§ 2. Деятельность армейских политорганов и командиров по воспитанию личного состава кавказских национальностей

Руководящим органом партийно-политической работы в войсках являлось Главное политическое управление РККА, начальник которого имел статус заместителя наркома обороны. Накануне войны на эту должность был назначен армейский комиссар 1 ранга Л.

Там же. Ф. 1739. Оп. 1. Д. 54. ЛЛ. 37-38.

инструкторского, пропаганды и агитации, кадров, комсомольской работы, спецпропаганды, печати, партучета и др.

В самом начале войны, 16 июля 1941 г., был возрожден институт военных комиссаров (в ротах, батареях - политруков). Это решение мотивировалось необходимостью расширить и углубить партийно-политическую работу в войсках, помочь командиру в организации боевой деятельности своей части. В октябре 1942 г. этот институт был упразднен. Важной опорой для штатных политработников были первичные партийные и комсомольские организации, создававшиеся во всех низовых армейских структурах - ротах и батареях. Коммунисты и комсомольцы считались становым хребтом воинского коллектива. Поддержание организационной структуры и постоянный рост партийных и комсомольских организаций в армии являлось одной из главных обязанностей руководителей армейских политорганов. Нормальным считалось, когда партийно-комсомольская прослойка колебалась в пределах 15-20 % от всего личного состава, хотя иногда она достигала 40-50 %. В каждом подразделении с небольшими группами бойцов работали агитаторы, подбиравшиеся из числа коммунистов и «беспартийных большевиков». Агитаторская сеть охватывала весь без исключения личный состав и поддержание ее стабильности являлось одной из важнейших задач политорганов.

Кроме того, в разное время, особенно в начале войны, использовались разные способы усилить политико-пропагандистское воздействие на красноармейцев. Особенно инициативен был Л. Мехлис, отличавшийся приверженностью к архаичной, но броской революционной практике, основанной на импровизации. Так, в начале войны интенсивно формировались коммунистические роты и батальоны. Военный непрофессионализм здесь компенсировался большевистской дисциплиной и решимостью личного состава. Схожие цели -подъем морально-политического настроя подразделений - преследовало и насыщение их «политбойцами». Последние, выполняя обязанности обычных солдат, должны были еще непрерывно вести боевую агитацию.

Координация деятельности политорганов в частях возлагалась на инструкторов пропаганды политуправлений фронтов и политотделов армий. Они постоянно посещали войска. Материалы инспекций инструкторов политуправлеий, отложившиеся в фондах политорганов армейского и фронтового звеньев содержат обширную и достоверную информацию о состоянии партийно-политической работы и дисциплинарной статистике в частях и соединениях.

Одной из острейших и до конца не решенных в годы войны проблем, серьезно сказывавшаяся на качестве воспитательной работы в частях с участием кавказцев, была кадровая проблема. Еще после расформирования национальных дивизий в 1938 г. Закавказский военный округ утратил практически весь кадровый состав политработников кавказских национальностей - они были переведены в западные округа и в больштнстве своем выбыли из строя в первые же месяцы войны.. К тому же, как и весь корпус советских командиров, они подверглись опустошительной «чистке» 1937-1938 гг. К середине 1939 г., когда волна террора схлынула, на руководящих постах политаппарата кавказских военных округов оказались молодые выдвиженцы, имевшие малый опыт работы. Обычно на должности комиссаров полков выдвигались политруки рот и

58

батарей . Политуправлением Закавказского округа руководил недавний комиссар полка59. В начале войны, когда началось мобилизационное развертывание войск проблема замещения должностей кадровыми политработниками многократно обострилась.

Нехватка квалифицированных специалистов кавказских национальностей очень остро ощущалась на уровне политотделов армий и групп войск, в связи с чем политотделы национальных дивизий оставались без опеки вышестоящих

58 РГВА. Ф. 25873. Оп. 1. Д. 447. ЛЛ. 3-13.

59 Там же. Ф. 21873. Оп. 1. Д. 128. Л. 6.

органов. Русские политначальники не всегда учитывали специфику национальных формирований. Так, политотдел 44-й армии в период, когда она состояла почти полностью из национальных дивизий, зимой 1942/1943 гг. возглавлял бригадный комиссар Долин - согласно характеристике вышестоящего начальника, «неплохой коммунист», но малоопытный руководитель[64]. Долин совершенно не реагировал на бедственное положение национальных дивизий и распространение националистических настроений среди русских командиров, пока в ситуацию не вмешался Военный совет фронта. Как правило, политработники кавказских национальностей вводились в эти органы лишь после резкого падения дисциплины среди военнослужащих-кавказцев.

Кадровая проблема усугублялась часто неправильным использованием политработников. По выражению одного из них, этот «вечно старый и вечно новый вопрос» стал настоящим бедствием армии[65]. Многократно критиковавшееся ГлавПУром «толкачество», когда работники политаппарата делегировались командованием в тылы, способствуя скорейшему прохождению грузов, пополнения для дивизии и проч., из-за хронической недостатка тыловых начальников было трудноискоренимым делом. С другой стороны, политработники нередко втягивались в собственно боевую работу, участвовали в оперативном планировании и руководстве боевыми действиями, т.е. выполняли собственно командирские функции. Впрочем, по заключению специалиста политотдела одной из армий Закавказского фронта Г.

Усилия руководящих политических органов были направлены на постоянное совершенствование квалификации политработников. Часто проводились армейские и фронтовые слеты, семинары политработников, на которых они делились друг с другом опытом воспитательной работы. В целях популяризации опыта лучших работников, материалы таких слетов всегда публиковались во фронтовой прессе. Особенно интенсивной обобщающая аналитическая работа стала в 1943-1945 гг. В документах политотделов за этот период часто встречаются аналитические доклады, именовавшиеся «Опыт такого-то» или «Результаты работы такого-то».

Личные качества политического руководителя, его решимость, авторитет играли огромную роль. В одной из лучших дивизий Закавказского фронта, преобразованной после обороны Кавказа в гвардейскую - 176-й - таких политработников было немало. Во время трехдневных боев в окружении комиссар третьего батальона старший политрук Мироненко стал надежным помощником своему командиру, личным мужеством воодушевлял солдат. Батальон пять раз поднимался в рукопашную атаку и опрокидывал врага. Все это было результатом долгой и кропотливой работы Мироненко с личным составом, мобилизации им всех партийно-комсомольских сил[68]. Заместитель командира по политчасти третьего батальона 109-го Краснознаменного стрелкового полка батальонный комиссар Вислогузов всегда находился на передовой на виду у своих бойцов, подменял командира в случае необходимости[69]. В составе 176-й стрелковой дивизии сражалось немало кавказцев.

Очень плодотворной в годы Великой Отечественной войны стала теснейшее сотрудничество армейских и гражданских партийных органов.

63 64

Масштабы и всесторонность помощи, которую оказывали армии, прежде всего, мощные партийные организации закавказских союзных республик впечатляют, а перечисление только наиболее значимых мероприятий заняло бы много страниц. При колоссальной нагрузке по подготовке резервов, которая Ставкой была возложена на кавказские фронты и округа, их политуправления не имели объективных возможностей обеспечить воспитательный процесс во вновь сформированных соединениях. Особенно остро эта проблема стояла в первый период войны. Помощь центральных комитетов и обкомов кавказских партийных организаций оказалась своевременной и необходимой.

В ответ на просьбы военных советов фронтов и армий кавказские партийные организации непрерывно делегировали из своих рядов политработников. Едва ли не в каждом протоколе заседаний бюро республиканских ЦК закавказских республик и обкомов северокавказских автономий встречаются обширные списки ответственных политработников, направлявшихся партией на фронт. Все издательские и типографские возможности республик были переориентированы на фронтовые нужды. Дивизиям с преимущественно кавказским личным составом передавались готовые редакторские коллективы и типографское оборудование. Большим потоком в войска шла печатная продукция - от ежедневных газет до целых библиотек. Очень эффективными были поездки на фронт республиканских делегаций, возглавлявшихся секретарями ЦК и обкомов, членами правительства и прочими высокопоставленными чиновниками. В состав делегации входили известные деятели культуры, искусства, творческие коллективы.

Таким образом, войска были пронизаны разветвленной сетью политорганов, что обеспечивало непрерывное и интенсивное пропагандистко-агитационное воздействие на весь личный состав. Их задачей являлось воспитание боевой стойкости, отваги, повышение воинского мастерства, укрепление дисциплины, готовности пожертвовать собой во имя защиты Родины, стремления во что бы то ни стало выполнить приказ командира.

Воспитательная работа велась в условиях боевой обстановки, которая определяла ее успешность и корректировала ее развитие. В первые годы войны эта обстановка, как правило, была неблагоприятной. Вновь сформированным соединениям со слабо обученным составом приходилось вести тяжелые оборонительные бои. Это снижало эффективность воспитательной работы и становилось причиной отрицательных явлений в дисциплинарной практике. В работе с таким своеобразным контингентом военнослужащих, как бойцы нерусских национальностей эти недостатки, особенно в первые годы войны, были наиболее заметны. Жесткий централизм в работе партполитаппарата становился причиной нередких пробуксовок, проявлений формализма и равнодушия в работе, недостатка гибкости и инициативы. Степень эффективности политико-пропагандистской работы в немалой степени определяли типичные черты функционирования армейского политаппарата.

Важной особенностью партийно-политической работы был кампанейский принцип ее организации. Распоряжения о развертывании кампаний исходили из Главного политуправления РККА. Генеральную идеологическую линию, как и ее изменения, вдохновлял и идейно наполнял сам Сталин. Как правило, программные заявления вождя обнародовались в его публичных выступлениях и в праздничных приказах НКО к 23 февраля, 1 мая и 7 ноября. Достаточно равномерное распределение праздников в течение календарного года позволяло подвести итог за истекший период времени и наметить программу на будущее, тем более, что даты удобно совпадали с началом военных кампаний: весенней, летне-осенней, зимней. Совокупность публичных приказов НКО с передовицами «Правды», «Известий» и «Красной Звезды», отражавших пропагандистские усилия Управления агитации и пропаганды ЦК и Главного политуправления РККА, а также публикациями выступлений лидеров советского государства: В. М. Молотова, М. И. Калинина, авторитетных деятелей культуры и военных журналистов (К. Симонова, И. Эренбурга, А. Толстого и др.) дает полнуюкартину развития советской пропаганды. На их разъяснение личному составу направлялись все усилия пропагандистов и агитаторов, армейской прессы.

Однако кампанейский характер пропагандистской работы нередко оборачивался формализмом, отвлекал политаппарат от задач повседневной жизни части. При появлении очередной директивы из Москвы, работа над предыдущей, как правило, сворачивалась независимо от степени ее освоения в войсках. И, напротив, некоторые документы, имевшие статус программных, продолжали интенсивно изучаться в войсках, даже безнадежно устарев. Так было, к примеру, с приказами НКО № 55 от 23 февраля 1942 г. и № 130 от 1 мая 1942 г., в котором Красной Армии, вдохновленной зимними победами, была поставлена задача до конца года разгромить гитлеровскую армию и завершить войну. Последовавшие вскоре за этим катастрофические поражения советских войск в Крыму и под Харьковом, которыми немецкое командование открыло летнюю наступательную кампанию, перечеркнули этот замысел. Однако в работе политико-пропагандистских органов приказ № 55 долго оставался основным программным документом и использовался еще летом 1942 г., вызывая изумление у бойцов, которые своими глазами наблюдали истинное положение дел. 28 июля 1942 г. его сменил приказ НКО № 227, чей призыв «Ни шагу назад!» был прямо противоположен прежнему.

Формальные, малосодержательные директивы начальства имели следствием подчас безответственное отношение к работе, когда «занятия ведутся "вообще" и только потому, что их по плану нужно проводить»[70] . Очень красноречивый пример приводил работник политуправления Черноморской группы войск, проверявший состояние политработы в одном из полков 20-й горно-стрелковой дивизии. Заместитель командира полка по политчасти капитан Файнберг проводил красноармейское делегатское собрание, совершенно не подготовившись к нему. Аудитория, в свою очередь, не проявляла никакого интереса к обсуждаемым вопросам, апатично наблюдая за происходящим. Файнберг пытался «расшевелить» красноармейцев: «Ну что же, будем сопетьили высказываться? Вы сюда не сопеть пришли»[71]. Но в политдонесении Файнберг написал: «Собрание прошло активно на высоком идейном уровне»[72].

В относительно спокойной обстановке легко отличимая профанация вполне устраивала все инстанции. Однако она не выдерживала критики, когда в частях случались чрезвычайные ситуации, падала боеспособность частей и проч. В этих случаях оценку политико-моральному состоянию личного состава давали другие органы - командование, органы контрразведки, республиканские партийные комиссии и т. д. В большинстве случаев результаты их расследований резко расходились с идиллическими картинами политотделов.

Несмотря на многочисленные трудности, постепенно политработники накапливали опыт воспитания и политической пропаганды на бойцов кавказских национальностей. На фронтах, прежде всего, южного крыла советско-германского фронта были разработаны программы обучения русскому языку, тематика лекций и бесед на патриотические и интернациональные темы. Южный фронт еще в первые месяцы войны принял большое количество пополнений из числа коренного населения Кавказа и Средней Азии. В июле 1942 г. здесь была издана брошюра П. Соина и М. Густерова «Воспитательная работа среди бойцов нерусских национальностей (из опыта работы в частях Южного фронта)». На примере одного из лучших полков фронта, сформированного из шахтеров Донбасса, было показано, как заботливо и внимательно относились командиры, политработники и красноармейцы к нерусскому пополнению. Вновь прибывшие бойцы не вводились немедленно в бой. Выделялось 12 дней для их знакомства с частью и доподготовки. В полку имелся резерв нерусских политработников. Бойцы немедленно вовлекались в жизнь части, становились эпицентром всеобщего внимания. Такое отношение к нерусским красноармейцам быстро приносило положительные результаты. Приводился пример 16 героев батареи лейтенанта Оганова, в составе которой были русские, украинцы, армяне,

67 68

азербайджанцы, татары. Все они пали в бою с немецкими танками, но не

69

дрогнули .

Главное политуправление РККА включилось в процесс регулирования межнациональных отношений в армии только спустя пятнадцать месяцев после начала войны. Это связано с личной позицией начальника ГлавПУра Мехлиса, не признававшего проблемы адаптации нерусских бойцов в частях Красной Армии. 17 сентября 1942 г. была издана директива нового начальника Главного политуправления А. С. Щербакова № 012 «О воспитательной работе с красноармейцами и младшими командирами нерусской национальности». Этот документ известен исследователям и отдельные его положения были опубликованы еще в советской литературе. Директива ГлавПУ № 012 требует повышенного внимания, поскольку она на долгое время стала основой воспитательной работы с военнослужащими нерусских национальностей. Начальник ГлавПУра признал, что специальная работа с бойцами нерусских национальностей «имеет огромное политической значение». Между тем, политорганы и военные комиссары «забыли, что у каждого из них есть родной язык, свои обычаи, устоявшийся уклад национальной жизни, и стригут всех под одну гребенку, не учитывая национальных особенностей». Отсюда - рост чрезвычайных происшествий, членовредительств, дезертирств, фактов измены Родине со стороны «некоторой части красноармейцев нерусской национальности». Щербаков приказал всем политиорганам и комиссарам уделять работе с бойцами нерусских (прежде всего закавказских и среднеазиатских) национальностей первоочередное значение. Предписывалось иметь в частях достаточное число агитаторов, владевших национальными языками, организовать переводы и публикацию газет, листовок, брошюр, а также отдельных докладов и бесед на темы дружбы народов СССР, расистской сущности нацизма. В пропагандистскую работу вводились конкретные примеры героизма на фронтах текущей войны, проявленные красноармейцами нерусских национальностей. Особо была подчеркнута роль «великого русского народа как

Там же. Ф. 224. Оп. 832. Д. 17. ЛЛ. 443-467.

старшего брата народов Советского Союза». Отдельным пунктом воспрещались всякие проявления великорусского шовинизма, пренебрежения к нерусским военнослужащим; предписано было всячески поощрять дружбу между

70

солдатами различных национальностей . В день выхода директивы ГлавПУ № 012, и независимо от этого события Военный совет Закфронта издал постановление о состоянии 223-й азербайджанской стрелковой дивизии, подготовленное по итогам проверки дивизии комиссией во главе с Багировым. С постановлением был ознакомлен весь командно-политический состав фронта. Военный совет требовал от него «беспощадно расправляться со всеми, кто практикует или поощряет матерщину, рукоприкладство, оскорбление национальных чувств красноармейцев и принижает способность азербайджанцев драться с врагом»[73].

Ситуация, однако, менялась медленно. Спустя месяц после издания директивы № 012 начальник политотдела Северной группы войск бригадный комиссар Надоршин отмечал, что повсеместно командование и партполитаппарат «все еще мало общаются с бойцами нерусской национальности, плохо изучают их нравы и обычаи, их запросы и требования», поэтому допускают в работе с ними формализм, а порой и бездушие и

72

грубость . Это оборачивалось снижением дисциплины в национальных частях, массовым распространением воинских преступлений. В первых же боях из 89-й армянской и 392-й грузинской дивизий на сторону врага перешло несколько сот

73

человек . Из 223-й азербайджанской дивизии на марше дезертировало с

74

оружием 168 человек74. Эти явления многократно увеличились зимой 1942/1943 гг., когда многие национальные дивизии были введены в бой. Это стало причиной острого конфликта между военными советами Закавказского фронта и его Северной группы войск по поводу боеспособности национальных дивизий иполитической благонадежности бойцов кавказских национальностей. Комиссия Главного политуправления, направленная на Северный Кавказ в январе 1943 г., выявила поразительные факты. Оказалось, что «многие политработники соединений и частей даже не знают (выделено мной - А. Б.) о существовании директивы ГлавПУ РККА № 012». Начальники политотделов 89-й армянской, 223-й азербайджанской, 414-й грузинской стрелковых дивизий эту директиву «подшили к делу, но до частей не довели, на партийных и комсомольских

75

собраниях не обсудили» .

Особое внимание отводилось интернациональному воспитанию командного состава. В расчете на более высокий, чем у рядовых солдат культурный и образовательный уровень, тематика просветительских лекций на офицерских политзанятиях о Кавказе и народах Кавказа была обширной. Немало тем было посвящено героическому прошлому кавказских народов, их нравам и обычаям, борьбе кавказцев с гитлеровскими захватчиками. Отдельно даже изучались биографии царских и советских генералов кавказского происхождения[74]. Тем не менее, иногда неизбежные в любом коллективе профессиональные трения переходили на национальную почву. Командиры миноритарной национальности (в национальных дивизиях ими являлись русские) не всегда могли адаптироваться в офицерском коллективе и искали объяснение этому в национальной несовместимости. В декабре 1942 г. некоторые русские командиры штаба 414-й грузинской стрелковой дивизии в разговорах

77

жаловались на то, что русских вытесняют . Острую форму и большой резонанс имел конфликт русских и грузинских офицеров в 349-й стрелковой дивизии в

78

1944-1945 гг., в 223-й азербайджанской дивизии в 1943 г.

24 января 1943 г. была издана вторая и последняя директива начальника Главного политуправления, посвященная воспитательной работе с нерусскими красноармейцами и младшими командирами. Директива констатировала полную запущенность в работе с кавказскими военнослужащими, факты шовинизма,формализм проводимых мероприятий, наконец, тяжелое материально-бытовое положение бойцов. А. Щербаков потребовал у политработников немедленно покончить с проявлениями бездушия, бюрократизма, возобновить борьбу с проявлениями великорусского национализма. «Первейшей обязанностью» политработника, - подчеркнул он, - «является забота о бытовых нуждах бойцов и командиров», ибо «политработники, оторванные от красноармейских масс, не знающие их быта, запросов - не могут иметь должного авторитета, не будут на практике душой своих частей и подразделений, а вся партийно-политическая работа может превратиться в болтовню»[75].

Директива ГлавПУ РККА № 01 была издана в наиболее кризисный период истории кавказских национальных формирований, когда стоял вопрос о целесообразности их дальнейшего существования, а политическая благонадежность и способность кавказцев к защите родины с оружием в руках немалым числом русскоязычных командиров подвергалась сомнению. Но перелом в войне, произошедший после победы советских войск под Сталинградом, коренным образом изменил и боевую судьбу воинов-кавказцев.

После зимних боев 1942/1943 гг. личный состав национальных дивизий сильно поредел, устал, но возмужал и стал основой при доукомплектовании дивизий весной и летом 1943 г. «В результате проведенных боев в дивизии остался хороший костяк как бойцов, так и командиров, получивших опыт», - констатировал комдив-320 полковник Зажигалов[76]. Национальным

формированиям, вынесшим основную нагрузку тяжелейших трехмесячных наступательных боев и преследования врага, дана была возможность отдохнуть. Соединения, введенные в бой вновь в конце лета и осенью 1943 г., сразу положительно проявили себя, вскоре заслужили на свои знамена ордена и получили почетные наименования.

Для объяснения этой метаморфозы следует рассмотреть эволюцию в течении войны главных факторов, определявших успешность партийно-политической работы с красноармейцами, их восприимчивость к призывамармейских пропагандистов, влиявших на настроение и боевой дух бойцов, их физическое состояние.

Одним из важнейших среди них был уровень санитарно-бытового обслуживания и питания воинов. В первые годы войны по объективным причинам он был повсеместно низким. Прямая взаимосвязь между бытовыми условиями и боеспособностью войск была вполне ясна командованию, что неоднократно подчеркивается в различных документах, в том числе и

81

начальником Главного политуправления . В апреле 1943 г. начальник политуправления Северо-Кавказского фронта образно показал ее так: «Когда боец сидит... в необорудованном блиндаже... вроде робинзонов на одиноком острове, оторванные от внешнего мира, зарождаются различные настроения, а

82

враг этим пользуется» .

По мере перевода экономики страны на военные рельсы снабжение армии постепенно улучшалось. Уже в период освобождения территории Северного Кавказа требования к санитарно-бытовому обслуживанию войск существенно возросли. Среди документов стрелковых дивизий за период 1943-1945 гг. содержится немало отчетов, справок и прочих материалов, отражавших состояние быта солдат. Уже в 1943 г. питание солдат значительно улучшилось. Нормой стала подача на передовую горячей пищи и горячего чая дважды в сутки и выдача сухого пайка с колбасой и салом в обед. Меню стало разнообразным. Если этот режим не выдерживался, работа снабженческих органов считалась

83

неудовлетворительной . Точно также оперативно ремонтировалось или заменялось изношенное обмундирование[77]. Если прежде марши и преследования противника молодыми кавказскими дивизиями надолго нарушали систему снабжения соединений и многократно снижали уровень их боеспособности, то в последние годы войны они почти не отражались на ней. Например, после длительного марша 414-й грузинской дивизии в апреле 1944 г. уже в первый жедень сосредоточения на новом месте было организовано трехразовое горячее питание[78].

Коренным образом менялось отношение к бойцу как личности. С конца 1942 г. был установлен порядок периодического отдыха войск передней линии. Срок кратковременного отдыха в прифронтовой полосе достиг шести дней. В течение этого времени было предписано провести санитарную обработку людей и одежды. Отдых должен был сочетаться с боевой подготовкой (с 9 до 17 часов) - тактической, огневой, строевой и инженерной[79]. Среди документов 89-й армянской стрелковой дивизии за июнь 1943 г. обнаружена справка о результатах опроса свыше 1100 бойцов дивизии на предмет сбора их жалоб и предложений по поводу бытового обслуживания. красноармейцы высказали свои пожелания об улучшении качества и разнообразия пищи, высказали просьбы об оказании помощи своим семьям, попросили увеличить количество концертов, кинопоказов и прочих культурных мероприятий. В предыдущие годы ничего подобного данному опросу не проводилось.

Если старослужащие, закаленные в боях и привыкшие к фронтовым невзгодам не нуждались в повышенном внимании, то новое пополнение, прибывавшее в соединения, требовало особой заботы. Именно на эту категорию военнослужащих, оказывавшихся в чужом коллективе, а часто впервые участвовавших в бою, приходилось наибольшее число чрезвычайных происшествий и аморальных явлений. Постепенно утвердилась традиция торжественного приема пополнения, в ходе которого вновь прибывшие бойцы знакомились с боевыми традициями соединения, коллективом. Боец окружался заботой: немедленно по прибытии организовывалась баня, питание, ремонт одежды и обуви. Когда позволяла обстановка, командиры и политработники лично знакомились с ними. Бойцы, прибывавшие из госпиталей и имевшие

87

большой боевой стаж, нередко награждались приказом командира дивизии . Практиковалось вручение лучшим красноармейцам из числа вновь прибывшихименного оружия погибших героев дивизии. Такое, подлинно теплое отношение к новому пополнению способствовало его скорейшей адаптации в части и конечном итоге повышала ее боевые возможности. Например, во 2-й гвардейской стрелковой дивизии за короткий срок более 50 % из числа

88

пополнения были представлены к наградам .

Огромное значение в поддержании высокого боевого духа бойцов имела система поощрений и награждений за проявленные в бою мужество и доблесть. В начале войны наградная политика представляла собой исключительно громоздкий механизм. Отличившегося бойца или командира представлял к награде командир полка, представление утверждал комдив. Затем требовалось заключение военного совета армии и приказ военного совета фронта. Только после этого военнослужащий получал награду. Промежуток между совершением подвига и награждением нередко растягивался на несколько месяцев, когда, порой сам награжденный выбывал из строя части. Кроме того, награды раздавались весьма скупо, только за подвиги беспримерные по храбрости. Поэтому даже наиболее активные в наградной политике фронты (например, Западный или Брянский) имели к сентябрю 1941 г. лишь по 350-400 награжденных[80]. Естественно, что пропагандистский эффект от такого рода процесса был ничтожным. Постепенно громоздкая схема награждения стала упрощаться. С августа 1941 г. вручение наград производилось непосредственно в частях представителями военных советов фронта или армии. В марте 1942 г. этим структурам было предоставлено право самостоятельного награждения медалями СССР с последующим утверждением награждения Президиумом Верховного Совета СССР[81].

Тем не менее, число награжденных по отношению к представленным к наградам, оставалось мизерным. Ненормальность этой ситуации была очевидна всем. Особенно остро ее переживали национальные политработники и руководство национальных республик, для которых факт награждения ихземляков означал признание советским государством усилий их республик в войне[82].

Наконец, 10 ноября 1942 г. право награждения и орденами и медалями отличившихся от имени Президиума Верховного Совета СССР было предоставлено командному составу вплоть до командиров дивизий, бригад и

92

полков . 21 июля 1943 г. было издано постановление Военного совета Северо­Кавказского фронта о немедленном награждении бойцов и командиров, отличившихся в боях. Было предписано не позднее суток награждать личный состав роты, первой ворвавшейся в окопы противника и обеспечившей успех других подразделений - орденами Александра Невского, Красной Звезды

93

Отечественной войны и медалями в зависимости от проявленной доблести . Комдив-414 полковник Курашвили награждал отличившихся бойцов и командиров прямо на поле боя. В дни наступательных операций число награжденных многократно возрастало. Только за две недели боев на Тамани осенью 1943 г. орденами и медалями было награждено 673 чел. Еще 82 человека были представлены к высшим орденам в отдел кадров армии и фронта[83]. В 77-й азербайджанской дивизии за четыре недели апреля 1944 г. было награждено 942 чел. Еще 10 чел. было представлено к званию Героя Советского Союза[84]. Нормой стало награждение «по совокупности заслуг» прибывавшего нового пополнения из числа лиц, несколько лет пробывших на фронте или имевших ранения. К середине 1944 г. во многих частях число награжденных достигало показателя 80­90% личного состава; многие были награждены дважды и трижды[85]. Наблюдавший эту картину нацистский специалист по пропаганде В. Рейхард осенью 1943 г. иронично заметил: «Награды и премии сыплются как из рога изобилия на красноармейцев и партизан»[86].

Между тем, такая наградная политика при умелой ее использовании политорганами давала большой воспитательный эффект. Комдив 223-й азербайджанской дивизии полковник Шкодунович, обобщая опыт практики поощрений и награждений в своей дивизии, подчеркивал: «Поощрение у бойца нерусской национальности его успехов и достижений, его дисциплинированности, его радивости перед другими, широкая популяризация нашими агитаторами успехов бойцов нерусской национальности - основные

98

факторы успеха в нашей работе» . Пропаганда отличившихся бойцов и командиров постепенно заняла одно из важнейших мест в работе армейских агитаторов. В практику вошли беседы и выступления героев перед личным составом, в которых они делились своим ценным боевым опытом. Даже когда они выбывали из состава части, уважение к ним сохранялось. Особо отличившиеся бойцы и командиры, павшие в боях, нередко навечно зачислялись в состав своей части. Их имя произносилось на ежедневных поверках личного состава, а оружие, как особая святыня, передавалось лучшим бойцам. Так, рядовой-артиллерист 5-го гвардейского казачьего кавалерийского корпуса Айдамир Ачмизов, в одиночку принявший бой с немецкими танками, был посмертно награжден Золотой Звездой Героя Советского Союза и навечно зачислен в списки своей части.

Не меньшее значение для морально-боевого духа бойцов и командиров имело и поощрение всей части. К началу войны в составе Красной Армии имелось незначительное количество соединений, прославившихся еще в годы гражданской войны и боях с интервентами. Они имели почетные наименования и награды на своих знаменах. Служить в таких соединениях считалось очень почетным и политработники всячески подчеркивали это. Через несколько месяцев после начала войны наиболее отличившиеся в боях части и соединения стали преобразовываться в гвардейские. Личный состав таких соединений носил почетное наименование «гвардеец», даже если переводился в другую часть, поскольку получение этого звания являлось его боевой заслугой. С середины

ЦАМО. Ф. 1495. Оп. 1. Д. 6. ЛЛ. 160-161.

1943 г. было санкционировано присвоение частям почетных наименований по наименованиям тех населенных пунктах, в освобождении которых они особо отличились. Одновременно активизировалось награждение частей и соединений орденами. Наименование дивизии становилось солидным, гордым, праздничным. К концу войны, например, 414-я грузинская дивизия имела полное название «414-я Анапская Краснознаменная стрелковая дивизия», 77-я азербайджанская «77-я Симферопольская Краснознаменная ордена Суворова дивизия им. Серго Орджоникидзе». Многочисленные документы свидетельствуют, что награждение части орденом или присвоение ей почетного наименования неизменно

встречались с огромной радостью всем личным составом, становилось

99

предметом их гордости .

Большое значение имели благодарности наркома обороны или военных советов фронтов частям за их доблесть. Весть об этом молниеносно

распространялась среди бойцов, а читка праздничного приказа сопровождалась

100

громовыми аплодисментами .

Следующим важным фактором высокого боевого духа советских солдат были регулярные контакты бойцов со своей малой родиной - представителями партии, советской власти, культуры, передовиками производства из своих республик. Как правило, делегации из тыла приезжали с богатыми подарками бойцам, а также широкой культурной программой. Так, по сведениям Управления по делам искусств при СНК АзССР с начала войны до конца 1942 года в действующих частях было дано 1276 концертов, в госпиталях Баку 2640 концертов полторы сотни профессиональных работников искусств были прикреплены к коллективам художественной самодейтельности. Азербайджанский театр русской драмы совершил большое гастрольное турне по прифронтовым городам Северного Кавказа, дав 37 спектаклей и 122 концерта с охватом зрителей в 70 тыс. чел. и т.д. Поставлена опера «Кероглы», «Шах Исмаил», «Лейли и Меджинул»[87].

В 1941 - 1942 гг. дивизиям, сформированным а Азербайджане, были переданы 5 библиотек, 50 тыс. экземпляров политической и 3 млн. художественной литературы в 270 названиях, 900 тыс. агитплакатов и свыше 3 млн. различных листовок на азербайджанском, русском и армянском языках[88].

Еще важнее была непосредственная материальная помощь фронтовикам. Республиканские делегации никогда не приезжали на фронт с пустыми руками. Их сопровождали десятки вагонов с подарками, собранными трудящимися.

После издания 18 мая 1942 г. постановления ГКО, разрешившего населению и

103

организациям направление адресных посылок , главный поток посылок с Кавказа был перенаправлен на национальные и подшефные дивизии. Например, только в ноябре 1942 г. делегация Азербайджана привезла азербайджанским частям Северной группы войск 51 вагон подарков, в том числе: 32,6 тыс. индивидуальных посылок, 6 тыс. индивидуальных швейных пакетов, 8 вагонов теплых вещей, 26 вагонов продуктов питания[89]. В этот же период трудящиеся Грузии передали войскам фронта около 100 вагонов подарков[90].

Эпистолярные контакты с родиной также не прерывались. В обычай вошли взаимные коллективные письма. Причем письма-наказы из национальных республик подписывали сотни тысяч человек[91], что не могло не оказывать на бойца сильного впечатления. В целом, постоянная связь со своими земляками придавала бойцу дополнительные моральные силы, положительно влияли на его мотивацию защиты родины в независимости от того, на каком бы фронте он находился. В конце войны поток поступавших в части публичных писем стал столь большим, что приходилось организовывать в дивизионных газетах

107

рубрики «Письма с родины» . Партийные организации республик Северного Кавказа, подвергшихся оккупации, извлекали дополнительный пропагандистский эффект, посылая бойцам, призванным в этих республикахиндивидуальные письма с описанием и фотоотчетом злодеяний фашистов на их

малой родине. Такие письма способствовали «воспитанию жгучей ненависти к

108

врагу» .

Немалое влияние на политико-моральное состояние личного состава оказывало отношение к проблеме опознания и достойного погребения воинов, павших в бою. В первые годы войны далеко не всегда удавалось вовремя собрать с поля боя трупы, опознать их и захоронить с воинскими почестями. Ответственность за это лежала на командирах и политработниках, недооценивавших деморализующее влияние на бойцов вида брошенных трупов их погибших товарищей. Тем более, что они продолжали числиться без вести пропавшими. А в эту категорию потерь могли быть включены и лица, сдавшиеся в плен противнику. Автор данного исследования неоднократно участвовал в экспедициях по поиску незахороненных останков советских воинов, в том числе и на местах боев кавказских национальных дивизий. Многочисленные находки останков в окопах, щелях, оврагах и просто на поле боя подтверждают практику оставления трупов красноармейцев на месте гибели. Особенно остро эта проблема стояла во время позиционных оборонительных боев, когда трупы накапливались на хорошо пристреленных нейтральных полосах, а также во время зимних боев, когда они скрывались под снегом. Опознание тел погибших, а значит и информирование родных о судьбе бойцов нередко осложнялось плохой сохранностью тел и документов, выходом из строя непосредственных командиров, ведших учет личного состава, необходимостью производить захоронения ночью на поле боя. Кроме того, во время интенсивных боев пополнения, прибывавшие в часть, далеко не всегда оформлялись установленным порядком и погибшие из их числа навсегда оставались безымянными[92]. Негативный эффект этого явления эмоционально сформулировал в октябре 1942 г. на партактиве 89-й армянской стрелковой дивизии корпусной комиссар А. Я. Фоминых: «У вас огромное число без вести пропавших. Всех смазали в одну кучу - убитых, не убранных с поля боя... Разветак можно относиться к человеку, честно погибшему в бою?... Дети должны гордиться своими отцами, погибшими в бою»[93]. Коммунист Т. Гаспарян подтвердил его слова: раненые зачастую оставались на поле боя и умирали на глазах их товарищей и «каждый думал, что завтра его ждет то же самое»[94].

Только с 1943 г. положение с учетом, опознанием и захоронением погибших стало выправляться. По окончании боев на Тамани в октябре 1943 г. специально сформированные команды тщательно прочесывали все овраги и лиманы в поисках трупов советских военнослужащих. В полосе каждой армии были организованы мемориальные кладбища, в которых над братскими могилами ставились памятники. Кладбища передавались на баланс местным органам

112

власти, которые обязаны были поддерживать их в должном состоянии . Новым явлением, обозначившим поворот в отношении памяти павших товарищей, стала установка памятников на местах тяжелых боев. Усилиями военнослужащих 89-й армянской дивизии на участке обороны которой еще в октябре 1942 г. несколько недель валялись неубранные трупы их сослуживцев, в августе 1944 г. в Крыму

113

было торжественно открыто несколько обелисков на месте гибели однополчан .

Советские политорганы выдержали напряженную пропагандистскую борьбу с противником за военнослужащих-кавказцев. Гитлеровцы намеревались расколоть советские войска на национальные сегменты, внести в красноармейский коллектив национальную и религиозную неприязнь. Уже в период формирования национальных дивизий в Закавказье немецкие самолеты сбрасывали листовки с антирусскими и антибольшевиситскими призывами. В листовке на азербайджанском языке, обнаруженной в советской зоне оккупации Ирана 15 сентября 1941 г., утверждалось, что советская армия уже разбита и отступает «в расстроенном состоянии», что сталинской советской системе приходит конец. Далее следовали призывы к восстаниям и сдаче в плен «непобедимой немецкой армии»[95].

После некоторых колебаний в начале войны, связанных с позицией Гитлера, опасавшегося «политических выводов, которые могли определить позднейшее решение судьбы оккупированных восточных территорий»[96], нацисты приступили к формированию национальных частей вермахта из многочисленных контингентов военнопленных красноармейцев и командиров. Вербовщики, прибывавшие в лагеря, сулили истощенным голодом и болезнями людям достойную военную службу и беззаботную жизнь после войны. Под руководством созданного в феврале 1942 г. «Штаба (позже - «Командования») восточных легионов» создавались армянские, грузинские, азербайджанские (тюркские), северо-кавказские легионы. По данным известного исследователя коллаборационизма Й. Хоффманна уже до осени 1942 г. немецкое командование направило на фронт по два азербайджанских, армянских и грузинских батальонов и по одному черкесскому, осетинскому и дагестанскому. К концу 1943 г. было сформировано и отправлено на фронт 8 азербайджанских, 8 грузинских, 9 армянских и 9 северокавказских батальона[97]. По данным историка германской армии Б. Мюллера-Гиллебранда, уже к началу 1943 г. в составе вермахта числилось 11 азербайджанских, 8 армянских, 11 грузинских и

117

13 северокавказских батальонов . Так или иначе, масштабы строительства коллаборационистских частей из представителей народов Кавказа были значительны.

В период обороны Кавказа многие из этих частей оказались лицом к лицу с национальными дивизиями Красной Армии. На Северном Кавказе в составе войск вермахта по крайней мере три полка (кавалерийский полк фон Юнгшульца, укомплектованный казаками, 207-й кавалерийский полк, именуемый в советских источниках «белоказачьим», и полк «Бранденбург», в составе которого использовалось много бывших военнопленных красноармейцев) и семь батальонов («Горец», 802-й кавказский, 311-й запасной азербайджанский, 804-й и 805-й азербайджанские, 809-й армянский и одингрузинский легион) были полностью коллаборационистскими

118

формированиями . Батальоны «Горец» («Бергман») и 802-й были укомплектованы представителями северокавказских народов. В 802-м батальоне числилось 900 северных осетин, чеченцев и ингушей[98]. Помимо этого, роты и эскадроны, укомплектованные кавказцами, славянами и казаками имелись во всех дивизиях и отдельных частях, особенно во всякого рода вспомогательных формированиях - жандармских, охранных, дорожно-строительных, трофейных и т. п.

Важно подчеркнуть, что изначально национальные легионы рассматривались гитлеровским руководством как «политические средства борьбы» с Красной Армией. Генерал Ольбрихт, курировавший это направление в вермахте, назвал легионы «формированиями добровольных борцов за освобождение своей

120

Родины от большевиков и за свободу своей веры» . Это положение активно пропагандировалось советским бойцам кавказских национальностей. Судя по сообщениям политорганов, своего апогея эта пропаганда достигла в период битвы за Кавказ. Разнообразие приемов (листовки, радиопередачи, плакаты, даже посылка в расположение советских войск делегаций), адресность и регулярность пропаганды делали ее очень опасным оружием в руках врага. Это порождало такое негативное явление как добровольная сдача в плен врагу, дававшая повод Военному совету Северной группы войск Закавказского фронта обвинять кавказцев в политической неблагонадежности.

В период кровопролитных тяжелых боев в Крыму и на Северном Кавказе в 1942 г., когда к тому же подолгу не удавалось наладить быт солдат, гитлеровцам не составляло значительного труда прельстить наиболее ослабленных и поникших духом бойцов обещаниями достойного содержания в германской армии. Однако вскоре они оказывались в атмосфере недоверия, драконовских порядков, репрессий, насаждавшихся немецкими командирами легионов. К октябрю 1942 г. относится уникальный для начального периода войны случай,когда целый грузинский легион (в советских источниках «полк „Георгиен-легион"») пытался в полном составе перейти на сторону Красной Армии. Переход 750 легионеров с оружием и обозом был детально спланирован и согласован с командованием 37-й армии Северной группы войск Закавказского фронта. Легионеры заявляли, что не желают воевать против своих братьев и

121

будут рады повернуть недавно выданное им оружие против самих немцев . К сожалению, побег был сорван несколькими предателями. Оценивая случившееся, один пленный германский унтер-офицер так выразил «общее мнение» немецких солдат: «Все эти иноземные части в первый же удобный момент изменят. Немецкие солдаты на эти части не надеются и считают их неустойчивыми. В своем большинстве солдаты оценивают мобилизацию этих людей в германскую

122

армию как показатель нашей слабости» . Действительно, подобные настроения царили во многих национальных легионах, хотя до организации массовых переходов на сторону Красной Армии дело не доходило. Серьезным препятствием на этом пути была боязнь репрессий со стороны советских карательных органов («Солдаты азербайджанцы, армяне и грузины говорили между собой о том, что им незачем стрелять в своих братьев, но, боясь расстрела

123

со стороны русских, они не переходят на сторону Красной Армии»)[99]

Замысел перехода грузинского легиона на сторону Красной Армии возник у самих легионеров еще по пути их следования на советско-германский фронт. Советские политорганы не добились значительного успеха в деле разложения национальных частей вермахта. Еще в декабре 1942 г. в справке политуправления Черноморской группы войск констатировалось, что мероприятия по разложению национальных легионов вермахта находятся в

124

зачаточном состоянии, хотя эта работа «в высшей степени актуальна» . Эта работа заключалась в распространении агитационных листовок среди личного состава национальных легионов, ведение радиопередач на языках народов

Кавказа и, самое главное, заброске в эти части агентов и пленных для ведения устной агитации и переговоров о сдаче в плен Красной Армии. Последняя, наиболее сложная часть работы, удавалась хуже всего.

Политотдел Северной группы войск подготовил для издания на языках закавказских народов большое обращения к легионерам, озаглавленное довольно

125

необычно: «Приказ Командования Советскими Войсками на Кавказе» . Документ составлен в примирительном тоне. Легионеры представлены в нем как жертвы, изнуренные пленом и обманутые ложью гитлеровцев, принуждавших их «своими руками убивать своих братьев»[100]. Зная, что ни один честный грузин, армянин или азербайджанец не станет изменять своей Родине, немецкие офицеры убеждали их в том, если они перейдут на сторону Красной Армии, их там расстреляют. Советское командование заявляет, что это «наглая ложь». Напротив, все «бывшие военнослужащие Красной Армии», добровольно «возвратившиеся» в расположение частей Красной Армии, получат гарантию сохранения жизни, восстановления в рядах советской армии и даже отпуск на

127

родину . Однако, несмотря на такие щедрые посулы, легионеры сдавались в плен неохотно, хотя и значительно чаще, чем немцы. Не зафиксировано ни одного случая восстановления их в правах военнослужащих Красной Армии. Напротив, известно, что они передавались органам контрразведки, а их родные

128

лишались всякой государственной поддержки и поражались в правах .

Несмотря на достаточно скромные успехи советских политорганов в деле пропагандистского разложения национальных легионов вермахта, в целом их борьбу с пропагандой врага можно признать удовлетворительной, поскольку они сформировали у красноармейцев их негативный образ и не допустили массового перехода военнослужащих кавказских национальностей на сторону врага. С 1943 г. эффективность нацистской пропаганды на воинов кавказских национальностей стала мизерной. Факты сдачи их в плен и перехода на сторону врага были единичными. Точную определение морального духа бойцов Красной Армии дал немецкий полковник генерального штаба, анализировавший итоги борьбы против героического Эльтигенского плацдарма советских войск в Крыму (ноябрь-декабрь 1943 г.) «Стойкость командиров всех степеней и поведение в бою рядовых даже в очень трудном для них положении значительно выросли. -отмечал немецкий офицер, - Наша пропаганда, даже в период критического положения, плохого снабжения, совершенно на них не действовала (Здесь и далее выделено мной - А. Б.). Большевистская идеология является их убеждениями и укрепляется дальше, особенно после больших успехов, достигнутых Красной Армией в этом году. Только в последние часы

сопротивления наша пропаганда могла как-то воздействовать на их

129

психологию» .

Анализ особенностей партийно-политической и воспитательной работы с военнослужащими кавказских национальностей в годы Великой Отечественной войны позволяет сделать следующие выводы.

Доминирующей идеологической моделью на период войны в союзном масштабе была национально-патриотическая. В первый, оборонительный, период войны она однозначно ассоциировалась с русским (или шире -славянским) носителем. В национальных республиках СССР (прежде всего, союзных) национально-патриотические концепции развивались при обязательном признании главенства русского народа в семье советских народов. В северокавказских национальных автономиях процесс становления национально-патриотических идей оказался замедлен, а в некоторых республиках приостановлен. Это связывается с обострением социально-политической обстановки на Северном Кавказе в годы войны и

129 Литвин Г. А., Смирнов Е. И. Освобождение Крыма. Сборник документов. М., 1994. С. 50­51.

государственными репрессиями в некоторых национальных регионах. В Закавказье, напротив, этот процесс развился настолько, что центральные идеологические органы квалифицировали отдельные его аспекты как проявления национализма. Культ собственной истории, героев войны и национальных дивизий стал в основе новых национально-патриотических схем в закавказских союзных республиках.

При помощи армейских военных органов ЦК компартий Закавказья активно продвигали их в армейские массы. Однако неблагоприятные условия ведения боевых действий в 1941-1942 гг., в которых оказались части Красной Армии, частично или полностью укомплектованные кавказцами, делали личный состав мало восприимчивым к патриотическим лозунгам. Достаточно широкое распространение получили проявления национализма со стороны русских командиров.

Коренной перелом в положении воинов-кавказцев наблюдается приблизительно с середины 1943 г. Это было связано с грандиозными победами Красной Армии и началом изгнания фашистских захватчиков с территории страны, что высоко подняло боевой дух всех советских воинов. Кроме того, с завершением перестройки советского народного хозяйства на военный лад значительно повысилось качество снабжения и бытового обслуживания войск. Коренным образом изменилось отношение к бойцу как к личности. В такой атмосфере военнослужащие кавказских национальностей, приобретшие ценный опыт боев в 1942 г., стали возмужавшими, храбрыми солдатами. До минимума снизилось число отрицательных явлений с их участием. Для молодого пополнения славянских национальностей они сами стали наставниками.