ТВОРИТЕЛЬНЫЙ ИНСТРУМЕНТА (ОРУДИЙНЫЙ)

Главная функция творительного падежа в русском языке — это, конечно, указание на орудие действия («инструмент»). Мы говорим, что эта функция главная, поскольку так предположи­тельно следует из самого названия падежа: творительный, или инструментальный, падеж идентифицируется в любом языке как падеж, имеющий среди своих функций функцию обозначения «ин­струмента».

Но что такое «инструмент»?

В Оксфордском словаре говорится: «Инструмент (instrument) — это вещь, с помощью которой или через которую делается что-то». Если верить этому определению, то собака и дверь должны рас­сматриваться как инструменты в следующих предложениях:

Я прошел прямо через дверь.

Я играл с моей собакой.

Но кто же назовет дверь или собаку инструментом? Если пони­мать слово «инструмент» буквально, как это делается в обычном языке, то ему, пожалуй, больше подойдет то определение, которое Оксфордский английский словарь дает слову «орудие» (tool): «Механическое приспособление для работы с чем-либо» (слово «приспособление» определяется как «устройство, инструмент и т. п., используемое в какой-либо области или выполняющее ка­кую-либо часть работы»). Недостатки второго определения (воз­никающий порочный круг, сложные неопределенные понятия в дефинициях) слишком очевидны, чтобы на них останавливаться. Однако, если отвлечься от этих недостатков и обратиться к сути определения, можно заметить (и согласиться с этим), что, напри­мер, молоток—это инструмент (потому что это механическое изделие, предназначенное специально для работы над чем-либо).

Но когда лингвисты говорят об инструментальном падеже как падеже, указывающем на инструмент, они вовсе не думают именно о таких предложениях, где упоминаются инструменты или орудия действия. Например, они не имеют в виду предложения типа* Молоток лежал на полу. Они имеют в виду предложения, описьь вающие действия, совершаемые с помощью инструментов.

Иван резал мясо ножом.

Универсальное определение «инструментального падежа» долж­но включать, следовательно, примерно такую характеристику: это падеж именной группы, имеющей референцию к инструменту, ко­торый использован как инструмент. Задача, следовательно, со­стоит в том, чтобы дать четкое отражение не только понятию «инструмент», но и понятию «быть использованным как инстру­мент». Второе, пожалуй, важнее, чем первое, потому что, если предложение соотносится с действием, совершаемым без инстру­мента, но нечто (например, часть тела) используется как инстру­мент, лингвисты не колеблются назвать это «нечто» инструментом. Весьма характерно также, что, когда грамматисты пытаются дать определение глубинному «инструментальному падежу», они во­обще не обращаются к каким-либо «инструментам» или «приспо­соблениям». Например, Лонгакр определяет его как падеж неоду­шевленного предмета или части тела, которые намеренно исполь­зует одушевленный агенс, чтобы совершить действие или вызвать процесс (Longacre 1976, 31), а Филлмор определяет инструмен­тальный падеж так: «падеж неодушевленного объекта или неоду­шевленного источника силы, вовлеченных в действие или состоя­ние, обозначенное глаголом, в качестве его причины» (Fillmore 1968, 24).

Определение Филлмора содержит один простой (не первичный, а относительно простой) семантический компонент обсуждаемого понятия: причина. Очевидно, что нож действительно причинно включен в действие, описываемое предложением с творительным орудийным (Иван резал мясо ножом). Но это определение доста­точно широко—в конце концов и Иван и мясо также причинно (преднамеренно) включены в действие. Конечно, Ивана следует исключить, если считать, что творительный инструментальный от­носится только к неодушевленному объекту, но мясо на этом основании исключить нельзя. По-видимому, Филлмор имел в виду активное причинное включение. Заменив не обязательные здесь сложные понятия «активный», «включение» более простыми, мы получим в качестве первого приближения следующее толкование понятия «нечто используется как инструмент».

Нечто произошло с Y, потому что нечто произошло с IN, потому что X сделал нечто, где IN — инструмент, X — агенс, Y — пациенс. Эта формула со­держит не только представление о том, что нечто, использованное

ё качестве инструмента, причинно вовлечено ё действие, но также и представление, что инструмент (орудие) занимает сре­динную позицию в причинной цепочке событий: позицию между действием агенса и тем, как это действие отражается на па- циенсе.

Мы можем дальше уточнить эту формулу, введя относительно простой компонент, содержащийся в определении Лонгакра (в котором, кстати сказать, многие компоненты сложнее определяе­мого термина): намеренность (т. е. желание). Обычно инструмен­ты действительно используются намеренно, т. е. они причинно включены в действие, потому что агенс хочет каузировать, чтобы произошло нечто. Представление о том, что агенс использует нечто как инструмент, можно, очевидно, объяснить, соединив иерархически понятия каузации и намерения: нечто происходит с «пациенсом», потому что нечто происходит с «инструментом», по­тому что агенс делает нечто; и агенс совершает нечто, потому что он хочет вызвать определенное состояние пациенса, не «инстру­мента». Агенс делает так, что нечто происходит с «инструментом» (прямо) и с «пациенсом» (косвенно), но он не заботится об «ин­струменте», он заботится о «пациенсе». Мы можем уточнить, та­ким образом, нашу первичную формулу: нечто произошло с Y, потому что нечто произошло с IN, потому что X сделал нечто, потому что X хотел, чтобы нечто произошло с Y (чтобы нечто могло быть сказано об Y), не потому что X хотел, чтобы нечто произошло с IN (чтобы не^то могло быть сказано об IN).

Эта формула достаточно ясна, точна и могла бы стать канди­датом на универсальное определение «инструментального паде­жа»: мы могли бы сказать, что инструментальный падеж во вся­ком языке — это падеж, который независимо от других своих функций имеет также функцию референции к инструментам в смысле этой формулы.

Мне представляется, что эта формула проста, легко схватыва­ется и интуитивно привлекательна, поэтому я критикую и отвер­гаю ее с искренним сожалением ^п.

И тем не менее я думаю, что ее следует критиковать, и, если не полностью отвергнуть, то, во всяком случае, серьезно модифи­цировать. Для объяснения этого рассмотрим следующие примеры:

Иван застрелил Петра из ружья.

Давид убил Голиафа (стреляя) из пращи.

Ситуации, описываемые этими предложениями, прекрасно под­ходят к данной выше формуле (рущье и праща — это инструмен­ты). И тем не менее в русском языке орудия убийства, подобные ружью и праще, не могут быть обозначены формой творительного падежа. Конечно, мы могли бы сказать, что группы из ружья и из пращи следует назвать «инструментами». Но тогда как отли­чить этот новый «инструментальный падеж» от старого, напри­мер от формы ножом в предложении:

Иван резал мясо ножом.

Формы ножом (твор. пад.) и из ружья (род. пад.) подходят к нашей семантической формуле одинаково хорошо. Это не годится. Нам нужна такая семантическая формула, которая подходила бы к формам типа ножом и исключала бы формы типа из ружья. В поисках этой формулы полезно задаться вопросом, почему та­кие орудия убийства, как ружье или праща, не могут быть обо­значены формой творительного падежа.

Обращает на себя внимание такое явление. Предложение *Иван застрелил Петра ружьем (рогаткой). звучит странно, в то время как предложение Иван убил змею ружьем (рогаткой). приемлемо, но оно обозначает, что Иван убил змею, ударив ее ружьём (или рогаткой), а не застрелив ее.

Почему ружье может обозначаться формой творительного па­дежа, когда оно используется как орудие удара, но не как орудие выстрела? Возможно, объяснение этому следует искать в том, что в первом случае ружье приходит в соприкосновение с «пациен­сом», а во втором нет. Отсюда возникает предположение, что творительный инструментальный можно использовать только в том случае, если событие, включающее орудие действия, не отделимо от события, которое включает объект (пациенс), т. е. эти два события — включающее инструмент и включающее объект — мо­гут мыслиться скорее как два аспекта одного и того же события, чем как два отдельных события.

Означает ли это, что инструмент, обозначенный формой тво­рительного падежа, мыслится как связанный теснее с пациенсом, чем с агенсом? Или то же требование «единства события» сохра­няется и для агенса? В поисках ответа на вопрос рассмотрим следующую ситуацию. Петр лежит на кровати; прямо над головой Петра на веревке висит топор; Иван входит в комнату и перере­зает веревку; топор падает и убивает Петра. Можно ли сказать по-русски в этом случае:

Иван убил Петра топором.

Ответ один: нет. Отсутствие прямого контакта между агенсом (Иван) и орудием действия (топор) исключает возможность обо­значить топор формой в творительном падеже. Это говорит о том, что творительный падеж можно употребить только в том случае, если событие, включающее инструмент, мыслится как неотдели­мое от события, включающего агенс, в той же степени, в какой оно неотделимо от пациенса. Можно сказать, что Иван убивает Петра топором, если то, что делает Иван, и то, что происходит с топором, являются не двумя разными событиями, но двумя раз­ными аспектами одного события (или могут мыслиться таковыми). Описывая это событие, мы соотносим его и с Иваном, и с топором: Иван двигает топор. Сходным образом то, что происходит с топо­ром, и то, что происходит с Петром, представляются (или могут мыслиться) не как два разных события, но как два аспекта того же самого события. Описывая это событие, мы соотносим его и с Петром, и с топором (топор вонзается в тело Петра). Поскольку в приведенной выше формуле не отражено это обязательное усло­вие употребления творительного падежа, ее придется отвергнуть и заменить другой.

Фактически мы ищем толкование, которое позволило бы экс­плицитно выразить неуловимую разницу между «прямой» и «кос­венной» каузацией — вопрос, активно обсуждающийся в современ­ной литературе. В чем конкретно состоит различие между пред­ложениями 1 и 2:

1. John opened the door (with a key).

‘Джон открыл дверь (ключом)’.

2. John made the door open (by means of a special device).

‘Джон сделал так, что дверь открылась (с помощью специ­ального средства)’?

По-видимому, причинная цепочка: Джон — инструмент — дверь — одна и та же в обоих случаях. Отличие первого предложения от второго состоит, на мой взгляд, во внутренней целостности собы­тия (как его видит говорящий); все, что происходит с ключом, непосредственно затрагивает агенс либо пациенс; но со «скрытым (специальным) средством» происходит нечто, что не связано ни с агенсом, ни с пациенсом. Поэтому выведенная раньше формула годится для второго случая (косвенная каузация) и не годится для первого (прямая каузация). Для прямой каузации я предла­гаю следующую формулу:

нечто произошло с Y,

что может мыслиться, как нечто происшедшее с IN (например, IN входит в контакт с Y), потому что X сделал нечто,

что может мыслиться как нечто происшедшее с IN

(например, X привел в движение IN),

потому что X хотел, чтобы нечто произошло с Y

(чтобы нечто могло быть сказано об Y),

не потому что X хотел, чтобы нечто произошло с IN

(чтобы нечто могло быть сказано об Y).

Такова формула, которую я предлагаю как базовую для уни­версального определения «инструментального падежа»¹²: инстру­ментальным в любом языке является падеж, имеющий среди своих функций функцию обозначения «инструментов» в предло­жениях, подходящих к этой формуле. Без сомнения, эта формула не является семантическим инвариантом всех конструкций с ин­струментальным падежом в любом произвольно взятом языке.

Хорошо известно, что падеж, обозначающий инструмент в предложениях типа Джон резал мясо ножом, обычно выполняет множество других функций, и это множество дополнительных функций в известной степени варьируется от языка к языку. На­пример, вполне возможно, что в каких-то языках орудия стрельбы будут трактоваться совершенно так же, как орудия удара и раз­резания. То, что я хочу здесь высказать, сводится к утверждению: предложения типа Джон резал мясо ножом (т. е. предложения, обозначающие сознательное действие, которое осуществляется с помощью «механического приспособления», входящего в контакт с агенсом и пациенсом) демонстрируют универсальную модель «инструментальности» («орудийности»). Наша формула описы­вает эту модель в точных обобщенных терминах.

* * *

Мы сказали, что основная функция творительного падежа в русском языке — как и в любом другом, где выделяется твори­тельный падеж вообще, — это, по определению, функция обозначе­ния «инструмента» в предложениях, описывающих намеренное действие. Однако это не означает, что основное употребление этого падежа должно быть выделено в отдельное значение. Предло­женная нами формула описывает семантический инвариант пред­ложений, на базе которых мы можем идентифицировать инстру­ментальный падеж. Но эти предложения не обязательно форми­руют отдельную инструментальную конструкцию с собственным значением.

Поясним этот пункт гипотетическим примером. Допустим, что в языке L используются две разные падежные формы для слова stick в предложениях типа 1 и 2:

1. John, on purpose, hit Peter with a stick.

2. John accidentally hit Peter with a stick.

В этом случае мы сказали бы, что только в первом, но не во втором предложении в языке L представлен инструментальный падеж. Более того, мы должны были бы сказать, что, поскольку в языке L морфологически различаются случаи намеренного и случайного использования «инструмента», в нем представлена специальная инструментальная конструкция намеренного дей­ствия, в значение которой включен признак намеренности.

Рассмотрим, однако, язык типа русского, где отсутствует мор­фологическое различие между инструментами намеренных дей­ствий и квазиинструментами непроизвольных действий.

1. Иван нарочно ударил Петра палкой.

2, Иван нечаянно ударил Петра палкой,

Следует ли считать, что в этих предложениях форма палкой имеет одно и то же значение или два разных значения? Иначе говоря: должны ли мы считать, что эти два предложения демон­стрируют одну и ту же синтаксическую конструкцию и отлича­ются друг от друга только лексически или же они представляют разные синтаксические конструкции? Если в предложении типа Иван резал мясо ножом считать намеренность частью значения инструментального падежа, тогда, конечно, мы должны сказать, что значение инструментального падежа неодинаково в двух предложениях. Но что заставляет нас утверждать это? Ведь рус­ский творительный падеж фактически безразличен к тому, наме­ренно совершается действие или нет. Поскольку a priori ясно, что не следует увеличивать полисемию, когда в этом нет особой необходимости, предпочтительнее считать творительный падеж скорее нейтральным, чем однозначным по признаку намеренности. Тогда наша семантическая формула для «творительного инстру­мента» в русском языке (в отличие от гипотетического языка L) будет включать лишь следующие компоненты:

Иван ударил Петра палкой. = нечто произошло с Y,

что может мыслиться как нечто происшедшее с IN

(например, IN входит в контакт с Y),

потому что X сделал нечто,

что может мыслиться как происшедшее с IN

(например, X привел в движение IN),

не потому что X хотел, чтобы еще что-то произошло с IN

(чтобы нечто могло быть сказано об IN).

Последний компонент толкования кажется необходимым, по­тому что, независимо от присутствия компонента намеренности (т. е. независимо от того, желает ли агенс воздействовать на па­циенса тем способом, каким он это делает), действие совершается не для того, чтобы достичь нового состояния «инструмента». Если в предложении акцентируется, что действие было намеренным, тогда толкование (предложения, но не использованной в нем кон­струкции) приобретает добавочный компонент: потому что X хотел, чтобы нечто произошло с Y.

Если в предложении подчеркивается, что действие было слу­чайным, тогда толкование будет содержать иной компонент: не потому что X хотел, чтобы нечто произошло с Y.

Но компонент:

не потому что X хотел, чтобы что-то еще произошло с IN присутствует в обоих случаях.

Следует отметить, что предлагаемые толкования отражают не только причинную связь событий (которая может быть установ­лена объективно), но и определенный способ осмысления ситуа­ции. Таким образом, вводится параметр субъективности, играю­щий важную роль 6 предлагаемой интерпретации. Об одной й той же ситуации можно думать по-разному. Различие между объ­ектом (пациенсом) и инструментом, по крайней мере частично, определяется точкой зрения говорящего. Даже в ситуации, когда один человек убивает другого топором, топор не обязательно бу­дет рассматриваться как простой инструмент; он также может рассматриваться как пациенс, например:

Иван использовал топор (чтобы убить Петра), или как предмет, фактически осуществляющий данное дей­ствие, например:

Топор ударил Петра по шее.

Иначе говоря, языки располагают средствами для «повышения ранга» того, что обычно рассматривается как инструмент, до роли прямого дополнения или подлежащего (...). Языки также распо­лагают средствами «понижения ранга» прямого дополнения (или подлежащего) до роли «квазиинструмента». Однако процессы «повышения» и «понижения ранга» не являются семантически нейтральными, они, следовательно, отражают различия в значе­нии; поэтому они не могут служить аргументом в пользу того, что поверхностные падежи не имеют значения ¹³.