2. Механизм правового опосредования экономических отношений. Критика буржуазных юридических  иллюзий

Разоблачение Марксом буржуазных юридических иллюзий в «Капитале» опирается на исследование механизма правового опосредования экономических отношений, на критический анализ подлинной роли тех правовых форм,, которые обслуживают реальные отношения капиталистической эксплуатации.

В условиях простого товарного обращения абстрактное правовое отношение опосредует экономическое отношение товаровладельцев. Причем предпосылкой здесь является обмен эквивалентами: товаровладельцы присваивают чужой труд только путем отчуждения ¦ своего собственного.

В зависимости от движения товарно-денежной формы товаровладельцы как «действующие лица» выступают в соответствующих юридических сделках в различных ролях (покупателя и продавца, кредиторам должника)38.

Непосредственной формой товарного обращения является Т-Д-Т, но, поскольку в условиях товарно-денежі- ного обращения деньги сами являются товаром39, с точки зрения денежного движения процесс товарно-денежного обращения приобретает форму Д-Т-Д. Здесь мы уже имеем дело с формой, в которой деньги превращаются в капитал. Процесс денежного кругооборота сопровождается увеличением денег, так что в своей полной форме этот процесс выражается как Д-Т-Д1, где Д1 равен первоначально авансированной сумме плюс некоторое приращение, избыток сверх первоначальной стоимости, который Маркс называет прибавочной стоимостью.

Стоимость становится в этом процессе самовозрастающей стоимостью, самовозрастающими деньгами — капиталом. Владелец денег в качестве сознательного носителя этого движения становится капиталистом. Его

субъективная цель и единственный движущий мотив его операций совпадают с объективным содержанием процесса — с возрастанием стоимости; «он функционирует как капиталист, т. е. как олицетворенный, одаренный волей и 'сознанием капитал»40.

Форма обращения, в которой деньги превращаются в капитал (Д-Т-Д1), отличается от формы простого товарного обращения (Т-Д-Т) по видимости лишь обратной последовательностью актов купли и продажи.

Таким образом, прибавочная стоимость не может возникнуть в сфере обращения. С другой стороны, вне этой сферы товаровладелец может своим трудом создавать стоимости, но не возрастающие стоимости, т. е. товаропроизводитель не может превратить деньги или товар в капитал вне сферы обращения, вне сферы отношений, с другими товаровладельцами. «Итак, — заключает Маркс, — капитал не может возникнуть из обращения и также не может возникнуть вне обращения. Он должен возникнуть в обращении и в то же время не в обращении»42.

Анализ показывает, что эта проблема может найти свое разрешение лишь при том условии, если в самой сфере обращения, т. е. на рынке,' нашелся бы товар с оригинальным свойством быть источником стоимости,— товар, потребление которого создает стоимость. И действительно, владелец денег находит на рынке такой специфический товар — рабочую силу, способность к труду.

Но, чтобы выступить в качестве товара, рабочая сила должна, как и прочие товары, соответствовать тре-

бованиям товарного обмена. А это прежде всего означает, что тот, кто выносит рабочую силу в качестве товара на рынок, сам должен быть ее носителем, ее собственным владельцем, иметь возможность самому распоряжаться ею, т. е. быть свободным собственником своей способности к труду, своей личности. «Он (т. е. владелец товара рабочая сила. — В.

Правовое отношение, таким образом, опосредует процесс превращения денег в капитал в виде отношения купли-продажи рабочей силы, поскольку речь при этом идет об отношении лиц («юридических лиц»)—свободных-- независимых, равных индивидов, распоряжающихся правом на свой товар. Это означает, что владелец товара рабочая сила, чтобы оставаться лицом и, следовательно, субъектом правового отношения по купле-продаже товара рабочая сила, должен продавать свою способность к труду лишь на определенный срок, временно, иначе он из товаровладельца превратился бы в товар, из свободного лица—в зависимого раба.

Свобода владельца рабочей силы, необходимая для отношений по ее купле-продаже, двоякого свойства: это и свобода человека, распоряжающегося своей рабочей силой как товаром, и «свобода» от иной возможности быть товаровладельцем, т. е. лишенность всякой возможности продавать товары, в которых овеществлен его труд. Формальный характер свободы рабочего очевиден уже потому, что эта свобода связана лишь с его статусом участника правового отношения, «юридического лица».

-Специфика самого товара и скрытые за ним социально-экономические отношения безразличны для абстрактной правовой формы, в которой люди значимы лишь как лица.

Известное своеобразие условий свободного договора между капиталистом и рабочим, обусловленное спецификой товара рабочая сила, выражается, в частности, в том, что здесь «по заключении контракта между покупателем и продавцом его потребительная стоимость не переходит еще фактически в руки покупателя»44. При капитализме рабочая сила оплачивается лишь после установленного договором определенного срока ее функционирования, например в конце недели. Получается, что согласно условиям такого договора рабочий кредитует капиталиста, авансирует ему потребительную стоимость своей рабочей силы.

Процесс потребления рабочей силы, обусловленный свободным договором в сфере обращения, совершается уже в недрах производства — производства товаров и прибавочной стоимости. Таким образом, от характера стики правовой формы, отражающей видимую поверхность общественных отношений, Маркс переходит к анализу тех глубинных экономических процессов, которые составляют содержание фактических общественных отношений.

Лишь в сфере производства раскрывается тайна са- мовозрастания стоимости и добывания прибыли за счет неоплаченного труда рабочего и, следовательно, разоблачается иллюзия правовой формы равенства, выясняется глубинный социально-классовый характер абстрактной правовой формы, прикрывающей эксплуататорскую сущность опосредуемых ею отношений свободных лиц.

«Сфера обращения, или обмена товаров, в рамках которой осуществляется купля и продажа рабочей силы,—иронично замечает Маркс, — есть настоящий эдем прирожденных прав человека. Здесь господствуют только свобода, равенство, собственность и Бейтам. Свобода! Ибо покупатель и продавец товара, например рабочей силы, подчиняются лишь велениям своей свободной воли. Они вступают в договор как свободные, юридически равноправные лица. Договор есть тот конечный результат, в котором их воля находит свое общее юридическое выражение. Равенство! Ибо они относятся друг к другу лишь как товаровладельцы и обменивают эквивалент на эквивалент. Собственность! Ибо каждый из них располагает лишь тем, что ему принадлежит. Бейтам! Ибо каждый заботился лишь о себе самом»45.

Показательно саркастическое упоминание Марксом в этой связи, наряду с иллюзиями равенства, свободы и собственности, также и апологета этих иллюзий И. Бен- тама (1748—1832), английского либерально-буржуазного социолога и теоретика утилитаризма. Исходя из совершенно абстрактно трактуемого «принципа пользы», Бейтам обосновывал «наибольшее счастье наибольшего числа людей», якобы достижимое лишь на путях эгоистической погони каждого за своей выгодой, в результате которой получается «общая польза»46.

Обоснование Бентамом «принципа пользы» было по существу апологией буржуазных отношений в качестве разумных и нормальных. «Если мы хотим применить этот принцип к человеку, хотим по принципу полезности оценивать всякие человеческие действия, движения, отношения и т. д., — писал Маркс, — то мы должны знать, какова человеческая природа вообще и как она модифицируется в каждую исторически данную, эпоху. Но для Бентама этих вопросов не существует. С самой наивной тупостью он отождествляет современного филистера— и притом, в частности, английского филистера — с нормальным человеком вообще. Все то, что полезно этой разновидности нормального человека и его миру., принимается за полезное само по себе. Этим масштабом он измеряет затем прошедшее, настоящее и будущее»47.

Позиция Бентама интересна как яркий пример теоретического оправдания буржуазным идеологом тех иллюзорных форм, в которых протекают буржуазные отношения, как попытка выдать эти иллюзии за всеобщую норму. Антиисторические концепции в теоретических построениях буржуазных идеологов (экономистов, философов, юристов), пронизаны апологетическими целями оправдания буржуазных отношений в качестве «вечных», «нормальных», «разумных», «естественных» и т. п. С этим связаны, в частности, игнорирование конкретноисторической специфики капиталистического товарного производства по сравнению с простым докапиталистическим товарным производством, акцентирование буржуазными идеологами внимания лишь на таких абстрактных отношениях (в особенности на меновых отношениях), которые присущи различным стадиям товарного производства и т. п. Специфические особенности капиталистических отношений, отношений капитала и наемного труда тем самым оказываются затушеванными под абстрактно всеобщей оболочкой отношений свободных, равных и независимых товаровладельцев.

Так, уже физиократы (Кенэ, М. де ля Ривьер, Мира- бо старший, Тюрго, Па олетти и др.), перенесшие рассмотрение вопроса о происхождении.прибавочной стоимости из сферы обращения в сферу производства — и в этом была их большая научная заслуга,—стали вместе с тем трактовать капиталистическую форму производства как некую вечную форму производства.

Специфика капиталистического способа производства прибавочной стоимости остается неясной и для классиков английской политической экономии (А; Смита и Д. Рикардо), хотя развитая ими трудовая теория стоимости была заметным шагом вперед по сравнению с воззрениями физиократов49. У представителей вульгарной политической экономии на первый план выступают сла; бые моменты взглядов классиков буржуазнойлолитэко- номии, антиисторизм и абстрактность их концепций тесно сочетаются с апологетическими установками.

Игнорирование конкретно-исторического характера формы экономических отношений ярко проявляется у П. Росси. «То, что «формы обмена» кажутся Росси безразличными,— замечает Маркс, — равносильно тому, как если бы физиолог сказал, что ему безразличны определенные формы жизни, ибо все они — лишь формы органической материи. Но как раз только эти формы и важны для нас, когда речь идет о том, чтобы понять специфический характер какого-либо общественного способа производства... И эти формы являются определяющими для самого вещественного богатства»50.

В «Теориях прибавочной стоимости» Маркс уделяет специальное внимание взглядам Д. Локка (1632—1704), его трактовке проблем политической экономии (собственности, прибавочной стоимости в форме ренты и процента) с точки зрения буржуазной теории естественного права51. Согласно Локку, прибавочная стоимость—это чужой труд, прибавочный труд, присваиваемый собственниками условий труда, т. е. земли и капитала. Такое положение дел, когда в собственности одних оказываются условия труда других и, следовательно, их прибавочный труд, Локк считал политическим изобретением, противоречащим естественно-правовой основе частной собственности, естественному праву человека на продукты своего труда. По мнению Локка, естественное право делает пределом собственности личный труд.

«Взгляды Локка, — писал Маркс, — имеют тем более важное значение, что он является классическим выразителем правовых представлений буржуазного общества в противоположность феодальному; кроме того, его философия служила всей позднейшей английской политической экономии основой для всех ее представлений»52.

Естественно-правовые взгляды Локка и его последователей на правомерность и справедливость частной собственности в качестве результата личного труда работника упускали из виду общественно-историческую эволюцию и смену различных форм собственности и соответствующих им форм присвоения, смешивали капиталистические и докапиталистические отношения. «...Всеобщее юридическое представление — от Локка до Рикардо, — замечает Маркс, — это представление мелкобуржуазной, собственности, между тем как изображаемые ими производственные отношения относятся к капиталистическому способу производства. Это становится возможным благодаря тому, что отношение продавцах к покупателя остается формально тем же в обеих формах»53.

Опосредование различных по своей экономической и социально-классовой природе производственных отношений в абстрактно всеобщей форме правовых отношений равных «юридических лиц»—все равно, идет ли речь о товаровладельцах рабовладельческого общества, эпохи феодализма или капитализма, — маскирует специфику исторически сменяющих друг друга формаций.

То обстоятельство-, что всякое производство предполагает те или иные отношения и формы собственности, поскольку «собственность (присвоение) есть условие производства»54, получает у буржуазных идеологов превратное толкование. От рассуждений о собственности вообще они прямо переходят , к частной собственности, внеисторическая трактовка которой не позволяет им раскрыть действительные связи между экономикой и политико-правовыми отношениями. В связи с этим Маркс отмечает, что «каждая форма производства порождает свойственные ей правовые отношения, формы правления и т. д. Грубость и отсутствие понимания в том и заключается, что органически между собой связанные явления ставятся в случайные взаимоотношения и в чисто рассудочную связь. Буржуазным экономистам мерещится только, что при современной полиции можно лучше производить, чем, например, при кулачном праве. Они забывают только, что и кулачное право есть право и что право сильного в другой форме продолжает существовать также и в их «правовом государстве»55.

Буржуазные производственные отношения, находящие свое внешнее проявление в отношениях абстрактных индивидов («юридических лиц»), оказываются у ряда буржуазных идеологов XVIII века результатом соглашения людей, той или иной формы «общественного договора» между независимыми от природы субъектами. Такой «единичный и обособленный» индивид в разного рода политэкономических робинзонадах буржуазных идеологов XVIII и даже XIX века изображается в качестве идеала «естественного человека», индивида, данного природой, а не возникшего исторически, т. е. в качестве не результата, а исходного пункта истории. Критикуя подобные антиисторические концепции, Маркс пишет: «Лишь в XVIII веке, в «гражданском обществе», различные формы общественной связи выступают по отношению к отдельной личности просто как средство для ее частных целей, как внешняя необходимость. Однако эпоха, которая порождает эту точку зрения — точку зрения обособленного одиночки, — есть как раз эпоха наиболее развитых общественных (с этой точки зрения всеобщих) связей. Человек есть в самом буквальном смысле ?cdov jtoZmxov, не только животное, которому свойственно общение, но животное, которое только в обществе и может обособляться»56.

Сочетание логического и исторического аспектов исследования капиталистических производственных отношений в «Капитале» позволяет установить общее и особенное в характеристике различных ступеней товарного производства, сосредоточить анализ на специфических особенностях капитализма, когда рабочая сила становится товаром, труд принимает форму наемного труда, а товарная форма продуктов труда приобретает всеобщий характер. Только при такой конкретно-исторической постановке вопроса о капиталистическом способе производства и обмена становится возможным выяснение истинной роли правовых форм и опосредуемых ими экономических отношений по производству и воспроизводству капитала.

Встреча на товарном рынке двух лиц, один из которых персонифицирует собой капитал, а другой — свободную рабочую силу, и их взаимоотношения — «результат предшествующего исторического развития, продукт многих экономических переворотов, продукт гибели целого ряда более старых формаций общественного производства»57.

Процесс, создавший капиталистические отношения, состоял в отделении рабочего от собственности на условия его труда. В ходе этого процесса общественные средства производства и жизненные средства были превращены в капитал, а непосредственные производители — в наемных рабочих. Так называемое первоначальное накопление, образующее предысторию капитала и соответствующего ему способа производства, представляло собой исторический процесс отделения производителя от средств производства.

Помимо освобождения производителя от крепостной или феодальной зависимости для появления на рынке труда свободного рабочего была; необходима экспроприация земли у крестьян, средств производства — у ремесленников, вообще уничтожение способа производства, покоящегося на частной собственности непосредственных производителей на средства производства.

В главе XXIV «Капитала» («Так называемое первоначальное накопление») Маркс яркими красками рисует чудовищную картину этой экспроприации, вписанную «в летописи человечества пламенеющим языком крови и огня»58. Маркс подчеркивает, что весь этот узурпаторский процесс совершался «без малейшего соблюдения норм законности»59, а «кровавое законодательство» (с конца XV и в течение всего XVI в.) было призвано закрепить результаты этой экспроприации, насильственными мерами приучить экспроприированных производителей к дисциплине наемного труда.

Экспроприация непосредственных производителей означала уничтожение частной собственности, покоящейся на собственном труде. «Частная собственность, как противоположность общественной, коллективной собственности, существует лишь там, где средства труда и внешние условия труда принадлежат частным лицам. Но в зависимости от того, являются ли эти частные лица работниками или неработниками, изменяется характер самой частной собственности. Бесконечные оттенки частной собственности, которые открываются нашему взору, отражают лишь промежуточные состояния, лежащие между обеими этими крайностями»60.

Своего расцвета частная собственность работника на его средства производства, встречающаяся уже в условиях рабства и крепостного строя, достигает там, где свободный крестьянин обладает полем, которое он возделывает, а свободный ремесленник — инструментами и условиями своего труда. Такой способ производства совместим лишь с узкими первоначальными границами производства, дальнейшее развитие которого обусловливает превращение мелкой, раздробленной собственности многих в гигантскую собственность немногих, экспроприацию у широких народных масс земли, жизненных средств, орудий труда.

В ходе первоначального накопления капитала частная собственность, покоящаяся на личном труде собственника, вытесняется капиталистической частной собственностью, которая базируется на эксплуатаций чужой, но формально свободной рабочей силы. С развитием этого процесса превращения работников в пролетариев, а общественных средств производства — в капитал капиталистический способ производства начинает функционировать на собственной основе. Согласно имманентным законам дальнейшего развития производства зреет необходимость экспроприации экспроприаторов, превращения капиталистической частной собственности, ставшей оковами для централизованных средств производства, в собственность общественную.

Исторический анализ, содержащийся в «Капитале», показывает конкретно-историческое место капиталистического способа производства и присущих ему отноше-

65

Б Заказ 8403 ний в исторической смене формаций. Это исторически обусловленное своеобразие капиталистических отношений находит свое научное отражение в логически развитой системе экономических категорий, посредством которых Маркс анализирует капиталистический способ производства и присущие ему отношения. Сами экономические категории, по словам Маркса, «носят на себе следы своей истории»61. Логический и исторический аспекты анализа капитала взаимно дополняют друг друга, проясняя предмет исследования в его исторической определенности и перспективе.

Теоретический анализ исходит из данного, из наличных явлений, исторически возникших, развивающихся и преходящих. Историческим фактом является, например, капиталистическая частная собственность, покоящаяся на эксплуатации чужого труда, которая пришла на смену индивидуальной частной собственности, основанной на собственном труде производителя. Маркс-не только отмечает (на основе исторического анализа) смешение буржуазными идеологами этих двух очень различных видов частной собственности, но и вскрывает (посредством системы экономических категорий) механизм капитализации всех стоимостных форм буржуазного товарного производства: превращение денег в капитал, производство прибавочной стоимости, увеличение капитала за вчет прибавочной стоимости и т. д.

Если буржуазные экономисты в апологетических целях применяли к капиталу представления о праве собственности, относящиеся к докапиталистическому миру, маскируя тем самым реальный смысл обсуждаемых явлений, то Марксов анализ капитала как исторически определенного общественного отношения, напротив, вскрывает эксплуататорскую сущность этих отношений и социально-классовый характер тех правовых форм, которые опосредуют отношения экономического неравенства и эксплуатации62.

Освещаемый Марксом процесс производства и воспроизводства капитала раскрывает подлинное содержание того, что таится под абстрактными юридическими формами равенства и свободы.

Уже покидая сферу простого обращения, где состоялась свободная сделка между владельцем денег и владельцем рабочей силы, «мы, — подчеркивает Маркс,—

замечаем, что физиономии наших действующих лиц начинают несколько изменяться: бывший владелец денег шествует впереди как капиталист, а владелец рабочей силы понуро следует за ним как рабочий». Владелец денег, оплачивая дневную стоимость рабочей силы, стремится к максимальному ее использованию. То обстоятельство, что дневное содержание рабочей силы соответствует стоимости только половины рабочего дня, тогда как рабочий может работать целый день, создавая стоимость вдвое большую, чем ее собственная дневная стоимость, не является несправедливостью с точки зрения меновых отношений. «Наконец, фокус удался. Деньги превратились в капитал. Все условия проблемы соблюдены, и законы товарного обмена нисколько не нарушены. Эквивалент обменивался на эквивалент»63.

Но у капиталиста и рабочего противоположные взгляды на смысл их взаимоотношений. Ссылаясь на закон товарного обмена, капиталист стремится удлинить рабочий день; рабочий, напротив, требует сократить его. _ Аргументы рабочего, обращенные к капиталисту, Маркс передает в следующих словах: «Ты оплачиваешь мне однодневную рабочую силу, хотя потребляешь трехдневную. Это противно нашему договору и закону товарообмена. Итак, я требую рабочего дня нормальной продолжительности... Я требую нормального рабочего дня, потому что, как всякий другой продавец, я требую стоимости моего товара»64.

Общественные отношения проявляются прежде всего как интересы участников этих отношений; антагонистические же отношения, естественно, порождают антагонистические интересы. Если в своих притязаниях капиталист ссылается на право покупателя, то рабочий, обосновывая свои притязания, апеллирует к праву продавца. Под иллюзорной свободой и добровольностью сделки обнаруживается антагонизм жизненных интересов в форме противоположных правопритязаний сторон этой сделки. «Следовательно, здесь получается антиномия, право противопоставляется праву, причем оба они в равной мере санкционируются законом товарообмена. При столкновении двух равных прав решает сила»65.

На борьбе за законодательство и ее результатах мы остановимся ниже. Здесь же в соответствии с рассматриваемой проблемой отметим ту перемену в правовой

позиции участников правового отношения, на которую Маркс обращает внимание в ходе конкретизации экономического анализа. Как участники производства капиталист и рабочий вовсе не относятся друг к другу как независимые и равные индивиды, напротив, труд подпадает под командование капитала, и вся деятельность рабочего подчиняется «власти чужой воли», «авторитету капиталиста»66. Рабочий является собственником своей рабочей силы лишь до тех пор, пока он в качестве продавца торгуется с капиталистом как покупателем. Но в процессе производства ситуация резко меняется. «Простое превращение денег в вещественные факторы процесса производства, в средства производства, превращает последние в юридический титул и принудительный титул на чужой труд и прибавочный труд»67. Власть в промышленности оказывается атрибутом капитала, как в средние века власть в суде и военном деле была атрибутом земельной собственности.

Мануфактурное разделение труда углубляет и усугубляет зависимость труда от капитала: совокупный труд превращается в форму существования капитала. «Если первоначально рабочий продает свою рабочую силу капиталу потому, что у него нет материальных средств для производства товара, то теперь сама его индивидуальная рабочая сила не может быть использована до тех пор, пока она не запродана капиталу. Она способна функционировать лишь в связи с другими, а эта связь осуществляется лишь после продажи, в мастерской капиталиста»68. Мануфактурное разделение труда, будучи, с одной стороны, необходимым моментом прогрессивного экономического развития общества, превращается, с другой стороны, в орудие эксплуатации и уродует рабочего.

Степень зависимости рабочего от капиталиста возрастает по мере развития машинного производства. Применение машин, главной целью которого при капитализме является увеличение массы прибавочной стоимости, повышение степени эксплуатации рабочей силы, ока-1 зывает существенное влияние на реальное положение рабочего.

«На базисе товарообмена предполагалось прежде всего, что капиталист и рабочий противостоят друг другу как свободные личности, как независимые товаровладельцы: один — как владелец денег и средств производства, другой — как владелец рабочей силы. Но теперь капитал покупает несовершеннолетних или малолетних. Раньше рабочий продавал свою собственную рабочую силу, которой он располагал как формально свободная личность. Теперь он продает жену и детей. Он становится работорговцем»69.

Договор как формальное выражение капиталистического отношения превращается в карикатуру на добровольность и свободу. На рынке труда речь идет об открытом торге трудом не только взрослых, но и детей, которые сами отдают себя внаем или запродаются взрослыми. Об одном из тогдашних лондонских рынков детского труда Маркс пишет: «Договоры заключаются только на неделю. Сцены и язык на этом рынке поисти- не возмутительны»70. Правовая форма равенства предстает как фикция. «Вызванная машиной революция в правовом отношении между покупателем и продавцом рабочей силы, лишившая всю эту сделку даже видимости договора между свободными лицами, впоследствии дала английскому парламенту юридическое основание для государственного вмешательства в фабричное дело»71.

Машина, становясь в условиях ее капиталистического применения конкурентом самого рабочего, вытесняет его и еще более ухудшает его возможности на переполненном рынке труда. Рабочему в этих условиях все труднее найти себе покупателя, и цена рабочей силы, добровольно устанавливаемая в свободном договоре, опускается все ниже ее стоимости.

Юридические иллюзии, согласно которым обмен между трудом1 и капиталом воспринимается первоначально так же, как купля и продажа всякого другого товара, проистекают во многом из того обстоятельства, что в форме заработной платы стерто всякое различие 'между необходимым и прибавочным трудом. Кажется, будто продается и покупается труд (а не рабочая сила— созидатель стоимости), и весь труд выступает в форме заработной платы как оплаченный труд. При рабском и при барщинном труде очевидно, что раб и крепостной работают на рабовладельца и помещика. Денежное же отношение между капиталистом и наемным рабочим скрывает даровой труд последнего.

«Понятно поэтому, — подчеркивает Маркс,— то решающее значение, какое имеет превращение стоимости и цены рабочей силы в форму заработной платы, т. е. в стоимость и цену самого труда. На этой форме проявления, скрывающей истинное отношение и создающей видимость отношения прямо противоположного, покоятся все правовые представления как рабочего, так и капиталиста, все мистификации капиталистического способа производства, все порождаемые им иллюзии свободы, все апологетические увертки вульгарной политической экономии»72.

С помощью формы заработной платы закрепляется иллюзия, будто деньги капиталиста эквивалентно обмениваются на труд рабочего. «Юридическое сознание видит'здесь в лучшем случае лишь вещественную разницу, которая выражается в юридически эквивалентных формулах: «do ut des», «do ut facias», «facio ,ut des» и «facio ut facias» («даю, чтобы ты дал», «даю, чтобы ты сделал», «делаю, чтобы ты дал» и «делаю, чтобы ты сделал»)»73. Присвоение капиталистом неоплаченного труда наемного рабочего оказывается, таким образом, прочно сокрытым для юридического сознания, воспринимающего происходящее в абстрактных формулах римского частного права.

Процесс простого воспроизводства капитала показывает, что, если даже капитал при своем вступлении в процесс производства был лично заработанной собственностью его владельца, все же рано или поздно он становится стоимостью, присвоенной без всякого эквивалента, материализацией чужого неоплаченного труда.

Благодаря простой непрерывности процесса, т. е. благодаря простому воспроизводству, исходный пункт капиталистического процесса производства — соглашение покупателя (капиталиста) и продавца (рабочего) — воспроизводится и увековечивается как собственный результат капиталистического производства. Рабочий сам постоянно создает капитал — господствующую над ним, покупающую и эксплуатирующую его силу.

Капиталистический процесс производства самим своим ходом воспроизводит отделение рабочей силы от условий труда, увековечивает условия эксплуатации наемного рабочего. Таким образом, воспроизводятся не только товары и прибавочная стоимость, но и само капиталистическое отношение — отношение капиталиста и наемного рабочего. «Теперь уже не простой случай противопоставляет на товарном рынке капиталиста и рабочего как покупателя и продавца. Механизм самого процесса постоянно отбрасывает последнего как продавца своей рабочей силы обратно на товарный рынок и постоянно превращает его собственный продукт в средство купли в руках первого. В действительности рабочий принадлежит капиталу еще раньше, чем он продал себя капиталисту. Его экономическая несвобода одновременно и обусловливается и маскируется периодическим возобновлением его самопродажи, переменой его индивидуальных хозяев-нанимателей и колебаниями рыночных цен его труда»74.

Рабочий оказывается принадлежностью капиталиста. Если, замечает Маркс, римский раб был прикован цепями, то наемный рабочий привязан к своему собственнику невидимыми нитями. Иллюзия независимости наемного рабочего «поддерживается тем, что индивидуальные хозяева-наниматели постоянно меняются, а также тем, что существует fictio juris (юридическая фикция) договора»75.

Прибавочная стоимость капитализируется, становится добавочным капиталом, который опять-таки приносит новую прибавочную стоимость, и т. д. Прибавочная стоимость предстает как дань, вырываемая классом капиталистов у класса рабочих. При рассмотрении отношений по купле и продаже рабочей силы «как сделки между классом капиталистов и классом рабочих» становится очевидным, что собственность на прошлый неоплаченный труд оказывается единственным условием текущего присвоения живого неоплаченного труда во все возрастающем объеме.

Каждая отдельная сделка между продавцом и покупателем рабочей силы постоянно совершается здесь в полном согласии с законом товарного обмена, и вместе с тем результатом этих сделок является наращивание капитализируемых прибавочных стоимостей за счет неоплаченного труда. С появлением товара рабочая сила закон присвоения, или закон частной собственности, покоящийся на товарном производстве и товарном обращении, превращается путем внутренней неизбежной диалектики в свою прямую противоположность. Обмен эквивалентов предстает лишь как внешняя видимость: прибавочный капитал, на который вновь покупается рабочая сила для создания новой прибавочной стоимости, уже является1 продуктом чужого труда, присвоенного без эквивалента. «Отношение обмена между капиталистом и рабочим становится, таким образом, только видимостью, принадлежащей процессу обращения, пустой формой, которая чужда своему собственному содержанию и лишь затемняет его»76. Соотношение правовой формы и экономического содержания предстает в следующем виде: постоянная купля и продажа рабочей силы — это правовая форма, экономическое содержание заключается в том, что капиталист часть уже присвоенного без эквивалента и овеществленного чужого труда снова и снова обменивает на большее количество чужого труда77.

Первоначально, имея дело с отношением двух равноправных} товаровладельцев, мы допускали, что право собственности участников обмена основано на их собственном труде. Теперь же оказывается, что правоспособность для капиталиста — это право присваивать чужой неоплаченный труд, а для рабочего — невозможность присвоить продукт своего труда. Собственность оказывается отделенной от труда, тогда как видимой основой товарного обмена являются их связь и совпадение. «Таким образом, как бы ни казалось, что капиталистический способ присвоения противоречит первоначальным законам товарного производства, тем не менее этот способ присвоения возникает не из нарушения этих законов, а, напротив, из их применения»78. Первоначальное превращение денег в капитал совершается в точном согласии с экономическими законами товарного производства и вытекающим из них правом собственности.

Правда, замечает Маркс, дело выглядит совершенно иначе, когда мы рассматриваем капиталистическое производство в непрерывном потоке его возобновления и вместо отношения отдельного капиталиста и отдельного рабочего возьмем отношение класса капиталистов и класса рабочих. Но тем самым мы применили бы критерий, чуждый товарному производству, согласно экономическим законам которого каждый акт обмена следует брать отдельно и рассматривать его как отношение независимых индивидов. «Пока при каждом акте обмена,

взятом в отдельности, соблюдаются законы обмена, способ присвоения может претерпеть полный переворот* нисколько не затрагивая права собственности, соответствующего товарному производству. Одно и то же право собственности сохраняет свою силу как вначале, когда продукт принадлежит производителю и когда последний, обменивая эквивалент на эквивалент, может обогащаться лишь за счет собственного труда, так и в капиталистический период, когда общественное богатство во все возрастающей мере становится собственностью тех, кто в состоянии постоянно все вновь и вновь присваивать неоплаченный труд других»79.

Исследование Марксом капиталистичегкого товарного производства в его соотношении с простым товарным* производством, анализ присущих им общих и особенных характеристик, моментов преемственности и своеобразия позволяют выяснить условия и причины применимости абстрактной правовой формы, возникшей на основе простого товарного производства, к капиталистическим отношениям. Вместе с тем экономико-правовой анализ в «Капитале» показывает несостоятельность иллюзорных представлений тех идеологов, которые в капитализме видят некое произвольное искажение истинного характера товарного производства и присущих ему «вечных» и «естественных» прав, свобод, справедливости. С подобной позицией мы уже встречались при рассмотрении естественно-правовых воззрений Локка и его последователей на собственность и т. п.

По существу аналогичные взгляды (с позиций мелкобуржуазной критики капитализма) развивал Прудон* который, по выражению Маркса, хотел уничтожить капиталистическую собственность, противопоставляя ей законы собственности товарного производства. «Прудон,— пишет Маркс, — сначала черпает свой идеал вечной справедливости, justice eternelle, из юридических отношений, соответствующих товарному производству, чем дает, кстати сказать, столь утешительное для всех филистеров доказательство того, что форма товарного производства столь же вечна, как справедливость. Затем он старается, наоборот, преобразовать в соответствии с этим идеалом справедливости действительное товарное производство и соответствующее ему действительное право»80.

Так, выставленное Прудоном требование, чтобы капитал не отдавался в ссуду и не приносил процентов, а продавался бы за свой эквивалент, как всякий другой товар, равнозначно пожеланию, чтобы меновая стоимость не становилась капиталом, словом, чтобы капитал перестал быть капиталом. И для реализации подобных прожектов Прудон апеллирует к понятиям права и справедливости. «Болтовня о соображениях справедливости и права сводится лишь к тому, что отношение собственности, или правовое отношение, в том виде, в каком оно соответствует простому обмену, хотят в качестве масштаба применить к отношению собственности и правовому отношению на более высокой ступени развития меновой стоимости»81.

В основе прудоновских (и других аналогичных) юридических иллюзий лежит непонимание определяющей роли материального производства — и в условиях простого товарного производства, и при капитализме, — непонимание обусловленности отношений обмена самим процессом производства. Меркантилисты, как известно, ошибочно полагали, будто прибавочная стоимость возникает не в процессе производства, а исключительно из обращения, т. е. из вторичного распределения имеющихся в наличии стоимостей. Непонимание того, что отношения распределения и формы обмена обусловлены производственными отношениями, привело многих буржуазных экономистов (яркий пример — Дж. Ст. Милль) к представлению, будто отношения производства носят естественный, вечный характер, а отношения распределения— искусственный и произвольный характер.

Такая же ошибка присуща и Прудону, который хотел, оставляя нетронутыми основы товарного производства, исправить несправедливости распределения. По этому поводу Маркс замечает: «Ничего нет глупее, как говорить, подобно г-ну Прудону, что капитал превращается из продукта в меновую стоимость благодаря акту обмена, т. е. благодаря тому, что он снова вступает в простое обращение. Тем самым мы были бы снова отброшены назад к самому началу, даже к непосредственной меновой торговле, где можно наблюдать возникновение меновой стоимости из продукта»82.

Попытки с помощью правовых идей и мероприятий чисто юридического характера осуществить «вечную справедливость» как раз и свидетельствуют о том, что Прудон не понял экономическую определенность формы, не понял обусловленного характера обмена (и распределения) как необходимого момента самого процесса производства. В связи с присущими такому подходу иллюзиями о свободе и равенстве Маркс замечает: «На это им следует ответить, что меновая стоимость или, при более детальном рассмотрении вопроса, система денежных отношений действительно является системой равенства и свободы, а то, что при более детальном развитии этой системы противодействует равенству и свободе и нарушает их, представляет собой нарушения, имманентные этой системе: это как раз и есть осуществление равенства и свободы, оказывающихся на деле неравенством и несвободой»83.

Обращение (и, следовательно, отношения обмена) представляет собой опосредование заранее данных процессом производства противоположных друг другу моментов; само обращение этих моментов не создает. С точки зрения совокупного процесса производства'так называемая самостоятельность обращения оказывается «чистой видимостью»: «обращение есть внешнее проявление процесса, протекающего позади обращения»84.

В соответствии с логикой систематического анализа капиталистических отношений в первом томе «Капитала» освещается непосредственный процесс производства капитала, во втором томе — процесс обращения капитала, в третьем томе — процесс движения капитала, рассматриваемого как целое. Во вґгором и третьем томах подробно исследуются обусловленность обращения производством и роль обращения в движении капитала. Раскрывая метаморфозы капитала как стоимости, Маркс характеризует те стадии и формы, которые принимает капитал в производстве и обращении. В процессе кругооборота капитала промышленный капитал рассматривается в таких «особых функциональных формах», как производительный капитал, товарный капитал, денежный капитал. «Итак, — пишет Маркс, — процесс кругооборота капитала есть единство обращения и производства, заключает в себе то и другое. Поскольку обе фазы: Д-Т, Т^Д1 суть акты обращения, постольку обращение капитала составляет часть общего товарного обращения»85.

Непонимание связей производства и обращения лежит в основе юридических иллюзий о господстве свободы и «доброй воли» в общественных отношениях. Приверженцы подобного иллюзорного взгляда, рассматривая все отношения под углом зрения абстрактного равенства, остаются лишь на поверхности явлений (абстракции меновых отношений) и упускают из виду все те более развитые отношения, в которых люди выступают в более сложных и реальных связях, а не в качестве продавцов и покупателей, абстрактных «юридических лиц». В своем диализе от признания лишь формального равенства субъектов правового отношения они не могут пойти вглубь и проникнуть в те материальные, производственные отношения и процессы, где эти кажущиеся равенство, свобода и независимость абстрактных лиц исчезают. Они, следовательно, не могут установить историческое своеобразие и глубинное различие тех общественных отношений, которые в разные эпохи товарного производства опосредуются одной и той же абстрактноправовой формой добровольного договора равных и свободных персон (лиц). В противоположность этим внеис- торическим, абстрактным воззрениям Маркс подчеркивает: «Господство капитала есть предпосылка свободной конкуренции, совершенно так же как римская императорская деспотия была предпосылкой свободного римского «частного права»»86.

В условиях господства капитала в самом обмене между капиталом и трудом следует, по Марксу, различать два существенно различных, хотя и обусловливающих друг друга момента. Во-первых, формальный процесс, в котором капитал фигурирует как деньги, а рабочая сила — как товар. Это — первоначальный обмен между трудом и капиталом. «Продажа рабочей силы имеет место идеально, или юридически, в этом первом процессе, несмотря на то, что оплачивается труд только после того, как он выполнен, т. е. к концу дня, недели и т. д. Это ничего не меняет в сделке, посредством которой совершается продажа рабочей силы»87. Здесь мы имеем обмен денег на товар — обмен эквивалентов; рабочий и капиталист противостоят в данном правовом отношении как товаровладельцы. «Эта сделка, — замечает Маркс, — может, следовательно, осуществляться в соответствии с общим законом товарного обмена»88.

Во-вторых, между капиталом и трудом «совсем нет обмена»89. Тут владелец денег действует как капиталист и потребляет купленный товар — рабочую силу. В результате предшествующей сделки труд рабочего сам стал частью вещественного богатства, функцией капитала. Благодаря первому моменту обмена (путем сделки) труд формально уже превращен в составную часть капитала; второй же момент обмена состоит в том, что труд прямым образом овеществляется, непосредственно превращается в капитал90. «Но хотя здесь в действительности и нет обмена, однако, отвлекаясь от посредствующих звеньев, мы видим, что в этом процессе —в качестве его результата, охватывающего оба момента в их единстве,— определенное количество овеществленного труда обменялось на большее количество живого труда»91.

Очевидно, что приверженцы иллюзорных, идеалистических представлений о праве (и правовых отношениях свободы и равенства) за первым, поверхностным (абстрактно-правовым), моментом обмена между капиталом- и трудом не замечают второго, глубинного, момента — реального процесса производства капитала, представляющего собой эксплуатацию наемного рабочего. Историко-материалистический анализ Марксом капиталистических производственных отношений, раскрытие под абстрактной правовой формой конкретного механизма эксплуатации труда капитало'м является одновременно последовательным и глубоким разоблачением идеалистических юридических иллюзий.