта (принцип «беспомощной подверженности»). Подобным образом переживаются две стороны понятия «угроза» — «непосредственная и реальная (угрожающая) опасность» и «активное стремление причинить зло». В силу особенностей реальности воображения непосредственность опасности служит дока-зательством активности зла. В обыденной жизни тревога-уг-роза близка к понятию сигнальной тревоги 3. Фрейда, одна-ко в условиях ЧС порождается внешними (объективными) обстоятельствами. Поэтому чрезвычайная тревога-угроза может рассматриваться как естественная реакция на патогенную обстановку ЧС. В этом случае интенсивность тревоги- угрозы указывает на тяжесть фрустрации, а сама тревога-угроза является переменной травматического Эго-стресса.
Чувство угрозы переживается в реальности воображения, отражая автоматическую регрессию психики на уровень пубертатного криза в ответ на пребывание в очаге ЧС (что создает предпосылки для реализации внутренне неопосредованных поведенческих реакций). Тревога-угроза характеризуется тенденцией к метафорической речи, способствует анимизации и антропоморфизации неживой природы и животного царства (или, напротив, бестиализации и дегуманизации человеческого фактора). Тревога-угроза иррациональна и патогенна по определению. В структуре Эго-стресса она преобразуется в реактивные формирования.
Следует отметить, что подобно тому, как регрессия психики ведет к переходу (инверсии) чувства опасности в чувство угрозы, обратный процесс (тренировка объективной оценки опасности) призван препятствовать регрессии.
Дальнейшее же углубление регрессии выражается переходом чувства угрозы в «чистое» страдание — синдром душевной боли (психалгии).Могут быть названы следующие этапы фрустрационной регрессии аффекта: благополучие —опасность —угроза — недоумение — душевная боль.
Наряду с регрессией реактивные формирования (преоб-разования рсгрсссированного аффекта в болезненные чув-ства вины, стыда, отвращения) играют ключевые роли в ря-ду патогенных Эго-защит от психотравмирующего воздей-ствия ЧС. Здесь следует также назвать такие патогенные механизмы, как концептуализация и аффективные защиты (15), однако ключевая роль первых двух (регрессии и реак-тивных формирований) неслучайна и связана с самодовле-ющей реальностью чрезвычайной угрозы при ЧС.
В этом смысле архаические переживания болезненной вины, стыда и отвращения суть формы тревоги-угрозы, прямое следствие фрустрационной регрессии психики на мета-форический уровень пубертатного криза, феномены реаль-ности воображения. Можно также отметить двойственность феномена отвращения, с одной стороны, это форма тревоги-угрозы, с другой — это уже собственно страдание (тошнота и рвота), т. е. самонаказание.
Параноидная тревога может рассматриваться как предел интенсивности тревоги-угрозы: она характеризуется сочетанием переживаний активного угрожающего зла (подверженности преследованию, персекуторности), ужаса (сильной боязни с оттенком отвращения) и парализующего страха (беспомощности). Приступ параноидной тревоги (в резуль-тате интоксикации неизвестным психотомиметиком) ярко описан в рассказе А. Конан-Дойля «Дьяволова нога»:
«После первого же вдоха разум мой помутился, и я по-терял власть над собой. Перед глазами заклубилось густое черное облако, и я внезапно почувствовал, что в нем таится все самоеужасное, чудовищное, злое, что только есть на свете и эта незримая сила готова поразить меня насмерть. Кружась и колыхаясь в этом черном тумане, смутные призраки грозно возвещали неизбежное появление какого-то страшного существа, и от одной мысли онему меня разрывалось сердце.
Я похолодел от ужаса. Волосы у меня поднялись дыбом, глаза выкатились, рот широко открылся, а язык стач как ватный. В голове так шумело, что казалось, мой мозг не выдержит и разлетится вдребезги».В описании автора (врача по профессии!) очевидны пси-хофизиологическое единство синдрома тревоги и категори-альное™ индивидуального значения — чувства иррацио-нальной угрозы.
Таким образом, при рассмотрении сигнальной функции тревоги (страдание от предвосхищения еще большего страдания) психофизиологически единый синдром, тревоги на уровне внутренней реальности человека может быть разделен на чувство познаваемой опасности и чувство иррациональной угрозы. Тревога-угроза (чувство беспомощной подверженности активному злу) является феноменом реальности воображения, показателем фрустрационной регрессии психики на возраст пубертатного криза, переменной производной травматического Эго-стресса. Переживание тревоги- угрозы включает патогенные Эго-защиты. Две из них — регрессия и реактивные формирования — патогномоничны для ЧС, они указывают на чрезвычайный характер угрозы. Для современного россиянина характерно переживание именно иррациональной тревоги-угрозы. С другой стороны, страдание есть ноумен тревоги и поэтому феномен алекси- тимической психалгии можно рассматривать как предел фрустрационной регрессии аффекта.