«God is a Gentleman»: поиск места христианского аристократического идеала в культуре (чрез призму Средних веков)
Вопросы «зачем обществу аристократия?» и «зачем обществу идеалы?» должны задаваться одновременно, поскольку связь между ними весьма тесна. Создает ли аристократия идеалы, воплощает ли их? Может ли называться аристократом тот, кто их не воплощает? И нужна ли аристократия, если она не достигает планки морального совершенства, которую сама же ставит?
При изучении различных культур и эпох на ум приходит понятие архетип, как обозначение неизменности присутствия в культуре такого персонажа как аристократ, и устойчивости его черт и притязаний [1]. Основная же черта, которая определяет его роль – это следование некоему идеалу. Менее существенно, больших ли успехов он добивается в этом следовании, и насколько он искренен. Более важна зависимость общества от его идеалов.
Изучение содержания этого архетипа позволяет нам глубже понять законы культуры и выделить, какие именно слои общества являются ее подлинными носителями. Какое сословие должно представлять культуру в большей мере? Историю часто называют историей аристократов. «Безмолвным большинством» именует А. Гуревич средневековых крестьян [2]. Но не так уж несправедливо то, что в истории остаются деяния элиты. Мы полагаем, что именно картина аристократического мира отдельно взятой эпохи больше всего скажет нам о ее ценностях и смыслах и позволит найти причины ее достижений и проблем.
Именно изучение аристократического может сказать нам весьма много и о жизни других слоев общества – крестьян, горожан, ремесленников, художников, для которых аристократическая жизнь была и мечтой, и образцом для подражания, и почвой для насмешек; источником благ и источником бед. Страна и эпоха, как оказывается, таковы, каковы правящие ею. Культура такова, каковы ее идеалы. Как носитель представлений об идеальном, аристократ является образцом и символом своей эпохи, героем истории.Аристократический тип мышления никогда не исчезает. Он должен быть присущ именно господствующему сословию, но в истории может существовать и вне сословий. Он в меньшей мере зависит от политического успеха и роли его носителя, чем от других, внутренне обуславливающих его черт. Возможность существования аристократии сегодня вызывает много споров и разногласий. Притязания тех, кто самоименуется аристократией вызывают многочисленные вопросы. Но именно эти дискуссии и факт неистребимости аристократического в умах указывает на существенные ее черты, которые, как оказывается, являются признаками некой всегда существовавшей и существующей личностно-социальной роли. Один из самых ярких ее образцов представляет нам Средневековье.
Всякий ли носитель идеала – аристократ в своей среде? Являются ли христианскими аристократами святые? Святость – это идеал христианина. Поэтому с одной стороны, такое раздвижение рамок понятия имеет смысл. С другой стороны, путей христианской святости множество. И если с точки зрения духовной мы и найдем у них много общего (как минимум общее – это исполнение Заповедей при всей индивидуальности личного пути), то с точки зрения политики и культуры объединить их все под одним знаком невозможно. При сравнении с христианской святостью мы понимаем, что у культурной роли аристократа гораздо более узкие рамки, эта роль обязательно должна быть красивой и яркой, следовать определенным правилам и традициям внешнего характера, которые призваны привлекать, а не отталкивать.
Аристократизм – это не чисто духовный идеал, хотя именно моральные качества являются его сердцевиной.Средневековый аристократ – это не исполнившаяся вполне, но великая мечта христианина о мирской святости, о безупречном сочетании внешнего и внутреннего, красоты и благородства, богатства и бескорыстия. В каждую эпохой с начала нашей эры возможность святости в миру, да просто возможность воплощения идеального, является одной из важнейших проблем. Средневековая культура складывалась в поиске разрешения этого противоречия. Рыцарство – это одна из ярких попыток стереть знак равенства между «мирским» и «греховным». Это кажется парадоксальным, ведь проповедь отречения от мира, как кажется, звучала в Средние века наиболее резко. Но она только оттеняла жажду яркой полной жизни в средневековом человеке, совершавшем дерзкую попытку свести в единое целое искреннюю христианскую веру и образ древнеевропейского мифологического героя. Все образцы рыцарства хоть в какой-то мере да связаны с идеей спасения в миру, даже духовно-рыцарские ордена, поскольку их члены были носителями предельно мирской профессии – профессии военного. Великая идея, которая не осталась пустой иллюзией, но даже нашла воплощение в реальных жизнях реальных людей. «В идеале рыцарского поведения заложено указание на совершенство, выходящее за рамки этого непостоянного мира. lt;…gt; Не могло существовать конфликта между рыцарством этого мира и требованиями вечной жизни. Только когда поиск «славы» вырождался в гордость, военные игры – в простое убийство, а любовь – в разврат, когда добродетельная жизнь, которая была общей как для рыцарской, так и для христианской традиций, подвергалась риску из-за слабости плоти или искушений дьявола, только тогда рыцарская жизнь могла рассматриваться как нечто подвергающее душу опасности» [4, c. 80–83].
И здесь снова уместно вспомнить о том, что «Бог – джентльмен». Средневековый рыцарь в своих претензиях и стремлении к совершенству рассчитывал на участие Бога, Наилучшего из аристократов, а именно на тот его дар, который в богословии называется освящающей благодатью.
Подлинно христианское рыцарство не уповало лишь на свои силы, но было уверено, что получило инструмент совершенства. К тому же те правила, которым оно следовало, были частью проработанной ценностной системы, и завлекали целями более интересными, чем соблюдение приличий или комфорт.Рассматривая понятия, связанные с благородством, вместе и по отдельности, мы видим, что каждый элемент аристократической «формации» связан с особыми идеалами, а его становление и утверждение – с углублением представлений о тех или моральных качествах. От человека высокого статуса ожидают благородства – в этом отношении язычники и христиане Средних веков единодушны. Nobless, chivalry, honour, aristocracy, courtesy – какое понятие ни возьми, все они указывают как на определенный статус, так и на ожидаемые высокие личностные качества. Все они устанавливают практически утраченную в нашей обыденной реальности связь между этическими предписаниями и местом человека в обществе (и даже его сословием). Статус здесь вовсе не представляется одной из ролей человека или его масок. Он глубоко и неразрывно связан с личностью, а значит и с ее ценностями. [3]
Позднейшие теории общественного договора хотя и предполагают необходимость определенных способностей и моральных качеств у государственных деятелей, в действительности разрушают связь между политической функцией и существом личности. Мотивация носителей властных полномочий становится неразрешимой проблемой, поскольку право управления дается в связи с образованием, чьи-то выбором (народа или других представителей власти), карьерной успешностью, но не в связи с устойчивой этической системой, передающейся им по наследству. В демократическом обществе отсутствуют понятия, подобные «рыцарственности», никакой комплексный культурно-этический термин не представляет депутата или президента как пример этики поведения, как культурный образец. Правомерно возражение: средневековая аристократия в огромном количестве случаев не была рьяной исполнительницей норм рыцарственности.
Однако когда в обществе наличествует общепринятый идеал, есть надежда на правильную мотивацию у властвующих, на то, что хотя бы какая-то часть из них будет действительно образцами благородства. Идеалы оказывают подлинное регулирующее воздействие на социум. Если же представления о благородстве в обществе уничтожены, то нет никаких оснований рассчитывать на то, что правящие будут руководствоваться чем-то, помимо сугубо личных взглядов и личной выгоды. Материальный мотив – заинтересованность в обеспеченности, богатстве, выгоде – очевидным образом присутствует и в рыцарских обычаях. Он включается в такие благородные понятия как верность и честь. Но важно то, что он не является их главным содержанием.Прагматические и чисто политические основания рыцарских идеалов только упрочивали их и делали сильнее. Идеи, никак не связанные с обыденностью, не могут формировать культуру и быстро исчезают или трансформируются. Все основные качества, которые вошли в список благородного образа жизни имеют, прежде всего, практическое основание. С первого же взгляда очевидна их социальная и профессиональная значимость и полезность. Но все они также трактуются и в высокоморальном, и даже духовном, превосходящем практический, смысле. Следование им многие авторы называют обязанностью не столько перед людьми и обществом, сколько перед Богом.
Кажется, что подлинный аристократизм был возможен только в Средние века, в Новое время он приобретает совсем иное качество, поскольку средневековая идея пронизанности общества отношениями личной верности угасает. Речь идет именно о верности, связывающей личности, а не о верности государству, нации или идеологии. В Средние века все – от крестьянина до короля – соблюдали верность. Проповедовалась их верность друг другу, а главное – их верность Богу, который выступает источником личных добродетелей и социального благополучия. В утверждении религиозных оснований благородства христианское Средневековье гораздо ближе к языческому миру, чем к миру Нового и Новейшего времени.
Аристократ новейшего времени уже перестал быть однозначно служителем Бога, его главной целью перестали быть райские врата. Он стал исполнителем государственных и социальных функций, соблюдающим верность государству и государственной власти, основания которой с угасанием веры стали совершенно не ясны. Аристократизм потерял свою истинную почву.Искренне к высоким идеалам стремятся немногие, а воплощают их – единицы. Но они, тем не менее, оказывают реальное оздоровляющее воздействие на общество, и даже легкое соприкосновение с ними делает человека, в ценностном смысле, человечнее. Зная, что кто-то сумел воплотить идеал почти в совершенстве, члены общества начинают верить в то, что они сами способны достичь чего-то в добродетели и на благом пути. Тот, кому не нужен идеал, воплощенный единицами, соглашается с тем, что человек вообще не должен ни к чему стремиться, что человек не может быть носителем добродетелей, и обращает человека в скотство. Идеал тем важнее, что в стремлении к нему можно хотя бы частично сгладить свои пороки. Культурные герои, на чей пример идеалы опираются, подлинно формируют культуру и становятся живыми памятниками ее ценностей. Без них сложнее доказать право культуры ограничивать человеческую «животность» и утверждать, что она и ее высочайшие стремления – реальность, а не недостижимая игра ума.
Всегда и во все времена человеку трудно было справиться со своими недостатками, и трудно было руководствоваться высокими идеалами в повседневной жизни. На практике невозможно удивляться, что многие и многие рыцари в своем поведении не только не соответствовали христианским идеалам, но даже не вели себя согласно нормам благородного обыкновения, следование которому давало признание статуса личности обществом. Тем не менее, общество не может утверждать в качестве нормы зверство, мстительность, право сильного, жестокость. Оно формулирует идеалы, которые способны захватить личность и направить ее порывы и деяния в творческое и героическое русло.
Действительно, кажется, что рыцарство так и не воплотило вполне своих мечтаний, и трубадурская, турнирная и придворная его формы не дали рыцарству стать действительным светочем христианской культуры, имевшим большие перспективы стать успешным проводником христианства именно в аристократическо-рыцарской форме у народов Ближнего и Дальнего востока.
Деградация и театрализация аристократии в какой-то мере неизбежны. Рыцарский идеал предполагал подвиг, а подвигов на всех не хватало. Если в странах «языческих» междуусобные войны могут иметь место, то между христианами они воспринимаются как попрание христианских идеалов, и таким образом, идеалов рыцарских. Единственным правильным выходом для энергии христианского воина, действительно, были Крестовые походы. То, что война превратилась в турниры, конечно, привело к театрализации культуры. Вне подвига рыцарь должен нести нудную повседневную службу, которую возможно сносить, только если она сама освящена какой-то идеей. Поэтому истинным рыцарством стали духовно-рыцарские ордена, где воины даже вне войны осознанно исполняли свою службу и следовали своему идеалу [3, c. 31–61].
На самом деле главный вопрос, на который мы пытаемся ответить, рассматривая исторические формации и социальные структуры: «Что есть человек?» С каждой новой эпохой он становится только актуальнее, потому что люди предшествующих эпох знали ответ на этот вопрос – был он верен или нет – и благодаря этому видели смысл собственного существования. Современный человек в своем ответе уверен куда меньше. Так не стоит ли ему обратиться к мудрости прошлого? Библиографический список
- Басов И.И. Западноевропейское рыцарство XII–XV вв. в евразийском историко-культурном контексте: этика противоборства: Опыт сравнительно-исторического исследования : дис. ... канд. ист. наук. – Армавир, 2005.
- Гуревич А.Я. Средневековой мир: культура безмолвствующего большинства. – М., 1990.
- Кухтенкова О.А. Рыцарская этика. Содержание понятия благородства в представлениях средневекового общества (XI–XIII века) // Вестник РХГА. – Т.11. – Вып. 2. – СПб, 2010. – С. 216–224.
- Фергюссон А.Б. Золотая осень английской рыцарственности. Исследование упадка и трансформации рыцарского идеализма / пер. с англ., предисловие и краткий библиографический словарь Муравьевой М.Г. – СПб, 2004.
- Crouch D. The Birth of Nobility. Constracting Aristocracy in England and France 900–1300. – Harlow; Pearson, 2005.
Дагестанский государственный университет К.Б. Манышева
Дагестанская государственная медицинская академия