Чем вредна земская интеллигенция? (мнения русских консерваторов начала XX века)
Пореформенное российское символическое пространство[a] пополнялось номинациями, отражавшими происходившие в стране общественные изменения. «Земские служащие» попали в зону пересечения с такими понятиями, как «земская интеллигенция» и «третий элемент»[a]. Уже в начале XX в. эти понятия воспринимались многими современниками как синонимы, хотя ряд исследователей пытались провести смысловые границы между ними и наполнить дефиниции «земская интеллигенция» и «третий элемент» идейным содержанием.
Сам термин «интеллигент» оформлял важные общественные и политические процессы и конфликты. Известно, что в дореволюционной России взгляд на интеллигенцию как на комплекс профессий часто категорически отрицался,акритерием принадлежности к интеллигенции служили идейно-психологические характеристики Часть земских служащих, независимо от своего происхождения, образования и материального благосостояния, а в силу личного выбора стала носительницей интеллигентского мировоззрения. Консерваторы зафиксировали наличие в земствах «идейных работников», расценив это как ненормальное и опасное явление местной жизни. Со второй половины 1890-х гг., когда численность земской интеллигенции возросла, и она стала проявлять политическую активность, они обратились к анализу ее социального облика, установлению причин усиления ее влияния и определению путей обезвреживания. Консерваторы не отождествляли земскую интеллигенцию со всей массой земских служащих и не выступали против культуртрегерской работы земств.
По их оценке земскую интеллигенцию отличали особое мировоззрение и политическая практика.По определению писателя Д.Н. Цертелева, земская интеллигенция «составляет преимущественно то вольное казачество, которое, нигде не имея ни кола, ни двора, не связанное никакими серьезными имущественными или традиционными условиями с местным населением, с легким сердцем… вносит в это население смуту и волнение, сбивая с толку и устрашая ограниченных и бесхарактерных людей и подбивая к задорным антиправительственным выходкам провинциальных краснобаев» [12].
Педагог и публицист В.А. Грингмут, который с 1896 по 1907 гг. был главным редактором крупнейшей консервативной газеты «Московские ведомости», также отмечал мобильность земской интеллигенции, отсутствие прочной связи ее с местностью, незнание традиций и условий, и проистекающая отсюда беспочвенность в действиях. Для ее характеристики он употреблял еще более резкие эпитеты. По его словам, это «заразные общественные микробы»; это «многочисленная группа мелких агитаторов, которая образуется при каждом общественном самоуправлении»; она присваивает себе незаконное влияние на деятельность земских учреждений, направляя ее чаще всего на антиправительственную фронду [3].
Следует отметить, что в 1890-е – начале 1900-х гг. именно публицисты «Московских ведомостей» первыми указали на складывание вокруг земств, главным образом губернских, «новой бюрократии» в лице земской интеллигенции, проявлявшей политическую активность, поддерживавшей и провоцировавшей антиправительственные выступления. Со страниц газеты они потребовали остановить рост земских налогов и упразднить губернские земства, передав их функции уездам [4, 5, 7, 9].
Можно утверждать, что власть впервые серьезно обратила внимание на земскую интеллигенцию в 1900 г. Автор неологизма «третий элемент» Самарский вице-губернатор Г.В. Кондоиди на открытии очередной сессии губернского земского собрания сказал тогда следующее: «В деле местного хозяйственного управления с давних времен принимают участие лица правительственные и представители поместных обывателей...
Высший надзор, решение и ответственность за успешность его возложены на администрацию; инициатива в большинстве случаев мероприятий и выполнение их лежит на обязанности представителей местных сословий… Между тем, …за последнее время все более и более усматривается в местной земской жизни участие нового, третьего элемента». Этот «новый фактор», по словам сановника, не принадлежит ни к администрации, ни к представителям местных сословий. Среди черт присущих данной общественной группе, он выделил две: «большой запас научных теоретических познаний» и чрезмерное увлечение «отвлеченным принципом» в ущерб практическим данным. В своем выступлении, растиражированном центральными изданиями и вызвавшем бурные дискуссии в прессе, он с неудовольствием отмечал, что земские гласные «без достаточно проверенных оснований внемлют слову интеллигентов, хотя бы то были не более как вольнонаемные служащие в управе, лишь вследствие ссылки на науку или на поучения газетных и журнальных писателей». Он напоминал гласным, что хозяйственная деятельность земства должна соотноситься с финансовыми возможностями налогоплательщиков и не переобременять их чрезмерными поборами на сомнительные цели. По его словам, грезы «третьего элемента» носят лишь фантастический характер, но могут, «допустив в основание политические тенденции, иметь и вредную сторону» [10].Другой представитель царской бюрократии – сенатор Н.А. Зиновьев так отзывался о роли «третьего элемента» в Московском земстве, которое он инспектировал в 1904 г.: «При численном преобладании в совете (врачебном) лиц, служащих в земстве по приглашению, над личным составом управы и членами от земского собрания, действительными хозяевами положения являются не выборные люди, а лица посторонние». Он находил, что представители «третьего элемента» «благодаря сплоченности и сравнительной продолжительности службы», а также из-за неверной позиции, занятой руководством губернской земской управы, получили крупное влияние на весь ход земских дел [6,
с.
11–12.]. В своем рапорте на имя императора Н.А. Зиновьев указывал на то, что врачебный персонал Московского губернского земства сплотился в одну корпорацию и стремится к расширению круга своей деятельности, не останавливаясь для этого перед открытой борьбой с уездными управами. Примеру врачей пытаются следовать статистики, фельдшеры, учителя. Следствием такого направления, резюмировал он, стало то, что «земское дело в Московской губернии уходит из рук земства» [6, с 12]. По наблюдению сановника, коллективную линию поведения земских служащих характеризовало стремление к усилению влияния на земские дела через различные бюро и комиссии, действовавшие при губернской управе; участие в назначении и увольнении своих коллег; ненадлежащее исполнение профессиональных обязанностей [6, с. 14].Причины разногласий между «хозяевами» земства и «третьим элементом» попытался объяснить в своих воспоминаниях председатель уездной земской управы В.А. Авеский. Он указывал, что в земской среде «создалось два течения, два лагеря: гласные и обычно солидарная с господствующим большинством их управа – это представители совместных интересов плательщика…, и земские сотрудники – это носители исключительно обывательских интересов» [1, с. 604]. Противостояние этих течений, по словам мемуариста, было сильным в губернских земствах, где «класс сотрудников, являясь наиболее многочисленным сравнительно с уездами, приобретает особое влияние. Здесь вокруг личного состава управы создается подобие земской камарильи». На основании своих многолетних наблюдений он делал вывод, что общее направление деятельности земств в большей или меньшей степени зависит «от той корпорации земских сотрудников, которая успевает занять преобладающее число мест на авансцене земской жизни» Прежде это были врачи. В 1905 г. положение медиков было поколеблено учителями и служащими земских отделов и канцелярий, а «в будущем, – предрекал автор, – с развитием дорожного дела и экономических мероприятий надо ожидать выступления инженеров, техников, агрономов» [1, с.
605].Интерес имеют наблюдения писателя К.Ф. Головина за составом земской интеллигенции. В его представлении, она вербовалась «среди элементов большей частью политически-сомнительных», в том числе административно-ссыльных, которые шли в земство не на культурную работу, а «для революционных целей»; от пассивного дворянства их отличал сильный корпоративный дух. По мнению автора, эти качества позволили персоналу земских управ организоваться в нечто, «напоминающее синдикаты», и требовать, чтобы из его состава никого не увольняли и никого туда не принимали со стороны без согласия прежнего состава служащих [2, с. 206]. Он полагал, что именно попустительство земских гласных-дворян, которым «казалось удобным сложить на этих людей работу по всем техническим вопросам», способствовало тому, что «провинциальная интеллигенция переполнила собою земские должности и превратила подчиненные губернской управе учреждения в постоянные активные очаги революционной пропаганды». Местные помещики, замечал он, «были почти рады» антиправительственным выступлениям «третьего элемента», не предвидя, «что и против них самих он поднимется рано или поздно» [2, с. 207].
Таким образом, для представителей консервативной историографии одним из ключевых вопросов при обращении к теме земской интеллигенции было выяснение причин ее влияния в земстве, в то время как негативные черты ее социального поведения для авторов были и так очевидны.
Первая русская революция обострила все противоречия земской системы и показала истинное лицо интеллигенции, подтвердив многие характеристики и предсказания консерваторов. В 1905 г. вышли в свет проекты реорганизации земств, предложенные видными общественными деятелями консервативной направленности – С.Ф. Шараповым, К.Н. Пасхаловым, И.П. Купчиновым. Сторонники монархии, они критиковали либерально-демократические тенденции, возобладавшие в земствах, отмечали негативную роль «третьего элемента», выступали за усиление контроля со стороны государства, а также за упразднение губернских земских учреждений [8, 11, 13].
И.П. Купчинов был особо обеспокоен содержанием преподавания в земских школах, считая, что учителя «заражены» революционными идеями, ведущими к нравственному разложению крестьянской молодежи. Спасение он видел в приближении земств к церкви и в привлечении к школьной работе представителей православного духовенства [8, с. 33–34].
По мнению К.Н. Пасхалова, важным условиям консервативного обновления земств могло стать понижение имущественного ценза для выборов, замена имущественного ценза налоговым, увеличение численности уездных земских собраний. Несмотря на то, что такие меры открыли бы доступ в земства какой-то части интеллигенции, автор надеялся, что это поможет превратить «беспочвенных фантазеров в дельных работников» [11, с. 2–3].
Таким образом, для консерваторов земские интеллигенты являлись носителями иной идеологии, иных общественных ценностей. Постепенным и официальным включением их в земскую избирательную систему, в работу земских собраний они рассчитывали победить «интеллигентскую революционность», полагая, что это станет противовесом и профилактикой демагогии и безответственности. Именно консерваторы обнажили многие проблемы земств, среди которых главная: их перерождение в бюрократические канцелярии с постоянно увеличивающимся штатом служащих, чьи общественные и личные интересы входили в противоречие, как с интересами традиционных сословий, так и с целями развития Российской империи. Библиографический список
- Авеский В.А. Земство и жизнь. (Записки председателя земской управы) // Исторический вестник. – 1912. – №2. – С. 583–614.
- Головин К.Ф. Мои воспоминания. В 2-х т. Т. II (1881–1894 гг.). – СПб., 1910.
- Spectator. [Грингмут В.А.] Вопросы русской жизни.«Четвертый элемент» // Московские ведомости. – 26 января 1903. – № 26.
- Земская бюрократия // Московские ведомости. – 18 октября 1897. – № 287.
- Земские служащие // Московские ведомости. – 21 июня 1901. – № 168.
- Зиновьев Н.А. Всеподданнейший рапорт товарища министра внутренних дел, сенатора, тайного советника. – СПб., 1904.
- «Интеллигент» идет // Московские ведомости. – 14 апреля 1903. – № 101.
- Купчинов И.П. Приход как мелкая земская единица. – М., 1905.
- Организация «работающих в земстве по найму» // Московские ведомости. – 31 августа 1904. – № 240.
- От наших корреспондентов. Открытие XXXV губернского земского собрания в Самаре // Русские ведомости. – 18 января 1900. – № 18.
- Пасхалов К.Н. Основания земской реформы. – М., 1905.
- Цертелев Д. Оправдание зла // Московские ведомости. – 5 мая 1903. – № 122.
- Шарапов С.Ф. Опыт русской политической программы. – М., 1905.
Братский государственный университет