Материальная обусловленность и экономическая значимость законодательства

Развитие материального производства составляет, согласно марксизму, основу всей общественной жизни людей, их социальных, политических, правовых отношений, идей и воззрений. «Экономические ЭПОХИ, — ПОД-

черкивает Маркс в «Капитале», — различаются не тем, чтб производится, а тем, как производится, какими средствами труда.

Анализ буржуазного общества как целостной совокупности капиталистических производственных отношений дается Марксом в виде внутренне связанной системы политэкономических категорий, отражающих глубинное, а именно экономико-стоимостное содержание общественных отношений. В «Капитале» показано, что производственные, экономические, стоимостные отношения и являются теми материальными, от воли людей не зависящими отношениями, которые, будучи обусловлены исторически данным уровнем развития производительных сил общества, в свою очередь определяют в конечном счете все прочие общественные процессы, связи, отношения людей, их позиции, представления, иллюзии (как в обыденной жизни, так и на теоретическом уровне).

Здесь коренится принципиальная противоположность между марксистским материализмом и различными идеалистическими концепциями общественного развития, согласно которым именно духовное начало в той или иной форме — в форме божественного начала, абсолютной идеи, разума, мнений, воли или произвола людей, правителей и т.

Наряду с этой принципиальной, противоположностью между материализмом и идеализмом вообще необходимо отметить и существенное отличие марксистского, исторического, диалектического материализма от всех прочих форм примитивного, недиалектического, метафизического или вульгарного материализма, неодно- кратно критиковавшихся основоположниками марксизма-ленинизма.

«Капитал» — глубокое и яркое свидетельство того факта, что марксистское исследование определяющей (для надстройки) роли материального базиса, производственных, экономико-стоимостных отношений не имеет ничего общего с вульгарным экономическим детерминизмом, механистическим и автоматическим «выведением» надстроечных явлений из базиса и т. п.

Последовательное раскрытие Марксом в «Капитале» положения об определяющей роли материального базиса по отношению к надстроечным явлениям представляет собой и разоблачение идеалистических представлений (об определяющем характере мнения, воли и т. п.), и позитивную разработку историко-материалистического учения об обществе, государстве и праве, о диалектических взаимосвязях материального (экономического, стоимостного) содержания и обусловленных им политических и правовых форм и т. п.

Критика Марксом всевозможных юридических иллюзий о самостоятельности, первичности и определяющей роли абстрактных политико-правовых форм, идей о справедливости, равенстве и свободе, о независимой воле и т. п. опирается на материалистический анализ соответствующих явлений и направлена на выяснение их подлинного места и значения, но вовсе не означает их игнорирования в духе вульгарного экономизма. Об этом наглядно свидетельствует то огромное внимание, которое уделено в «Капитале» вопросам государства, права, политики — всему обширному комплексу надстроечных явлений.

Свою общественную жизнь, историю творят люди, но творят, согласно марксизму, не по своему произволу, а в определенных материально обусловленных формах.

В условиях капиталистического товарного производства, согласно марксизму, определяющая роль материального производства и закономерности общественного развития вообще действуют стихийно, как слепая необходимость. В этом «царстве необходимости» свобода, равенство и т. п. носят иллюзорный, видимый характер и материальное (экономико-стоимостное) содержание проявляется на поверхности общественной жизни в иллюзорных формах свободы и равенства.

Вместе с тем историко-материалистической трактовке проблем объективной обусловленности надстроечных явлений базисными отношениями глубоко чуждо отрицание активной творческой роли государства и права в духе вульгарного экономизма.

Существенное отличие марксистского диалектического анализа определяющей роли материального производства от механистических концепций вульгарного экономического детерминизма состоит в том, что Маркс раскрывает материальное, производственное, экономико-стоимостное отношение как общественное отношение, как отношение историческое, социальное, классовое. Следовательно, определяющая роль экономических отношений находит свое выражение в социальной, классовой структуре общества, опосредуется классовой борьбой, результаты которой закрепляются в политической организации данного общества, законодательстве и т. д. С этим связано и то большое внимание, которое уделено в «Капитале» характеристике роли государственно-правовых средств в деле преобразования старых и формирования новых общественных отношений, ускорения процесса перехода от феодального способа производства к капиталистическому и т.

Так, в процессе конкретизации анализа простейшего экономико-стоимостного отношения — отношения обмена— Маркс за нейтральными «юридическими лицами» (субъектами обмена) раскрывает социальные фигуры капиталиста, земельного собственника, наемного рабочего, персонифицирующих определенные экономические отношения, отношения, которые по существу являются формой эксплуатации, формой производства и присвоения прибавочной стоимости. За абстрактными отношениями формально равных эгоистических индивидов и их частных интересов Маркс раскрывает антагонистические классовые интересы и их борьбу. В этой связи Маркс анализирует роль насилия в общественных отношениях, раскрывает диалектику соотношения экономических и внеэкономических факторов исторического развития.

В вопросе о генезисе капитализма буржуазные идеологи придерживаются, по словам Маркса, «точки зрения детского букваря»3. «Как известно, — поясняет Маркс, — в действительной истории большую роль играют завоевание, порабощение, разбой, — одним словом, насилие. Но в кроткой политической экономии искони царствовала идиллия. Право и «труд» были искони единственными средствами обогащения — всегдашнее исключение составлял, разумеется, «этот год». В действительности методы первоначального накопления — это все, что угодно, но только не идиллия»4.

Насилие и прямая узурпация являлись тем средством, с помощью которого непосредственные производители были экспроприированы и превращены в наемных рабочих, принуждены к тому, чтобы добровольно продавать себя. Повсюду при этом нарождающаяся буржуазия, сколачивая свою собственность и отстаивая необходимые условия ее «нормального» использования (путем эксплуатации наемного труда), опиралась на государственную власть. Различные моменты первона-

81

6 Заказ 8408 пального накопления капитала, которые постепенно складываются в систему протекционизма, государственных займов, налогов, колониализма и т. д., опираются в своем генезисе так или иначе на методы грубейшего насилия. «Но все они, — подчеркивает Маркс, — пользуются государственной властью, т. е. концентрированным и организованным общественным насилием, чтобы ускорить процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и сократить его переходные стадии. Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая Потенция»5.

Эта глубокая характеристика государственной власти в связи с анализом экономической ролк насилия представляет собой дальнейшее развитие положений Маркса о насильственном распределении как «предэко- номическом факте»6, содержащихся во «Введении» к «Экономическим рукописям» 1857—1858 гг. Выясняя и подчеркивая экономическую значимость насилия, Маркс показывает, что само насилие, его содержание, характер, направление, границы и т. п. не произвольны, а в конечном счете обусловлены материально, порождены и определены экономическим строем данного общества.

Во «Введении» соотношение экономического и пред- экономического фактов рассматривается как соотношение способа производства и распределения, при этом основной акцент делается Марксом на вопросах обусловленности, детерминированности форм распределения соответствующим способом материального производства.

«Если рассматривать целые общества, — замечает Маркс, — то представляется, будто распределение еще с одной стороны предшествует производству и определяет его в качестве как бы предэкономического факта»7.

Поясняя свою мысль, Маркс ссылается на совершение народом-завоевателем соответствующего раздела захваченной земли и установление форм земельной собственности, на обращение побежденных в рабов и превращение рабского труда в основу производства. Также и путем революции, например, народ разбивает крупную земельную собственность на парцеллы и, следовательно, подобным распределением придает новый характер самому производству. Та же видимость имеет место в случае, когда речь идет о законодательном увековечивании земельной собственности в руках определенных слоев общества. или жестком разделении труда между кастами. Во всех этих исторических примерах кажется, будто не производство организует и определяет распределение, а наоборот.

Маркс подчеркивает иллюзорность, несостоятельность подобных представлений. Сами предпосылки и условия производства являются его моментами. При этом то, что кажется предпосылкой (насильственным, произвольным распределением, предэкономическим фактом) для одного способа производства, представляет собой экономически обусловленный исторический результат другого’, способа производства. Кроме того, сами условия и предпосылки производства воспроизводятся в ходе дальнейшего его развития, поскольку, согласно «Капиталу», процесс воспроизводства и означает такое производство, предпосылки которого воспроизводятся в качестве его результатов.

Экономическую потенцию имеет, следовательно, как показывает история, такое насилие групп, слоев и классов[**], которое в конечном счете по своей направленности соответствует тенденциям экономического развития.

При всех завоеваниях возможен, по словам Маркса, троякий исход: навязывание побежденному собственного способа производства завоевателя, сохранение старого способа производства побежденного и взимание дани (в.той или иной форме), взаимодействие и синтез этих способов производства. «Во всех случаях способ производства, будь то победителей, будь то побежденных, будь то возникший из соединения обоих, определяет то новое распределение, которое устанавливается. Хотя последнее выступает как предпосылка для нового периода производства, само оно опять-таки продукт производства — и не только исторического вообще но определенного исторического производства»8.

Этой определяющей роли способа материального производства, экономических, производственных отношений в полной мере соответствует и законодательство как особый инструмент государственной власти и, следовательно, одно из специфических средств и форм проведения «концентрированного и организованного общественного насилия»9.

Здесь очень ярко проступает вскрытая Марксом глубокая внутренняя связь между экономическими отношениями общества, государством и законодательством, диалектика экономических и политико-правовых отношений.

Для анализа соотношения способа производства и законодательства принципиально важно положение Маркса об условиях и пределах экономической значимости законодательства. В противоположность иллюзиям о всемогуществе закона и его независимой от производства доминирующей роли Маркс замечает: «Законы могут увековечить какое-либо средство производства, например, землю в руках известных семей. Эти законы только тогда получают экономическое значение, когда крупная земельная собственность находится в гармонии с общественным производством, как, например, в Англии. Во Франции велось мелкое земледелие, несмотря на крупную земельную собственность, поэтому последняя и была разбита революцией. А увековечение парцелляции, например путем законов? Вопреки этим законам, собственность снова концентрируется»10.

В «Капитале» подробно исследуется комплекс проблем, связанных с экономической обусловленностью за-' конодательства и его обратным воздействием на производство путем закрепления складывающихся на базе данного способа производства общественных отношений. Материалистическое положение Маркса, высказанное им еще в 40-е годы, о том, что законы — не произвольная выдумка и изобретение законодателя, а лишь официальное санкционирование необходимо складывающихся в данном обществе связей и отношений между

людьми, получает в «Капитале» свою дальнейшую углубленную разработку и развитие.

Строго научный анализ в «Капитале» отношений товарного производства как системы стоимостных отношений неоспоримо доказывает иллюзорность представлений, будто теми или иными произвольными мерами можно изменить действие стоимостного механизма. Высмеивая «нелепость пошлого Ж. Б. Сея» и его «апологетические измышления», Маркс иронически замечает: «Как «искусен» этот «анатомо-физиологический метод» политической экономии, который выводит «стоимость» просто-напросто из требования!»11. «Какое-либо право или насилие»12, на основании которого распределяется общественное богатство, само является продуктом существующего способа производства прибавочной стоимости, а не его созидателем и творцом13.

По поводу эксплуататорского характера отношений между капиталистом и наемным рабочим Маркс пишет: «Но в общем и целом это и не зависит от доброй или злой воли отдельного капиталиста. При свободной конкуренции имманентные законы капиталистического производства действуют в отношении отдельного капиталиста как внешний принудительный закон»14.

Материальная обусловленность воли участников общественных отношений проявляется как на индивидуальном, так и на групповом, классовом уровне, как в отдельном волевом отношении участников обмена — независимых и свободных «юридических лиц», так и в совокупной классовой воле законодателя. «Мы видели,— резюмирует Маркс свой анализ буржуазного законодательства о рабочем дне детей и женщин, — что эти мелочные постановления, которые регулируют время, пределы и перерывы работы по-военному, звоном колокола, отнюдь не были продуктом парламентских измышлений. Они постепенно развивались из данных отношений как естественные законы современного способа производства. Формулировка их, официальное признание и провозглашение государством явились результатом длительной классовой борьбы. Одним из ближайших последствий их было то, что практика подчинила и рабочий день взрослых фабричных рабочих тем же самым, ограничениям, потому что в большинстве процессов производства необходимо сотрудничество детей, подростков и женщин»15. Выражая складывающиеся отношения, законодательство в свою очередь явилось мощным средством их общего и единообразного закрепления.

Так же обстоит дело и в иных общественно-экономических формациях. «Касты и цехи возникают под влиянием такого же естественного закона, какой регулирует образование в животном и растительном мире видов и разновидностей,— с той лишь разницей, что на известной ступени развития наследственность каст и исключительность цехов декретируются как общественный закон»16. Декрет здесь, следовательно, не создает формы разделения труда, а лишь официально признает их. Но это декретирование исторически складывающихся отношений имеет важное «экономическое значение» для самого производства, поскольку вообще «урегулированность и порядок являются именно формой общественного упрочения данного способа производства и потому его относительной эмансипации от просто случая просто произвола»17.

Решающую роль в упрочении этой формы при прш митивном- и застойном характере производства играет традиция. «Ясно далее,— продолжает Маркс,— что здесь, как и повсюду, господствующая часть общества заинтересована в том, чтобы возвести существующее положение в закон и те его ограничения, которые даны обычаем и традицией, фиксировать как законные ограничения. Это же, — оставляя все другое в стороне, — делается, впрочем, само собой, раз постоянное воспроизводство базиса существующего состояния, лежащих в основе этого состояния отношений, приобретает с течением времени урегулированную и упорядоченную форму, и эти регулярность и порядок сами суть необходимый момент всякого способа производства, коль скоро он должен приобрести общественную устойчивость и независимость от простого случая или произвола»18. В качестве иллюстрации Маркс ссылается на пример двух дней барщинного труда в неделю, которые «прочно установились, являются постоянной величиной, законно урегулированной установившимся или писаным правом»19.

Во всех этих суждениях Маркса обращает на себя внимание подчеркивание двух основных моментов взаимосвязи способа производства и законодательства: экономическая обусловленность законодательства и его

экономически значимое активное обратное влияние на производство. Существенно также и то, что связь производства и законодательства опосредуется через определенную, устойчивую форму отношений, складывающуюся при данном способе производства и упрочивающуюся в актах воспроизводства. Имея в виду эту форму, Маркс и говорит неоднократно о санкционировании законом уже сложившихся и оформившихся отношений, а не некоего аморфного материального, экономико-стоимостного субстрата. «Если форма, — отмечает Маркс, — просуществовала в течение известного времени, она упрочивается как обычай и традиция и, наконец, санкционируется как положительный закон»20. Следовательно, не только материально-экономическое содержание отношения, но и необходимо обусловленная этим содержанием форма его проявления носят объективный характер и не являются результатом «свободной воли» законодателя.

Форма проявления того или иного содержания детерминирована самим содержанием. Адекватной формой проявления экономических (стоимостных) отношений товарного производства и обращения является, согласно. Марксову анализу, правовое отношение «юридических лиц», т. е. волевое отношение в форме свободного, добровольного договора абстрактно равных индивидов. Критикуя иллюзорные воззрения экономиста А. Вагнера, согласно которому «существует сначала право, а потом оборот», Маркс писал: «Это фактическое отношение, возникающее лишь благодаря самому обмену и в обмене, получает позднее правовую форму в виде договора и т. д.; но эта форма не создает ни своего содержания, обмена, ни существующих в ней отношений лиц друг к другу, а наоборот»21. Правовое отношение и его основные компоненты, (волевой характер, формальная свобода, равенство и независимость его участников, договорная форма и т. д) по своему генезису представляют собой абстрактно всеобщую форму проявления эквивалентных по своей природе стоимостных отношений товарного производства. Равенство стоимостей проявляется в форме равенства олицетворяющих их индивидов, «юридических лиц».

С развитием товарно-денежных отношений на смену обычному праву идет законодательство. «Пр и денежной

ренте, — замечает Маркс при освещении генезиса капиталистической земельной ренты, — традиционное обычно-правовое отношение между зависимым непосредственным производителем, владеющим частью земли и обрабатывающим ее, и земельным собственником необходимо превращается в договорное, определяемое точными нормами положительного закона, чисто денежное отношение»22. В рукописи 1857—1858 гг. Маркс по поводу законодательного признания и закрепления товарных отношений в абстрактно всеобщей форме правового отношения пишет: «...то, что прежде являлось реальным процессом, здесь выступает как юридическое отношение, т. е. признается всеобщим условием производства и поэтому признается в качестве закона, выступает как изъявление всеобщей воли»23.

Будучи закрепленной в законе, юридическая форма приобретает относительную самостоятельность от сеоєго экономического содержания, что, в частности, и порождает всевозможные юридические иллюзии об определяющем значении воли законодателя, юридической формы и т. п. Так, кажется, будто образование ссудного капитала зависит от простого соглашения между кредитором и заемщиком. Однако, как показывает Маркс, превращение ростовщического капитала в ссудный капитал в процессе становления и развития капиталистического способа производства объективно обусловлено действием закона прибавочной стоимости, заставляющим каждого капиталиста, с одной стороны, сокращать до минимума бездействующую часть капитала, а с другой — не приостанавливать процесс производства из-за временной нехватки дополнительного капитала.

Маркс в «Капитале» обстоятельно критикует взгляды Прудона, не понимавшего объективной природы ссудного процента и трактовавшего данное явление с точки зрения принципа «естественной справедливости». Маркс критикует и взгляды английского банкира и экономиста Д. У. Гилбарта, который при анализе процента также исходил из категории абстрактной справедливости и считал, что возврат части прибыли кредитору «является само собой разумеющимся принципом естественной справедливости»24. В этой связи Маркс дает следующую развернутую характеристику соотношения юридической формы и экономического содержания: «Гово- рить в данном случае вместе с Гилбартом об «естественной справедливости» — бессмыслица. Справедливость сделок, совершающихся между агентами производства, основывается па том, что эти сделки как естественное следствие вытекают из отношений производства. Юридические формы, в которых эти экономические сделки проявляются как добровольные действия участников, как. выражения их общей воли и как обязательства, к выполнению которых каждую из сторон принуждает государство, — эти юридические формы, будучи только формами, не могут сами определить этого содержания сделок. Они только выражают его. Содержание это является справедливым, поскольку оно соответствует способу производства, адекватно ему. Оно несправедливо, поскольку противоречит ему. Рабство на основе капиталистического способа производства несправедливо; точно так же несправедлив и обман на качестве товара»25.

В «Капитале» приводятся многочисленные примеры, иллюстрирующие и конкретизирующие материалистический анализ диалектических взаимосвязей между экономическим содержанием, правовой формой и законодательной политикой.

¦ Значительный интерес представляют в этой связи суждения Маркса в «Капитале» о законодательном регулировании денежного обращения, его адекватности или неадекватности стоимостным отношениям. Анализ показывает, что зачастую в законодательстве и в обосновывающих его юридических теориях речь идет не о действительном экономическом содержании, подлежащем выражению в законе, а о неких юридических догмах, фикциях, иллюзиях. «Догмой римского права,— пишет Маркс, — было, что император декретирует стоимость денег. Было безусловно запрещено, обращаться с деньгами как с товаром»26. Опираясь на подобные представления о деньгах, отраженные в пандектах, юристы «на протяжении всех средних веков обосновывали право королей фальсифицировать монету»27.

По поводу распространенных коллизий между установленной по закону и фактической ролью двух благородных металлов (золота и серебра) Маркс отмечает: «Там, где золото и серебро согласно закону одновременно функционируют как деньги, т. е. как мера стоимостей, постоянно делались тщетные попытки рассматривать их как одну и ту же материю»28. В этих случаях фактически вопреки закону функция меры стоимости всегда закреплялась лишь за одним из металлов.

Значительную роль в упорядочении денежного обращения играет законодательное установление счетных названий золотого масштаба. «Так как денежный масштаб, с одной стороны, срвершенно условен, а, с другой стороны, должен пользоваться всеобщим признанием, то он, в конце концов, регулируется законом»29. Наименования денежных масштабов получают, по словам Маркса, «легальное крещение».

В качестве характерной иллюзии, связанной с законодательным регулированием денежного обращения, Маркс приводит идею о том, будто можно актом государственной влвсти повысить или понизить «цену монеты». При этом законодательное установление счетных названий для определенных весовых количеств золота ошибочно принимается за установление стоимости этих весовых количеств, как будто величина стоимости зависит от воли законодателя30. Подобные иллюзии критиковал уже родоначальник классической буржуазной политической экономии У. Петти, и Маркс с одобрением приводит следующее, его высказывание: «Если бы богатство страны могло быть удесятерено с помощью декрета, то было бы удивительно, почему такие декреты давным-давно уже не изданы нашими правителями»31.

Для обращения бумажных денег необходимо, чтобы знак денег получил общественную значимость. Это осуществляется посредством законодательства и государственного принуждения, благодаря чему бумажный символ получает принудительный курс (правда, лишь в границах данного государства). Однако вопреки юридическим иллюзиям сторонников номиналистической теории денег покупательная сила бумажных денег не произвольно определяется законодателем, а зависит от стоимости содержащегося в них благородного металла32.

В связи с характеристикой «мировых денег» Маркс отмечает «нелепость всяких законодательных мер, предписывающих национальным банкам накоплять лишь тот благородный металл, который функционирует в качестве денег внутри страны»33. Подобная законодательная политика не выдерживает борьбы с тем экономическим фактом, что на мировом рынке господствует двойная мера стоимости—золото и серебро.

Помимо многочисленных случаев экономически не обоснованной, а потому и несостоятельной законодательной политики[††], в «Капитале» приводятся и противоположные примеры, иллюстрирующие большую значимость (в том числе экономическую) законодательных мер при надлежащем, соответствующем основным тенденциям экономического развития использовании формы закона. Обстоятельно эта сторона проблемы раскрывается Марксом при анализе связей между развитием крупной капиталистической промышленности и фабричным законодательством. «Фабричное законодательство, это первое сознательное и. планомерное воздействие общества на стихийно сложившийся строй его процесса производства, — подчеркивает Маркё, — представляет собой, как мы видели, столь же необходимый продукт крупной промышленности, как хлопчатобумажная пряжа, сельфакторы и электрический телеграф»34.

Глубокий внутренний антагонизм, присущий капиталистическому способу производства, прослеживается и в буржуазном законодательстве в целом. Это отчетливо проявляется в противоречивых чертах и тенденциях, характерных для процесса формирования и действия фабричного законодательства в капиталистическом обществе. В следующем параграфе мы остановимся подробнее на социально-классовой характеристике буржуазного законодательства. Здесь же обратим внимание на подчеркиваемую Марксом собственно экономическую значимость фабричного законодательства для процесса становления и развития капиталистического производства. Содействуя превращению мануфактурного производства в фабричное, фабричный закон способствует процессу у-величе- ния затрат капитала, ускоряя тем самым гибель более мелких предпринимателей и концентрацию капитала в немногих руках.

Вначале, на стадии первых робких попыток ограниченного регулирования фабричного труда, кажется, будто государственное вмешательство в эксплуататорские права капитала носит чисто филантропический характер. Но ход исторического развития крупной промышленности показывает экономическую необходимость расширения сферы законодательного регулирования условий труда, превращения фабричного закона из закона исключительно для прядильных и ткацких фабрик в общий закон всего общественного производства.

Всеобщее распространение фабричного законодательства становится, с одной стороны- неизбежным средством ограждения наемных рабочих от физической и духовной деградации, а с другой стороны, оно ускоряет и делает всеобщими концентрацию капитала и господство фабричного режима. «Оно, — пишет Маркс о всеобщем распространении фабричного законодательства, — разрушает все старинные и переходные формы, за которыми еще отчасти скрывается господство капитала, и заменяет их прямым, неприкрытым господством капитала. Тем самым оно придает всеобщий характер и прямой борьбе против этого господства. Принуждая отдельные мастерские к единообразию, регулярности, порядку и экономии, оно, благодаря тому мощному толчку, который получает техника в результате ограничения и регулирования рабочего дня, увеличивает анархию и катастрофы капиталистического производства, взятого в целом, увеличивает интенсивность труда и конкуренцию ^машины с рабочим»35.

Обусловленное развитием самого капиталистического производства, фабричное законодательство содействует не только упрочению и защите капиталистических отношений, но и созреванию и обострению присущих им антагонистических противоречий. Таким образом, здесь имеет место частный случай проявления общих для всех антагонистических формаций закономерностей соотношения экономического базиса и политико-правовой надстройки. «Та специфическая экономическая форма, в которой неоплаченный прибавочный труд выкачивается из непосредственных производителей, — подчеркивает

Маркс, — определяет отношение господства и порабощения, каким оно вырастает, непосредственно из самого производства, и, в свою очередь, оказывает на последнее определяющее обратное воздействие. А на этом основана вся структура экономического строя, вырастающего из самых отношений производства, и вместе с тем его специфическая политическая струк- чтура»36.

Экономическое господство капитала над трудом, опосредуемое в условиях капиталистического способа производства правовой формой отношений формально- свободных, равных и независимых индивидов («юридических лиц»), официально санкционируется буржуазным законодательством. Как отдельное правовое отношение (в виде волевого отношения абстрактных «юридических лиц»), так и закон с его иллюзией «всеобщей воли» представляют собой элементы надстройки, обслуживающей породивший ее экономический базис. Подобно тому, как за свободной волей субъектов правового отношения сокрыты отношения экономической зависимости и эксплуатации, так и за «всеобщей волей» закона кроется- классовая воля экономически господствующего класса.

Содержащийся в «Капитале» анализ экономических отношений, правовой формы их проявления и законодательной политики официального закрепления убедительно показывает внутренне обусловленную взаимосвязь различных (базисных и надстроечных) форм проявления господства капитала.

2. Законодательство как официальная форма закрепления классовых интересов

Исследование экономических, политических, правовых и иных общественных явлений и отношений в «Капитале» представляет собой образец теоретического анализа, проводимого с пролетарских, классовых позиций. Существенным аспектом этого анализа является критическое освещение Марксом классовой природы и служебной роли политико-правовых форм выражения интересов господствующих слоец и классов эксплуататорского общества.

Анализ материальных экономических отношений показывает, что все исторически изменявшиеся формы присвоения собственниками средств производства прибавочного продукта, созданного трудом непосредственных производителей, были формами классовой эксплуатации. «Непосредственное отношение ’ собственников условий производства к непосредственным производителям— отношение, всякая данная форма которого каждый раз естественно соответствует определенной ступени развития способа труда, а потому и общественной производительной силе последнего, — вот в чем мы всегда раскрываем самую глубокую тайну, скрытую основу всего общественного строя, а следовательно, и политической формы отношений суверенитета и зависимости, короче, всякой данной специфической формы государства»37.

Социальные структуры различных общественно-экономических формаций определяются тем особым характером и способом, какими осуществляется в них соединение двух непременных факторов производства—¦ средств производства и непосредственных производителей38. Прибавочный труд в различных формах имеет место не только при капитализме, но и при рабстве и крепостничестве. Повсюду, где часть общества располагает монополией на средства производства, непосредственный производитель, свободный или несвободный, часть своего рабочего времени трудится на собственника средств производства, будет ли этим собственником афинский аристократ, этрусский теократ, римский гражданин, норманнский барон, американский рабовладелец, валашский боярин, английский лендлорд или капиталист39.

Господство условий производства над производителями маскируется при рабстве и крепостничестве отношениями господства и подчинения, при капитализме — правовыми отношениями формального равенства, свободы и независимости индивидов. Однако присвоение прибавочного труда в любую эпоху сопровождается той или иной формой принуждения — внеэкономическим принуждением (при рабстве и крепостничестве), экономическим принуждением (при капитализме). И отношения, присущие этцм специфическим формам эксплуатации и присвоения чужого прибавочного труда собственниками

Средств производства, находят свое проявление и официальное закрепление в политико-правовых формах и в законодательстве соответствующего общества. Классовая сущность этого официального закрепления интересов и воли класса собственников средств производства не меняется от того, идет ли речь о нормах права рабовладельческого, феодального или капиталистического общества. Подчеркивая эту мысль, Маркс в «Капитале» неоднократно отмечает то общее, что роднит между собой законодательство эксплуататорских классов различных наций, эпох и формаций. «Природа капитала,— замечает он,— одна и та же как в неразвитых, так и в развитых его формах. В своде законов, который незадолго до начала Гражданской войны в Америке навязал господство рабовладельцев на территории Нью-Мексико, .говорится: «Рабочий, раз капиталист купил его рабочую силу, есть его (капиталиста) деньги». То же воззрение было ходячим у римских патрициев. Деньги, ссуженные ими должнику-плебею, превращаются посредством жизненных средств в мясо и кровь должника. Поэтому это «мясо и кровь» были их «деньгами». Отсюда шейлоков- ский закон 10 таблиц»40.

Проводя параллель между феодальными и буржуазными законами, например по' вопросам нормирования труда, Маркс акцентирует внимание на той общей основе— на отношениях эксплуатации, которая обусловливает законодательство этих различных общественноэкономических формаций. Так, сопоставляя законы о регулировании барщинного и наемного труда, Маркс пишет: «Если «Reglement organique» Дунайских княжеств[‡‡] был положительным выражением неутолимой жажды прибавочного труда, которая узаконивается каждым параграфом, то английские фабричные акты являются отрицательным выражением все той же жажды. Эти законы обуздывают стремления капитала к безграничному высасыванию рабочей силы, устанавливая принудительное ограничение рабочего дня государством, и притом государством, в котором господствуют капиталист и лендлорд»41.

Весьма подробно исследуется в «Капитале» буржуазное законодательство и выражение в нем классовых интересов капитала на различных этапах формирования и развития капиталистических отношений42.

В условиях развитого капитализма и его функционирования на собственной основе господство капиталистов над рабочими закрепляется, по словам Маркса, «слепой силой» экономических отношений.

Внеэкономическое принуждение здесь имеет место в виде исключения. Иначе обстоит дело в ту историческую эпоху, когда капиталистическое производство еще только складывается. «Нарождающейся буржуазии, — подчеркивает Маркс, — нужна государственная власть, и она действительно применяет государственную власть, чтобы «регулировать» заработную плату, т. е. принудительно удерживать ее в границах, благоприятствующих выколачиванию прибавочной стоимости, чтобы удлинять рабочий день и самого рабочего держать в нормальной зависимости от капитала. В этом существенный момент так называемого первоначального накопления»43.

В начале капиталистической эры значительные массы людей внезапно и. насильственно отрываются от средств своего существования и выбрасываются на рынок труда в виде пролетариев. Сам процесс экспроприации средств производства у непосредственных производителей, положивший начало «ревблюции в производственных отношениях», происходил путём прямой узурпации или в законодательном порядке — в зависимости от конкретных обстоятельств места и времени. «Во время реставрации Стюартов земельные собственники провели в законодательном порядке ту узурпацию, которая на континенте совершилась везде без всяких законодательных околичностей»44. В форме прямой узурпации, «без малейшего соблюдения норм законности»45 были расхищены государственные земли и имущество «нажи- валамп из землевладельцев и капиталистов», пришедшими к власти в Англии вместе с Вильгельмом III Оран-

скйм в результате так называемой «славной революции» 1688 года.

В конце XV и в XVI веке процесс насильственной узурпации общинных земель («огораживание земель», превращение пашни в пастбище и т. п.) совершался, по словам Маркса, в форме отдельных индивидуальных насилий, с которыми законодательство тщетно боролось в течение 150 лет. «В XVIII столетии, — продолжает Маркс, — обнаруживается прогресс в том отношении, что сам закон становится орудием грабежа народной земли, хотя попутно крупные фермеры применяют и свои собственные маленькие методы»46. Парламентской формой подобного грабежа были законы об огораживании общинной земли, которые Маркс характеризует как «декреты, экспроприирующие народ»47.

Против экспроприированных масс имущие классы с конца XV века используют .«кровавое законодательство», с тем чтобы клеймами, пытками и казнями принудить неимущих к дисциплине наемного рабства. В этих целях с конца XV и в течение всего XVI века во всех странах Западной Европы издаются «кровавые законы» против бродяжничества.

Освещая историю буржуазного законодательства относительно наемного труда (начиная с рабочего статута 1349 г. в Англии и ордонанса 1350 г. во Франции и до соответствующих законодательных актов 60—70-х годов XIX в.), Маркс подчеркивает, что оно с самого начала имело в виду эксплуатацию рабочего и оставалось в своем дальнейшем развитии неизменно враждебным- рабочему48. Классовый характер рабочего статута 1349 г. и последующих законов ярко проявляется, в частности, в том, что государство устанавливает лишь максимум зарплаты, но отнюдь не ее минимум. Законы, устанавливавшие максимум зарплаты, фабриковались в течение более 400 лет, пока в 1813 году, наконец, законы относительно регулирования заработной платы не были отменены49. Эти законы к указанному времени стали, по словам Маркса, «смешной аномалией в условиях, когда капиталист регулирует труд на своей фабрике посредством своего личного законодательства и при -помощи налога в пользу бедных дополняет до необходимого минимума плату сельских рабочих»50.

Ярко классовый характер с самого начала носили законы против рабочих коалиций. Они отчасти были отменены в 1825 году под давлением окрепшего пролетариата. 29 июня 1871 г. в Англии был принят парламентский акт, претендовавший, по оценке Маркса, на уничтожение последних следов «классового законодательства» о коалициях, так как содержал в себе юридическое признание тред-юнионов. Но другим актом, принятым парламентом в тот же день, прежнее положение было фактически восстановлено: действия рабочих во-время стачки, локаута и т. п. были изъяты из сферы общего права и подчинены исключительно уголовному праву, «истолкование' которого всецело зависело от мировых судей, т. е. от фабрикантов»51.

В борьбе против рабочих коалиций английские судьи в интересах господствующих классов приспособили к новой ситуации старый закон против «конспираций». «Как мы видим, — замечает Маркс, — лишь против собственной воли и под давлением масс английский парламент отказался от законов против стачек и тред-юнионов, после того как сам этот парламент с бесстыдным эгоизмом в течение пятисот лет занимал положение постоянного тред-юниона капиталистов, направленного против рабочих»52.

Во Франции декретом от 14 июня 1791 г. все рабочие коалиции были объявлены «преступлением против свободы и Декларации прав человека». Так что в самом начале революции французская буржуазия отняла у рабочих только что завоеванное ими право ассоциаций. «Этот закон, втискивающий государственно-полицейскими мерами конкуренцию между капиталом и трудом в рамки, удобные для капитала, пережил все революции и смены династий»53, пока, наконец, тоже не был вычеркнут из французского уголовного кодекса.

Острая классовая борьба развернулась вокруг законодательства о длине рабочего дня. Установление нормального рабочего дня, отмечал Маркс, явилось результатом многовековой борьбы между капиталистом и рабочим. В истории этой борьбы Маркс выделяет два периода. «Сравним, например, — пишет он, — английское фабричное законодательство нашего времени с английскими рабочими статутами начиная с XIV и до середины XVIII века. В то время как современный фабричный закон насильственнасокращает рабочий день, эти статуты стремятся насильственно его удлинить»54. Смена этих периодов и присущих им противоположных тенденций связана с тем, что капиталисты, встретив упорное сопротивление со стороны рабочих, были вынуждены пойти на уступки в вопросе о длине рабочего дня и от производства абсолютной прибавочной стоимости (путем простого удлинения прибавочного времени при той же заработной плате) перейти к производству относительной прибавочной стоимости (путем сокращения необходимого рабочего времени в законодательно установленных границах рабочего дня)55.

Природа товарного обмена сама не определяет никаких границ для рабочего дня. Следовательно, и вопрос о размере прибавочного труда остается открытым для спора между участниками правового отношения — сторонами договора по купле и продаже рабочей силы. «Таким образом, в истории капиталистического производства нормирование рабочего дня выступает как борьба за пределы рабочего дня, — борьба между совокупным капиталистом, т. е. классом капиталистов, и совокупным рабочим, т. е. рабочим классом»56.

Под добровольным правовые отношением равных индивидов историко-материалистический, классовый анализ вскрывает классовое отношение, столкновение интересов и воль антагонистических классов. С точки зрения поверхностного анализа правовой формы экономико-стоимостных отношений кажется безразличным реальное содержание прав и обязанностей участников данного отношения, сторон договора. Поставленная же на конкретную социально-экономическую, классовую основу, эта проблема получает совершеннб иное освещение: от абстрактных правовых отношений Марксов анализ ведет к политическим отношениям классов, в борьбе классов за отражение их интересов в законодательстве и политике государства. Данный аспект анализа позволяет глубже и конкретнее понять классовую природу буржуазного государства и законодательства, эксплуататорский характер политико-правовых форм, выражающих и закрепляющих господствующие в буржуазном обществе экономические отношения.

С середины XIV и до конца XVII века капитал при посредстве государственной власти добивается серией законодательных актов принудительного удлинения рабочего дня до границы 12-часового дня. Со времени же возникновения крупной фабричной промышленности в последней трети XVIII века начинается дальнейшее стремительное и ни с чем не считающееся удлинение рабочего дня. Это было время, когда капитал, по выражению Маркса, справлял свои оргии. «Всякие рамки, которые ставятся обычаями и природой, возрастом и полом, сменой дня и ночи, были разрушены'»57.

Эта беспощадная эксплуатация мужчин, женщин и малолетних детей повсеместно вела к деградации человеческой рабочей силы, лишенной капиталом нормальных моральных и физических условий для развития и деятельности. Казалось бы, собственный интерес капитала указывал на необходимость установления нормального рабочего дня. Однако в своем «фабричном кодексе» «капитал в частно-правовом порядке и самовластно, без разделения власти, вообще столь дорогого буржуазии, и без представительной системы, еще более дорогой для нее, формулирует свое самодержавие над рабочими...»58. В этом кодексе штрафная книга надзирателя играет ту же роль, что и кнут надсмотрщика за рабами. Благодаря системе штрафов нарушение рабочими «фабричного кодекса» оказывается для капиталиста даже прибыльнее, чем соблюдение его.

Силой, которая в конце концов принудила капитал пойти на уступки, была классовая борьба пролетариата за нормальный рабочий день. История регулирования рабочего дня наглядно показывает, что изолированный рабочий, как «свободный» продавец своей рабочей силы, не в состоянии оказать капиталу какого-либо сопротивления. Установление нормального рабочего дня в законодательном порядке является, по оценке Маркса, «продуктом продолжительной, более или менее скрытой гражданской войны между классом капиталистов и рабочим классом»59. Эта борьба впервые разгорелась в Англии, на родине крупной промышленности, и английские фабричные рабочие первые выступили в качестве борцов за права пролетариата.

За три первых десятилетия XIX века английский парламент принимает пять актов о труде, которые, впрочем, остаются мертвой буквой: парламент, по словам Маркса, «был настолько хитер, что не вотировал ни единой копейки на их принудительное проведение, на необходимый персонал чиновников и т. д.»60.

Нормальный рабочий день в ряде отраслей промышленности Англии начал устанавливаться на основе законодательных актов 1833, 1844 и 1847 гг. Причем ни один из них не ограничивал рабочего дня рабочих-муж- чин старше 18 лет. Кроме того, с 1833 года 15-часовой период от 5 час. 30 мин. утра до 8 час 30 мин. вечера оставался законным «днем», в границах которого должен был укладываться па предписываемых законом условиях сначала 42-часовой, а позже 10-часовой труд подростков и женщин.

Рядом последующих актов средненедельный рабочий день взрослых рабочих был ограничен 10 часами (фабричный акт 1850 г.), и законодательная регламентация была распространена на все новые и новые отрасли промышленности (фабричные акты 40—60-х годов).

Во Франции закон о 12-часовом рабочем дне был принят только лишь после февральской революции. Отмечая особые преимущества «французского революционного метода» законодательства, Маркс пишет: «Одним ударом он диктует всем мастерским и фабрикам без'различия один и тот же предел рабочего дня, тогда как английское законодательство нехотя уступает давлению обстоятельств то в том, то в другом пункте и избирает самый верный путь для порождения все новых и новых юридических хитросплетений»61.

Прослеживая на примере английского законодательства перипетии регламентации рабочего дня, Маркс показывает, что в целом в течение первой половины XIX века имеет место лишь в виде исключения (в некоторых отраслях производства) «общественный контроль, в законодательном порядке ограничивающий рабочий день с его перерывами, регулирующий его и вносящий в него единообразие»62. Но постепенно законодательство было распространено и на другие отрасли производства. В этой связи Маркс обращает внимание, помимо классойой борьбы между капиталистами и рабочими, также и на конкурентную борьбу между различными группами капиталистического класса.

Представители тех отраслей промышленности, которые уже подпали под ограничивающее воздействие закона, со ссылкой на равенство возможностей и т. п.

Выступали за распространение законодательных ограничений и на прочие отрасли. Ведь «равенство в эксплуатации рабочей силы — это для капитала первое право человека»63. При этих обстоятельствах между фабрикантами и рабочими состоялся компромисс, получивший санкцию парламента (в виде фабричного акта 5 августа 1850 г.).

Указание на это (и иные подобные) обстоятельство весьма характерно для многогранного анализа Марксом буржуазного законодательства. Не ограничиваясь высказыванием основных положений о его материальной обусловленности и классовом характере, Маркс воссоздает цельную и конкретную картину того процесса социально-политической борьбы, в ходе которой рождается и действует буржуазный закон.

Большое внимание в «Капитале» уделяется критике половинчатости и непоследовательности буржуазного законодательства, «эластичности», неопределенности и «неряшливости» многих его положений, негарантирован- пости его проведения в жизнь и т. п. Причем Маркс показывает, что эти и иные огрехи буржуазного законодательства продиктованы в конечном счете его классовым характером, стремлением законодателя в максимально возможной при создавшихся условиях мере оградить и защитить интересы господствующих классов.

Острой критике в «Капитале» подвергаются вся практика применения буржуазного закона, классовое пристрастие судейских чиновников, их прислужничество перед собственниками и т. д.

Сплошь и рядом на практике, как показывает Маркс, капитал компенсирует себе то, что он вынужден уступить в сфере законодательства. .Посредством разного рода ухищрений уничтожается не только дух, но сама буква того или иного фабричного закона. Маркс это подробно освещает, в частности, на примере капиталистической Relaissystem, нейтрализовавшей практическое действие фабричного акта 1833 г.64.

Анализ проблем законодательства в «Капитале» свидетельствует о том, что подходу Маркса, в целом и в частностях, чуждо «механистическое» и «автоматическое» выведение закона из экономических и классовых отношений. Маркс, напротив, раскрывает многогранный процесс диалектических взаимосвязей и взаимодействий между экономикой, классовой борьбой и законодательством как официальной формой выражения и закрепления господствующих в данном обществе производственных отношений. Причем наряду с определяющим в конечном счете значением экономического фактора- (и обусловленных этим классовых отношений) Маркс неоднократно отмечает влияние на законодательный процесс также и явлений иного порядка (морали, исторических, культурных и иных традиций и привычек, известного национального и местного своеобразия и т. п.)65.

В «Капитале» Маркс касается большого круга законодательных актов, относящихся к различным эпохам, странам и проблемам66. Особо пристальное внимание Маркса к «кровавому законодательству» периода первоначального накопления, к фабричному законодательству, актам о границах рабочего дня и т. п. обусловлено тем, что в них непосредственно затрагиваются наиболее существенные, коренные вопросы, касающиеся эксплуататорской природы капиталистических социально-экономических отношений. Освещение этой проблематики разоблачает классовый, угнетательский характер присущих капиталистическому обществу политико-правовых форм выражения и опосредования экономических отношений эксплуатации «Ничто так не характеризует дух капитала, — подчеркивает Маркс, — как история английского фабричного законодательства с 1833 до 1864 года!»67.

Анализ Марксом хода и результатов буржуазного законодательного регулирования условий, характера и пределов наемного труда убедительно показывает, что, несмотря на все вырванные борьбой рабочего класса уступки у капитала, в целом класс капиталистов и в условиях развернувшейся и обострившейся классовой борьбы добивается выгодного для себя (при складывающихся исторических обстоятельствах) законодательного закрепления экономических отношений своего господства. В этой борьбе интересов и воль вокруг законодательного процесса воля отдельных индивидов господствующего класса находит свое концентрированное выражение в совокупной воле этого класса, который, кроме того, своей классовой воле придает путем обязательного для всех законодательства значение «всеобщей воли»,

Тем самым специфические условия своего классового господства буржуазия выдает за всеобщие, «естественные» и «нормальные» условия общественной жизни вообще.              }

Разумеется, что господство классовой воли предполагает подчинение ей также и воли отдельных представителей самого господствующего класса. «К тому же, — замечает Маркс, — как бы ни хотелось отдельным фабрикантам дать полную волю своей исконной жадности, идеологи и политические- вожди класса фабрикантов рекомендовали иное поведение и иной язык по отношению к рабочим»68.

В свою очередь «рабочие должны объединиться и, как класс, заставить издать государственный закон, мощное общественное препятствие, которое мешало бы им самим по добровольному контракту с капиталом продавать на смерть и рабство себя и свое потомство»69. При всем огромном значении этих успехов рабочего класса ясно также, что подобные успехи не выводят пролетариат из-под гнета капитала и обусловленных им политико-правовых порядков. Сопоставляя иллюзии всеобщей свободы и равенства, характерные для правового отношения «юридических лиц», с конкретным смыслом результатов борьбы рабочих за законодательное признание их интересов, Маркс замечает: «На место пышного каталога «неотчуждаемых прав человека» выступает скромная Magna Charta ограниченного законом рабочего дня...»70.

Идеологи и вожди буржуазии призывают представителей своего класса разговаривать с рабочими языком юридических норм, языком иллюзорной «общей воли» закона, иначе говоря, языком политико-правовых форм, которые обусловлены материальными отношениями товарного производства и выражают интересы товаровладельцев, собственников средств производства, словом, капиталистов. Буржуазное законодательство как раз и является — при всех его колебаниях в ту или другую сторону — официальным, общеобязательным, юридическим выражением господства капиталистических отношений собственности. Таким же образом, согласно «Капиталу», обстоит дело и в иных антагонистических общественно-экономических формациях, где классовое по своему характеру законодательство (например, антич-

т

ное рабовладельческое, средневековое феодальное) официально санкционирует соответствующие экономические отношения собственности.

Критикуя взгляды английского буржуазного экономиста Ф. М. Идена, который считал общественные отношения «творением гражданских учреждений», Маркс пишет: «Идену следовало бы поставить вопрос: чье же творение «гражданские учреждения»? Стоя на точке зрения юридических иллюзий, он считает, что не закон есть продукт материальных производственных отношений, а, наоборот, производственные отношения есть продукт закона. Ленге всего одним словом опрокинул иллюзорный «Дух законов» Монтескье: «Собственность —- вот дух законов»71.

Из приведенного суждения Маркса хорошо видно, насколько глубоко и принципиально материалистический подход к проблеме взаимосвязи закона с отношениями собственности отличается не только от распространенных юридических иллюзий буржуазных идеологов, но и от нередко глубоких взглядов тех авторов (вроде процитированного Ленге), которые свободны от подобных иллюзий. Анализ Марксом законодательства как формы официального закрепления господствующих в обществе экономических отношений является не плодом случайной догадки или просто следствием негативного отношения к капитализму, но результатом строго научного исследования взаимосвязей экономической, социально-классовой и политико-правовой структур буржуазного общества.

Подводя итоги своего анализа механизма капиталистических отношений эксплуатации, Маркс пишет:. «Капитал— прибыль (предпринимательский доход плюс процент), земля — земельная рента, труд — заработная плата: вот триединая формула, которая охватывает все тайны общественного процесса производства»72. Из всех трех больших классов буржуазного общества — капиталистов (собственников капитала), земельных собственников и наемных рабочих (собственников одной только рабочей силы) —только рабочие создают прибавочную стоимость, отношения по производству и присвоению которой образуют ту глубинную основу, что составляет базис буржуазного общества. Законодательное закрепление этих экономических отношений по производству

наемным трудом прибавочной стоимости, присваиваемой собственниками средств производства (капиталистами и капитализировавшимися собственниками земли), само является материально обусловленным моментом упорядоченного функционирования буржуазного общества. Здесь коренятся, как это обстоятельно показано в «Капитале», истоки определяющего влияния капиталистических отношений собственности на содержание и характер законодательства. История фабричного законодательства— хорошая иллюстрация тому, как фабриканты путем законодательства выражают свою классовую волю, обусловленную экономическими отношениями собственности.

Аналогична и доминирующая роль земельных собственников, особенно-когда речь идет о законодательстве, затрагивающем их жизненные интересы. «Так как земельные собственники повсюду оказывают значительное, в Англии даже преобладающее влияние на законодательство, то это влияние может быть использовано для того, чтобы обирать целый класс фермеров»73. Яркий пример — «хлебные законы», принятые в 1815 году в интересах английских земельных собственников.

Классово-ограниченный характер законодательства буржуазного общества — следствие в конечном счете обусловивших его экономических отношений эксплуатации труда капиталом. Вскрыв и критически проанализировав этот кардинальный социально-политический факт, Маркс вместе с тем показал роль классовой борьбы вокруг проблем законодательства.

Агитацию за восьмичасовой рабочий день Маркс характеризовал как первый плод Гражданской войны в Северной Америке.

Великий противник эксплуатации человека человеком, Маркс расценивал 'свободное развитие человеческих сил как цель, осуществление которой связано с переходом из «царства необходимости» в «истинное царство свободы». При этом он подчеркивал, что «сокращение рабочего дня — основное условие»74. В свете этого приобретает особый смысл содержащийся в «Капитале» критический анализ эксплуататорского права, вообще, буржуазного фабричного законодательства — в особенности.

«Капитал» — неисчерпаемый источник идей, суждений и положений диалектического, историко-материалистического учения о праве. В данной работе основное внимание было уделено рассмотрению общетеоретических и методологических аспектов исследования права* в «Капитале».

Содержащийся в «Капитале» анализ права имеет важное значение для современных' теоретико-правовых исследований/направленных на повышение методологической культуры правоведения, совершенствование законодательства и правопорядка, повышение эффективности действия всего механизма правового регулирования. В свете марксистско-ленинского положения о связи теории с практикой понятно, что повышение роли права в жизни общества, дальнейшее развитие всех политикоправовых форм регулирования общественных процессов, совершенствование правотворческого процесса и всей юридической надстройки общества теснейшим образом связаны с постоянным углублением научных разработок соответствующих проблем на базе историко-материалистического умения об обществе, государстве и праве.

Марксистско-ленинская общая теория права опирается на целостную систему марксистско-ленинского учения, на совокупность идей и положений, развитых и обоснованных во всех произведениях классиков марксизма- ленинизма, а не в какой-либо одной, даже чрезвычайно важной, работе. Правильно попять содержание освещенной в «Капитале» правовой проблематики, значение высказанных в нем суждений о праве для современной правовой теории мождо лишь на базе марксистско-ленинской методологии конкретно-исторического подхода к данному произведению и его положениям. Отсюда, в частности, вытекает необходимость учета места и роли «Капитала» в системе марксизма, учета того своеобразного угла зрения, под которым анализируются в данном труде Маркса правовые явления. Причем анализ специфики и конкретного смысла Марксовых характеристик права в «Капитале» необходимо связан с выяснением того единства, которое присуще всему историкоматериалистическому исследованию права —и в «Капитале», и в других произведениях марксизма.

Многообразные оценки й характеристики права, обусловленные различием аспектов и уровней исследования такого сложного и многогранного явления, как право, пронизаны единой диалектико-материалистической методологией социально-классового анализа явлений общества, государства и права.

Исходя из этого, марксистские исследователи справедливо подчеркивают необходимость комплексного анализа правовой проблематики «Капитала», конкретноисторического подхода к его положениям, а также анализа их в связи с разработкой и развитием данных положений в других произведениях Маркса и в целом в марксистской литературе1, необходимость всемерного использования Марксова анализа права в' «Капитале» в процессе исследования понятия сущности права, синтезирующего в себе различные характеристики права2.

Важным моментом такого теоретически углубленного, конкретно-исторического подхода к «Капиталу» является последовательный учет специфики применяемого в нем понятийного аппарата анализа, своеобразия используемой в нем терминологии философского анализа системы политэкономических категорий в их диалектической связи (в движении от абстрактного к конкретному и т. д.).

Кроме того, следует иметь в виду и исторически обусловленное своеобразие научно-философского, особенно юридического, словоупотребления, характерного для эпохи появления «Капитала», что, несомненно, должно учитываться при трактовке соответствующих понятий и терминов «Капитала» (например, понятий «правовая форма», «правовое отношение», «юридическое лицо» и т. д.) в современных исследованиях по общей теории права с присущим .ей своеобразием понятий и терминов, сложившихся и устоявшихся на протяжении многих десятилетий развития советской юридической науки. Игнорирование этого обстоятельства может привести к терминологической путанице и смешению понятий.

Учет специфики анализа права в «Капитале», своеобразия примененных в этом произведении понятий и терминов представляет собой важный аспект дальнейшего углубления исследований современных проблем марксистско-ленинской общей теории права. *