Сущностные характеристики идеологии

Условно можно сказать, что политическая философия, равно как и целый ряд других социальных и гуманитарных дисциплин, имеет идеологическое или идейно-политическое измерение, проявляющееся, в частности, в приверженности исследователя тому или иному направлению политико-философской мысли.

ангажированности в трактовке важнейших политических реалий. Не секрет, что при анализе любого сколько-нибудь значимого феномена подход исследователя в большой мере определяется его идейно-политическими и социально-философскими установками и ориентациями

Поэтому мы и говорим, что тот или иной мыслитель или исследователь по своим ориентациям, установкам, симпатиям, антипатиям является консерватором, либералом, социал- демократом, марксистом, радикалом и т.д. Конечно, идеален тот случай, когда исследователь беспристрастен и преследует цель найти истину независимо от того, кому результаты его изысканий выгодны. Идеология же пристрастна и предвзята, поскольку она выражает интересы какого-либо класса или социальной группы

Подстраивание любой социальной и гуманитарной дисциплины к чьим бы то ни было вкусам и интересам неизбежно чревато ее выхолащиванием. Но опыт почти всех развитых стран Запада, особенно стран с либерально-демократическими политическими системами, убедительно показывает, что научный анализ политических феноменов нередко вполне уживается с теми или иными идейными или идеологическими позициями исследователя

Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что большинство западных политологов при всех возможных в таком вопросе оговорках так или иначе по своим подходам, установкам, симпатиям, антипатиям и т.д.

Оставляя в стороне вопрос о причинах, условиях появления и эволюции этого феномена, отметим лишь то, что возникновение и институционализация идеологии в собственном смысле слова теснейшим образом связаны с рассмотренными в первых трех главах процессами вычленения и автономизации гражданского общества и мира политического, усложнения и плюрализации социального состава общества, разложения универсального средневекового мышления, появления политико-философской мысли и ее диверсификации на различные направления и течения, отделения мировоззрения от государства, частным случаем которого первоначально стало отделение церкви от государства и т.д

Идеология теснейшим образом связана также с формированием и институционализацией идей нации и национального государства

Более того, в течение последних двух-трех столетий идеология и национализм дополняли и стимулировали друг друга. Не случайно они возникли почти одновременно в качестве выразителей интересов поднимающегося третьего сословия, или буржуазии, что в сущности на начальном этапе представляло собой одно и то же

Другое дело, что в XX в.

Во многом различные идеологические течения явились результатом приспособления проанализированных в главе 4 направлений политико-философской мысли к непосредственным потребностям практической политики различных конфликтующих сил в обществе. Но в отличие от политической философии идеология ориентирована на непосредственные политические реалии и действия, на политический процесс и руководствуется соображениями привлечения самой большой поддержки предлагаемого той или иной силой политического курса. Поэтому естественно, что она носит более ярко выраженный тенденциозный характер. Все идеологии независимо от их содержания касаются проблем авторитета, власти, властных отношений и т.д. Они основываются на признании определенной модели общества и политической системы, путей и средств практической реализации этой модели

Именно в идеологии в наиболее обнаженной форме находит свое практическое воплощение, оправдание и обоснование конфликтное начало мира политического или характерная для него дихотомия «друг —враг». Для консолидации идеологии внешний враг имеет, пожалуй, не менее, если не более, важное значение, чем единство интересов ее носителей. Здесь внешний враг служит мощным катализатором кристаллизации этих интересов Если врага нет, то его искусственно изобретают. Особенно отчетливо этот принцип проявляется в радикальных идеологиях, которые вообще не могут обходиться без внутренних и внешних врагов.

Каждая идеологическая конструкция содержит в себе развернутое представление об антиподе или противнике. От образа противника во многом зависит степень интегрированности группы

Следует отметить, что выделение любого течения из общей системы политико-философской или идейно-политической мысли, равно как и любая типологизация составляющих данную течений, предполагает ту или иную степень абстракции. Она, в свою очередь, теснейшим образом связана с редукцией, т. е. сведением к единому знаменателю множества противоречивых элементов или компонентов к какому-либо одному или нескольким базовым элементам. Характерна она и для рассмотренных выше политико- философских течений. Но в идеологии редукции принадлежит значительно большая, чем в политической философии, роль

Именно с ее помощью достигаются большая компактность идеологии, ее простота и доступность для среднего человека определенной ориентации

Но степень такой редукции варьируется в зависимости от степени открытости или закрытости конкретной идеологической системы: от минимальной в умеренных и центристских до крайних в радикальных и революционных. Существует своего рода закономерность, в соответствии с которой степень радикальности той или иной идеологической конструкции прямо пропорциональна степени редукции основных ее элементов. С феноменами редукции и закрытости связан принцип обеспечения чистоты идеологии, который состоит в недопущении ее «засорения» чуждыми элементами, в результате которого императивы соответствия общественно-политическим реальностям приносятся в жертву верности принципам независимо от того, сохранили они убедительность и эффективность или нет

Известно, что любая идея, как бы совершенна она ни была, доведенная до абсолюта, превращается в свою противоположность или в настоящий абсурд.

Именно такова участь всех радикальных идеологических конструкций. Наглядным примером этого служат тоталитарные идеологии. Так, постулируя возможность самостоятельного существования и реализации какого-либо одного элемента общества вне его связи с остальными элементами или вопреки им, тоталитаризм, по сути дела, осуществил изъятие одного единственного «изма» из общего контекста множества «измов» и редукцию всей сложности, многообразия и полноты реальной жизни к единому знаменателю. К этому единственному «изму» примеривалась и сводилась вся действительность, отсекая от нее и, по сути дела, ликвидируя все неугодные институты, организации, ценности, идейно-политические течения, религии, классы, сословия и т.д

Когда отдельный человек или приверженцы какого-либо учения проникаются уверенностью в том, что они овладели окончательной истиной, своего рода универсальным ключом к решению всех проблем и достижению гармонии, они вскоре выражают и вырабатывают уверенность в близкой достижимости царствия правды и справедливости. В итоге даже передовые по своему первоначальному замыслу социально-философские и идейно- политические системы оказываются замкнутыми системами, базирующимися на неподвижной основе и стремящимися к тому, чтобы втиснуть реальную жизнь в прокрустово ложе отвлеченных и искусственных одномерных конструкций.

Поэтому не случайно, что тоталитарное государство (как СССР, так и нацистская Германия) использовало всю свою мощь для утверждения мифологической версии своей идеологии в качестве единственно возможного мировоззрения. Она была превращена, по сути дела, в своего рода государственную религию со своими догматами, со священными книгами, святыми, апостолами, со своими бого-человеками (в лице вождей, фюреров, дуче), литургией и т.д. Здесь государство представляет собой чуть ли не систему теократического правления, где верховный жрец-идеолог одновременно является и верховным правителем. Это, по удачному выражению Н. Бердяева, «обратная теократия». Марксизм, по сути дела, рассматриваемый как завершение всей мировой философии, был выведен из-под критики, а его положения сделаны критериями оценки всех остальных философских систем. Тем самым Маркс приобретал как бы статус святого отца церкви, а его произведения — статус священного писания, не подпадающего под общепринятые правила и нормы рационального критического анализа. Что касается ленинизма, то он приобрел атрибуты фундаментализма с его фанатизмом, буквализмом и эсхатологизмом

Статус религиозной веры с существенными элементами мистицизма и даже спиритуализма приобрела фашистская идеология, особенно в ее нацистской ипостаси. Ее священными книгами стали работа X. С. Чемберлена «Основы девятнадцатого века», которую гитлеровская газета «Фелькишер беобахтер» в 1925 г. назвала «евангелием нацистского движения», «Миф двадцатого века» А. Розенберга и др. Разумеется, над всеми ними стояла «Майн кампф» А.Гитлера, предлагавшаяся в качестве идейно-политической платформы «тысячелетнего рейха». Показательно, что почти во всех немецких семьях она выставлялась на почетное место в доме, считалась почти обязательным подарком жениху и невесте к свадьбе и школьнику после окончания учебы. Касаясь отношения широких масс к самому Гитлеру, газета «Франкфуртер цайтунг» писала в 1934 г.: «Из масс поднимается почти не воспринимаемый, но весьма влиятельный коллективный флюид. Это есть тот поток, который производит «германское чудо». Этот поток встречается с невидимыми волнами, которые исходят от самого Гитлера. Эта игра обмена душевными силами заменила в Германии партийный парламент... Не в голосованиях, а в живых, определяемых чувством связях между вождями и последователями, укрепляемых такими встречами с народом, находится политический центр тяжести нового государства»2

Принцип редукции, как правило, обусловливает некоторые специфические особенности идеологии. В методологическом плане она призвана играть в сфере политики ту же роль, что система догматов — в сфере религии. И там и здесь вера — в первом случае секулярная, а во втором религиозная — играет Центральную роль

«Рим — владыка, если богов чтит: от них начало, в них и конец найдем», — писал древнеримский поэт Гораций, имея на то более чем достаточно оснований. Падение с пьедесталов или смерть богов часто знаменует собой упадок и смерть старой и восхождение новой цивилизации. Как правило, народы не надолго переживают исчезновение своих богов. Глубоко был прав Г.Лебон, когда писал: «Нет ничего более разрушительного, чем прах умерших богов»3

Банально звучит утверждение, что идеи и люди, их воплощающие, руководят миром. Причем зачастую не имеет значения, истинны они или ложны. На судьбы народов глубокое влияние оказывают не только войны и революции, опустошительные следы которых рано или поздно изживаются, но и перемены в основных идеях, понятиях и верованиях, которые связаны с тем, что основополагающие элементы самой цивилизации осуждены на преобразование

Настоящие революции, чреватые опасностью для существования того или иного народа, — это революции, происходящие в его мысли4

Человеку по самой своей природе свойственно то, что У

Джеймс назвал волей к вере. Наполняя сокровенные глубины человека, вера возвышает его над самым собой, движет им. Он не может жить без веры, руководствуясь, подобно животному, одними только инстинктами и материальными потребностями. Не случайно Аристотель подчеркивал, что человек может быть чем-то большим или меньшим, чем животное. Основополагающая доминанта веры — уверенность в существовании трансцендентного, именуемого Богом, Предвечным, Началом всего сущего или каким-либо иным названием. Поэтому прав был Папа Иоанн Павел II, который говорил: «Там, где человек не опирается более на величие, которое связывает его с трансцедентностью, он рискует допустить 2 Цит. по Коренев Н. Указ. соч. С. 142

3 Лебон Г. Психология народов. М, 1898. С. 128

4 См.: Лебон Г. Психология народов. М., 1898. С. 120

неограниченную власть произвола и псевдоабсолютов, которая уничтожает его»

Проводя четкое различие между религией как формой веры в сверхъестественное и религиозностью как сферой воображаемого, Дж. Дьюи усматривал смысл и назначение последнего в том, чтобы задать перспективу различным фрагментам человеческого существования. Здесь уместно привести так называемую теорему Томаса, которая гласит: «Если люди определяют ситуации как реальные, они реальны по своим последствиям». Если верна эта, то прав В. Набоков, который говорил, что «жизнь подло подражает художественному вымыслу». Иначе говоря, жизнь человека подстраивается под те или иные идеи, мифы, вымыслы, если он верует в их реальность и действенность

И, действительно, в истории слишком часто бывало так, что, казалось бы, совершенно нелепые идеи вызывали сильнейшие потрясения, подрывавшие устои казавшихся вечными империй, если люди верили этим идеям. В значительной мере это объясняется тем, что реальной материальной силой, разрушающей устои цивилизации, как правило, выступала масса. А массу можно привлечь не какими-либо сложными рациональными конструкциями, требующими специального аппарата доказательств и обоснований, а простыми, понятными, привлекательными, способными мобилизовать и стимулировать лозунгами, стереотипами, мифами, символами и т.д. С подрывом нравственных опор, на которых покоилась та или иная цивилизация, дело ее окончательного разрушения берет на себя масса, толпа, или, как она названа в истории, варвары. В такие периоды, как отмечал Г. Лебон, философия численности становится «единственной философией истории»5

Среди масс может получить живой отклик, например, призыв какого-нибудь доселе мало кому известного Петра Пустынника устремиться на Восток к гробу Господню, фюрера в лице Гитлера — создать тысячелетний рейх или вождя В. Ленина — покончить с вековечной системой эксплуатации человека человеком и создать совершенное бесклассовое общество рабочих и крестьян. Что касается великих людей, которым человечество обязано своими открытиями и изобретениями, то они, как правило, не обладают качествами, необходимыми для основания религий или великих империй, во всяком случае, они ясно представляли себе сложность проблем, чтобы предложить к ним простые решения. Поэтому масса останется безразличной к ученым рассуждениям какого-нибудь 5 Лебон Г. Психология народов. С. 158

Платона, Локка, Монтескье, Токвиля и других мыслителей и политических философов. Здесь как нельзя к месту мысль Г. Лебона, который говорил: «Гениальные изобретатели ускоряют ход цивилизации. Фанатики и страдающие галлюцинациями творят историю»6

Образование разного рода легенд и мифов в массовом сознании обусловливается не только легковерием, но и теми искажениями, которые реальные факты и события претерпевают, став его достоянием. Толпа, как правило, мысля образами, не делает различий между объективным и субъективным, реальным и мифическим. Для ее сознания характерны односторонность и преувеличение. Немаловажную роль при этом играют внушение и заражение, возбуждающие стихийные порывы, темные силы инстинкта и крови, способные в буквальном смысле слова перевернуть привычный ход вещей. Как показывает исторический опыт, в особенности XX в., эти качества слишком часто стимулировали события, необратимые последствия которых откладывали неизгладимую печать на судьбы целых стран и народов

Политическая идеология в целом включает следующие основные структурные элементы: 1) связь с общей мировоззренческой системой эпохи; 2) программные установки, сформулированные на основе тех или иных положений этой системы; 3) стратегия реализации программных установок; 4) пропаганда; 5) конкретные шаги по реализации программы

Идеологию можно определить как некий строительный проект или эскиз, на основе которого конструируется политическая стратегия тех или иных социально-политических сил в лице партий, организаций, объединений, правительства и т.д

Идеология выполняет одновременно интегративную и разграничительную функции. Первую для сплачивания членов той или иной партии, а вторую — для отделения этой партии от других партий. Она призвана придавать значимость институциональным отношениям между людьми как субъектами политики, объяснять, обосновывать, оправдывать или отвергать политические реальности в конкретных общественно-исторических условиях Важнейшая функция идеологии состоит в том, чтобы отграничить то или иное сообщество или группу от остальных сообществ и групп. В то же время большая часть идеологий основывается на определенном идеале, который независимо от степени его верности или ложности строится, как правило, на противопоставлении действительности, 6 Там же. С. 133

какой она должна быть, и действительности, какая она есть

Извечная мечта людей о более совершенном социальном порядке получила свое конкретное выражение в многочисленных утопиях, эсхатологических, по сути дела, отвлеченных идеалах земного рая. В основе большинства таких идеалов лежит мысль о достижении фундаментальной гармонии между людьми, базирующейся на уничтожении всякого рода противоречий, соблазнов и грехов

С определенными оговорками можно сказать, что в идеологии присутствуют два взаимосвязанных компонента, один из которых в доведенной до логического конца и крайней форме предполагает разрушение существующей системы, а второй — позитивную модель предполагаемого общественного или государственного устройства. Речь идет прежде всего о радикальных идеологиях левого и правого толка, наиболее типичными примерами которых могут служить большевизм и национал-социализм Большинство же идеологических течений колеблется между этими полюсами, предлагая свои проекты или программы в качестве альтернатив политическому курсу других политических сил в рамках существующей системы. Естественно, всегда в выигрышном положении находятся те, кто противопоставляет будущее гипотетическое совершенное общество существующей системе со всеми ее недостатками и проблемами

Для правильного понимания сущности идеологии необходимо иметь в виду еще один момент. Зачастую — в данном случае не являются исключением и вполне респектабельные идеологические конструкции — идеология привилегированных или господствующих групп, слоев, классов основывается на их глубоком убеждении в законности и абсолютной легитимности своего привилегированного или же господствующего положения, что они просто не в состоянии смотреть на реальное положение вещей, в том числе и на глубокие изменения, возможно, происшедшие в собственной стране и окружающем мире с точки зрения здравого смысла. Соответственно они готовы отстаивать свои позиции любыми, в том числе и насильственными, средствами

В свою очередь, те группы, сословия, классы, которые недовольны существующим положением вещей и выступают за его изменение, склонны впадать в другую крайность. Разумеется, степень такого недовольства может быть различной у разных категорий граждан, и диапазон их программ может варьироваться от требований перестройки тех или иных аспектов социально- экономической и политической жизни до радикального слома существующей системы. Сторонники радикальной, или революционной, идеологии могут быть настолько одержимы сознанием своей правоты и законности предъявляемых ими требований, что вольно или невольно подгоняют многообразие жизненных ситуаций и процессов к собственному видению мира и тем самым также теряют способность трезво оценивать реальное положение вещей. В результате, особенно в тех случаях, когда власть имущие не хотят и не могут идти на какие бы то ни было серьезные уступки, революция, радикальный переворот может рассматриваться в качестве универсального ключа к решению всех проблем. Все это свидетельствует о правоте К. Манхейма, по мнению которого «в слове «идеология» имплицитно содержится понимание того, что в определенных ситуациях коллективное бессознательное определенных групп скрывает действительное состояние общества как от себя, так и от других и тем самым стабилизирует его»7

Здесь действует та же вечная антиномия между реальным и идеальным, проявляющаяся в конфликте между стремлением одной части общества к сохранению существующего положения вещей и установкой другой его части к коренному изменению этого положения. Но, как бы ни были совершенны господствующие институты, законы и правовые системы, с течением времени они теряют свой первоначальный смысл и перестают отвечать коренным интересам большинства населения соответствующей страны. Новые реальности могут требовать изменения содержания старых или создания новых законов и норм. Но власть имущие, несмотря на очевидность происшедших в реальной жизни изменений, склонны всеми силами защищать их. В результате возникает конфликт между устаревшими законами и новыми реальностями

В рассматриваемом контексте политика представляет собой арену столкновения различных идеологических систем, идеологических течений и направлений. Однако констатация этого факта сама по себе еще мало что объясняет. Дело в том, что знаменитая формула «политика есть искусство возможного» сохраняет правомерность и в современных условиях. С одной стороны, «искусство возможного» ставит определенные пределы идеологизации политики, с другой стороны, идеология, в свою очередь, определяет возможные пределы, за которые та или иная политическая партия или правительство при проведении своего политического курса может выйти без ущерба основополагающим принципам своего политического кредо

Еще Ф. Ницше предупреждал, что XX в. станет веком борьбы различных сил за мировое господство, осуществляемой именем 7 Манхейм К. Диагноз нашего времени М., 1994. С 40

философских принципов. Предупреждение Ницше оказалось пророческим с той лишь разницей, что все многообразие и сложность мировоззренческого начала были заменены идеологическим измерением, идеологические принципы взяли верх над философскими, в том числе политико-философскими

По-видимому, называя XX столетие «веком идеологии», мы допускаем определенное упрощение ситуации. Дело в том, что господствовавшие в тот период основные идейно-политические течения — либерализм, консерватизм, социал-демократизм, марксизм, национал-социализм и т.д. — функционально выполняли в сущности ту же роль, что и великие религиозные системы — католицизм, протестантизм, ислам и другие — в прошлом. С данной точки зрения они являлись своеобразными секулярными религиями

Но религиозное начало проявлялось в них по-разному и в разных дозах. Тем не менее идеология в собственном смысле слова в качестве одного из определяющих факторов мировой политики в наиболее завершенной форме проявила себя именно в XX в

В целом XX в. с точки зрения судеб ряда стран и народов можно назвать периодом затянувшегося, перманентного смутного времени, затронувшего все стороны и аспекты человеческого бытия

Именно в такие времена переломов и бедствий, как выше указывалось, создается наиболее благоприятная почва для появления разного рода мечтаний, утопий, проектов о совершенном устройстве мира. Поэтому неудивительно, что конец XIX — начало XX в. так богаты проектами, идеями, учениями, предлагавшимися в качестве руководства к поискам путей переустройства существующей общественно-политической системы. Именно это обстоятельство во многом способствовало политизации и идеологизации политико-философской мысли, ее подчинению императивам системного конфликта, которая стала родовым признаком большей части XX в. Разделительная линия в этом конфликте была проложена еще в начале века в процессе формирования и более или менее четкого разграничения двух магистральных направлений политико-философской мысли: реформистской (либерализма, консерватизма и социал- демократизма) и революционной (ленинизма и фашизма), каждая из которых имела свои национальные, региональные и системные разновидности

Ряд ведущих стран, таких, как США, Великобритания, Франция, Швеция, Дания, Голландия и другие, избрали путь постепенных социально-экономических и политических преобразований капитализма. Причем при всех существовавших между ними разногласиях приверженцами реформистского пути преобразования общества выступили все главные социально- политические силы, признававшие основополагающие принципы рыночной экономики и политической демократии. Всех их объединяло осознание необходимости в создавшихся в тот период условиях расширения роли государства во всех сферах жизни общества, особенно в социальной и экономической, для предотвращения и преодоления негативных последствий рыночной экономики. В целом речь идет о тех силах, которые в основу своих социально политических программ положили принципы идейно- политических течений либерализма, консерватизма и социал- демократизма

Революционно-тоталитарный путь избрали Россия, Италия, Германия и целый ряд других стран Европы и Азии, для которых были характерны слабость, неразвитость или полное отсутствие институтов, ценностей, норм гражданского общества, правового государства, конституционализма, парламентаризма и других атрибутов либеральной демократии. Как по своим целям (радикальная замена существующей общественно-политической системы совершенно новой системой), так и по использованным при этом методам (революционный переворот, насильственное свержение существующей власти) оба главных течения тоталитаризма представляли собой революционные движения, поскольку предлагали радикальное изменение существующей системы путем насильственного переворота. С той лишь разницей, что социалистическая революция, осуществленная в России, во всяком случае в теории, носила «прогрессивный» характер, поскольку руководствовалась идеалами всеобщего равенства, социальной справедливости, интернационального единства всех народов и др. Что касается фашистских переворотов, совершенных в Италии, Германии, Испании и некоторых других странах, то они носили «консервативный» характер, поскольку в их основе лежали праворадикальные идеи национализма, расизма, имперской великодержавности, апология насилия и т.д

Все сказанное отнюдь не означает отрицание позитивной роли революции в общественно-историческом процессе. Слишком часто бывало так, что старые, вышедшие в тираж, изжившие себя социально-политические силы никак не желали уступить авансцену новым более динамичным силам, и единственным выходом для этих последних оставались бунт, восстание, революция. В то же время революция слишком часто скатывалась на путь тотальной трансформации самого бытия вопреки его органической природе

Навязывая формы обновления извне вопреки органическому единству общества, она добивается распада целого на разрозненные элементы и части. Это, по-видимому, также составляет одну из неразрешимых антиномий человеческой жизни. Как писал А.Н

Уайтхед, «когда корабль человечества снимается с якоря, это иногда приводит к открытию Нового Света, а иногда перед ним маячит призрак кораблекрушения»8. Так и с революцией, которая не всегда приводит к тем целям, для достижения которых она была задумана и осуществлена. Нередко разрушительное начало в ней превалирует над сознательным

Как это ни покажется с первого взгляда парадоксальным, революция может играть роль инструмента перехода к новому качеству общества лишь в том случае, если за ней последует «реставрация», которая на поверку оказывается отнюдь не возвратом к status quo ante, а отказом от наиболее радикальных разрывов с настоящим и от наиболее одиозных форм политической практики. Необходимо преодоление революции путем реализации некоторых ее требований, пользующихся поддержкой большинства населения, и, как говорил П. И. Новгородцев, «сломив ее утопизм, демагогию, бунтарство и анархию непреклонною силою власти»9

Революция без «реставрации» имеет собственную логику, суть которой состоит в сведении всего и вся к единому знаменателю, упрощению, унификации, в процессе которых с общественно- политической арены тем или иным способом удаляются один за другим все «лишние» элементы, классы, сословия, группы, круг которых прогрессивно сужается по мере «прогресса» революции

Постепенно ликвидируются любые возможности для каких бы то ни было споров, дискуссий, оппозиционных взглядов. Создается видимость разрешения всех конфликтов и противоречий. В итоге наступает паралич социума, превратившегося в замкнутое пространство, не терпящее «возмущений» как изнутри, так и извне

В силу присущей такой перманентной революции внутренней логике, власть народа превращается во власть от имени народа, а затем — во власть над народом

Именно к такому завершению пришли Великая французская революция и Октябрьская революция в России. В первом случае акт «реставрации», возвратившей общество «в историю» или на нормальный путь развития, состоялся через сравнительно короткий промежуток времени после кровавой бойни, во втором же случае для этого потребовалось много десятилетий. При этом обнаружилось, что, чем дольше пребывание общества «вне истории», чем радикальнее тотализация, унификация общества и 8 Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии. М., 1990. С. 395

9 Цит. по: Агурский М. Идеология национал-большевизма. С. 70

режима, его сведение к единому знаменателю, тем катастрофичнее последствия этого для подавляющего большинства народа