Устроение и легитимация земного порядка как важнейшая функция правителя и ее отражение в трудах русских книжников XV–XVI вв.

На практике роль царя как «удерживающего» сводится к тому, чтобы, по выражению митрополита Иоанна (Снычева), «удержать народ в рамках богоугодного жития, оберегая его от соблазнов и поддерживая всякое благочестивое начинание …» [3, с. 95]. Целью такой власти владыка считает всемерное содействие попыткам приблизить жизнь народа во всем ее реальном многообразии к евангельскому идеалу.

Автор «Похвального слова великому князю Василию» считает, что царь в силу дарованного ему от Бога «поспешения» должен «промышлять о человецех», чтобы они стремились к добру и остерегались зла [13, с. 610]. Об обязанности правителя заботиться о благочестии подданных и о грозящей ответственности за уклонение от нее указывает молодому Иван Грозному в одном из своих посланий митрополит Макарий: «Тебе подобает, царю, – пишет владыка, – на Бога упование положа, подвизатися на благочестие, за порученную тебе от Бога паству… да не расхитят безбожнии волцы порученных тебе овец» [12, с. 163].

Соответственно, задача властителя состоит в том, чтобы, создав в государстве благое устройство, направлять подданных на путь благочестия, помогая, тем самым, реализации смысла жизни христианина, то есть богоприближению/богоуподоблению. Получается, что, в известном смысле, правитель отвечает за спасение душ своих подданных, поскольку во многом именно от его действий по направлению подвластных ему людей к Богу, зависят их судьбы. Потому главной функцией традиционных правителей П.Б. Уваров справедливо называет функцию «устроения и легитимации земного порядка», то есть «прямое, буквальное создание пространства определенности» [16, с.

Как правило, процессы легитимации связаны с принятием новой религии, созданием нового государства или преодолением серьезных кризисных явлений. При этом монарх выступает в качестве легитиматора как социального, так и физического пространства. В деятельности традиционных правителей эти два пространства легитимации неразрывно взаимосвязаны, о чем совершенно недвусмысленно писал Т. Парсонс: «Осуществление нормативного порядка среди … населения влечет за собой контроль над территорией» [9, с. 510].

Практическое воплощение легитиматорской деятельности монарха ярче всего можно проследить на примере основателя единого китайского государства и первого его императора Цинь Шихуанди. Главным содержанием процесса легитимации социального пространства было установление «единого образца» в политической, административной, финансовой, культурной, бытовой сферах ит.п. Как гласит текст Ланьетайской стелы, император «обуздал стремления и объединил помыслы», установил единый образец «для орудий и оружия» и написание «для письменных знаков» [18, с. 49].

О мерах по физической легитимации известный синолог В.В. Малявин пишет следующее: «Объединитель Китая немедленно совершил ряд символических жестов, подтверждавших его положение единственного владыки мира: он объехал всю страну, установив на разных ее рубежах памятные стелы, взошел на священную гору Тайшань и совершил на ее вершине жертвоприношение небу, затеял строительство грандиозных дворцов в столице и т.п.

Фигура устроителя китайской цивилизации не выглядит уникальной. В полной мере к правителям-легитиматорам относится, например, первый христианский император Рима Константин Великий. Как справедливо замечает Ф. Курганов, Константин, видя невозможность преобразовать языческий Рим в столицу создаваемого им христианского государства, перенес ее в незначительную доселе Византию. Именно новая столица, Константинополь, по замыслу его создателя должна была стать центром и оплотом христианского государства в пределах Римской империи. Христианский отпечаток лежал на всем в Константинополе: вместо языческих капищ император построил множество храмов, вместо статуй языческих богов были сооружены изваяния, изображающие события из библейской истории. Новым символом империи стал крест, который стали изображать везде, в том числе на оружии как знамение спасительной победы. Были установлено празднование воскресного дня, а в войска отправлены священники. Император отменил крестную казнь и запретил гладиаторские бои, а также издал законы, запрещающие распутство [4, с. 21–30]. Таким образом, Константин стремился привести всю внутреннюю и внешнюю жизнь империи в соответствии с истинами христианской религии. В русской истории схожие функции исполнили великий князь Владимир Святославич как креститель Руси и первый русский царь Иван IV Грозный.

В отечественной традиции функция устроения и легитимации земного порядка неразрывно связана с понятием «правды».

И. Пересветов видит историческую задачу Руси конца 1540-х гг. в охране православной веры от посягательств иноверцев и освобождении братских народов от мусульманского ига. Но ей для этого, несмотря на наличие «веры», не хватает одного – «правды», которая выше веры. «Правда», по его мнению, составляет необходимое условие государственного благополучия, без нее государство рано или поздно погибнет. «Коли правды нет, то всего нет, – говорит он. – Правда – богу сердечная радость» [15, с. 154].

В.Е. Вальденберг, поясняя мысль И. Пересветова, отмечает, что «теоретическое признание нравственного добра без его практической реализации не имеет смысла. Нужно не только сознательно относиться к истине веры, но и устроить жизнь сообразно этой истине, чего на Руси пока нет». Таким образом, по учению И. Пересветова, «правда» есть закон христианский [2, с. 266]. К такому же пониманию значения данного понятия, но уже применительно не только к воззрениям И. Пересветова, но также и авторов «Сказания о Дракуле-воеводе» и «Беседы Валаамских чудотворцев» пришли А.М. Панченко и

Б.А. Успенский. Изучая использование эпитета «грозный» в сочинениях Ивана Грозного, а также остальных вышеназванных авторов, они связывают его с «правдой», то есть «идеей божественного порядка и справедливости» [8, с. 475]. Ученые справедливо, на наш взгляд отмечают, что использование термина «гроза» и эпитета «грозный» в «Беседе Валаамских чудотворцев» появляются там, где речь идет о порядке в государстве, об обязанности монарха «исправляти и здержати» города и веси, «уставити» определенные правила поведения в монастырях и в миру [1, с.

Наличие «грозы», по И. Пересветову, также является необходимым условием для максимальной эффективности реализации царем возложенных на него обязанностей. В пример Ивану IV он приводит турецкого султана Магмета, который казнил проворовавшихся вельмож, велев содрать с них кожу, и написал на их коже: «Без таковыя грозы правды во царство не мошно ввести». Для того, чтобы ввести в царстве «правду» государю необходимо быть готовым применить самые жесткие меры против преступников и непокорных: «А ввести царю правду в царстве своем – это значит и любимого своего не пощадить, найдя его виновным. Невозможно царю без грозы править, как, если бы конь под царем был без узды, так и царство без грозы» [15, с. 154]. Таким образом, И. Пересветов призывает Ивана IV выстроить все элементы подвластной ему действительности в соответствии с истинами православной веры, для чего царю придется прибегать порой к самым жестким мерам. В этих рекомендациях отчетливо просматривается роль монарха как устроителя и легитиматора земного пространства. Приводимое И. Пересветовым сравнение с турецким султаном также представляется вполне уместным, поскольку первая половина XVI века – период устроения турецкой державы, устанавливавшей вместо ушедших вместе с Византией христианских порядков, новые исламские. Правители Османской империи форматировали пространство подвластной им страны в соответствии с истинами своей веры. Интересна также аналогия, отмеченная С.А. Нефедовым. По его наблюдениям, «правда» И. Пересветова есть фактически то же самое, что турки называли «адалет», «справедливость», то есть та идея, которая лежала в основании исламского учения о государстве [7, с. 40].

Ростовский архиепископ Вассиан Рыло в своем послании на Угру Василию III [10,

с. 522–537] убеждает великого князя не слушать плохих советников, призывающих властителя не принимать бой и отступить. По его мнению, власть дана правителю от Бога и только перед ним отвечает за все свои дела, а значит и вся ответственность при принятии ответственных решений лежит лишь на нем одном. В своих деяниях, говорит Вассиан, великий князь должен воплощать идею «правды»: «Тем же пророчески рещи, Богом утвержденный царю: напрязи и спей и царсвтуй истинны ради и кротости и правды, и наставит тя чюдне десница твоя; и престол твой правдою и кротостию и судом истинным совершен есть, и жезл силы послет ти Господь от Сиона, и одолееши посреди враг твоих. Тако глаголет Господь: Аз воздвигох тя царя правды, призвах тя правдою и приах тя за десную руку и укрепих тя, да послушают тебе языцы». Нет никаких сомнений в том, что и Вассиан под «правдой» также подразумевает принципы христианской веры.

«Сказание о Дракуле-воеводе» рисует образ грозного правителя, который ненавидит зло и любит справедливость, пытаясь установить в своей стране порядок при помощи крайне жестких мер. За любое преступление предусмотрена казнь через сажание на кол. В то же время, для автора «Сказания» Дракула персонаж скорее положительный, который во многом добивается своих целей, но падает жертвой заговора. Ярким эпизодом, показывающим эффективность его политики, служит историей с золотой чашей, поставленной Дракулой у колодца в безлюдном месте, куда приходило множество людей испить воды, но никто не посмел ее украсть [14, с. 554–565]. Как можно убедиться, черты правителя-легитиматора вполне четко и осязаемо присутствуют в деятельности главного героя «Сказания».

Федор Карпов в своем послании митрополиту Даниилу также решает вопрос о соотношении «веры» и «правды» в пользу последней. Ведь если все будут жить по терпению, то человеческое сообщество скоро придет в упадок и погибнет. Терпение больше подходит для духовенства, в обществе и государстве же необходимы «правда» и закон, с помощью которых должно управляться любое царство. Власть, в лице царей и начальников, грозой закона и правды принуждает грешников не обижать добрых людей, добрым же воздают жалованье и свою милость. В том случае, если злые упорствуют в своей злобе, то цари их истребляют [17, с. 235–241]. Несмотря на очевидную спорность отдельных положений философии русского дипломата (в частности, оспаривание терпения как одной из главных христианских добродетелей), мысль автора об обязанности правителя организовывать жизнь подвластного ему народа в соответствии с истинами веры налицо.

Показательно, что во всех случаях книжники подчеркивают возможность, а порой и необходимость, государя быть жестоким для реализации возложенных на него функций. Необходимость суровых мер обусловлена огромной ответственностью традиционных правителей. В самом деле, выполнение функций, связанных с легитимацией земного пространства или поддержанием социальной действительности в максимально возможном соответствии истине, требовало особой точности и тонкости действий, и, соответственно, многократно увеличивало ответственность древних правителей как непосредственно отвечающих за вверенную им Богом страну. Известный специалист по истории Византии Г.Л. Курбатов, характеризуя власть византийского императора, отмечает следующее: «Глава своих подданных, священный правитель, наделенный неограниченной земной властью, как человек он такой же раб божий, как и остальные смертные; он должен осознавать ничтожество своей земной власти, как и свою личную ответственность перед богом за власть, врученную ему над людьми» [5, с. 47]. В этой связи любая оплошность, проявление слабости или фальши могли стоить монарху и его народу адских мук. Библиографический список

1. Валаамская беседа // Красноречие Древней Руси. (XI–XVII вв.) – М., 1987.
2. Вальденберг В.Е. Древнерусские учения о пределах царской власти: Очерки русской политической литературы от Владимира Святого до конца XVII века. – М., 2006.
3. Иоанн (Снычев), митрополит С.-Петербургский и Ладожский. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания. – СПб., 1995.
4. Курганов Ф. Отношения между церковной и гражданской властью в Византийской империи. – Казань, 1880.
5. Курбатов Г.Л. История Византии (От античности к феодализму). – М., 1984.
6. Малявин В.В. Китайская цивилизация. – М., 2000.
7. Нефедов С.А. Реформы Ивана III и Ивана IV: османское влияние // Вопросы истории. – 2002 – №11. – С. 30–53.
8. Панченко А.М., Успенский Б.А. Иван Грозный и Петр Великий: концепции первого монарха // Из истории русской культуры. – М., 2002. – Т. II, кн. 1. – С. 457–478.
9. Парсонс Т. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения // Американская социологическая мысль. Тексты. – М., 1996.
10. Послание на Угру Вассиана Рыло // ПЛДР. Вт. пол. XV века. – М., 1982.
11. Послания Иосифа Волоцкого. – М.; Л., 1959.
12. ПСРЛ. Т. 13. – М., 1965.
13. ПСРЛ. Т. 21. – СПБ., 1913.
14. Сказание о Дракуле-воеводе // ПЛДР. Вторая половина XV века – М., 1982.
15. Сочинения И. Пересветова. – М.–Л., 1956.
16. Уваров П.Б. Дети хаоса: исторический феномен интеллигенции. – М., 2005.
17. Федор Карпов. Послание к митрополиту Даниилу // Красноречие Древней Руси. (XI–XVII вв.) – М., 1987.
18. Цит. по: Алимов И.А., Ермаков М.Е., Мартынов А.С. Срединное государство. Введение в традиционную культуру Китая. – М., 1998.

Астраханский государственный университет