§ 3.2 Сократ и полемика о законах в конце V - начале IV вв. до н.э.
Первый интересующий нас текст - кн. 4 «Воспоминаний о Сократе»
Ксенофонта. Некогда чрезвычайно популярный писатель (в прежние времена его «Анабасис» служил гимназистам книгой для чтения), в прошлом веке Ксенофонт сильно потерял в престиже: те авторы, что выделяют среди учеников Сократа «ближних» и «дальних», всегда причисляют Ксенофонта к последним.
Выясняется, что Ксенофонт учился у Сократа недолго, его взгляды поверхностны, ему были доступны лишь самые азы1. Так ли мало знал и понимал Ксенофонт - вопрос дискуссионный, но описанные им взгляды Сократа на проблему справедливости действительно оставляют впечатление огрубленных.Сократ Ксенофонта - строгий поборник необходимости подчинения закону: на вопрос софиста Гиппия, не есть ли «законное» и «справедливое» одно и то же, Сократ отвечает утвердительно (Mem. 4.4.12). Аргументация Сократа двухчастна. Играя словами и правилами формальной логики (то есть пользуясь софистикой) он добивается от Гиппия признания: быть «беззаконным» (anomos) - то же, что «быть несправедливым» (утверждать обратное абсурдно: прилагательное anomos имело не только «законническое» значение, то и устойчивую коннотацию
Л
«нечестивый» ) - и, следовательно, наоборот - «быть законником» значит «быть справедливым». Затем Сократ поясняет, почему следование законам похвально. Объяснение сводится к перечислению выгод сообразного законам поведения. Добрая половина имеет частный характер - так, например, послушный законам легче выигрывает в суде (4.4.17). В оценке этой простой «теории» мы полностью согласны с Р. Бало: она является разновидностью консеквенциализма , то есть такой позиции, где оценка действия зависит от его последствий, но не от [380] [381] [382] характера самого действия. Один из ее выводов отражает печально известный афоризм «цель оправдывает средства». На первый взгляд, не вписывается в суровый «легизм» Сократа его обращение к непременному возмездию за нарушение сакральных неписаных законов (4.4.19). С этим обращением Сократ выходит за рамки обсуждения собственно позитивного права: неписаные законы как источники права не играли в Афинах значительной роли, а начиная с 403/2 гг., то есть во время тесного общения Сократа и Ксенофонта, изданием специального декрета все они были изъяты из применения[383], окончательно утратив юридическую силу. Вопрос подчинения им стал для афинян делом частного усмотрения. Частная же жизнь строго отграничивалась от жизни полисной2 - той, которую и определено регулировать законам. Но это - мнение обычных граждан. Для Сократа личная добродетель не отделена от полисной жизни, поэтому неписаные законы, действующие в первой, значимы и во второй. Итак, сообразное законам поведение - благо, потому что ведет к благим последствиям. К таким же результатам, без сомнения, должно вести поведение справедливое. Гиппий, собеседник Сократа, у Ксенофонта изображен тускло, его удел - соглашаться. Чуть более ясно о воззрениях этого софиста сказано в платоновском диалоге «Протагор». Гиппий, примиряя Сократа и Протагора в перебранке об уместности долгих речей, замечает, что «подобное родственно подобному по природе, закон же тиран над людьми - принуждает ко многому, что противно природе» (337d, пер. В.С. Соловьева). «Конструкция», как показала Х. -э Ли , объединяет несколько распространенных в конце V в. идей. Прежде всего, не ново сопоставление закона с земным правителем: Пиндар в первой половине того же столетия называл закон «царем всех смертных и бессмертных» (фр. 169). Понятия «тиран» и «царь» («басилевс») очень близки, древними авторами нередко отождествлялись, а на выборе Гиппием первого, как представляется, сказались аристократические симпатии софиста (далее в той же реплике софист подчеркивает преимущество участников беседы над faulotatoi ton antropon - «нижайшими (вар.: простейшими, самыми обычными) из людей» (337е). Не успевает Ксенофонт похоронить репутацию Сократа как глубокого философа права, на выручку приходят платоновские творения «Критон» и «Апология Сократа». В «Критоне» аргументация Сократа разворачивается в возражение собеседнику. Критон - не философ и не политик, оригинальной «философии права» у него нет, однако в его настойчивых убеждениях Сократа в необходимости побега звучат два весьма характерных для рубежа V-IV вв. аргумента о необходимости иной раз пренебрегать позитивным правом. Во- первых, Критон высказывается в духе архаической «культуры стыда», где «все то, что вызывает в человеке осуждение или насмешки со стороны его соотечественников... что способствует „потере лица" у него, воспринимается им как невыносимое»2: мысль о дурной славе скупого или сробевшего ему страшна. Для репутации друзей Сократа лучше поступиться формальным правом, но действовать так, как будет выигрышнее в общественном мнении (44с, 45e). Во- вторых, Критон повторяет мысль софиста Антифонта о существовании предписаний, враждебных природе, а равно невыгодных и бесполезных, исполнения которых человеку благородному, знающему, в чем состоит благо и действующему сообразно этому знанию, надлежит избегать, предпочитая полагаться на собственные идеалы: «Ты же, Сократ, затеял, по-моему, несправедливое дело - предать себя, когда можно спастись. Конечно, такие слова не могли повлиять на решение Сократа. Критон словно и не слышал защитительной речи мудреца из «Апологии»: он ни во что не ставит молву, а потому аргумент «культуры стыда» для него ничтожен. Что до статуса законов и условий пренебрежения ими, то на эти вопросы Сократ обстоятельно отвечает в «Апологии» и «Критоне». Сократ «Критона» приходит к тому же выводу, что и Сократ «Воспоминаний» Ксенофонта, однако ход его мысли совершенно иной. В «Воспоминаниях» необходимость строгого следования законам обоснована консеквенциалистски. В «Критоне» же Сократ сперва заручился согласием Критона в том, что отвечать несправедливостью на несправедливость не должно. Судьи именем афинского гражданства осудили Сократа на смерть и, конечно, поступили с ним несправедливо. Однако покинуть темницу Сократу нельзя: побег стал бы несправедливостью к Афинам. Персонифицированные афинские Законы и Общество (koinon) в знаменитой сцене сами объясняют, почему законопослушность надо почитать условием справедливости гражданина. Главных оснований три: во-первых, неподчинение законам вредит им, Законам, и всему Обществу; во-вторых, Сократ делами изъявил согласие подчиняться афинским законам; в-третьих, Законы и Общество вырастили и воспитали Сократа, и изменить им было бы неблагодарностью (50e sqq.). Американским политологом К. Джонсоном эти основания названы «аргументом вреда», «аргументом согласия» и «аргументом почтения»1. «Аргумент вреда» прозрачен: «еще может стоять целым и невредимым то государство, в котором судебные приговоры не имеют никакой силы, но по воле частных лиц становятся недействительными и отменяются?» (50b). Здесь видны черты преемственности между воззрениями Сократа и архаических поэтов. Что до «аргумента согласия», то из трех перечисленных оснований он составляет самое веское. Сократ должен следовать законам, поскольку дал на это деятельное согласие - не покинул Афины, хотя имел возможность. Поэтому, совершив побег, Сократ поступил бы «вопреки обязательствам и соглашениям» (52d). Два термина - homologia (согласие, признание) и suntheke (договор, соглашение или их пункт) относятся к юридическому тезаурусу древнего грека; их использование позволяет связать воззрения Сократа с античной предысторией теории общественного договора. Идея общественного договора возникла, Л вероятно, уже в ионийской натурфилософии . Унаследованные от мифа перформативные концепции творения цивилизации и закона[385] [386] [387] не вписывались в рациональную парадигму рассуждений о происхождении космоса и живого. Отсюда - новые поиски, завершившиеся в договорных теориях. Ко времени Сократа их в различных версиях переняли софисты - к их воззрениям отсылает брат Платона Главкон (Resp. 358е); так считали Калликл (Gorg. 483с), вероятно Гиппий (Xen. Mem. IV. 13). Общей чертой договорных теорий софистов стало предвосхищение гоббсовой мысли: однажды заключенный и установивший власть законов общественный договор набросил узду на негодную к общежитию, зато располагающую к междоусобной войне, человеческую природу[388]. У греков аристократического круга такой договор, конечно, доверием не пользовался. Если цель утвержденных этим договором законов - исправление дурной природы, то и исполнять их должно лишь тем, чья природа дурна - аристократы себя таковыми не считали. Не придавали общественному договору веса обстоятельства его заключения - в помутненном прошлом, темными, неизвестными субъектами. Отсюда - критическое отношение к установленному договором законодательству и даже противопоставление во многих случаях действий сообразных с законом действиям справедливым. Сократ, вводя речь персонифицированных Законов, пытается исправить эти два дефекта софистической идеи общественного договора. Ясно, что по первому дефекту бьет рассмотренный «аргумент вреда». Второй же дефект устраняется нетривиально: сторонами общественного договора провозглашаются не безымянные предки, а сознательный и свободный гражданин, выражающий свое согласие не словом, но делом - по доброй воле оставшись в Афинах (51 d). Оставшийся «аргумент почтения» иной раз интерпретируется своеобразно. По одной из новых трактовок, он якобы выражает теорию политического л обязательства в ее разновидности «теории благодарности» . При этом не учитывается, что отношения между Сократом и Законами в «Критоне» передаются не только оппозицией «дети - родители», но и «невольник - хозяин» (52d). Следует признать, что «аргумент почтения» действительно проблематичен. Почему Сократ так высоко ценит законы и общину за данное ему воспитание, но сам пренебрегает воспитанием своих детей (48с), утверждая при этом, что сознательно никогда ни одному человеку не делал несправедливостей (AP 37а)? Зачем вообще полисные законы индивидуалисту Сократу, который даже друзьям по смерти своей завещает лишь эгоистически заботиться о себе самих (Phaed. 115b)? Каково значение законов в воспитании Сократа, если от всех дурных поступков его и без них с малолетства отвращал внутренний голос (Апология. 31d)? Эти парадоксы трудноразрешимы. Их существование дало некоторым исследователям основания размежевать мнения Сократа и Законов: речь Законов в такой трактовке - не более чем риторический прием, направленный на убеждение глухого к философским аргументам Критона[389]. Возможно также, что парадоксы философской позиции и жизненных кредо Сократа - следствие понятного несовпадения политической философии и мотивов, которыми ее творец руководствуется в собственном поведении: история философии знает примеры таких противоречий. Законы заключают: «Нет, Сократ, послушайся ты нас, твоих воспитателей, и не ставь ничего выше справедливости - ни детей, ни жизни, ни еще чего-нибудь, чтобы, придя в Аид, ты мог этим оправдаться перед теми, кто правит там» (54b). Сократу нечего возразить; в «Критоне» он определенно выступает сторонником тождества справедливости и покорности законам. Тезис о «законничестве» Сократа, на первый взгляд, не вполне верен по отношению к дополняющей «Критон» «Апологии». «Апология» представляет собой защитительную речь, произнесенную Сократом на последнем для него процессе (или художественный вымысел на тему). Дважды в речи упомянуты случаи, когда Сократ пренебрегает или соглашается пренебречь позитивным правом. Прежде всего, Сократ ослушается, если ему повелят оставить занятия философией (29с). Во-вторых, Сократ не подчинился приказу олигархического правительства Тридцати привести полководца Леонта на казнь (32с). В том же тексте Сократ подчеркивает, что главное в его жизни - служение богу, и ради исполнения этого долга (а отнюдь не ради законов) он готов претерпеть любые невзгоды (23 с). Способы разрешения противоречий между строгим законничеством «Критона» и вполне терпимым отношением к нарушению законодательства в «Апологии» учеными предлагались самые разные[390]. Мы считаем возможным предположить признание Сократом своеобразной иерархии норм, наверху которой для него с детства стояло исполнение предостережений внутреннего голоса. Следующая ступень - исполнение упомянутых Ксенофонтом «неписаных законов». Ниже - соблюдение полисных законов и решений легитимного суда, еще ниже - исполнение распоряжений и указов отдельных магистратов и управителей. Выполнять норму низшего уровня следует до тех пор, пока она поведение вступит в противоречие с нормой высшей. Эта идея находит подтверждение и в самом тексте «Апологии»: отказ подчиниться возможному запрету философии Сократ объясняет приоритетом для него послушания богу, а отказ исполнить приказ олигархического правительства был связан с тем, что он, Сократ, не желал действовать ни adikon (несправедливо, либо, возможно, в обход судебной процедуры dike), ни anosion («нечестиво», то есть скверно в сакральном аспекте). В таком преломлении «законность» Сократа остается тождественной справедливости, однако начинает включать почитание законов не только установленных человеком, но и «высших». Итак, главным расхождением в понимании справедливости между Сократом и софистами можно считать отношение к релятивизму. Сократ считает, что справедливость одна и заключается в покорности законам. Софисты не соглашаются: по их мнению, справедливость зависит от личности субъекта - одному справедливо покорствовать законам, другому - действовать по своему усмотрению. Это различие действительно существовало. Подчеркнем, что из него не рождалось серьезных расхождений между Сократом и софистами в этической и правовой плоскости. Обе стороны дискуссии сознавали важность полисной организации, а во всяком полисе, состоявшем по преимуществу простолюдинов, вопрос о необходимости подчинения законам имел однозначный утвердительный ответ. Нет примеров софистов, убеждавших слушателей в обратном. Основное различие между Сократом и софистами в понимании справедливости, таким образом, имело коннотации не столько в политической философии, сколько в онтологии, в объяснении феномена справедливости с отвлеченных теоретических позиций.