3.1. Идентичный российский институт семьи и угроза ювенальной юстиции

Дискуссия о введении ювенальной юстиции с неизбежностью ставит вопрос о ее соответствии той модели семьи, которая исторически сложилась у русского народа и всех населяющих Россию народов.

Утверждение на Руси модели полноценной семьи было связано в значительной степени с принятием православного христианства (988 г.). Спустя небольшое по историческим меркам время после крещения Руси князем Владимиром православная вера стала для русского народа важнейшей основой его существования, интегрированной в его повседневную жизнь. С распространением христианства тесно связана и гуманизация детско-родительских взаимоотношений. Если в язычестве на первый план выступали отношения между поколениями, причем не в культурном, а в биологическом смысле, то в христианской культуре отношения отец — ребенок и мать — ребенок имеют важное и самостоятельное значение.

Всеобщей моделью семьи в доиндустриальный период была крестьянская семья и не только в силу исключительного преобладания сельского населения, но и потому, что вплоть до XIX в. это была единая модель, присущая в полной мере всем сословиям российского общества. В основе этой модели было признание семьи в качестве основной ценности, так как именно она давала защиту, средства к жизни, обеспечение нетрудоспособных родственников и близких людей. Отсюда берут начало нормы крестьянской этики и обычного права^[140].

Российская крестьянская семья традиционно на протяжении многих веков вела свое происхождение по мужской линии родственников. По своей экономической организации крестьянская семья была малой сельской общностью, ведущей натуральное хозяйство и поэтому самодостаточной. Полифункциональная патриархальная крестьянская семья была единицей биологического и социального воспроизводства, производственным коллективом, ячейкой организации потребления и социальной поддержки больных и нетрудоспособных.

Фундаментальной нравственной опорой русской семьи, обеспечивающей ее стабильность, была соответствующая семейная иерархия. Христианское мировоззрение и вытекавшие из него поведенческие нормы требовали безусловного почитания родителей. Сын или дочь не имели права противоречить отцу или матери. Если это было необходимо, то родительский авторитет поддерживался в том числе и телесными наказаниями. Религиознонравственная основа межпоколенных семейных отношений особенно четко проявлялась в крестьянских представлениях о важности родительского благословения и недопустимости родительского проклятия. Базовое положение, веками регулировавшее детско-родительские отношения, имело религиозное происхождение и входило в число десяти христианских заповедей. В частности, пятая заповедь прямым образом призывает к достойному почитанию родителей и звучит следующим образом: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы тебе было хорошо и чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе». Для более полного понимания значения данной заповеди в жизни верующего человека отметим, что среди остальных заповедей она находится даже выше той нравственной нормы, что запрещает убийство («Не убий»).

Уважительное отношение к родителям, дедам и прадедам было характерно для русских на всей территории их расселения, но уже в XVIII в., а в XIX в. особенно, отмечалось некоторое ослабление авторитета старшего поколения. В то же время общественное мнение резко осуждало тех, кто позволял себе непочтительное отношение к старшим. Большое значение придавалось молитве отца и матери за детей. Человек, получивший проклятье кого- либо из родителей, ожидал для себя тяжелые беды и несчастья. На проклятого родителями все смотрели как на отверженного^[141].

Если родители обращались к своей общине или в волостной суд с жалобой на непокорность сына или дочери, дело обычно решалось однозначно в пользу старших.

Формальная традиционная иерархия в русском семействе не всегда совпадала с нравственной, хотя существовало стремление к такому слиянию как к идеальному воплощению семейного устройства. Поэтому даже слабохарактерного отца дети слушались и уважали, даже не очень удачливый муж пользовался доверием жены и даже не слишком толковому сыну отец, когда приходило время, отдавал старшинство.

Глава дома и семьи в отношениях с внешним миром был прежде всего посредником между общиной, властями и его семьей. Он же ведал главными сельхозработами (пахотой, севом), а также строительством, заготовкой леса и дров. Всю физическую тяжесть крестьянского труда он со старшими сыновьями нес на своих плечах. Власть от отца к старшему сыну переходила постепенно, по мере старения отца и накопления сыном хозяйственного опыта. Она как бы соскальзывала, переливалась от поколения к поколению, ведь номинально главой семейства считался дед — отец отца, но всем, в том числе деду, было ясно, что в силу возраста он уже не глава. По традиции на семейных советах деду всегда принадлежало первое слово, но решать все хозяйственные вопросы он уже не мог. Кстати, в добропорядочной семье любые важные дела решались в основном на семейных советах, причем открыто и при детях. Лишь дальние родственники, убогие или немощные, до самой смерти живущие в доме, благоразумно не участвовали в этих советах. Дед и отец наглядно делили старшинство: одному принадлежала форма главенства и общая координация семейной жизни, а другому — содержательная часть власти и повседневное управление делами. И все это понемногу сдвигалось: от деда к отцу, от отца к сыну.

Характерной чертой русского общества была высокая ответственность родителей за жизнь и судьбу своих детей, которая не ограничивалась удовлетворением элементарных потребностей для физического выживания. Показательным в этом смысле было участие родителей в формировании детьми своей собственной семьи. В этом вопросе многовековая мудрость русского народа содержала в себе два важных принципа: свободная воля молодых людей при осуществлении брачного выбора, но и согласие родителей на брак. При внешней видимости взаимоисключающего смысла и возможной конфликтности этих принципов именно они способствовали укреплению брачных уз. По сути, в браке двух молодых людей участвовали не только они, но также два больших семейства. Это придавало пожизненному брачному союзу дополнительное значение как уже межродовой договоренности. По византийским кодексам, нормы которых транслировались на Руси через православные поведенческие установки, требовалось обязательное разрешение родителей или опекунов на заключение брака. Без этого условия брак мог состояться только в тех случаях, когда отец был душевнобольным или пропал без вести.

Важнейшим фактором стабильности и благополучия русской семьи была высокая репродуктивность. Семья у русских в христианский период отечественной истории всегда была многодетной. Детоцентризм был неотъемлемой чертой ментальности представителей всех слоев общества, что выражалось в подлинной любви к детям, отсутствии практики регулирования рождаемости и, как следствие, в многочисленности детей. Дети, по мнению П.А. Сорокина, были теми «обручами», которые сплачивали семейный союз, заставляли супругов терпеливо относиться друг к другу, мешали им расходиться из-за пустяков, давали смысл браку. В 1916 г. П.А. Сорокин обращал внимание на статистическое подтверждение ценности детей, указывая на то, что процент разводов обратно пропорционален проценту рождаемости. Особенно он высок в странах с малой рождаемостью (Франция и Швейцария) и низок там, где рождаемость высока^[143] (в т.

У населяющих Россию этносов, как во всех традиционных обществах, в семьях также принята иерархия, правда, со своими нюансами. У якутов и эвенков, например, принято относиться к детям как к равным при сохранении безусловного уважения детей к родителям, чтобы с малых лет подготовить к взрослой жизни^[144].

Интересно, что у народов России при приоритетности фигуры отца сохраняется особое уважение к матери. В частности, ее слово бывает решающим при женитьбе детей у карачаевцев, якутов, мордвы, народов Нижнего Амура, нанайцев^[145]. Мать традиционно считается фигурой мягкой, у якутов, например, существует запрет женщине физически наказывать детей^[146]. Отец же остается особенно строгой и отстраненной фигурой у ногайцев, татар и чувашей, бурятов, народов Нижнего Амура^[147].

Обязанность детей — безусловно почитать родителей и помогать им во всем. Долг перед родителями у карачаевцев и эвенков состоит в том числе и в том, что младшие дети проживают вместе с престарелыми родителями^[148].

Помимо отца и матери традиционным почетом у российских народов (например, карачаевцев и башкир) пользуются другие старшие родственники, в частности бабушки и дедушки, принимающие непосредственное участие в воспитании ребенка^{[149] [150]. Кроме того, у некоторых народов (карачаевцев, эвенков, нанайцев) принято так называемое аталычество — когда ребенка отдают на воспитание дяде11. У адыгов, ногайцев и карачаевцев было принято отдавать детей в семьи других народов[151]. Принимают участие в воспитании и несовершеннолетние дети: у карачаевцев, якутов, башкир, эвенков, нанайцев старшие дети несут ответственность за младших[152].}

Советская эпоха внесла коррективы в тип семейной иерархии. Идеалом женщины при социализме стали рекордсменка, рабфа- ковка, ударница, боец Красной Армии, спортсменка, космонавт: Гризодубова и Раскова, сестры Виноградовы, Роднина и Терешкова и пр.

В постсоветский период под воздействием навязываемой агрессивной либеральной идеологии семья в России переживает серьезный институциональный и ценностный кризис.

Утрачена ценность многодетности. Подавляющее большинство семей имеют только одного ребенка (рис. 3.1)

Рис. 3.1 Распределение детных семей по количеству детей в 2009 г.

Нетрудно догадаться, что для большинства российских семей ребенок — единственный смысл жизни. Это означает, что введение в действие механизмов ювенальной юстиции может вызвать рост числа самоубийств родителей, лишенных родительских прав. Достаточно вспомнить всплеск самоубийств в начале 1990-х гг., связанный с массовой потерей работы.

Ценность семьи, любви и детности, несмотря на разрушающее воздействие новой идеологии, в России остается гораздо более высокой по сравнению с западной цивилизацией (рис. 3.2).

Важно видеть, что для некоторых сторонников ювенальной юстиции характерно совершенно отличное от существующего в России и скорее присущее Западной Европе восприятие семьи.

Рис. 3.2. Ценность семьи, брачности и детности, отн. ед.

Семья не представляет для них особой ценности. Многие из них не считают, что для ребенка потеря семьи — это ужасная трагедия и неизбывная душевная травма на всю жизнь, что ребенок — это не просто индивид, которого надо лишь кормить, одевать и чему-то учить, а член своей семьи, которую не заменит никто.

Яркой иллюстрацией представлений о ценности семьи для российских сторонников инокультурной ювенальной юстиции может служить следующий диалог о плюсах и минусах внедрения такой модели ювенальной юстиции в России^[154].

Ведущий дискуссии: «... вы занимаетесь детьми, мягко говоря, социально неблагополучными, это очень сложный контингент детей. И тем не менее вы противник ювенальной юстиции. Что же нужно этим детям?»

Противник ювенальной юстиции: «В основном это неблагополучные семьи, там кто-то пьет, кто-то в тюрьму сел и т. д. Но при всем при этом я вам одну вещь могу сказать, что они всегда тепло, с благодарностью вспоминают своих родителей, они любят своих родителей, какие бы они не были. Понимаете, да? Им нужна семья, им нужна любовь. Им не нужно хорошее отношение, казенные учреждения, не нужны им блага, им нужна любовь и тепло, добро, которое дали».

Сторонник ювенальной юстиции: «Вы говорите о том, что подросткам нужна любовь, нужно тепло. Значит, судя по всему, в своей-то семье они этого не получали. И, в общем-то, любовь, тепло можно получить и от других людей».

Ювенальная юстиция во многих западных странах не признает родную семью приоритетной социальной средой для ребенка. Более того, имеет место представление, что именно семья выступает в качестве основного источника угроз правам ребенка и причины детской и подростковой преступности. Поэтому сохранение целостности семьи необходимостью не является. Это глубокое ценностное противоречие с российской традицией нельзя игнорировать как опаснейшую угрозу российской цивилизационной действительности.

Для русского народа, так и для всех российских народов, была традиционна семья с четкой семейной иерархией: авторитетом отца — главы семьи и почитанием матери.

Ювенальная юстиция западного образца ломает традиционную российскую иерархию, в которой дети занимают подчиненное положение по отношению к родителям. В радикальном варианте она не только наделяет детей равными правами с родителями, но и переворачивает пирамиду семейных отношений с ног на голову. Дети получают право давать юридическую оценку любым действиям родителей. Ломается традиционная воспитательная модель, которая сложилась в России. Эта традиционная воспитательная модель не основывалась на правовых отношениях между родителями и детьми, а базировалась на отношениях духовного взаимодействия. Надо только представить себе, что будет с детьми в России, лишенными традиционной духовной семейной опоры.

Помимо вопроса подчинения в семье ключевое расхождение ювенальной и традиционной российской модели воспитания детей имеется и по вопросу наказания (рис. 3.3).

При этом очевидно, что физическое наказание детей в православной традиции преследует воспитательные цели, а не цель причинить ребенку вред. Именно поэтому спустя годы, став взрослыми, дети в подавляющем большинстве понимают, что родители желали им добра и наказывали заслуженно (рис. 3.4). Русский фольклор однозначно закрепил этот принцип в сознании: «Мать бьет — дитя растет».

Рис. 3.3. Распределение ответов респондентов на вопрос: «Как Вам кажется, сегодня в России родителей, которые физически наказывают детей школьного возраста, большинство или меньшинство? Или таких родителей нет вообще?» (источник: ФОМ,

2008 г.)

Рис. 3.4. Распределение ответов респондентов (среди тех, кого наказывали физически, когда они были школьниками) на вопрос: «Как Вы считаете, в большинстве случаев Вас наказывали заслуженно или незаслуженно?» (источник: ФОМ, 2008 г.)

Более того, в модели ювенальной юстиции, внедряемой в России, само слово «наказание» отсутствует, вообще не используется. Оно заменено на понятия «насилие» и «жестокое обращение с ребенком». Физическое воспитательное воздействие стало исключительно физическим насилием. А другие виды воспитательного наказания «превратились» в психологическое и эмоциональное насилие.

В ювенальной концепции воспитания вводится представление о четырех основных типах насилия:

- пренебрежение интересами и нуждами ребенка;

- психологическое (эмоциональное) насилие;

- физическое насилие;

- сексуальное насилие.

Пренебрежение определяется как хроническая неспособность родителя или лица, осуществляющего уход за ребенком, не достигшим 18-летнего возраста, обеспечить его основные потребности в пище, одежде, жилье, медицинском обслуживании, образовании, защите и присмотре.

Психологическим насилием признается:

- отсутствие родителя или отделение ребенка от родителя (при помещении в больницу, детское учреждение);

- отвержение ребенка, отсутствие адекватного ответа на поиск заботы и привязанности;

- угрозы покинуть ребенка, применяемые как дисциплинарная мера;

- провоцирование родителем чувства вины или переживания собственной «плохости» у ребенка;

- тревожная привязанность к ребенку, связанная с оказанием на него давления^[155].

«Всякий раз, когда ребенок жертвует своими насущными потребностями, чувствами, мировоззрением в угоду ожиданиям, страхам или воспитательным принципам родителя, будет иметь место психологическое насилие»,^[156] — утверждают ученые- сторонники ювенальной концепции воспитания.

Физическим насилием считается, в частности, «причинение ребенку любого неудобства (в том числе вынуждение ребенка сохранять продолжительное время неудобную позу), даже если оно незначительно»^[157]. Можно сказать, что ребенка в угол уже нельзя поставить.

Очевидно, что инокультурная ювенальная юстиция в корне отвергает традиционную для России модель воспитания, которая подразумевает уважение к родителям, строгость, послушание и ответственность.

Строго говоря, в этих условиях кандидатом на лишение родительских прав является абсолютно любой родитель в России.

И это на самом деле большая опасность для российского общества.

Особого внимания заслуживает вопрос о возможности изъятия детей из семьи по причине «недостаточного материального обеспечения». Это также ставит под угрозу большинство российских семей, особенно имеющих более одного ребенка (табл. 3.1).

Таблица 3.1

Располагаемые ресурсы домашних хозяйств в зависимости

от наличия и количества детей (в среднем на члена домашнего хозяйства, руб. в месяц)

Ясно, что модель семьи — один из довольно консервативных компонентов культуры, который складывается веками и зависит от определенных исторических условий, замена одной модели на другую, заимствованную, требует отмены или, точнее сказать, разрушения первой. Поэтому попытка прививания инокультурных ювенальных технологий, наиболее органичных для скандинавских стран, на российскую почву ставит серьезный вопрос о сохранении российской семьи. Эта семья и так серьезно трансформировалась за советский и постсоветский периоды, однако связь с историческими истоками сохранила. Вопрос, стоит ли этот и так эрозированный институт подвергать дополнительному риску, перестраивая под инокультурную модель, как вновь подчеркнем, является вопросом национальной безопасности страны.

Искусственное создание дополнительных поводов для изъятия детей из семьи в условиях однодетности и бедности большинства россиян в явном виде ставит вопрос о скрытых мотивах внедрения инокультурной ювенальной юстиции.