АНТИФРАНЦУЗСКАЯ КАМПАНИЯ1
113 Во многих странах назревают важные события: настоящая кампания развернута против Франции, которую обвиняют более или менее открыто в том, что она является главной причиной сегодняшних бед Европы, поэтому народы и правительства должны быть начеку.
Именно этому феномену я собираюсь посвятить статью, опираясь на научно-экспериментальный подход, с единственной целью — определить, подтвердит или опровергнет будущее принципы, которые я изложил в «Трактате по общей социологии» и которые были выведены на основе изучения прошлого. В 1915 г. мною было опубликовано подобного рода исследование об истоках войны: это позволило отметить многие совпадения. Для начала необходимо как можно более сжато изложить суть нескольких из упомянутых принципов, о которых пойдет речь. Социальные явления зависят главным образом от чувств и интересов и лишь во вторую очередь от логических и опытных выводов. Иные соображения, напротив, играют очень важную роль, например софистические умозаключения, хотя их значение несоизмеримо ниже по сравнению с простым проявлением развития определенных чувств и определенных интересов. Когда речь заходит об одном и том же, нужно дать этому чему-то название. Поэтому, с позволения читателя, такие проявления я буду называть, как уже делал это в своей «Социологии», деривациями. В качестве иллюстрации обратимся к предмету, который нам предстоит разобрать. Сегодня часто приходится слышать или читать утверждение о том, что Франция является единственной реакционной великой державой в Европе. Чтобы понять, следует нам принять или отвергнуть это тезис, необходимо установить смысл термина «реакционный». Итак, если мы предпримем такое изыскание, то скоро заметим, что в данном случае слово реакционный означает просто того, кто не поддерживает большевиков и их союзников. Следовательно, наш тезис было бы правильнее сформулировать та-1 Une campagne anti-francaise L’action nationale.
1920. Septembre. P. 289 – 295.113
114-ким образом: «Франция является единственной великой державой в Европе, которая не симпатизирует большевикам и их союзникам». Правда, в этом случае, несколько теряя в убедительности, но выигрывая в ясности, эта фраза может бить мимо цели, заключающейся в том, чтобы настроить против Франции чувства массы граждан, для которых слово реакционный выступает в качестве пугала. Бесполезно возражать, ссылаясь на то, что Франция вовсе не собирается возвращаться к учреждениям прошлого. Скудость результата подобных усилий может оказаться ошеломляющей. На успех этих попыток можно рассчитывать не больше, чем пытаясь отвратить влюбленного от предмета его воздыханий или игрока от игры. Но если каким-то чудом своими доводами вы сумеете опровергнуть доводы противника, он тут же заменит их другими, подсказанными теми же чувствами и теми же интересами. Он скажет, например, что Франция не на высоте социального прогресса или что она проникнута духом милитаризма, империализма, ложного патриотизма. Можно не сомневаться в одном: подобных аргументов будет в изобилии. Единственный результат, которого можно добиться, разрушив одну деривацию, — это, как правило, ее замена другой, почерпнутой из того же неисчерпаемого арсенала. Другой пример познакомит нас с очень распространенным правилом. В газетах одного направления, а иногда в одной и той же газете можно встретить доводы такого рода: 1) Франция заслуживает порицания за то, что она воспользовалась своей победой над Германией. Оправданием ей никак не могут служить перенесенные несчастья. Детей нельзя наказывать за грехи отцов; 2) Большевиков не следует порицать за то, что они истребляют буржуазию. У них есть на это веская причина, а именно страдания, которые причинили им высшие классы и сторонники свергнутого режима в особенности. Дети наказаны за проступки, совершенные родителями. Очевидно, что речь идет о прямо противоположных утверждениях. По логике они несовместимы, но прекрасно уживаются друг с другом в логике чувства.
Впрочем, противоречие здесь чисто формальное, поскольку оба тезиса основаны на чувствах и интересах. Так как мы постоянно вынуждены упоминать о чувствах и интересах, попытаемся хотя бы в общих чертах охарактеризовать эти понятия. Сначала скажем об интересах. Существует политический интерес чрезвычайной важности — интерес Англии, заключающийся в том, чтобы не позволить ни одной стране завладеть гегемонией на евро114
115-пейском континенте. Англия всегда более или менее открыто выступала против любой державы, которая внушала ей такие подозрения. История предоставляет нам множество подтверждений этого факта. Особенно поучительна эволюция отношений Англии с Францией, начиная с Крымской войны до франко-германской войны 1870 – 1871 гг. Во времена Крымской войны Англия была с Францией в союзе и после ее окончания также демонстрировала по отношению к этой стране свое благорасположение. Затем началось охлаждение, которое переросло в недоброжелательность. Накануне войны 1870 – 1871 гг. и во время нее высказывания значительной части английской прессы, в частности газеты «Таймс», стали откровенно враждебными. Что же произошло на этом отрезке времени? Франция всего-навсего после войны в Италии приобрела в Европе, по мнению Англии, слишком большой вес. После войны 1870 – 1871 гг. до разразившейся недавно новой войны можно было наблюдать сходный процесс. Но на этот раз недоверие Англии стала постепенно возбуждать Германия, представлявшая для нее прямую угрозу на море и косвенную — на континенте. Прежде неумеренно расхваленная и превознесенная до небес Германия в течение нынешней войны и после нее оказалась растоптанной и уничтоженной, хотя в последнее время появились некоторые признаки смягчения. Очень вероятно, что мы находимся в начальной стадии новой эволюции, подобной тем, что уже имели место. Этот вопрос заслуживает подробного рассмотрения, но в рамках не газетной статьи, а целой книги. Описанные нами примеры эволюции свидетельствуют о том, что действие более глубоких и неизменных причин оказывается в конечном итоге сильнее, чем всех прочих.
Наполеон iii мог выбирать между союзом с Англией и с Россией. Одержимый воспоминанием о кончине своего дяди на острове Святой Елены, он предпочел первый в надежде застраховать себя от неприятностей, но жестоко обманулся. Он мог бы строить куда более верные прогнозы, если бы прислушался к урокам истории, ведь враждебность Англии к Наполеону i и ее равнодушие к судьбе Наполеона iii в 1870 г. были продиктованы теми же самыми интересами. Еще один интерес, представляющий великую важность для Англии, — это безопасность ее азиатских владений — как новоприобретенных, так и прежних. Она видит угрозу для них в распространении большевистской пропаганды, но еще не решила, противостоять ей силой или помешать путем заключения договора. Именно этим объясняется неопределенность английской политики послед-115
116-него времени. Если Англия остановится на последнем решении, ее пути неизбежно разойдутся с Францией, интересы которой лежат в другой плоскости и не отличаются такой же сугубой утилитарностью. Мощный поток политических интересов смешивает свои воды с рекой интересов финансовых. Среди последних необходимо различать уже устоявшиеся интересы и только намечающиеся. Если говорить об отношении к России, то первые преобладают во Франции, вторые — в других странах. Эти страны не могут простить Франции ее претензий на получение долга по кредитам. Поэтому ее рассматривают как помеху на пути плодотворного сотрудничества во всем мире. За это ее осыпают упреками, обвиняют в ростовщичестве и пренебрежительно обзывают Шейлоком. Она считается защитницей капитализма, противницей труда, представителями которого в открытую выступают пролетарии, но подспудно могут быть и финансисты, везде собирающие по зернышку и с нетерпением рвущиеся «спасти» Россию, получив там концессии на прибыльные предприятия. Все эти интересы прикрываются иногда непроницаемой, иногда прозрачной завесой многочисленных дериваций, а хорошо оплачиваемое производство набирает обороты. Перейдем теперь к чувствам.
Мы не станем говорить о многочисленных друзьях Франции, которые не забывают, в каком долгу находится перед ней культура современных народов. Займемся только чувствами, которые прямо или косвенно работают на антифранцузскую кампанию. В 1885 г. сэр Генри Самнер Мэйн? охарактеризовал важную категорию чувств, заметив по поводу одной статьи Лабушера, что речи этого автора, «как, впрочем, и речи многих граждан, полагающих, что правительства обладают неограниченными возможностями делать людей счастливыми, подразумевают убеждение в наличии некоего неисчерпаемого по количеству фонда земных благ, хранящихся, так сказать, на огромном складе или на антресолях и в настоящее время распределяемых неравномерно и несправедливо. И именно эту неравномерность и несправедливость со дня на день должен устранить демократический закон». Интенсивность подобного рода настроений была чрезвычайно усилена войной, которая даже снабдила их некоторым практическим обоснованием благодаря подчинению экономической жизни произвольным решениям правительств. Экономический ущерб, нанесенный этими решениями, тяжелым? Франц. пер.: Essais sur le gouvernement populaire. Paris, Thorin ed. P. 71.
116
бременем лег на население, но оно не связывает эти вещи, наоборот, ожидает окончательного облегчения от новых произвольных решений. С точки зрения значительной части граждан, они должны привести к перераспределению богатств и реорганизации производства, в то время как спекулянты хотели бы заменить прежние источники доходов, иссякшие с окончанием войны, новыми. Правительства должны считаться с этими настроениями. Нет необходимости рассматривать вытекающие отсюда выводы, так что мы ограничимся указанием лишь на те, которые относятся к нашей теме. В Европе наблюдается любопытное явление, которое мы разбирали в других работах. Похоже, что древний континент погружается в состояние анархии, чем-то напоминающее ситуацию после падения каролингской империи. Центральная власть и суверенитет распадаются, а организации, подобные профсоюзам, пользуются результатами этого распада.
Совсем недавно мы могли констатировать, комментируя внутренние события в Венгрии и русско-польскую войну, что внешняя политика разных государств стала ареной противоборства двух сил — власти центральных правительств и власти профсоюзов. Обе власти проводили собственную внешнюю политику: наряду с политикой конституционного и законно сформированного государства и вопреки ей вырабатывается другая, основанная на реальной власти, но официально еще не оформленная, по крайней мере в области внешних сношений. Примечательно, что парламенты, за исключением французского, по-видимому, смирились с подобным унижением. Точно так же можно наблюдать зарождение внутренней реальной власти, противостоящей государству и конкурирующей с ним на равных. Повсюду, за исключением опять-таки Франции, ее представляет персонал, контролирующий пути сообщения; в Англии к нему присоединяются шахтеры; в Италии — рабочие и другие лица, которые пытаются образовать государство в государстве. Пока что их объединяет общее дело, но уже проскакивают искры будущих конфликтов. Все эти и им подобные факты сегодня выглядят случайными; возможно, они преходящи, тем не менее это результат проявления каких-то глубинных сил. Эти силы в разных странах действуют по-разному. Во Франции их интенсивность не так велика, как в других местах. В этих последних антифранцузская кампания находит своих сторонников прежде всего среди приверженцев нового положения вещей, затем среди тех, кто желает воспользоваться обстоятельствами или попросту видит в ней политическое средство.117
Но есть более важная и трудноразрешимая проблема. Объединение Германии стало возможным благодаря поражению Франции в войне 1870 – 1871 гг. Почему же победившая теперь Франция не пытается уничтожить Германию, а напротив, усиливает ее? Искусство управления заключается в использовании существующих настроений и лишь отчасти — в их изменении или подогревании новых. Партикуляризм все еще очень силен в Германии. Почему же им пренебрегают? Я не собираюсь заниматься здесь решением этой проблемы. Впрочем, для этого недостает знания многих вещей. Тем не менее мне представляется, что в силу самой постановки подобных вопросов можно заключить о наличии могущественных чувств и значительных интересов, препятствующих принятию решений, которые дали бы Франции гарантии, навряд ли достижимые иным способом. Среди источников этих чувств следует назвать, безусловно, идеологию Лиги Наций и подобные принципы, хотя опыт прошлого учит нас, что они имеют вес лишь в сочетании с другими, более важными чувствами и более существенными интересами. Именно эти чувства и интересы следует учитывать, но представленный нами очерк лишь приоткрывает край прячущей их завесы.
118