РЕФЕРЕНЦИЯ И ОПРЕДЕЛЕННЫЕ ДЕСКРИПЦИИ *

Цель данной работы — показать, что определенные де­скрипции выступают в речи в двух различных функциях. Дескрипция используется для референции к объекту, о ко­тором говорящий ведет речь, но, кроме того, она исполь­зуется и в совершенно иной функции.

По мнению Рассела, определенная дескрипция может обозначать (denote) внеязыковой объект: «если "С" — обо­значающее выражение (каковым дескрипция является по определению), то может оказаться, что имеется один (и притом только один) объект х, для которого суждение ^пх тождественно С“ истинно... Мы можем в этом случае ска­зать, что объект х является денотатом выражения "С"» ^[25]. Таким образом, употребляя определенную дескрипцию, говорящий использует выражение, которое обозначает

некоторый объект. Рассел считаеФ, чФо это — единственное отношение между объектом и определенной дескрипцией. Между тем, я утверждаю, что имеется два различных упо­требления определенных дескрипций. Определение понятия обозначения (denotation), введенное Расселом, применимо к обоим употреблениям; причем, на самом деле (в одном из употреблений) определенные дескрипции не просто обозна­чают, а могут выполнять и некоторую другую роль.

Далее, при расселовской трактовке тип выражения, ко­торый подходит ближе всего к тому, чтобы выполнять роль определенной дескрипции в референтном употреблении,-— это, по-видимому, собственное имя (в узкологическом смысле слова). Многое из того, что Рассел говорит о собст­венных именах, можно без натяжки сказать и относительно референтного употребления определенных дескрипций. Тем самым расстояние между именами и определенными деск­рипциями оказывается на самом деле гораздо короче, чем это казалось Расселу.

Что касается Стросона, то он, разумеется, признает ре­ферентное употребление определенных дескрипций. Чего, как мне кажется, Стросон не заметил — так это тоґо, чтб определенная дескрипция может выполнять, кроме того* совершенно иную роль, то есть может употребляться и нё референтно, даже в составе того самого предложения, гдё она имеет референтное употребление. Правда, Стросон ука­зывает на возможность нереферентного употребления опре­деленной дескрипции ²; однако, как представляется, для Стросона роль, выполняемая определенной дескрипцией* является функцией от контекста предложения, в которое она входит. Между тем, если я прав, то определенная де­скрипция может иметь два разных употребления в контексте одного и того же предложения. Так, в статье "О референ­ции" Стросон говорит по поводу выражений, употребляемых для референции, следующее: «Любое выражение любого из этих классов (один из таких классов — определенные де­скрипции.— К-Д-) может выступать в роли подлежащего в структурах, традиционно рассматриваемых как сингу­лярные субъектно-предикатные предложения, и может слу­жить примером того употребления, которое я буду иметь в виду»^[26].

Как мне кажется, Стросон и Рассел делают одно и то же допущение относительно того, как функционируют опре­деленные дескрипции,— они полагают, что мы можем за­дать вопрос относительно функции определенной дескрип­ции в предложении независимо от частного ситуативного контекста, в котором это предложение употреблено. Дейст­вительно, это допущение, которое принимает Рассел, Стро­сон в своих возражениях Расселу не отвергает. Когда Стросон, подытоживая свою точку зрения, говорит «"Упо­минание" или "референция" — это не свойство выражения; это то, для чего говорящий может его употребить» ^[27], он имеет своей целью отвергнуть исходную точку зрения, со­гласно которой "подлинное" референтное выражение имеет референт и функционирует с целью референции независимо от контекста его употребления. Опровержение этой точки зрения, однако, не означает еще само по себе, что опреде­ленные дескрипции не могут быть охарактеризованы как референтные выражения в предложении, пока это предло­жение не будет использовано в речи. В точности так же, как мы можем говорить о функции инструмента, который в данный момент не выполняет этой функции, стросоновский подход, как я полагаю, позволяет нам говорить о референт­ной функции определенной дескрипции в предложении даже тогда, когда предложение не исяользуется в речи. Я на­деюсь, однако, показать, что это заблуждение.

Второе допущение, общее для расселовского и стросо- новского подхода к определенным дескрипциям, состоит в следующем.

II.

Определенные дескрипции допускают такие употребле­ния, при которых нет и намека на референтность или на пресуппозицию, или импликацию, существования объекта, удовлетворяющего дескрипции. Вообще говоря, такие упо­требления можно, по-видимому, распознать по контексту предложений, в состав которых входит дескрипция. Такие употребления нас в дальнейшем не будут интересовать, но их следует отметить, чтобы потом на них не останавли­ваться.

Очевидный пример — предложение Короля Франции не существует, которое может быть произнесено, например, с тем, чтобы поправить кого-то, кто утверждает, что де Голль является королем Франции.

Более интересен следующий пример. Допустим, что кто-нибудь спрашивает: "Является ли де Голль королем Франции?" Это естественный вопрос со стороны человека, который сомневается, является ли де Голль королем или президентом. Этот человек употребляет определенную де­скрипцию без целей референции к какому-либо объекту* Однако если поменять местами имя и дескрипцию, то во­прос, скорее всего, будет понят как содержащий пресуппо­зицию, или импликацию, существования: вопрос "Король Франции—это де Голль?" вполне естествен со стороны человека, который хочет узнать, находится ли на француз­ском престоле де Голль или кто-то другой ^[29].

Во многих случаях, однако, употребление в речи опре­деленной дескрипции все-таки несет пресуппозицию, или импликацию, о существовании объекта, удовлетворяющего этой дескрипции. И если определенные дескрипции вообще Выполняют референтную функцию, то именно в этих слу­чаях. Тем не менее, я думаю, что было бы ошибкой считать, вместе с Расселом и Стросоном, что эта проблема решена и не вызывает больше никаких хлопот. Мне представляется, что здесь необходимо провести одно разграничение, к ко­торому я сейчас и перехожу.

ill.

Я буду называть два употребления определенных де­скрипций, которые я имею в виду, атрибутивным и рефе­рентным. Говорящий, который использует определенную дескрипцию (в составе утверждения) атрибутивно, утверждает нечто относительно того объекта (или лица), ко­торый удовлетворяет данной дескрипции (is the so-and-so). С другой стороны, говорящий, который использует опреде­ленную дескрипцию (в составе утверждения) рефе­рентно, использует ее для того, чтобы дать возможность слушателям выделить лицо или предмет, о котором идет речь, а потом сообщить нечто про это лицо или предмет. В первом случае можно сказать, что определенная дескрип­ция используется по прямому назначению, поскольку го­ворящий утверждает нечто относительно того объекта (или лица), который удовлетворяет дескрипции, каков бы он ни был, а при референтном употреблении определенная дескрипция — это лишь одно из возможных средств для Привлечения внимания к лицу или предмету, причем может быть использовано любое другое средство, позволяющее достичь ту же цель, то есть другая дескрипция или просто Собственное имя.

Чтобы проиллюстрировать это различие на одном при­мере, возьмем предложение Убийца Смита — сумасшед­ший. Предположим вначале, что мы случайно обнаружили бедного Смита зверски убитым. Видя, что Смит убит таким жестоким образом, и зная, что Смит был милейшим чело­веком, мы можем воскликнуть: "Убийца Смита сумасшед^- шийГЧ Я буду считать, чтобы упростить дело, что мы вообще не знаем, кто убил Смита (хотя это, вообще говоря, не су­щественно). В таком случае я буду говорить, что определен­ная дескрипция имеет атрибутивное употребление.

Но возможно и другое употребление этого предложения, при котором мы предполагаем, что наш слушающий пони­мает, кого мы имеем в виду, когда говорим убийца Смита, и, более того, знает, что именно об этом человеке мы соби­раемся сделать некоторое утверждение.

Положим, что в убийстве Смита обвиняется Джоунз, который уже находится под следствием. Допустим, что речь идет о странном поведении Джоунза во время следствия. Мы можем передать свои впечатления по этому поводу фразой Убийца Смита—сумасшедший. Если кто-либо спро­сит, кого мы имеем в виду, используя эту дескрипцию, от­вет будет: "Джоунза!" В этом случае я будут говорить, что определенная дескрипция имеет референтное употребление.

То, что эти два употребления определенной дескрипции в составе одного и того же предложения действительно су­щественно различны, можно лучше всего продемонстриро­вать, рассмотрев ситуацию, когда на самом деле никакого убийцы Смита не было (например, если Смит покончил с собой). В обоих употреблениях определенной дескрипции убийца Смита говорящий в каком-то смысле имеет пресуп­позицию (или импликацию), что убийца существует. Но если эта пресуппозиция (или импликация) оказывается ложной, то результат этого для разных употреблений будет разным. В обоих случаях мы использовали предикат быть сумасшедшим, но в первом случае, если нет убийцы, то нет лица, относительно которого корректно было бы сказать, что ему приписывается свойство быть сумасшедшим. Такое лицо могло бы быть идентифицировано только в том слу­чае, если бы нашелся по крайней мере один человек, удов­летворяющий дескрипции. А во втором случае, где опреде­ленная дескрипция — это просто средство идентифициро­вать лицо, о котором идет речь, вполне может получиться так, что идентификация будет произведена правильно, хотя ни один человек не удовлетворяет использованной дескрип­ции ^[30]. Мы говорим о Джоунзе, несмотря на то, что он, на самом деле, не является убийцей Смита, и в той ситуаций, которую мы себе представили, обсуждению подвергается поведение именно Джоунза, а не кого-либо другого. Джо­унз может, например, упрекнуть наев том, что мы не правы, называя его сумасшедшим, и, я думаю, тот факт, что Джо­унз не удовлетворяет нашей дескрипции убийца Смита, не будет при этом служить нам оправданием.

Кроме того, при референтном употреблении дескрипции вполне может оказаться, что слушающий знает, кого го­ворящий имеет в виду, хотя и не разделяет его пресуппо­зиции. Человек, который слышит в описанной ситуации мое высказывание, может знать, что я имею в виду Джо­унза, хотя он сам и не считает Джоунза виновным в убий­стве.

Итак, можно сказать, что предложения вида "The ср is ф" Тот, кто обладает свойством ф, есть ф* допускают два употребления. При первом употреблении, если нет такого объекта, который обладает свойством ф, то нет ничего, о чем можно было бы сказать, что оно характеризуется свойством ф. При втором тот факт, что нет такого объекта, который соответствует ф, не имеет этого следствия.

С некоторыми изменениями то же различие можно пере­нести с утверждений на другие речевые акты. Предполо­жим, что я нахожусь на вечере и, видя интересного муж­чину с бокалом мартини в руках, спрашиваю: "Кто тот че­ловек, который держит в руке бокал мартини?". Если ока­жется, что в бокале была всего лишь вода, это не меняет дела: я все равно задал вопрос, касающийся конкретного человека, на который можно дать ответ. Сравним эту ситуа­цию с тем же вопросом, но заданным председателем мест­ного Союза трезвенников. Его только что известили о том, что на ежегодном собрании Союза находится человек, ко­торый держит в руке бокал мартини. Он спрашивает у того, кто принес известие: "Кто тот человек, который держит в руке бокал мартини?" Задавая этот вопрос, председатель не имеет в виду никакого конкретного человека; если никто не держит бокал мартини, то есть если информация не подтвердилась, то ни один человек не может быть иденти­фицирован как человек, о котором был задан вопрос. В от-

в стросоновском подходе. Я здесь использую, однако, это свойство референции для того, чтобы провести различие между двумя употреб­лениями определенных дескрипций, чего, как мне кажется, Линский не делает. Ниже я коснусь еще одного раздела работы Линского.

личие ot пербоґо случая, свойство быть человеком, Который держит в руке бокал мартини, имеет самодовлеющее зна­чение, поскольку если это свойство не может быть припи­сано никакому объекту, то вопрос не имеет прямого ответа.

Этот пример показывает еще одно различие между ре­ферентным и атрибутивным употреблением определенных дескрипций. В первом случае мы задаем вопрос, касаю­щийся конкретного человека или предмета, хотя объект, который удовлетворял бы дескрипции, отсутствует; во втором случае это не так. Кроме того, в первом случае вопрос может иметь ответ; во втором — нет. При референт­ном употреблении определенной дескрипции можно вполне успешно выделить лицо или предмет, о котором задан воп­рос, хотя бы этот объект и не удовлетворял дескрипции; при атрибутивном употреблении, если нет объекта, удов­летворяющего дескрипции, то вопрос не может получить прямого ответа.

Это последнее различие может быть проиллюстрировано также на повелительных предложениях с определенными дескрипциями. Рассмотрим, например, просьбу "Дай мне книгу, которая лежит на столе!“. Если дескрипция книга, которая лежит на столе, употреблена референтно, то просьбу можно выполнить, даже если на столе нет никакой книги. Если, скажем, есть книга, которая лежит около стола, и нет ни одной, лежащей на столе, можно принести эту книгу и спросить человека, выразившего просьбу, та ли это книга, которую он просил. И может оказаться, что та самая. Но допустим, нам сказали, что кто-то положил кни­гу на ценный антикварный стол, на который ничего класть нельзя. Теперь просьба "Принеси мне книгу, которая ле­жит на столе!" не может быть выполнена, если только на столе и в самом деле не лежит книга. Здесь исключена воз­можность того, что принесут книгу, которая не лежала на столе,— принесут потому, что эта книга имелась в виду; действительно, в данном случае никакой книги, которая бы имелась в виду, нет. В первом случае определенная деск­рипция была орудием, с помощью которого другой человек был в состоянии выделить среди всех предметов ту книгу, Которую нужно; если он в состоянии выделить нужную книгу несмотря на то, что она не удовлетворяет дескрипции, все равно цель достигнута. Во втором случае никакой "той книги, которую нужно", не существует; есть только книга, которая удовлетворяет дескрипции; свойство "быть кни­гой, удовлетворяющей дескрипции" оказывается существен­ным. Если на столе нет книги, то не только не существует книги, удовлетворяющей дескрипции, но и сама просьба не может быть выполнена. Когда определенная дескрипция употребляется атрибутивно в составе просьбы или вопроса и предмет, удовлетворяющий дескрипции, отсутствует, то просьба не может быть выполнена, а вопрос не может по­лучить ответа. Очевидно, нечто аналогичное должно иметь место и для утверждений, содержащих атрибутивно упот­ребленные определенные дескрипции. По-видимому, ана­логия состоит в том, что утверждение в этом случае не может быть ни истинным, ни ложным: это стросоновское описание того, что происходит, когда оказывается не выполненной пресуппозиция определенной дескрипции. Но в таком слу­чае стросоновское описание не годится для дескрипций в ре­ферентном употреблении; оно годится только для совер­шенно иного употребления, которое я назвал атрибутивным.

Я пытался различить два употребления определенных дескрипций на том основании, что эти два употребления по-разному ведут себя в ситуации, когда использованной дескрипции не удовлетворяет ни один объект. Имеется и другой круг различий. Одно из них состоит в следующем: когда определенная дескрипция употребляется референтно, то не только имеется пресуппозиция (или импликация), что некто или нечто удовлетворяет дескрипции — как это имеет место и при атрибутивном употреблении,— но и со­всем иная пресуппозиция: говорящий полагает, что некото­рый фиксированный предмет или лицо удовлетворяет дес­крипции. Например, спрашивая "Кто тот человек, который пьет мартини?" и при этом имея в виду конкретное лицо, мы опираемся не на пресуппозицию о том, что кто-то пьет мартини, а на пресуппозицию о том, что мартини пьет ин­тересующий нас человек. Если я говорю в контексте, из которого ясно, что я имею в виду Джоунза, "Убийца Смита — сумасшедший", у меня есть пресуппозиция, что Джоунз — убийца Смита. Такая пресуппозиция отсутст­вует при атрибутивном употреблении определенной дес­крипции. В этом случае имеется, конечно, пресуппозиция о том, что кто-то совершил убийство, но говорящий не ду­мает ни про кого в частности — ни про Джоунза, ни про Робинсона,— что это убийство совершил он. Что я понимаю под пресуппозицией этого второго типа (пресуппозицией, ЧТО некий фиксированный объект или лицо удовлетворяет дескрипции), которая присутствует в случае референтного, но не атрибутивного употребления, можно показать более наглядно, рассмотрев употребление той же дескрипции в ситуации, когда слушающий считает, что Смит вообще не был убит. Если дескрипция убийца Смита была упот­реблена референтно, то слушающий может обвинить гово­рящего и в том, что тот ошибочно полагает, что кто-то убил Смита, и в том, что он считает убийцей Джоунза: хотя слу­шающий сам думает, что Джоунз не совершал преступле­ния, он знает, что говорящий имел в виду именно Джоунза.

В случае же атрибутивного употребления слушающий может упрекнуть говорящего только за первую, менее кон­кретную, пресуппозицию; он не может выделить какое-то конкретное лицо и заявить, что говорящий считает это лицо убийцей Смита. Те более специальные пресуппозиции, ко­торые имеются при референтном употреблении дескрипций, конечно, не могут быть приписаны дескрипции как таковой вне контекста ее употребления. Чтобы знать, что человек, употребляющий в речи фразу "Убийца Смита — сумасшед­ший", имеет пресуппозицию, что убийца Смита — Джоунз, мы должны знать, что он употребляет дескрипцию рефе­рентно, а также знать, кого он имеет в виду. Предложение само по себе не сообщает ни того, ни другого.

IV.

Судя по примерам, которые я приводил ранее, можно было подумать, что различие между референтным и атри­бутивным употреблением определяется представлениями говорящих. Считает ли говорящий про некоторое фикси­рованное лицо или предмет, что они удовлетворяют данной дескрипции? Так, в примере с убийством Смита в одном случае у говорящего нет мнения по поводу того, кто со­вершил это действие, а в другом, противостоящем первому, случае он считает, что его совершил Джоунз. Однако на самом деле это не существенное различие. Определенная дескрипция может употребляться атрибутивно и тогда, когда говорящий (и слушающий) убежден, что некоторое лицо или предмет удовлетворяют дескрипции. И, с другой стороны, определенная дескрипция может быть употреб­лена референтно в ситуации, когда говорящий считает, что объекта, удовлетворяющего дескрипции, нет. Безусловно верно — и именно это я хотел показать своими приме- рами,— что если говорящий не считает, что имеется пред­мет, удовлетворяющий дескрипции, или не считает, что он в состоянии выделить тот предмет, который удовлетворяет дескрипции, то он, скорее всего, употребляет дескрипцию нереферентно. Верно также, если и говорящий и слу­шающий выделяют некоторую конкретную вещь или лицо как удовлетворяющее дескрипции, то употребление деск? рипции будет, скорее всего, референтным. Но это только презумпции, а не следствия высказывания.

Вернемся к примеру с убийством Смита. Предположим теперь, что Джоунз предстал перед судом по обвинению в убийстве, причем я и все другие считают его виновным. Допустим, я заявляю, что убийца Смита — сумасшедший, но вместо того, чтобы подкрепить свою точку зрения опи­санием поведения Джоунза на суде, я привожу аргументы в пользу того, что всякий, кто совершил столь чудо­вищное злодеяние, должен быть признан сумасшедшим. Если теперь окажется, что убийца на самом деле не Джо­унз, а кто-то другой, и если в конечном счете выяснится, что подлинный убийца — сумасшедший, я считаю, что могу претендовать на то, что был прав в своем суждении. Ду­маю, что в таком случае можно говорить об атрибутивном употреблении дескрипции, хотя я имел в виду конкретное лицо.

Можно также представить себе ситуацию, когда говоря­щий не считает, что объект, который он имеет в виду, упот­ребляя определенную дескрипцию, удовлетворяет дескрип­ции, или ситуацию, когда определенная дескрипция упот­ребляется референтно, хотя говорящий считает, что нет никакого объекта, который ей удовлетворяет. Конечно, такие случаи являются паразитическими на фоне нормаль­ного употребления; однако они достаточно ясно показы­вают, что убеждения говорящего не играют решающей роли при установлении того, какое употребление имеет определенная дескрипция в том или ином контексте.

Предположим, что на престоле находится человек, ко­торого я твердо считаю не королем, а узурпатором. Предпо­ложим также, что его последователи так же твердо убеж­дены, что он король. Если я хочу увидеть этого человека, я могу сказать его прислужникам: "Король сейчас у себя?" При этом я успешно осуществляю референцию к челове­ку, которого я имею в виду, не считая, что он удовлетворяет дескрипции. Более того, нет даже необходимости полагать, что его сторонники считают его королем. Если они доста­точно циничны, они могут понимать, что он не король, и тем не менее референция к человеку, которого я имею в виду, осуществится. Аналогично, и я, и мои собеседники могут полагать, что короля нет вообще, и, наконец, каждая из сторон может знать, что другая сторона думает именно так, и тем не менее референция будет успешной.

V.

Как атрибутивное, так и референтное употребление оп­ределенной дескрипции, по-видимому, сопряжено с пре­суппозицией, или импликацией, существования объекта, удовлетворяющего дескрипции. Однако основания для та­кой пресуппозиции (или импликации) в каждом из двух случаев разные.

Обычно полагают, что человек, который употребляет определенную дескрипцию референтно, считает, что объект ей удовлетворяет. Поскольку цель использования дескрип­ции состоит в том, чтобы дать возможность слушающему правильно выделить нужный предмет или лицо, говоря­щий, действительно, выбирает дескрипцию, которую он считает соответствующей данному лицу или предмету. В нормальном случае неправильная дескрипция объекта может ввести слушающего в заблуждение. Отсюда пресуп­позиция, что говорящий убежден в существовании объекта референци и, удов л етвор я ющего дескр и пци и.

Однако когда определенная дескрипция употребляется атрибутивно, аналогичной возможности неправильного по­нимания уже нет. Скажем, при атрибутивном употреблении дескрипции убийца Смита не возникает опасности, что мы дадим Джоунзу или еще кому-нибудь неправильную деск­рипцию, поскольку, используя дескрипцию, мы не осущест­вляем референции ни к Джоунзу, ни к кому бы то ни было еще. Презумпция, что говорящий убежден в сущест­вовании убийцы Смита, не порождается здесь более конкретной презумпцией о том, что он считает убийцей Смита Джоунза или Робинсона или кого-то еще, кого он может назвать или идентифицировать.

Атрибутивное употребление определенной дескрипции несет пресуппозицию (или импликацию) существования только потому, что если ничто не удовлетворяет дескрипции, то речевой акт терпит неудачу, то есть говорящий оказы- вается не в состояний высказать истины, если он делает утверждение; не в состоянии задать вопрос, на который можно ответить, если он задает вопрос; не в состоянии отдать приказание, которое можно выполнить, если он отдает приказание. Если человек утверждает, что убийца Смита — сумасшедший, в ситуации, когда убийцы нет, и использует определенную дескрипцию нереферентно, он не может высказать истинного утверждения. Если он от­дает приказание "Доставьте ко мне убийцу СмитаГ в анало­гичных обстоятельствах, это приказание не может быть выполнено — нет такого действия, которое можно было бы счесть за выполнение этого приказания.

С другой стороны, если определенная дескрипция имеет референтное употребление, то пресуппозиция (или импли­кация) вытекает просто из того факта, что в нормальной си­туации человек пытается правильно описать объект ре­ференции, потому что это лучший способ дать слушателю понять, о чем он говорит. Как мы видели, в этом случае коммуникативные задачи речевого акта могут быть успешно выполнены даже и тогда, когда объект не соответствует дескрипции; можно высказать истинное суждение, задать вопрос, допускающий ответ, отдать приказание, которое можно выполнить, потому что, когда определенная дескрип­ция употребляется референтно, слушающий может просто увидеть объект референции, хотя ни данный, ни какой- либо другой объект дескрипции не удовлетворяет.

VI.

Выводы последнего раздела заставляют нас осознать, что концепции определенных дескрипций Рассела и Стросона в чем-то неадекватны, потому что, хотя они дают различ­ное описание пресуппозиций (или импликаций), связанных с употреблением определенных дескрипций, каждая объяс­няет только одно из употреблений. Между тем, как я ут­верждаю, происхождение пресуппозиции (или имплика­ции) существования в предложений с определенной дескрип­цией различно и зависит от того, употребляется ли деск­рипция атрибутивно или референтно; кроме того, и сам вид пресуппозиции (или импликации) различен. По-ви^ димому, Ни одна из этих концепций не дает правильного анализа референтного употребления. По Расселу, Имеется следующее логическое соотношение: предложение ’’Тот, кто обладает свойством ф, есть ф“ влечет за собой предло­жение ”Существует один и только один объект, который обладает свойством ф“. Как бы ни расценивать атрибутив­ное употребление, для референтного употребления опреде­ленной дескрипции это, скорее всего, неверно. Импликация, что нечто есть ф, как я говорил, не является в точности следствием (entailment); это, скорее, презумпция относи­тельно того, что обычно бывает верно, если определен­ная дескрипция употребляется референтно. Во всяком случае, теория Рассела никак не показывает того, что им­пликация "нечто есть ф“ ("s omething is the ф“) вытекает из более конкретной импликации: "объект референции есть ф“ (”w hat is being refer­red to is the ф“), а это как раз и составляет сущность ре­ферентного употребления определенных дескрипций. Сле­довательно, теория определенных дескрипций Рассела, если она вообще адекватна, то только применительно к атрибу­тивному употреблению определенных дескрипций.

Расселовское определение обозначения (определенная дескрипция обозначает объект, если он и только он соот­ветствует дескрипции) явно применимо к обоим употребле­ниям определенной дескрипции. Таким образом, исполь­зуется ли дескрипция референтно или атрибутивно, в обоих случаях она имеет денотат. Следовательно, обозначение (denoting) и референция (в моем понимании этого тер­мина) суть различные понятия, и Рассел признает только первое. Как мне кажется, сам по себе тот факт, что обозна­чение и референция не смешиваются друг с другом, следует приветствовать. Если настаивать на том, что это одно и то же понятие, то получится, что говорящий может осущест­влять референцию к некоторому объекту, сам того не зная. Так, если кто-то сказал в 1960 г., еще не имея представле­ния о том, что кандидатом от республиканской партии в 1964 г. будет Голду отер: "Кандидат в президенты от рес­публиканской партии в 1964 году будет консерватором" (основываясь, быть может, на предварительном анализе настроений руководства партии), то определенная дескрип­ция здесь будет обозначать Голдуотера. Однако едва ли мы скажем в этом случае, что имела место референ­ция к Голдуотеру, что говорящий упоминал Голдуотера или говорил о нем. Я чувствую, что говорить в этих терми­нах было бы неуместным. Между тем, если отождествить обозначение и референцию, то может оказаться возможным (после Республиканского Конвента), что говорящий, сам того не ведая, осуществлял референцию к Голдуотеру уже в 1960 году. На мой взгляд, однако, определенная дескрипция обозначает Голдуотера (в соответст­вии с определением Рассела), но говорящий употребляет ее атрибутивно и не отсылает к Голдуо- теру.

Что касается концепции Стросона, то ее пафос состоял в том, что определенные дескрипции референтны. Однако Стросон идет в этом направлении слишком далеко, потому что определенные дескрипции могут употребляться и нере­ферентно, причем даже в том же самом контексте, который допускал референтное употребление. Как я полагаю, Стро­сон исходит из следующих допущений:

(1) Если некто говорит, что тот, кто имеет СВОЙСТВО ф, обладает свойством ф, он не делает ни истинного, ни лож­ного утверждения, если того, кто имеет свойство ф, не су­ществует ^[31].

(2) Если того, кто имеет свойство ф, не существует, то говорящий не осуществил акта референции к какому бы то ни было объекту ^[32].

(3) Причина того, что он не сделал ни истинного, нй ложного утверждения, в том, что не осуществился акт ре­ференции.

Из этих допущений одни ложны, а другие в лучшем случае верны в применении лишь к одному из двух упот­реблений определенной дескрипции.

Допущение (1), по-видимому, верно в применении к ат­рибутивным употреблениям. В примере, где фраза Убийца Смита — сумасшедший произнесена в ситуации, когда было только что обнаружено тело Смита, то есть при атрибутив­ном употреблении определенной дескрипции, говорящий не отсылает ни к какому лицу. Если у Смита не было убий­цы, то заведомо нельзя считать это высказывание истин­ным. Очень соблазнительно заключить, следуя Стросону, что это высказывание не является ни истинным, ни лож­ным. Однако если определенная дескрипция употреблена референтно, то высказывание вполне может оказаться ис­тинным: вполне может быть, что говорящий сказал нечто истинное про лицо (или предмет), которое было объектом его референции ^и.

Допущение (2), как мы видели, просто ложно. Если го­ворящий употребляет определенную дескрипцию референт­но, он может отсылать к какому-то объекту, хотя объекта, удовлетворяющего дескрипции, не существует.

С допущением (3) положение несколько сложнее. Оно связывает воедино, по мысли Стросона, две части проблемы, отраженные, соответственно, в допущениях (1) и (2). Ясно, что оно не годится, по крайней мере в применении к атрибу­тивным употреблениям, как объяснение того, почему в слу­чае ложной пресуппозиции высказывание не является ни истинным, ни ложным; согласно этому допущению, причину следует искать в провале референции. Тем самым для случая атрибутивного употребления допущение (3) не объяс­няет причины, вследствие которой говорящий не может сде­лать ни истинного, ни ложного высказывания, если объекта, удовлетворяющего дескрипции, не существует. Остается, однако, вопрос относительно референтного употребления. Может ли референция потерпеть неудачу, если определен­ная дескрипция употребляется референтно?

Нельзя сказать, что говорящий потерпел референтную неудачу только потому, что слушающий не в состоянии пра­вильно выделить объект, который говорящий имеет в виду. Употребляя в речи дескрипцию человек с бокалом мартини в руке, я могу осуществить референцию к конкретному чело­веку даже в том случае, когда люди, с которыми я говорю, не сумели правильно выделить того самого человека или какого бы то ни было человека вообще. Провала референции не происходит и в том случае, если объекта, удовлетворяю­щего дескрипции, не существует. Может быть, однако, про­вал референции происходит в такой ситуации, когда я сам не имею в виду выделять какой бы то ни было предмет в качестве объекта референции?

Предположим, что мне кажется, что я вижу, на достаточ­но удаленном расстоянии, человека и спрашиваю: «Тот че­ловек с палочкой — профессор истории?» Здесь можно раз­личить по крайней мере четыре возможности: а) имеется человек с палочкой; я делаю его объектом референции и задаю относительно его вопрос, на который можно дать ответ, если только слушающий располагает информацией; б) человек вдали держит не палочку, а зонтик; я все равно совершил акт референции и задал вопрос, на который мож­но дать ответ, хотя, если мой собеседник видит, что это ЗОН­ТИК, а це палочка, он поправит мою ошибку; в) это вообще не человек, а скала, напоминающая человека; в этом слу­чае, как мне кажется, я все равно совершил акт референ­ции — объектом ее оказалась скала, хотя я принял ее за человека. Однако ясно, что мой вопрос не имеет разумного ответа. При этом, по-видимому, дело не в том, что потерпел неудачу акт референции, а в том, что, принимая во внимание подлинную природу объекта, вопрос следует признать не­уместным. Ответ: «Нет, это не профессор истории» — со стороны человека, который понимает, что я принял скалу за человека,— следует признать по меньшей мере вводящим в заблуждение. Можно заключить, таким образом, что в этом случае я задал вопрос, не имеющий прямого ответа. Но если это и верно, то не потому, что не существует объек­та, удовлетворяющего моей дескрипции, а потому, что мой акт референции отсылал к скале, и мой вопрос, если он от­носится к скале, не имеет правильного ответа, г) Наконец, возможен случай, когда на том месте, где я увидел челове­ка с палочкой, на самом деле нет вообще ничего; здесь, по­жалуй, имеет место подлинный провал референции, хотя дескрипция была употреблена с целью референции. Нет ни скалы, ни чего бы то ни было другого, к чему бы могла отно­ситься моя референция; быть может, из-за какой-то игры света мне показалось, что там есть человек. Ни о чем я не могу здесь сказать: «Вот что я имел в виду, хотя сейчас я вижу, что это не человек с палочкой». Из сказанного ясно, что про­вал референции требует условий гораздо более сильных, чем простое несуществование объекта, удовлетворяющего де­скрипции: требуется, чтобы не было ничего, про что можно было бы сказать «Вот что я имел в виду». По-видимому, во всех таких случаях, если говорящий нечто утверждает, его слова не являются ни истинным, ни ложным высказыванием, поскольку нельзя сказать, что является объектом его ре­ференции. Но в таком случае провал референции и отсутст­вие истинностного значения не являются обязательными следствиями отсутствия объекта, удовлетворяющего дес­крипции. Таким образом, допущение (3) верно по отноше­нию к некоторым случаям референтного употребления опре­деленных дескрипций, то есть в принципе может оказаться, что провал референции имеет следствием отсутствие истин­ностного значения. Однако эти случаи носят гораздо более специальный характер, чем предусматривается концеп­цией Стросона.

Таким образом, ни Рассел, ни Стросон не дают пдавиль-

ного описания употребления определенных дескрипций: Рассел — потому, что он полностью игнорирует референт­ное употребление, Стросон — потому, что он не различает референтного и атрибутивного употребления, смешивает между собой утверждения, истинные лишь для одного из употреблений, а также опирается на положения, которые просто ложны.

VII.

Нельзя, по-видимому, категорически утверждать отно­сительно определенной дескрипции в данном предложении, что она является референтным выражением (хотя, конечно, можно сказать, что она может быть использована для ре­ференции). Вообще, является ли данное употребление определенной дескрипции референтным или атрибутивным, зависит от намерений говорящего в данном частном случае. Дескрипция убийца Смита в предложении Убийца Сми­та — сумасшедший может быть употреблена обоими спо­собами. Представляется, однако, неестественным рассмат­ривать это свойство предложения как неоднозначность. Грамматическая структура предложения остается, на мой взгляд, и при референтном, и при атрибутивном употребле­нии одной и той же, то есть предложение не является грам­матически неоднозначным. Не более правдоподобным ка­жется и предположение о том, что предложение с определен­ной дескрипцией лексически неоднозначно: оно вообще не кажется семантически неоднозначным. (Быть может, можно сказать, что предложение прагматически неоднозначно: различие функций, выполняемых дескрипцией, зависит от намерений говорящего.) Разумеется, это только интуитив­ное предположение. Я не в состоянии его доказать. И, по­мимо всего прочего, бремя доказательства ложится на при­верженцев противоположной точки зрения.

Как мне кажется, все это означает, что точка зрения о том, что предложения могут быть расчленены на предикаты, логические операторы и референтные выражения, вообще говоря, неверна. Во всяком случае, определенным дескрип­циям не всегда можно приписать референтную функцию в отрыве от конкретного повода, в связи с которым они упот­ребляются.

Есть предложения, в которых определенная дескрипция может быть употреблена только атрибутивно или только референтно. Пример Предложений, где определенная Дес­крипция может иметь только атрибутивное употребление: Покажи мне человека, который выпил мой мартини. Я не уверен, что бывают предложения, где определенные дескрип­ции допускают только референтное употребление. Но даже если и есть такие, это не противоречит тезису о том, что боль­шое число предложений, очевидным образом не омонимич­ных ни синтаксически, ни лексически, содержит определен­ные дескрипции, которые допускают оба употребления.

Даже если окажется возможным показать, что двоякое употребление определенных дескрипций есть следствие неоднозначности, все равно остается одно возражение про* тив теорий Рассела и Стросона: ни в одной из них, насколь­ко я могу судить, ничего не говорится о возможности такой неоднозначности, и ни одна из теорий, скорее все­го, несовместима с такой возможностью; Рассел не признает референтного употребления, а Стросон, как я пытался пока­зать в последнем разделе, смешивает воедино то, что от­носится к разным употреблениям. Так что признание не­однозначности предложений, включающих дескрипции, ни­как не изменило бы дела.

VIII.

Когда говорящий употребляет определенную дескрипцию референтно, он может высказать истинное утверждение, даже если дескрипция не соответствует никакому объекту. Он может высказать истинное утверждение в том смысле, что он может сказать нечто истинное про некоторое лицо или предмет. Тот смысл, в котором это суждение будет истинно, требует отдельного исследования, и это один из по­лезных побочных продуктов проведенного выше различе­ния атрибутивных и референтных употреблений определен­ных дескрипций.

Прежде всего возникает вопрос относительно понятия «утверждение» (statement). Рассмотрим в этой связи отры­вок из статьи Л. ЛинСкого, в которой он справедливо отме­чает, что говорящий может осуществить успешную рефе­ренцию, при том, что определенная дескрипция дает непра­вильное описание соответствующего лица: «...предложение "Ее муж хорошо с ней обращается", сказанное о незамуж­ней женщине, не является ни истинным, ни ложным. Од­нако говорящий все-таки может осуществить референцию с помощью этих слов, поскольку он может принять кого-то за мужа этой дамы, которая на самом деле не замужем. Тем не менее такое утверждение ни истинно, ни ложно, так как оно основывается на пресуппозиции, что у женщины есть муж, какового у нее на самом деле нет. Это опровергает те­зис Стросона, согласно которому, если не удовлетворяется пресуппозиция существования, то говорящий не может произвести референцию» ^[33].

В этом отрывке много верного. Но, поскольку Линский не делает различия между референтным и атрибутивным употреблением определенных дескрипций, описание ситуа­ции в целом не полностью адекватно. Мелкое замечание по поводу приведенного отрывка состоит в следующем. Лин­ский очевидным образом полагает, что если говорящий в его примере осуществляет референцию к какому-то лицу с помощью определенной дескрипции ее муж, то говорящий считает, что некоторый человек является ее мужем. Это верно лишь приблизительно, поскольку необходимо уточнить, что "некоторый человек" в суждении говорящего означает "какой-то конкретный человек", а не является только эквивалентом квантора существования "существу­ет тот или иной человек". Допущение о том, что существует тот или иной человек, являющийся мужем этой дамы, ско­рее всего, делается и при референтном, и при атрибутивном употреблении определенной дескрипции. Если, например, говорящий только что встретил эту даму и, отметив ее бод­рость и сияющее здоровье, делает свое замечание, исходя из соображений о том, что такие атрибуты всегда являются следствием удачного замужества, то он употребляет опре­деленную дескрипцию атрибутивно. Поскольку у нее нет мужа, то нам некого выделить в качестве лица, к которому отсылает говорящий. Между тем говорящий полагал, что существует тот или иной человек, который является ее му­жем. В то же время, если дескрипция ее муж была лишь спо­собом упоминания о человеке, которого говорящий только что встретил и которого он принял за мужа этой дамы, то говорящий осуществляет референцию к этому человеку, несмотря на то, что ни он, ни кто-либо другой не удовлетво­ряет этой дескрипции. Я полагаю, что Линский в своем из­ложении пресуппозиции говорящего под выражением «не­который человек», скорее всего, понимает "какой-то конкрет­ный человек". Но даже с этим уточнением мы не получаем ни достаточного, ни необходимого условий референтного употребления определенной дескрипции: определенная дес­крипция может быть употреблена атрибутивно в ситуации, когда говорящий считает, что некий конкретный предмет или лицо удовлетворяет дескрипции, и может употреблять­ся референтно при отсутствии такого допущения.

Однако для меня в первую очередь важно положение Линского о том, что, если пресуппозиция не выполняется, утверждение не является ни истинным, ни ложным. Это ка­жется мне верным, если определенная дескрипция мыслится как употребленная атрибутивно (то есть если мы идем за Расселом, а не за Стросоном). Если же мы считаем ее упот­ребленной референтно, то это категорическое утверждение уже не кажется отчетливо верным. Ведь человек, к кото­рому отсылает референтный акт говорящего, возможно, действительно хорошо обращается с нашей незамужней дамой, и тогда говорящий высказал об этом человеке исти­ну. Главную сложность создает понятие "утверждение". По­ложим, мы знаем, что эта дама не замужем, и одновременно знаем, что человек, которого имеет в виду говорящий, хоро­шо с ней обращается. Очевидно, в этой ситуации мы сочтем, что говорящий высказал нечто верное, но едва ли согласим­ся выразить эту мысль словами "Верно, что ее муж с ней хорошо обращается".

Это показывает, как трудно говорить об утверждении в ситуации референтного употребления определенных дес­крипций. Действительно, говорящий высказал нечто, ка­сающееся конкретного лица, и его утверждение мы можем признать истинным. При этом, однако, мы не можем выра­зить согласия с его утверждением, используя то предложе­ние, которое использовал он сам; то есть мы не склонны фор­мулировать истинное утверждение в терминах, выбранных самим говорящим. Причина ясна. Если мы говорим "Верно, что ее муж с ней хорошо обращается", то теперь уже м ы употребляем дескрипцию либо атрибутивно, либо референт­но. Если мы употребляем определенную дескрипцию атри­бутивно, то мы вообще не присоединяемся к тому истинному заявлению, которое сделал говорящий, поскольку ему уда­лось высказать нечто истинное только благодаря тому, что он употребил определенную дескрипцию референтно, имея в виду конкретное лицо (ведь мужа у дамы нет). В то же время мы, скорее всего, откажемся подтвердить слова гово­рящего, повторяя в референтном употреблении его собст­венную дескрипцию — и здесь причина совсем иная. Дей­ствительно, если бы мы придерживались того же самого ошибочного предположения, что этот человек является му­жем нашей дамы, мы вполне могли бы выразить согласие с собеседником, используя в точности его слова. (Более того, как мы видели, можно сознательно употребить определен­ную дескрипцию по отношению к объекту, не удовлетворя­ющему дескрипции.) Значит, наше нежелание использовать формулировку говорящего происходит вовсе не из-за того, что в этом случае мы не выразили бы никакого утвержде­ния — ни истинного, ни ложного. Скорее, оно проистекает из того, что когда определенная дескрипция употребляется референтно, то имеется презумпция, что говорящий счи­тает, что объект его референции удовлетворяет его дескрип­ции. Поскольку мы, зная, что дама не замужем, в нормаль­ном случае не хотели бы создавать впечатления, что мы думаем иначе, то мы и отказываемся использовать для упо­минания о данном человеке исходную дескрипцию говоря­щего.

Как же в таком случае мы можем вообще выразить сог­ласие с говорящим, не вызывая у окружающих нежела­тельных нам неправильных представлений о наших взгля­дах? Ответ обнаруживает еще одно различие между рефе­рентным и атрибутивным употреблением определенных дес­крипций и позволяет сформулировать важное положение, касающееся подлинной референции.

Когда говорящий говорит ’’Тот, кто соответствует ф, имеет свойство ф“, где дескрипция "тот, кто соответствует ф“ употреблена атрибутивно, то неправильно будет утвер­ждать, что говорящий сказал про такое-то лицо (или пред­мет), что оно есть ф. Но если определенная дескрипция упот­реблена референтно, то мы можем сказать, что говорящий приписал некоторому объекту свойство ф. И мы можем да­лее говорить об объекте, упомянутом говорящим, используя любую дескрипцию, которая соответствует нашим целям.

Так, если говорящий сказал "Ее муж с ней хорошо обра­щается", имея в виду человека, с которым он только что го­ворил, и если этот человек — Джоунз, мы можем передать кому-то третьему, что он сказал про Джоунза, что тот с ней хорошо обращается. Если Джоунз — ректор кол­леджа, мы можем сказать про говорящего, что он сказал, что ректор колледжа хорошо с ней обращается. И, наконец, если мы говорим с Джоунзом, мы можем сказать, имея в виду первого говорящего: "Он сказал, что в ы с ней хорошо обращаетесь". Теперь уже неважно, есть ли у дамы муж или, если да, является ли ее мужем именно Джоунз. Если акт референции говорящего был направлен на Джоунза, то говорится именно о нем, что он с ней хорошо обращается. Таким образом, если определенная дескрипция употребле­на референтно, но не удовлетворяет объекту референции, мы можем передать высказывание говорящего и согласиться с ним, использовав дескрипцию или имя, которое соответст­вует объекту. Существенно отметить, что, поступая таким образом, мы вовсе не должны считаться с тем, признает ли прежний говорящий это имя за соответствующее объекту. Иными словами, мы можем сообщить, что говорящий спра­ведливо сказал про Джоунза, что тот хорошо обращается с дамой, даже если говорящий не знал, что объект его рефе­ренции — Джоунз, или даже если он считал, что этого че­ловека зовут иначе.

Вернемся к утверждению Линского в процитированном отрывке: если кто-то говорит "Ее муж хорошо с ней обра­щается" в ситуации, когда у нее нет мужа, то такое у т- верждениене будет ни истинным, ни ложным. В соот­ветствии с нашими уточнениями, это может быть верно для случая, когда дескрипция употреблена атрибутивно. Если, однако, дескрипция имеет референтное употребление, то становится не очень ясно, что есть вообще утверждение. Если мы думаем о том, что сказал говорящий про челове- ка-референта, то нет оснований считать, что говорящий не оказал про него ничего ни истинного, ни ложного, хотя бы этот человек и не был мужем нашей дамы. В этом случае тезис Линского ложен. С другой стороны, если мы подходим к понятию утверждения иначе, то какое вообще утвержде­ние было сделано говорящим? Сказать, что его утверждение состояло в том, что ее муж с ней хорошо обращается,—зна­чит погрузиться в целый клубок сложных проблем. Дейст­вительно, мы должны решить, используется ли определен­ная дескрипция в, данном контексте атрибутивно или рефе- рентно. Если первое, то мы представляем в извращенном виде речевой акт говорящего; если второе, то, значит, мы сами совершаем акт референции и сообщаем про говоряще­го, что он сказал нечто про данное лицо; в этом случае сно­ва появляется возможность признать, что говорящий ска­зал про этого человека нечто истинное или ложное (то есть сделал касающееся его утверждение).

IX.

Я хочу в заключение коротко рассмотреть понятие под­линного референтного выражения* как оно вырисовывает­ся в работах Рассела. Оказывается, что анализ Рассела не так неверен, как можно было бы предположить, и что, как это ни странно, кое-что, что было сказано нами относитель­но референтного употребления определенных дескрипций, на самом деле в этом анализе учитывается.

Подлинное собственное имя, в концепции Рассела, отсы­лает к объекту, не приписывая ему никаких свойств. Можно сказать, что собственное имя отсылает к объекту как тако­вому, а не к объекту как соответствующему тому или иному описанию [5, р. 200]. Рассел у казалось, что определенная дес­крипция не может выступать в такой функции, поскольку он считал, что если определенные дескрипции вообще способны к референции, то они отсылают только к такому объекту, который удовлетворяет дескрипции. Это допущение ложна, но, кроме того, как мы видели в предыдущем разделе, р нем можно сказать нечто большее. Мы видели, что, когда определенная дескрипция имеет референтное употребле­ние, о говорящем можно сказать, что он говорит что-то о чем-то. И, обозначая то, о чем он сказал то-то и то-то, мы не •Обязательно должны придерживаться той же самой дескрип­ции или ее синонимов; мы сами можем осуществить референ­цию к тому же объекту, используя любые дескрипции, име­на и т. д_л лишь бы они достигли цели. Вот что мы имеем в виду, когда говорим, что при воспроизведении речевого акта, в котором определенные дескрипции употреблены ре­ферентно, нас интересует сам предмет, а не предмет в том или другом его описании. Референтно употребленные дес­крипции ближе по функции к расселовским собственным именам, чем полагал Рассел.

Далее, Рассел думал, как я полагаю, что, когда мы ynot- ребляем дескрипцию в противоположность собственному имени, мы вносим элемент обобщения, который отсутствует, когда мы ограничиваемся референцией к некоторому фикси­рованному объекту. Это ясно из его анализа предложений с определенными дескрипциями. Одно из следствий, кото­рое мы должны вынести из этого анализа, состоит в том, что такие предложения выражают, на самом деле, настоящие общие суждения: существует ф, и притом единственное, и всякое ф обладает свойством ф. То же самое можно сказать иначе. Если в этой формулировке есть нечто, что можно назвать референцией, то это референция в весьма слабом смысле, а именно референция к чему бы то ни было, что является единственным ф, если таковое имеется. Это как раз то, что мы можем с успехом сказать про атри­бутивное употребление определенных дескрипций, как это должно было стать ясно из предшествующего обсуждения. Но эта приуроченность к конкретному предмету отсутствует при референтном употреблении определенных дескрипций, поскольку дескрипция здесь есть просто средство обеспе­чить слушающему возможность выделить — в действитель­ности или в мысли — тот объект, о котором идет речь,— средство, которое способно выполнить свою функцию, да­же если дескрипция неверна. Быть может, еще более важ­ным свойством референтного употребления, в противопо­ложность атрибутивному, является то, что слушающий дол­жен выделить тот самый объект, который имеет в виду гово­рящий, причем то, что это "правильный" объект, не являет­ся просто функцией от его соответствия дескрипции.

ЛИТЕРАТУРА

1] Л и н с к и й Л. Референция и референты (см. наст, сб., с. 161—178)..

2] С т р о с о н П. Ф. О референции (см. наст, сб., с. 55—86).

3] С a t о п, Ch. С. Strawson on referring.—"Mind", LXVIII, 1959, p. 539—544.

[4] R u s s e 1 1 , B. On denoting.— In: R u s s e 1 1, B. Logic and Knowledge. London, 1956.

[5] R u s s e 1 1, B. The philosophy of logical atomism.-— In: R u$-

s e 1 1, B. Logic and Knowledge. London, 1956.

[6] S t r a w s о n, P. F. A reply to Mr Sellars.— "Philosophical Review", LXIII, 1954, p, 216—23L