Ранняя динамика психопатологических последствий ЧС у заложников и жителей Буденновска (лето 1995)
...Горе живущим на земле и на море, потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что не много ему остается времени!
Откровение Святого Иоанна Богослова (гл. 12; 12)
С 18 по 21 июня 1995 г.
в Буденновске работала бригада врачей-психиатров госпиталя ВЦМК «Защита» и МНИИ психиатрии М3 РФ.Была проведена оценка состояния психического здоровья жителей города в связи с террористической акцией; были даны также терапевтические рекомендации пациентам из первой группы освобожденных заложников (женщин и детей), их родным и близким.
По мотивации острых реакций на ТПС жители города могли быть разделены на четыре группы:
основное население города, не затронутое лично событиями («миновала чаша сия»);
близкие родственники погибших при захвате города террористами (испытавшие внезапную утрату родных и близких);
родные и близкие захваченных заложников;
сами заложники.
Предлагаемое деление носит сугубо условный характер, прежде всего из-за эффекта «домино», особенно заметного в сравнительно небольшом степном городке, полвека жившем тихой мирной жизнью.
Атмосфера растерянности и страха (террора), царившая в городе в первые дни после нападения, быстро сменилась на двойственную, внутренне противоречивую атмосферу бессильной, беспомощной подверженности чужой злой воле, ожидания вреда и ущерба, с одной стороны, и оскорбленного достоинства, настороженности и повышенной готовности к отражению уг-розы, с другой. Все это проявлялось расстройствами поведения и деятельности—почти полным падением трудоспособности, концентрацией внимания на психотравмирующих событиях, пандемическим распространением слухов. Широкая распространенность расстройств сна (бессоница), изобилие жалоб на плохое самочувствие (в основном на спастические сердечно-сосудистые расстройства), сопутствовали подспудному чувству вины в форме самоупрека за испытываемое чувство радости и облегчения, что «миновала чаша сия».
Близкие (значимые) родственники заложников (и пропав-ших без вести, предположительных заложников) внезапно оказались в ситуации «психологического раскачивания», во власти колебаний от надежды к отчаянию, которые за-кономерно сделали их пациентами врачей-психиатров в чрезвычайной обстановке социального потрясения.
Все они обнаруживали острые реакции на стресс с характерным сочетанием аффективно-шоковых расстройств (горя, подав-ленности, тревоги), паранойяльно сти (враждебного недове-рия, настороженности, маниакального упорства) и сомато- формных реакций (обмороков, сердечных приступов, кожно-аллергических высыпаний).В силу мощного и ригидного отрицательного аффекта они индуцировали значительную часть благополучного населения города сомнением в возможность эффективной помощи и искренность сочувствия со стороны людей, приехавших в город для участия в ликвидации ЧС и ее возможных по-следствий, и государства. Прежде всего индукторами психо-логического раскачивания стали пожилые родственники за-ложников — те, у кого ресурсы адаптации объективно сни-жены и кто в силу этого вызывает повышенное сочувствие и чувство самоупрека у благополучного окружения.
Практическая помощь сразу же после освобождения ока-зывалась первой группе освобожденных заложников —жен-щинам с маленькими детьми, беременным женщинам.
Ситуация заложничества является максимально пси-хотравматичной и обладает наибольшим теоретически воз-можным агрессологическим потенциалом. При ней макси-мальных значений достигает ТПС — реальная перспектива смерти, максимально выражена фрустрация потребностей самосохранения — противодейстовать невозможно (пережи-вание беспомощной подверженности смертельной угрозе). Столь же максимально выражена фрустрация потребностей самоопределения —отрицается самоценность жизни и лич-ности заложника. Интенсивность переживания угрозы вы-растает до масштабов лараноидности —переживаются ужас, персекуторность, парализующий страх.
Источником этой смертельной угрозы является активный внешний стрессор — террористы, которые ставят заложни-ков в ситуацию, характерную для шизофрении, непреодоли-мой слабости интегративной функции Эго заложников. По-этому ситуацию можно охарактеризовать как максимально психопатогенную, причем ее агрессологический потенциал усугубляется астенизирующим дискомфортом обстановки выживания.
Состояние освободившихся заложников определялось остаточными явлениями аффективно-шоковых реакций с клинической картиной адинамической депрессии и масками астении, апатии, ангедонии.
Характерно было нежелание вспомнить пережитое, стремление «скорее приехать домой, принять ванну (очень симптоматичное желание. — Н.П.), лечь спать и все забыть, скорее вернуться к обычной жизни».Клиническая динамика характеризовалась ураганной скоростью. По рассказам освобожденных заложников, регрессия (в период заложничества) доминировала в поведении одной их части, проявляясь «примерной» инфантильностью с автомати-зированным подчинением. Демонстративная же, вплоть до стремления «опередить приказ и заслужить похвалу», покор-ность другой части заложников напоминала поведение части осужденных в местах лишения свободы, характерное д ля общения осужденных с администрацией: расценивать ее следует как маску отчуждения. Обе рассмотренные формы реагирования говорят о резком сокращении интегративной функции Эго.
Два психопатологических феномена в структуре расстройств, наблюдавшихся в период заложничества и сразу по освобождении, следует рассмотреть отдельно. Это ситуационные фобии и ситуационные дисторсии.
Ситуационные фобии. В очаге ЧС заложники испытывали ситуационно обусловленные (интенсивными боевыми действиями) агорафобические явления (боязнь подойти к окнам, встать во весь рост, старание ходить пригнувшись, короткими перебежками, боязнь привлечь внимание террористов и т. п.), связанные со стремлением уцелеть в происходившем вокруг них бое. Однако уже в ближайшие дни после освобождения они с выраженным депрессивным аффектом жаловались на становление навязчивой агорафобии (ланд- шафтофобии) и тенденции к ограничительному поведению (боязнь подходить к окнам в домашних условиях, боязнь лечь спать в постель и желание лечь на пол под кровать и т. п.). Этот быстрый переход ситуационных фобий в обсес- сивно-фобический синдром на фоне выраженных адинами- ческих депрессивных расстройств может рассматриваться как показатель прогредиентности собственно психопатоло-гического процесса (невроза регрессии).
Названные жалобы были характерны для группы заложниц —молодых женщин, беременных или матерей малолетних детей.
В ситуации заложничества их поведение характеризовалось максимальной адаптивностью (демонстрацией покорности), в основании которой лежало стремление уберечь своих детей. Эти женщины оценивали действия террористов также с позиции отчуждения («они обращались с нами хорошо, как хороший хозяин с бараном, которого намерен зарезать к Новому году»).Представляется, что названный вариант клинической динамики отражает начало собственно психопатологического процесса аутистической трансформации личности — удела зрелой психики в ситуациях подобного типа.
Ситуационные дисторсии.Как реактивные паралогические комплексы (аффект-идеи), характерные для аутистического мышления, следует расценивать отмечаемые в структуре синдрома заложников высказывания (после освобождения) в пользу правильности действий террористов, обоснованности их холодной жестокости и беспощадности «несправедливостью властей», оправданности действий террористов стоящими перед ними высокими целями «борьбы за социальную справедливость», виновности властей в возможных жертвах противодействия террористам. Подобные высказывания были характерны для немолодых, одиноких мужчин и женщин с невысоким уровнем образования и доходов. Высказывания были насыщены аффектом враждебного недоверия и не поддавались критике. Парадоксально, что хаотичные протсстныс действия в период заложничества, провоцировавшие конфликт и угрозу агрессии со стороны террористов, были характерны именно для этой категории заложников.
Представляется, что (по крайней мере, в части случаев) реактивное оправдание стороны-агрессора может рассматриваться как проявление «истерии облегчения» — кратковременной истерической импунитивности в ответ на критическое разрешение психотравмирующей ситуации. Возможно, именно таков механизм явлений, характерных для так называемого «стокгольмского синдрома».
Противоположный пример паратаксической дисторсии — упрек в адрес «магических помощников» автор наблюдал в ночь перед освобождением первой группы заложников в обстановке «психологического раскачивания».
В разговоре двух немолодых женщин-медицинских сестер (беременная дочь одной из них, предположительно была в числе заложников; впоследствие она была освобождена) мать предполагаемой заложницы, глядя на спящих врачей- спасателей госпиталя ВЦМК «Защита», в ответ на замечание собеседницы: «Как крепко они спят...» сказала: «А что же им не спать, не их дети в заложниках». В то же время, как и во всех случаях внешне паралогических суждений и умозаключений, следует принимать во внимание реалии отечественной истории и культуры.Учитывая высокую скорость и клиническую выраженность психопатологических последствий заложничества (тяжесть клинической картины первичного травматического Эго-стресса), следует привлекать врачей-психиатров и психотерапевтов к работе со всеми освобожденными заложниками, а также их близкими.
Таким образом, клинико-динамический анализ частных картин психопатологических последствий ряда ЧС позволяет сопоставить динамику расстройств с патогенетическим эффектом конкретных событий и обстоятельств, т. е. выглядит наиболее перспективным с точки зрения задач настоящей работы.