Противостояние личности и общности в традиционном обществе западноевропейского Средневековья (на примере биографии флорентийца Алессио Строцци)

Признание неповторимой особености средневековых дискурсов помогает уяснить не только своеобразие частной сферы, но и грани индивидуального и коллективного (группового). Для осмысления этой грани необходимо проникнуть в специфику мотивов, которыми мог руководствоваться средневековый человек при выборе своих решений. В этой связи особый интерес представляют отношения общности и личности в средневековом обществе городских коммун, в частности коммуны Флоренции.

Средние века постоянно порождали общины братства, корпорации различного толка. В настоящее время исследователи отказались от господствовавшей еще несколько десятков лет назад точки зрения, что в средние века, до Возрождения, не существовало человеческой личности, что индивид всецело поглощался социумом, был ему полностью подчинен [2;4]. Действительно, в средние века к индивиду невозможно применить, ставшее общепринятым в Новое время, определение личности. Однако это – исторически конкретный тип личности, а не единственно возможная ее ипостась. На протяжении всей истории человеческая личность, так или иначе, осознает себя; обособляясь в группе или растворяя себя в ней, человек никогда не был безликой особью в стаде себе подобных.

Тем не менее, нельзя отрицать, что в период Средневековья общественной доблестью, требующейся от человека, было максимальное включение личности в корпорацию.

Внутренняя жизнь индивида не образовывала самостоятельной целостности. К такому выводу приводит, в частности, изучение биографий и автобиографий средневековья. Собственно говоря, автобиографии как особого жанра не существовало. Те немногие сочинения, которые в какой-то степени приближаются к этому жанру, – исповеди, письма, содержащие сведения об их авторе и попытки самохарактеристики, – создают лишь фрагментарное представление о характере человека. Отдельные его качества трудно объединить в целостную картину, главное же, эти черты характера не индивидуальны, они, скорее, типичны монах или другой человек, пишущий о себе, осознает свою личность в категориях некого типа – грешника, праведника, духовного лица и т д , – но обычно не пытается сосредоточить свое внимание на признаках, которые были бы его индивидуальными свойствами, их он не находит либо не ищет, не подозревает об их существовании. В результате человек в своем собственном изображении или рассказе биографов выступает в виде конгломерата разрозненных черт [5].

Однако следует отметить, что специфика жанров биографий и автобиографий

VIII- XIII вв. такова, что их материал дает, скорее, идеалы, которыми руководствовалось общество. Реальность была неизмеримо богаче и многообразнее. Тем не менее нельзя не признать, что средневековому человеку редко приходилось действовать абсолютно индивидуально. Группа, к которой он принадлежал (цех, община, братство, гильдия, приход, соседства, коммерческая компания, семейный клан), постоянно присутствовала в его сознании. Поступать противно групповым целям и нормам значило вести себя предосудительно.

На рубеже XIV–XV вв. самосознание представителей флорентийских торгово-предпринимательских слоев оставалось во власти традиционных представлений о месте и роле индивида в семейной корпорации.

Заключение брака, ведение общих для членов фамилии дел, покупка дома, здоровье индивида, который не имел наследников, долги и кредиты человека, в том числе выбор жизненного пути – все это находилось под контролем членов фамилии. Однако поведенческие стереотипы, сложившиеся под влиянием товарно-денежных отношений и республиканских форм поведения, а также гуманистических представлений о человеке «провоцировали» личность на проявление своей индивидуальности.

Все достижения человека во флорентийском обществе соизмерялись с общественной пользой и общим благом, под которым не всегда подразумевали только коммунальные интересы, но представляли их и в качестве семейного престижа. Поэтому действия личности получали одобрения лишь в том случае, если ее индивидуальные пристрастия оказывались обращенными на пользу фамилии, к которой она принадлежала. В противном случае ее действия признавались противоречащими общественной морали и бесполезной тратой времени, которое в этой среде рассматривалось как фактор обогащения, приобретения выгодных связей и получения признания сограждан. Его потеря означала утрату всех перечисленных возможностей, а с ним расположение родственников и друзей.

Однако процесс осознания человеком своей роли в общественном развитии был неразрывно связан с самопознанием личности, определением ее индивидуальных особенностей, интересов и приоритетов. Необходимость реализации индивидуумом своих замыслов, продиктованная потребностью в психологическом равновесии, влекла за собой проявление эгоизма, как одного из способов получения желаемого результата.

Биографии и автобиографии флорентийских горожан XIV–XVI вв.

Необычные поступки» и проявление эмоций, нарушившие спокойствие рода, вызывали широкий резонанс в семействе. Примером бунта против семейных интересов и открытого проявления эмоциональной стороны личности является поступок Алессио Строцци, представителя одного из самых богатых и влиятельных семейств Флоренции, жившего во второй половине XIV столетия. Лоренцо Строцци, автор его биографии, спустя почти 150 лет, описывая жизнь своего родственника, передал диалоги участников событий, чтобы не только показать сильное желание юноши следовать избранной стезе, но раскрыть неординарность его поступка, уровень рефлексии и реакцию общества на его действия [6].

Алессио, принадлежав к клану Строцци, по всей видимости, был единственным ребенком Джакопо Строцци, о котором биограф ранее не упоминал, но из его рассказа становится ясно, что Джакопо был изгнан из Флоренции и умер вдали от родины и семьи. Именно на своего единственного сына, Алессио, мать возлагала большие надежды «со временем восстановить доброе имя отца и вновь заставить уважать свой дом». Следуя долгу, как подобает любящему сыну, Алессио должен был принять дела отца, заботиться о приумножении благ рода и продолжить фамилию. Но Алессио предпочел стать одним из монахов ордена святого Доминика [6, p. 14].

В богатых городах Тосканы существовали традиции, согласно которым младшие сыновья знатных фамилий могли посвятить себя служению церкви. Поэтому желание Алессио стать священнослужителем не было необычным, тем более что в роду Строцци уже были примеры принятия духовного сана. Членов семейства Строцци не прельщал «карьерный рост» на духовном поприще, но некоторые из них отдавались эмоциональному порыву, поэтому Лоренцо писал: «Чем больше моральных достоинств горят в каждом человеке, тем более он заслуживает быть восхваляемым за это.

С его выбором семейство Строцци могло с легкостью согласиться, если бы не три обстоятельства. Во-первых, он являлся единственным сыном Джакопо, человека не бедного, обладателя 20 тыс.флоринов, во-вторых, при условии приятия им сана эти богатства переходили в руки монастырской братии и уходили из его рода навсегда, в-третьих, он мог бы жениться и наладить выгодные для всей фамилии связи. Но, «оставив удовольствия и жизненные блага, которые много раз были препятствием в достижении истинного счастья, он тайно удалился в монастырь Святой Марии Флорентийской (Санта Мария Новелла). Со смирением и благоговением, разговаривая с достопочтенным приором, он настойчиво просил настоятеля соблаговолить принять его в число своих духовных детей» [6, p. 17]. Приор, знал о том, что юноша был из богатой, а также знатной семьи, и опасался принять его в монастырь без согласия родных, и не без основания. Как только о желании Алессио стало известно его матери, она обратилась за помощью к брату своего мужа, ко всем членам рода Строцци и к Синьории. Молодой человек вынужден был выслушивать мольбы матери, которая убеждала его отказаться от принятия монашеского сана. Она приводила веские доводы, пытаясь повлиять на выбор сына: «Это противоречит твоему характеру, который не приемлет всякий беспорядок. Тебе менее чем кому-либо, подойдет жить с этими беспокойными и докучными людьми. Не видишь ли ты, что братья ищут своей выгоды, а не твоего блага? Любовь к ближнему, что так горячо движет ими, это лишь то, что ты с моим наследством будешь обладателем 20 тысяч флоринов» [6, p. 18]. Она пыталась понять, почему ее сын решился на этот шаг.

Но Алессио остается непреклонным. Его ответ матери Лоренцо передает следующим образом: «Уже несколько месяцев как я размышляю над тем, куда я иду и куда направляю остаток своей жизни… Бог милосерден и в один момент придет на помощь в каждой моей беде; он, сотворяющий из ничего любую вещь, сможет легко восполнить то, чего не хватало моему хрупкому организму. И я уверен, что, усмирив чувственные порывы, Вы будете радоваться за меня больше, чем если бы в испорченной мирской жизни видели бы меня среди тысячи жизненных опасностей, из-за чего получили бы бесконечные огорчения» [6,

p. 20].

Действия Алессио Лоренцо трактует как ответ на возникшие в его сознании противоречия. Точнее, как выход из конфликта между разумом и переживаниями. Адекватно оценивая реальный мир, он представляет его не только как установленный Богом порядок, но как пространство, соединяющее в себе жестокость и обман, несправедливость и лицемерие. Жить в нем, означало подвергать постоянному испытанию свою честь, жертвовать духовным покоем. Алессио одинок, поскольку осознает, что не может доверять никому, в том числе и собственной матери, которая более заботиться о собственном благополучии. Обращаясь к ней, Алессио говорил: «Вы должны радоваться тому, что составляет мою радость и особенно – несомненному здоровью моей души, о котором более чем, об имуществе и всяких вещах вы должны заботиться»[6, p. 20].

Лоренцо, описывая своего героя, отходит от привычной для него системы изложения, не просто записывая деяния своего предка, наделяя его набором идеальных качеств. Биограф открывает читателю эмоциональную сторону личности, показывает переживания Алессио, сострадание к матери и в то же время эгоистические порывы, отношение к реальному миру как юдоли зла, в которой есть место только обману и человеческой корысти.

Результатом саморефлексии Алессио становится отстаивание себя как индивидуальности, имеющий право на выбор жизненного пути. Достойная жизнь для него – это жизнь в гармонии с окружающим миром и он находит возможность обрести ее, обратившись к Богу. Его поступок противоречил прагматическим установкам купеческого менталитета, поэтому его родственники всеми силами пытались вернуть его к мирской жизни. Мать обращалась за помощью в Синьорию, дяде удалось добиться от папы Урбана V приказа, согласно которому приору монастыря Святой Марии Флорентийской надлежало «срочно передать новообращенного епископу во Флоренцию, чтобы без сопровождения монахов, по настоянию его матери и близких он был проэкзаменован, не под влиянием ли хитрости монахов он отказывался вернуться в мирскую жизнь» [6, p. 21]. В течение девяти дней, которые Алессио находился у епископа, он, боясь обмана, не снимал с себя монашеской одежды даже ночью, перепоясываясь ремнем. В конце концов, видя упорство, проявляемое молодым человеком, мать и родственники отступили, согласившись с его выбором. Алессио стал монахом в 19 лет, переступив через традиции и волю глав фамилии.

Лоренцо Строцци восторгался не только упорством и убежденностью Алессио в правильности его решения, биограф подчеркивает, что семейство, потеряв в его лице предпринимателя, обрело человека, прославившего ее на духовном поприще. Не без гордости Лоренцо пишет об успехах Алессио, который за короткое время стал бакалавром искусств, затем мастером сентенций, а позже приором почетного монастыря Санта Мария Нуова во Флоренции, затем дифинитором Капитула в провинции и главным проповедником, собрав во вверенном ему монастыре библиотеку. У автора биографии Алессио нет сомнений в том, что его предок достиг бы гораздо больших вершин, если бы не смерть, наступившая после тяжелой болезни, когда ему исполнилось 33 года. Алессио Строцци умер 19 Августа 1383 г., оставив о себе добрую память не только у представителей своей фамилии, но и у всех, кто его знал [6, p. 22-23].

Насколько типично было в XIV в. такое поведение для представителей флорентийских семей – консортерий? Предпринимательская среда города, существовавшая в атмосфере состязательности, требовала от личности самостоятельности действий и мыслей, концентрации воли, позволявшей не полагаться во всем на авторитеты. Традиции, диктовавшие личности условия поведения, ограничивали ее возможности открыто заявить о своем выборе жизненного поприща, однако она обладала достаточной гибкостью, чтобы выразить собственное «Я» и по возможности не вступать в конфликт с корпорацией. Но если этот выбор не отвечал интересам рода, личность оказывалась в сложной ситуации, и исход событий зависел от ее воли и твердости убеждений. При этом ей приходилось действовать так, чтобы не нанести вреда фамилии.

Неординарные поступки личности, проявляемые ею вопреки установившимся стереотипам, являлись свидетельством эмоциональных переживаний индивида, связанных с самопознанием и определением жизненных ориентиров, которые не всегда были связанны с прагматическими установками. Купеческая среда, в которой определяющую роль играли рациональные принципы поведения, была на тот момент не готова воспринимать поступки, продиктованные не расчетом, а душевным порывом как равнозначные.

«Здравомыслие» и «предусмотрительность», как рациональные начала, противопоставлялись в сознании флорентийских предпринимателей эмоциональным порывам, страстям и иррациональным действиям. Именно эти начала являлись основой порядка в мире, который зависел от ума и воли людей. Поэтому рассудительность возводилась флорентийцами в ранг добродетели.

Но флорентийцы готовы были смириться с выбором человека, если его дальнейшая деятельность приносила материальный доход или повышала престиж семейства в республики и за ее пределами. Успех на любом поприще, будь то торговля, политика или духовно-интеллектуальные занятия высоко оценивали современники и потомки. Предпринимательская деятельность рассматривалась флорентийцами в качестве универсальной основы жизненного пути. Поэтому, не одобрив выбора Алессио на начальном этапе, его близкие гордились родством с ним после того, как ему удалось сделать успешную духовную карьеру. Но если личность, сделав подобный выбор, не проявляла себя, то ничего кроме презрения, а иногда и полного забвения, индивид не заслуживал.

Таким образом, отклонение от общественных норм поведения являлось результатом саморефлексии личности, имевшей место в средневековом традиционном обществе. Осознание человеком особенностей своей природы, отличавшейся от индивидуальных черт сознания, взглядов и склада характера других людей, подталкивало к поиску наиболее комфортных для него условий, позволявших реализовать ему личные амбиции. Именно обращение к своему внутреннему миру, своим переживаниям, заставило человека пересмотреть иерархию приоритетов, выстроенных в его сознании традициями. Желание раскрыть собственное «Я», описать алгоритм своего поведения и оставить потомкам примеры выражения собственной индивидуальности, выразилось в появлении «хроник», «записок», «воспоминаний» флорентийцев, которые положили начало современной автобиографии. Библиографический список

1. Абрамсон М.Л. Четыре истории, рассказанные флорентийскими купцами о себе самих // Казус. Вып. 4. – М., 2002.
2. Баткин Л.М. К спорам о логико-историческом определении индивидуальности // Одиссей. Человек в истории. Личность и общество. – М., 1990. – С.59-76.
3. Бессмертный Ю.Л. Индивид и понятие частной жизни в средние века // Казус: Индивидуальное и уникальное в истории. – М., 2003.
4. Гуревич А.Я. Еще несколько замечаний к дискуссии о личности и индивидуальности в истории культуры // Одиссей. Человек в истории. Личность и общество. – М., 1990. – С. 76-90.
5. Зарецкий Ю.П. Автобиографические Я от Августина до Аввакума (Очерки истории самосознания европейского индивида). – М., 2002.
6. Strozzi L. De vite uomini illustri di casa degli Strozzi. – Firenze, 1892.

Армавирская государственная педагогическая академия