§ 3. Кавказские национальные дивизии после коренного перелома в Великой Отечественной войне (1943-1945 гг.)

1943 год стал годом триумфа Красной Армии, годом великих, переломных побед под Сталинградом, Новороссийском, Курском, в Донбассе и на Днепре. Красная Армия прониклась духом победы.

История кавказских национальных дивизий в этот период изучена слабо. Исследователи отмечают в истории нацформирований последних лет войны устойчивую тенденцию: мононациональный состав кавказских дивизий (как и прочих нацдивизий, формировавшихся в начале войны) стал быстро размываться за счет вливания в состав национальных дивизий пополнений разных национальностей. Одновременно наращивались темпы строительства национальных дивизий и корпусов из представителей народов Прибалтики и

Восточной Европы[23]. По мнению А. П. Артемьева, в национальных формированиях отпала необходимость, поскольку бойцы-националы достаточно возмужали, выучили русский язык и могли сражаться на равных с

192

красноармейцами-славянами[24]. Документы фиксируют явные качественные изменения личного состава национальных формирований. Участие в тяжелых боях на Кавказе не прошло для них бесследно. С приобретением бойцами нерусских национальностей боевого опыта, их политико-моральное состояние становилось устойчивым. По выражению командира 276-й грузинской дивизии,

193

люди «посуровели» . С середины 1943 г., когда кавказские национальные дивизии интенсивно пополнялись личным составом, документы нередко фиксировали ситуацию, обратную той, которая наблюдалась в 1941-1942 гг. Бойцы кавказских национальностей, как ветераны своих частей теперь становились авторитетами в отношении нового пополнения разных национальностей, являлись кадровым ядром подразделений[25].

Многие кавказские дивизии вели наступательные бои на самых ответственных участках фронта. Например, 223-я азербайджанская стрелковая дивизия в 1943 г. участвовала в прорыве вражеской обороны под Харьковом, захвате плацдарма в районе Аулы при форсировании Днепра. Весной 1944 г. дивизия участвовала в тяжелых боях за плацдарм на правом берегу р. Днестр, а в августе - в знаменитой операции по уничтожению Ясско-Кишиневской группировки врага, в ходе которого пленила 3327 немецких солдат и офицеров[26].

В целом приток закавказцев в ряды Красной Армии существенно сократился из-за исчерпания людских ресурсов союзных республик. Так, к исходу битвы за Кавказ число армян, азербайджанцев и грузин в войсках Северо-Кавказскогофронта снизилось в течении года - с ноября 1942 г. по ноябрь 1943 г. - с 42,5% до 12,9% (см. приложение 10)

После зимней наступательной кампании зимы 1942/1943 гг. по действовавшим кавказским национальным формированиям не принято ни одного решения государственного уровня. Поэтому вопрос о поддержании мононационального характера кавказских дивизий в значительной мере утратил свою актуальность, решался теперь индивидуально и зависел, главным образом, от субъективных факторов - воли и желания на то закавказских лидеров, командования действующих группировок войск, в составе которых находились национальные формирования, и в определенной степени - позиции Военного совета Закавказского фронта, готовившего резерв личного состава для таких соединений.

Для фронтового руководства проблема сохранения однонационального состава являлась лишней «головной болью». Русскоязычное пополнение целенаправленно равномерно распределялось в подразделениях[27].

Статистика национального состава дивизий велась в тот период нерегулярно, поэтому трудно представить ее полную картину. Таблица 4 составлена на основе разрозненной документальной информации, однако общая тенденция очевидна.

Таблица 4

Динамика изменения удельного веса представителей титульных национальностей в национальных стрелковых дивизиях в 1943-1945 гг.

197

(в процентах ко всему личному составу)

Пополнение дивизий титульными национальностями происходило теперь спорадически, в частном порядке. Инициатива сохранения прежнего национального облика дивизий исходила, как правило, от их командно-политического руководства. Комдивы и начальники политотделов сигнализировали об ослаблении национального ядра своих соединений в два адреса: вышестоящему командованию и в центральные комитеты партии своих республик. Военное командование нередко игнорировало такие запросы, чему, как правило, находилась объективная причина: отсутствие резерва личного состава требуемой национальности.

РККА Щаденко, командующим фронтами, в составе которых действовали их

198

дивизии и прочим лицам, от которых зависело решение вопроса .

Из секретарей закавказских ЦК КП(б) традиционно наибольшую активность демонстрировал М. Багиров, делавший неоднократные запросы на фронт по этому поводу. Если настойчивость лидеров Закавказья соответствовала возможностям военных, то национальные соединения регулярно пополнялись личным составом необходимой национальности. Так было, например, в случае с 77-й и 416-й азербайджанскими дивизиями, действовавшими в 1943-1944 гг. в составе 4-го Украинского фронта. Назначенный на должность члена Военного совета генерал-полковник Е. А. Щаденко, хорошо знакомый с потребностями национальных дивизий, шел навстречу запросам Багирова[28]. Так, 22 июня 1943 г. Багиров поставил перед Военным советом Закавказского фронта о сохранении национального характера 416-й и 77-й стрелковых дивизий. Военный совет этому не возражал и со своей стороны возбудил ходатайство перед генерал-полковником Щаденко, соглашаясь выделить на доукомплектование необходимое число азербайджанцев призывного возраста[29]. Подобные запросы делали К.

201

Чарквиани и А. Арутюнов .

Для национальных политических элит Кавказа идеологическая составляющая существования национальных формирований имела исключительное значение. Как сказано было об одной из азербайджанских дивизий, она есть «еще одно неопровержимое доказательство» (выделено мной - А.Б.) верности

202

азербайджанцев советскому народу и Сталину . Утеря мононационального характера таких соединений считалась недопустимой. Напротив, наблюдалось возрождение старых закавказских дивизий, еще в ходе военной реформы 30-х гг. утерявших национальный статус. Например, 77-я стрелковая дивизия, послепереформирования в конце 1942 г. пополненная большим количеством азербайджанцев, командирами и политработниками азербайджанской национальности, явочным порядком вновь стала именоваться национальной. Весной 1944 г. начальник политотдела дивизии майор Джавадов, обеспокоенный притоком в дивизию славянского пополнения, ставил перед Военным советом 51-й армии вопрос «о дальнейшем существовании дивизии как азербайджанской»[30]. «Дивизия, которая. двадцать четыре года носила звание азербайджанской. перестанет существовать»[31]. С такими аргументами Джавадов обращался к Багирову. 349-я стрелковая дивизия, с 1943 г. дислоцировавшаяся на приграничной с Турцией территории Грузии, была укомплектована в основном грузинами и постепенно стала называться «грузинской». Партийный лидер Грузии Чарквиани уделял большое внимание этой дивизии. 261-й дивизия получила с 1943 г. неофициальное наименование «армянская» и т.д.

В то же время закавказские руководители осознавали грань, за которой их желание поддерживать национальный престиж через национальные формирования могло быть признанным чрезмерным. В феврале 1943 г. один из офицеров 416-й дивизии подполковник Г. К. Кафаров, направляясь с пополнением вслед за своим соединением, собрал по пути большую массу отставших от различных частей бойцов в основном азербайджанской национальности. Неофициально (посредством товарищеского письма) он выступил перед Багировым с предложением создания «интернациональной бригады» «для того, чтобы они не шатались.

205

бойца Красной Армии» . Предприимчивый подполковник быстро сформировал в г. Тихорецке стрелковые и специальные подразделения бригады вместе с материальной частью и даже добился постановки бригады на довольствие. Однако Багиров не решился поддержать Кафарова перед Военным советом Южного фронта, в состав которого последний предлагал включить свою часть. Отставшие от своих частей бойцы, которых собирал Кафаров, подлежали спецпроверке органами военной контрразведки, действия же Кафарова, хотя и были направлены на благое дело, являлись самоуправными. Поэтому Багиров оставил судьбу бригады и самого подполковника Кафарова на усмотрение командующего Северо-Кавказского фронта, в чьем тылу находилась «интернациональная бригада», не высказав своего официального отношения по этому вопросу206, хотя, по утверждению Кафарова, оно было положительным207. Вскоре весь личный состав части был отправлен в запасные полки, а Г. Кафаров приговорен судом военного трибунала к расстрелу. В условиях 1941 г. и даже 1942 г. подобная инициатива, скорее всего, закончилась бы зачислением новой войсковой части в состав Действующей армии. В начале 1943 г. она расценивалась уже как преступление и заставила поборника сохранения национальных частей Багирова отмежеваться от него.

С фактической денационализацией кавказских национальных дивизий с середины 1943 г. соседствовало принципиально новое явление, которое в определенной мере поддерживало их существование до конца войны, а после ее окончания легло в основу историографических мифологем. Если прежде нацформирования становились объектом жарких, но сугубо конфиденциальных дискуссий между высокопоставленными военными и партийно-государственными чинами, то теперь попали в сферу публичной пропаганды и политики.

В первые годы войны пропаганда боевого пути национальных формирований сдерживалась чрезмерно жесткими правилами сохранения военной тайны. Не дозволялось публиковать в прессе и прочим образом разглашать нумерацию, дислокацию части, имена командного состава, боевой состав и целый ряд иных сведений. Противнику такая, самая общая, информация, как правило, была легко доступна из других источников, зато ее отсутствие в советских СМИ и устной пропаганде делало информацию с фронта абстрактной, безадресной, неинтересной. В конце лета и осенью 1943 г. положение резко изменилось в лучшую сторону. В связи с грандиозными победами Красной Армии на фронтах Великой Отечественной была развернута кампания по присвоению частям и

Там же. Л. 76-77.

Там же. Ф. 209. Оп. 999. Д. 407. ЛЛ. 239-239 об.

соединениям Красной Армии почетных наименований по названиям тех населенных пунктов, в освобождении которых они особо отличились или в которых дислоцировались длительное время. Одновременно оглашалась нумерация частей и соединений. В прессе открыто выступали их командиры и политначальники. Из числа кавказских национальных дивизий первыми такие наименования приказами наркома обороны войскам были присвоены 89-й армянской («Таманская»), 416-й азербайджанской («Таганрогская») и 414-й грузинской («Анапская») стрелковым дивизиям. С этого момента указанные дивизии стали предметом самого пристального внимания национальной прессы, являясь символом национального вклада в дело борьбы с фашизмом. Это было значительным шагом вперед по сравнению с прежними формами ознакомления населения со своими национальными героями. С осени 1943 г. газетные полосы с обзорами боевого пути этих соединений регулярно появлялись на страницах закавказских газет, производился обмен делегациями между тылом

208 онтом .

Перечисленными выше тремя стрелковыми дивизиями круг соединений, чья боевая история стала публичной, в целом и ограничился, хотя почетные наименования, ордена на знамена, а в отдельных случаях и гвардейские звания до конца войны заслужили большинство национальных формирований. В азербайджанской прессе изредка упоминалась еще 223-я стрелковая дивизия. Однако она осталась в тени 416-й стрелковой дивизии - «гордости азербайджанского народа»[32]. В армянской прессе кроме 89-й дивизии, ни одна более не приобрела публичной известности, в грузинской даже упоминания 414-й дивизии вскоре сошли на нет. Подбор объектов для национальной гордости при этом был достаточно случаен. Как уже говорилось, ими стали те национальные дивизии, которым первым были присвоены почетные наименования. У остальных, между тем, боевой путь сложился не менее славно. Некоторые из них (как, например, 76-я армянская Краснознаменная им. К. Е. Ворошилова и 77-яазербайджанская Краснознаменная им. Серго Орджоникидзе) вели свою историю с дней основания Красной Армии. 76-я армянская стрелковая дивизия, прославившаяся в обороне Сталинграда, являлась единственным из всех кавказских национальных дивизий, преобразованной за заслуги в гвардейскую. 223-я азербайджанская дивизия в числе первых форсировала Днепр, учавствовала в уничтожении Ясско-Кишеневской группировки противника, освобождении Белграда и т. д.

Возможно, набор дивизий-символов стал бы шире, но период гласности в содержании праздничных приказов НКО вскоре окончился, соображения сверхсекретности вновь взяли верх. Уже с конца 1943 г. населению подавалась усеченная информация, не позволявшая персонифицировать образ героического соединения, отмеченного Верховным Главнокомандующим. Например, присвоение «соединению генерал-майора Бобракова» почетного наименования «Симферопольская» не нашло никакого отклика в азербайджанской прессе[33]. Между тем речь шла об отличившейся в боях за освобождение Крыма старейшей 77-й азербайджанской дивизии.

Таким образом, перед пропагандистскими органами не стояло задачи объективного освещения боевого пути национальных формирований. Главной целью прославления отдельных дивизий было создать их идеальный образ, пригодный для пропагандистского использования. Он вмещал в себя типичные идеологические штампы, мифологические образы, имевшие мало общего с реальным трудным и противоречивым боевым путем этих соединений. Так, осенние 1942 г. бои 89-й стрелковой дивизии на р. Терек, в которых она проявила себя как неустойчивая и малобоеспособная, стали теперь началом «славного пути», когда воины-армяне «обрушили всю огневую мощь советского оружия на головы захватчиков», «непреодолимой стеной стали на рубежах нашей

211

обороны» . В ходе кровопролитных наступательных боев в декабре 1942 г. 416-я азербайджанская дивизия ни разу не прорвала немецкой обороны и потеряла до 80% личного состава. Между тем, в газете «Бакинский рабочий» сообщалось, что

«дивизия успешно выполняла одно боевое задание за другим» и в конце концов

212

«оборона противника была окончательно сломлена» . Автором статьи был командир дивизии полковник Д. М. Сызранов, хорошо осведомленный в подлинном положении дел, но по тем или иным причинам втянувшийся в мифотворчество.

Таким образом, создавалась как бы параллельная история национальных соединений, положенная позже в основу обширной послевоенной историографии национальных формирований.

На заключительном этапе войны в судьбе национальных формирований Красной Армии произошел неожиданный поворот. На 10 сессии Верховного Совета СССР I Созыва 1 февраля 1944 г. был принят Закон «О создании войсковых формирований Союзных Республик и о преобразовании в связи с этим Народного Комиссариата Обороны из общесоюзного в союзно-республиканский комиссариат». В соответствии с этим были внесены изменения в Конституцию СССР (статьи 14, 18 и 60), а позже внесены поправки в конституции союзных республик. Отныне было установлено право союзных республик «иметь свои войсковые формирования» и военное министерство, в то время как руководящие основы военного строительства на местах оставались за союзным центром. Вопрос о военной реформе рассматривался на сессии в связке с аналогичной реформой внешнеполитического ведомства, которое также было преобразовано в союзно-республиканское. С главным докладом на сессии выступил нарком иностранных дел В. М. Молотов.

Главным тезисом его доклада было утверждение о том, что в результате успешного социалистического строительства союзные республики вышли на новый уровень социально-политического и культурного развития. При этом их возможности выросли, а потребности возросли. Это сделало необходимым допустить ведение республиками самостоятельной внешней политики в рамках внешнеполитического курса СССР и заниматься собственным военным строительством в составе Красной Армии.

Бакинский рабочий. 1943. № 204. 5 октября.

В случае республиканских МИДов Молотов достаточно конкретен: специфические культурные и экономические интересы республик требовали ведения внешнеполитических дел, касавшихся их, с учетом их национальной специфики. Отныне союзные республики могли вступать с иностранными государствами в непосредственные сношения, заключать с ними соглашениями, обмениваться дипломатическими представителями. Соответственно возникали задачи по воспитанию национальных дипломатических кадров, повышению уровня изучения истории, культуры и языков зарубежных государств. Упор на общественно-культурное сотрудничество с заграницей делало функции будущих республиканских МИДов схожими с функциями ВОКСа - Всесоюзного общества культурных связей с заграницей. Но, несмотря на декоративность полномочий, их деятельность более или менее была наполнена содержанием.

Напротив, и терминология и перспективные планы военной реформы в союзных республиках были весьма неопределенны. Молотов не пояснил, чем должны заниматься новые наркоматы обороны, ограничившись пропагандистскими лозунгами о дальнейшем росте мощи Красной Армии. Последующие докладчики на сессии Верховного Совета Союза ССР и на сессиях верховных советов закавказских республик, не получив руководящих указаний, ограничивались пересказом тезисов доклада Молотова и текущих указаний Сталина. Сообщалось о больших достижениях на фронте национальных соединений, росте профессионализма национальных командных кадров, пользе

213

возрождения национальных воинских традиций и т. д. До конца не была определена даже терминологическая база реформы: новый закон не содержал определения «войскового формирования союзной республики», не пояснил новый термин и Молотов. Представители республик ставили в пример уже существовавшие национальные дивизии, но речь в законе шла об «образовании» республиканских войсковых формирований. Последний термин не подменял

214

«национальные формирования», как иногда подается в литературе . Не разъяснялись функции новых республиканских наркоматов обороны. Последние становились предметом предположительных суждений некоторых выступавших на сессиях верховных советов республик. Наиболее творчески к вопросу подошли в Грузии. Главный докладчик по вопросу на VII сессии 1-го созыва Верховного Совета Грузинской ССР председатель СНК В. М. Бакрадзе увязал современные преобразования с довоенным опытом строительства национальных формирований. Он так определил круг полномочий нового наркомата: ему «придется провести большую работу в области укрепления и дальнейшего

215

улучшения военного обучения в школах, вузах и подразделениях Всевобуча» . Более чем скромные попытки уяснить содержание реформы тонули в славословиях в адрес вождей страны и союзных республик и их национальной политики.

Далее конституционных реформ в союзных республиках СССР дело, однако, не пошло. Среди документов Закавказского фронта и Бюро ЦК закавказских союзных республик за период 1944-1945 гг. не обнаружено ни одного конкретного решения, связанного с новой военной политикой. Военный совет и штаб Закавказского фронта продолжал выполнять функции военного строительства в Закавказье, координируя свою деятельность с республиканскими военкоматами и военными отделами республиканских центральных комитетов партии.

Постановления верховных советов всех уровней в СССР не засекречивались и публиковались в прессе и специальных изданиях. Поэтому в отличие от подавляющего большинства мероприятий, связанных с военным строительством на Кавказе и ставших предметом данного диссертационного исследования, закон о создании в союзных республиках наркоматов обороны, как и прения по этому поводу в союзном и республиканских парламентах немедленно были доведены до населения. Однако, пропагандистская кампания, начатая было в период сессий верховных советов Закавказья весной 1944 г., неожиданно оборвалась, что вполне отражало незавершенность реформы, ее формальность. Немногочисленные разъяснительные статьи по этому поводу в основном обыгрывали положениядоклада Молотова. Пропагандой даже был проигнорирован сталинский тезис о войсковых формированиях в союзных республиках, озвученный в праздничном приказе народного комиссара обороны, посвященном 26-й годовщине Красной Армии в феврале 1944 г.[34] Столь важные конституционные изменения не получили никакого отражения в многотомных изданиях советского периода по истории союзных республик.

Анализ документов показывает, что реформа готовилась спешно, была слабо согласована с имевшимся опытом военного строительства в национальных регионах, а, возможно, и вовсе была формальной, изначально нереализуемой. В чем же была ее цель? Лишь немногие историки прокомментировали решения Верховного Совета СССР от 1 февраля 1944 г. Н. А. Кирсанов и А. Л. Альштадт

217

предлагают искать истоки реформы в области большой политики . Н. А. Кирсанов связывает ее с активным обсуждением в тот период в рамках антигитлеровской коалиции формата будущей международной организации по

218

поддержанию мировой безопасности и порядка голосования в ней . Действительно, на конференции, посвященной специально этому вопросу, проходившей в американском Думбартон-Оксе в августе 1944 г., вопрос о членстве в создаваемой ООН стал одним из наиболее острых. Советский Союз выдвинул требование о принятии в состав организации всех своих шестнадцати республик. Понадобилось придать союзным республикам недостающие атрибуты суверенной государственности - армию и самостоятельную внешнюю политику. Это вызвало резкие протесты главных партнеров на переговорах - английской и американской делегации. «Россия, сознавая свою мощь, может стать более

219

алчной», - так прокомментировал ситуацию У. Черчилль . Союзников не впечатлило молниеносное «повзросление» союзных республик. Они ставили в пример британские доминионы, «которые приближались к независимостипостепенно и терпеливо»[35]. Поддавшись давлению западных держав, Советский Союз снял вопрос с повестки дня конференции, отложив его решение на будущее. Сталин при этом в довольно резкой форме заявил Рузвельту что, якобы, «Правительства Союзных Республик весьма настороженно относятся к тому, как отнесутся дружественные государства к принятому в Советской Конституции расширению их прав в области международных отношений», и что эта

221

«исключительно важная проблема» требует дальнейшей проработки .

После наделения Советского Союза как великой державы статусом постоянного члена Совета Безопасности с правом вето, вопрос о принятии в ООН всех 16 республик стал для советской стороны не принципиальным. В ряду других, более важных проблем, таких, как состав Совета Безопасности будущей Организации Объединенных Наций и схема голосования в нем, проблема раздела сфер влияния в Восточной Европы, будущего Германии, польского вопроса и др., он был второстепенным, став предметом дипломатического торга с западными союзниками. В январе 1945 г. во время Ялтинской конференции к «большому

222

облегчению» последних был достигнут компромисс: США Великобритания обещали поддержать на предстоявшей конференции Объединенных Наций в Сан-Франциско предложение СССР о предоставлении статуса полноправных членов

223

ООН Украине и Белоруссии .

Теперь правомерно поставить вопрос: есть ли взаимосвязь между приостановкой призыва у закавказцев осенью 1943 г. с описанными событиями в области внешней политики? На первый взгляд, при их сопоставлении обнаруживается хронологическая симметрия. Впервые послевоенное мироустройство стало предметом обсуждения союзников по антигитлеровской коалиции на конференции министров иностранных дел в Москве 19 - 30 октября

1943 г. Решимость мировых держав к созданию международной организации безопасности были подтверждены на Тегеранской конференции в ноябре 1943 г. Можно было бы предположить, что поначалу советское правительство всерьез готовилось к созданию вооруженных сил союзных республик, чтобы придать республикам реальный государственный статус. Поэтому призыв был остановлен для комплектования впоследствии из сэкономленных национальных людских ресурсов неких новых национальных формирований. Но против этого говорит то, что призыв был отменен только в нескольких республиках СССР и более не возобновлялся даже тогда, когда решения о создании союзно-республиканских наркоматов обороны и республиканских воинских формирований превратились в пустую формальность, а вопрос о включении союзных республик в ООН был снят с повестки дня.

Решение Верховного Совета СССР от 1 февраля 1944 г., хотя и не было воплощено в жизнь, но еще раз показывает, что национальные формирования неоднократно становились объектом большой политики, в том числе и внешней политики. Положение о воинских формированиях союзных республик еще долгие годы продолжало сохраняться в союзной и республиканских конституциях, оставаясь полной фикцией.

Анализ истории закавказских национальных формирований в 1943-1945 гг. показал, что общей тенденцией их развития стала постепенная утеря ими мононационального характера. Причиной тому стали приток в них пополнения с освобожденных территорий и значительного поступления в войска военнослужащих закавказских национальностей после отмены призыва и мобилизаций в Закавказье. Личный состав дивизий в ходе боевых действий многократно обновлялся и остававшееся ядро военнослужащих кавказских национальностей становилось основой стабильности подразделений. Ветераны-кавказцы были примером для бойцов нового пополнения. Поддержание национального характера соединений, сформированных в Закавказье стало заботой региональных руководителей. Они нередко добивались занарядки в национальные соединения соответствующих пополнений. Однако в целом, кавказские национальные соединения и по национальному составу и по боевым характеристикам фактически стали в один ряд с прочими соединениями Красной Армии.

В то же время, кавказские национальные формирования со второй половины 1943 г. приобрели публичную известность. Пропаганда их боевого пути была частью общей правительственной программы знакомства населения с героическими частями Красной Армии, уверенно шедших к победе над немецко-фашистскими захватчиками. Создание пропагандистского образа национальных формирований не требовало полного соответствия их подлинной истории. Такой подход удовлетворял требованиям создания символов боевой доблести кавказских народов. Закладывались основы параллельной история национальных дивизий, на которой строилась их послевоенная историография - крайне политизированная и непримиримая к инакомыслию.

Определенный интерес представляют решения союзного и республиканских верховных советов зимы-весны 1944 г. о национальном военном строительстве в союзных республиках СССР. Как только эти решения сыграли свою роль на международной арене, они немедленно были преданы забвению. Можно утверждать, что национальные формирования в последние годы войны существовали как бы в двух ипостасях: как реальные боевые единицы и как идеальные идеологические образы. На те и на другие возлагались вполне конкретные задачи.

Исследование истории кавказских национальных формирований в годы войны показало, что они явились особенным институтом Красной Армии с отличными от остальных воинских частей принципами и условиями формирования, боевой и воспитательной подготовки личного состава, тактики их боевого применения, а значит - и отличным от других историческим путем. Его изучение потребовало от автора выработки особого подхода, сочетающего методы традиционного военно-исторического исследования с изучением политических процессов и национальной политики на Кавказе в годы войны.

Важность исследованию истории национальных дивизий придает и очевидная идеологическая функция, которую те несли как олицетворение вклада того или иного народа СССР в дело борьбы с фашизмом. Помимо пропагандистской, публичной нагрузки, национальные формирования стали предметом острой негласной полемики в среде политических и военных элит союзного и республиканского масштабов, никогда не выходившей за пределы документов с грифом «совершенно секретно». В центре этой полемики была оценка боеспособности национальных дивизий. Она оказывала определяющее влияние на их боевую судьбу. Выводы о боевой ценности национальных дивизий экстраполировались на сами народы, из числа которых они формировались и, несомненно, сыграли свою роль в коррекции национальной политики советского правительства.