ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ
Представляется невозможным вывести какое-либо единое правило выбора падежной формы предикативного имени — в силу разнородности типов перечисленных выше обусловливающих факторов.
Трудно себе представить, каким образом в одной языковой единице может сказываться действие столь разнообразных факторов— признаков стиля, силы контролера, скрытых видо-времен- ных категорий, требований процесса порождения высказывания и др. Разумеется, частные обобщения вполне возможны. Например, требования в терминах компонентов правил позволяют вывести одно простое обобщение: наиболее сильные контролеры и наиболее доступные мишени благоприятствуют согласованию. Форма творительного падежа используется при слабых контролерах и менее доступных предикативных именах.Пропозициональные условия тоже позволяют вывести обобщение: более референтные предикативные имена благоприятствуют творительному падежу. Это обобщение очевидным образом охватывает временные требования, референциальные требования и требования наблюдаемости события. Оно покрывает требования коммуникативной организации, предписывающие, чтобы само предикативное имя находилось в фокусе высказывания (несло новую информацию), а синтаксическая функция этого имени — в пресуппозиции. Оно покрывает фактор, связанный с частью речи предикативного имени, в соответствии с которым существительные, способные обозначать конкретные объекты, благоприятствуют форме творительного падежа в большей мере, чем прилагательные, не обладающие данной способностью. Оно покрывает факторы лексического класса и контекстной интерпретации предикативного имени: предикативные имена, благоприятствующие согласованию, в большей степени сходны с прилагательными, являясь единицами скорее квалифицирующими, чем референтными.
Это обобщение напоминает ряд других обобщений, упоминаемых в предшествующей литературе в качестве инвариантных формулировок сущности обсуждаемого явления.
Оно теснее всего связано с наблюдением А. А. Потебни (Потебня 1958, 505—516): творительный падеж свидетельствует о наличии некоторой ассоциации, то есть подразумеваемого противопоставления с другими возможными предикациями. Оно напоминает также утверждения Д. Уорта — Worth 1963 (творительный падеж отражает ограниченную действенность высказывания) и О. Патоковой — Патокова 1929, 36 и сл. (форма творительного падежа указывает на функцию, состояние или отношение между объектом и признаком, а форма именительного падежа называет характерную черту объекта, указывая на его признаки или свойства). Утверждения о том, что именительный падеж указывает на существенное свойство, а творительный падеж — на случайное или поверхностное свойство или что именительный указывает на постоянную предикацию, а творительный предполагает временные, преходящие свойства, также совместимы с указанным выше обобщением, поскольку они являются следствиями этого обобщения. Высказывания о том, что творительный указывает на становление, результат, новоприобретенное свойство и т. п., уже не так тесно связаны с этим обобщением. (Большинство таких формулировок касаются только предикативных имен при глаголе быть.) Основная отличительная черта нашего обобщения состоит в том, что оно не предлагается как необходимое или достаточное условие для предсказания правильного выбора падежной формы.Перечень требований не является иерархией, и свести все подобные требования в единую иерархическую систему фактически было бы невозможно: они представляют собой пересекающиеся параметры. Однако частичная иерархизация данных требований возможна. Требования в терминах компонентов правил, требования стиля и пропозициональные требования характеризующего значения и отрицания, как кажется, превосходят по значимости другие требования и определяют падежную форму почти механически. Некоторые требования релевантны для многих типов конструкций; сюда относятся только что упомянутая совокупность требований, род прилагательного, скрытые видо-временные категории и характеризующее значение высказывания.
Другие требования имеют меньший диапазон охвата; некоторые требования носят нерегулярный характер. При интерпретации примеров стилистические признаки более существенны, чем все другие факторы: информанты почти всегда упоминают их первыми.Трудно утверждать с полной определенностью, что одна из падежных форм предикативного имени является немаркированной. Форма творительного падежа более частотна в тексте, употребляется в большем числе конструкций и при многих глаголах возможна только как управляемая форма. Согласованная форма характерна при наличии более сильных контролеров и более доступных мишеней. С одной стороны, это означает, что согласованная форма свойственна для прототипичных конструкций с предикативным именем и, стало б&ть, может признаваться немаркированной; однако, с другой стороны, это означает, что согласованная форма имеет гораздо более ограниченную дистрибуцию в области синтаксических конструкций, чем форма творительного падежа. Из всех перечисленных выше требований лишь немногие имеют вид привативных оппозиций; из требований, имеющих такой вид, большинство позитивно предопределяют форму творительного падежа. В той мере, в какой это явление отражает реальность, а не мой собственный способ описания, оно предполагает маркированность творительного падежа.
Интересно, что некоторые из обусловливающих факторов соответствуют вторичным обобщениям, которые можно сделать относительно классов управляющих глаголов. Например, контролер в косвенном падеже обусловливает форму творительного падежа или ей благоприятствует; равным образом большинство переходных глаголов, управляющих контролерами в винительном падеже, допускает исключительно творительный падеж. Инверсивные глаголы (допускающие инверсию подлежащего и дополнения — типа казаться) по преимуществу управляют творительным падежом, а роль подчиненных им существительных в дательном падеже аналогична роли адъюнктов, наличие которых при глаголе или предикативном имени поверхностно ассоциируется с предпочтением творительного падежа.
Подобные соответствия между обусловливающими факторами и свойствами управляющих глаголов весьма любопытны, но представляют безусловно лишь исторический интерес.Подведем итоги. Средство кодирования грамматической роли предикативного имени в русском языке и единица, управляемая рядом глаголов, допускающих предикативное имя, — это не один конкретный падеж, а дизъюнкция морфологических форм. Факторы, разрешающие эту дизъюнкцию в пользу той или иной конкретной морфологической формы, весьма многочисленны и разнообразны и не поддаются какой-либо единой всеохватывающей формулировке. Эти факторы действуют на конкретных предложениях, а не на уровне абстрактного синтаксиса. Чтобы удовлетворительно ответить на вопрос, когда говорят Он был веселый, а когда — Он был веселым, нужно всесторонне рассмотреть синтаксическое отношение, представленное в этой конструкции, и полностью охватить допустимые в ней морфологические формы. При этом также требуется принять экспериментальный подход в лингвистическом исследовании.
Конкретные результаты настоящего исследования свидетельствуют в пользу одного дополнительного обобщения: разного рода чередования, дизъюнкции и альтернативы играют центральную роль в лингвистической теории. Одна из возможных причин того, почему попытки исчерпывающего описания выбора падежной формы русских предикативных имен не были предприняты раньше, несмотря на большой интерес к этой проблеме в предшествующей литературе, состоит в том, что и падежные чередования, и кодируемое падежом грамматическое отношение не укладываются в жесткие рамки доминирующей концепции грамматики, в которой считается, что стандартный инвентарь синтаксических отношений, основанный на традиционной схеме членов предложения, кодируется конкретными формами словоизменения.
Есть и другие примеры чередований: выбор возвратного или невозвратного местоимения в некоторых славянских языках, дательного абсолютного или согласованного причастия в древнерусском, именительного или обстоятельственного падежа для некоторых предикативных имен в грузинском, именительного или эргативного падежа подлежащего при непереходных глаголах в бацбийском, дательного или аллативного падежа дополнения в чеченском и ингушском — и несомненно, многие другие. Подобные вопросы представляют интерес и как проблемы описания конкретных языков, и как теоретические проблемы локального характера. Настало время исследовать их более пристально для выяснения того, как они соотносятся со стандартной глобальной концепцией языка, свойственной послесоссюровской лингвистике.