Пршемысл Адамец К ВОПРОСУ О ВЫРАЖЕНИИ РЕФЕРЕНЦИАЛЬНОЙ СООТНЕСЕННОСТИ В ЧЕШСКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ

Референциальная соотнесенность (категория определенности/не­определенности, соотнесение с денотатом (референтом) или, иначе, денотативное (референциальное) качество) является той катего­рией, которая в последнее время с полным основанием оказалась в центре внимания лингвистики.

Очевиден факт, что отнесение высказывания к тому или иному референциальному типу основывается на трех хотя и различных, но в известной степени связанных противопоставлениях:

1. на противопоставлении родового/сингулятивного (индивиду­ализированного), то есть на соотнесении с целым классом объек­тов или с отдельным конкретным объектом (в некоторых случаях с группой отдельных конкретных объектов);

2. на противопоставлении определенности (идентифицируемо­сти)/неопределенности (неидентифицируемости), то есть на отож- дествимости или неотождествимости в сознании участников ком­муникации с одним известным объектом (в ряде случаев — с одной группой известных объектов);

3. на противопоставлении данного/нового, то есть на наличии или отсутствии предшествующего указания на объект, либо на участии или неучастии объекта в актуальной конситуации до мо­мента высказывания.

Для упрощения классификации обычно 2 и 3 противопоставле­ния объединяются: определенность и данное принимаются за опре­деленность, неопределенность и новое рассматриваются как неоп-

Pfemysl A da me с. К vyjadrovani referencni urcenosti v cestirte a rusti- пё. — «Slovo a slovesnost», XLI, 1980, 4, s. 257—264; для настоящего издания статья была исправлена и дополнена автором.

ределенность. Таким образом, часто используют схему такого вида (термины, разумеется, могут отличаться):

Тип референции {,{; "тивиьИ, {‘; Гр"еЕ“

Эту исходную схему, однако, можно (и, очевидно, даже нужно) уточнить.

Прежде всего рассмотрим примеры типа Одолжи мне ка­кую-нибудь книгу; Я попрошу об этом кого-нибудь из коллег и т. п. Этот тип необходимо, с одной стороны, отличать от случаев типа Лежала там какая-то книга; Говорил мне это кто-то из коллег и т. п., а, с другой стороны, и от случаев типа Нужно научить детей любить книгу/книги; Коллеги должны друг другу помогать и т. п.*. Я полагаю, что обсуждаемый тип не является в полном смысле ни родовым, ни сингулятивным (индивидуализированным), а представляет собой некое промежу­точное звено между этими двумя типами. Можно было бы ска­зать, что он условно сингулятивен, сингулятивен in spe (т. е. мо­жет стать сингулятивным лишь при реализации содержания пре­диката, иными словами, при переходе абстрактной пропозиции в конкретный факт². Если обозначим этот тип референции, напри­мер, термином «условно сингулятивный», то приходим к следую­

щей схеме:

I. родовой

И. условно сингулятивный _ттт о J 1. неопределенный

III. сингулятивныи (₂ определенный

Тип II, разумеется, ео ipso неопределенный. У типа III. 1 воз­можно дальнейшее членение в зависимости от того, идет ли речь о неопределенности лишь с точки зрения слушателя, в то время как для говорящего это определенный объект³, или же речь идет о неопределенности с точки зрения обоих участников коммуника­тивного акта. Ср.: Я говорил об этом с одним из врачей vs. В ко­ридоре я встретил какого-то мужчину; Я тебе кое-что принес vs. Посмотри, он нам что-то принес и т. п. Таким образом, возникает дальнейшее подразделение.

ттт 1 і^а) ^неопР^еД^еленны® Д^ля обоих участников III. 1 неопределенный только для слушателя

Дальнейшее членение типа III. 2 связано с тем, идет ли речь об определенности «извне», то есть возникшей в результате опоры на контекст, на участие в актуальной конситуации, предшествую­щей моменту речи, просто на конкретное указание на референт и т. п., или речь идет об определенности «изнутри», то есть об определенности, которая обусловлена достаточно однозначной но­минацией известного объекта⁴.

ттт о / ^а) определенный «извне» (контекстом, ситуацией, дейксисом) 111. б) определенный «изнутри» (однозначной номинацией)⁵.

В итоге мы приходим к такой схеме:

I. родовой

Тип рефе-^ ренции

II. условно сингулятивный ( а) для обоих

ґі. неопредел, s участников

_ттт „ J \б) только для

III. сингулятивный { слушателя

определ. f а) «извне»

(. б) «изнутри»

Как указывает Главса (Н la vs а 1975) и другие, на эти ре­ференциальные характеристики наслаиваются некоторые иные зна­чения, например, количественные, ср., например, в типе III. 1 N6k- tef't kolegove s tim nesouhlasi 'Кто-то из коллег с этим не соглаша­ется’ vs. LeckteH kolegove s tim nesoihlsi ‘Кое-кто из коллег с этим не соглашается’ vs. Mnozi kolegove s tim nesouhlasi ‘Многие коллеги с этим не соглашаются’; Кто-то из делегатов уже уехал vs. Кое-кто из делегатов уже уехал и т. п., иногда локальные уточнения пространственного и временного характера, ср., например, в типе III. 2а) Libi se mi tento (tenhle, lenhleten) obraz ‘Мне нравится эта (вот эта, вот эта самая) картина’ vs. Libi se mi tamten (tamhleten) obraz ‘Мне нравится та (вон та са­мая) картина’; Он приехал в этот четверг vs. Он приехал в тот четверг и т. п.

Особую проблему представляют предложения типа Дедушка читает газету; Сестра пишет письмо; Я купила сумочку; Я выкурил бы сигарету; Бабушка сидит в кресле; Мы по­едем туда на автобусе; Иру укусила оса; На обед у нас се­годня были блинчики; Это письмо писал ребенок и т. п., то есть предложения, в которых имена существительные, стоящие в рематической части, обладают как бы лишь сигнификативной функцией и их конкретно-предметный характер, а, следовательно, то или иное референциальное качество, как бы оттеснены на задний план, ощущаются как нерелевантные.

Следует добавить, что обсуждаемые нами предложения, с точ­ки зрения актуального членения, бывают двух типов:

а) некоторое существительное в составе предложения высту­пает как часть комплексной (многокомпонентной) ремы и в ком­муникативном плане не выделяет особого объекта, фигурирующего самостоятельно в описываемой ситуации, а вместе с глаголом об­разует некое сложное наименование деятельности (ср. Вино­градов 1954), например, читать газету, ср. Дедушка читает га- зету; бросать камни, ср. Дети, яв бросайте камни!; сидеть на стуле, ср. Сестра сидела на стуле и вязала; кататься на велосипеде, ср. Завтра я буду целый день кататься на велосипеде и т. п. В подоб­ной функции в определенных условиях может выступать и грам­матическое подлежащее, которое также может образовывать с глаголом семантически комплексную единицу, хотя, разумеется, в этом случае указанное словосочетание нельзя перевести в инфи­нитивную конструкцию (речь идет о сложном наименовании про­цесса, в которое входит семантический субъект предложения, о наименовании состояния окружающей среды и др.), ср., например: Вокруг шумели деревья; Целый день пели птицы и т. п. Референ­циальная соотнесенность подлежащих во всех этих случаях ослаб­лена, на мой взгляд, не потому, что употребление существитель­ных в этих примерах приближается к предикативному, а потому, что эти существительные утрачивают с коммуникативной точки зрения свою автономность, становятся в известном смысле некими атрибутами глаголов ¹⁰.

б) некоторое существительное в составе предложения несет функцию самостоятельной (монокомпонентной) ремы, в коммуни­кативном плане выделяется как самостоятельный компонент сооб­щения, однако, на первое место с коммуникативной точки зрения выступает не денотативный, а сигнификативный компонент значе­ния данного существительного, именно это сигнификативное зна­чение является фактической ремой данного сообщения, а отноше­ние имени к денотату отступает на задний план.

Таким образом, в обоих типах (а) и (б) отношение к денотату с коммуникативной точки зрения мало релевантно, но в каждом типе это объясняется своими причинами. Близость к предикатной функции, о которой говорит Тополиньска, касается преимуществен­но примеров, приведенных в типе (б), в то время как в типе (а) речь идет скорее об атрибутивной функции (эту «предикатность» и «атрибутивность», разумеется, следует понимать не в граммати­ческом, а в функционально-коммуникативном смысле). Каковы бы ни были причины ослабления коммуникативной релевантности ре­ференциального типа, само это явление крайне существенно, ибо оно касается значительного процента всех существительных, пред­ставленных в реальных текстах.

Если оставить в стороне описанные случаи с коммуникативной нерелевантностью референциального качества имени и большую часть случаев с родовой, а также с определенной «изнутри» pecbe- ренцией (то есть типы I и III. 26), то в чешском и русском языках обычно имеется две возможности: или выразить данное референ­циальное качество эксплицитно (неопределенным или указатель­ным местоимением), или оставить его эксплицитно невыраженным. В этом существенном пункте чешский совпадает с русским и вме­сте с тем явственно отличается от «артиклевых» языков. Можно сказать, что референциальная характеристика по преимуществу эксплицитно выражается лишь тогда, когда это необходимо с ком­муникативной точки зрения, то есть когда предполагаемое рефе­ренциальное качество не было бы ясно адресату без эксплицитного выражения, хотя говорящий считает его коммуникативно важным. Это, однако, не объясняет всего языкового материала, так как в некоторых случаях эксплицитное выражение с помощью место­имения в указанном выше смысле не является необходимым и все-таки имеет место. Именно в этом пункте прослеживается весьма отчетливое количественное отличие между чешским и рус­ским языками: в чешском число этих случаев значительно больше, чем в русском, прежде всего в типе III. 2а, где в чешском гораздо чаще употребляется местоимение ten ‘этот’, чем соответствующие местоимения в русском; в меньшей степени это касается типов II и III. 1, где часто встречается числительное jeden ‘один’ в место­именной функции и неопределенное местоимение nejaky ‘какой- то’ ^п. Например:

— Верните, пожалуйста, письмо моей матери.

— Не понимаю.

— Вы понимаете, о чем я говорю (...) Отдайте мне письмо (Ю. Бондарев) (ср. Dejte mi ten dopis);

Все с ревом бросились к машине (...) Машину чуть приподняли и потащили с хохотом и улюлюканьем (...) Внезапно из дома, около которого стояла машина, выскочил какой-то человек.

— Ребята, что вы делаетеI — закричал он. — Сейчас же оставь­те машину! (А. Адамов) (ср. Okamzite nechte to auto).

Сравните:

Helena (palf papiry): Podivej se, jak se ty listy krouti!

‘Елена (сжигает бумаги): Смотри, как свертываются листы!’ (К. Чапек. «RUR», перевод Н. Аросевой);

А1 q u і s t: Odnes ten plast, nechci ho videt.

‘Ал kb ист: Унеси халат. Видеть его не могу’ (К. Чапек. «RUR», перевод Н. Аросевой).

Такие примеры встречаются сравнительно часто, хотя, разу­меется, и в русском использование местоимения этот не является в подобных случаях каким-то исключением. В меньшей степени аналогичное количественное различие касается употребления не­определенных местоимений, но это различие является не столь заметным и убедительным. Ср., например:

Втроем мы вышли из лагеря на дорогу и пошли в американ­ский госпиталь. Со мной был англичанин, сбитый летчик... (Ю. Бондарев) ‘Sel se mnou jeden Anglican’ (перевод И. Писка- чека) ;

Таткин (...) раздвинул «молнию» мешка проворными руками: — Чего тут? Бумаги вроде шуршат... Это что такое? (Ю. Бонда­рев) ’Jako by tam sustily nejaky papiry’ (перевод И. Пискачека).

Pan Paul se desetkrat prisoura s ustaranou otazkou v bledych ocich: Porouci pan песо? Ne, docela nic. „Pockat, nemate pro mne nejaky dopis?" (К. Чапек) ‘Постойте, письма для меня нет?’ (пе­ревод Н. Аросевой).

Иногда наряду с собственно отнесенностью к конкретному типу референции в высказывании присутствует нечто, что мы могли бы назвать отсылкой к информированности адресата, обращением к совместному опыту говорящего и адресата и т. п. Эта коммуника­тивная категория формально выражается прежде всего в чешском языке, а именно местоимением ten, которое, однако, с семантиче­ской точки зрения относится не только к подчиняющему существи­тельному, но и всему содержанию предложения¹². Имеются в виду такие случаи, как Так do toho Brna jsme nakonec nejeli букв. ‘Итак в это Брно мы в конце концов не поехали’ (в этом случае ме­стоимение не приписывает существительному Брно качества опреде­ленной референции, оно только напоминает, что предполагалось по­ездка в Брно); Kdy uz копеспё pujdeme do toho kina? букв. ‘Когда же наконец мы пойдем в это кино?’ (здесь не говорится о каком-то определенном кино, а напоминается, что мы уже долго готовимся пойти в кино (любое)); S tim Mirkem jsem о t6 Vere jeste nemluvil букв. ‘С этим Миреком об этой Вере я еще не говорил’ (Мирек и Вера и без местоимений являются определенными лицами, речь идет о том, что говорящий собирался говорить с Миреком о ка­ком-то деле, касающемся Веры); То je myslim on, со hazel ty papiry z toho okna букв. ‘Думается, это тот, который бросал эти бу­маги из этого окна’ (говорящий, очевидно, не стремится характери­зовать бумаги и окно как референциально определенные, он вызы­вает в памяти совместные впечатления говорящего и адресата) и т. п. Возникает вопрос, в какой степени эти факты связаны с областью отнесения высказывания к некоторому референциаль­ному типу и в какой степени к чему-то иному (может быть, к ка­ким-то комментариям к пропозиции (ср. Ada тес 1979) и, следо­вательно, к широкой и мало изученной области средств установ­ления контактов между участниками коммуникации). О том, что здесь мы имеем не только простую сигнализацию о конкретном типе референции (это, очевидно, должен был бц быть тип III. 2а, главным средством выражения которого также выступает место- имение ten), свидетельствует факт, что в ряде примеров представ­лены иные типы референции, например, в выражениях с собствен­ными именами (тип III. 26): Do toho Brna jsme nakonec nejeli букв. ‘В это Брно мы наконец не поехали’; S tim Mirkem jsem о te Vere jeste nemluvil букв. ‘С этим Миреком я об этой Вере еще не говорил’ и т. п. (местоимение ten здесь на первый взгляд из­быточно); в выражениях типа III. 16 Так jsem ti prinesl tu krabici ‘Так я тебе принес эту коробку’ (если речь идет не об определен­ной коробке, а говорящий как бы напоминает адресату, что тот хотел, чтобы говорящий принес ему какую-то коробку); в выраже­ниях типа II. Так treba pojd’me do toho kina букв. ‘Так мы, мо­жет, пойдем в это кино’ (если речь не идет об определенном кино а говорящий откликается на разговор, пойдет ли он в кино, в театр, останется дома и т. п.). Более того, в примерах типа Так jsem si overil, ze ti pavouci skutecne rmvaji tech osm осі ‘Так я удостоверился, что эти пауки действительно могут иметь эти во­семь глаз’ мы имеем дело с родовой референцией. Все это, таким образом, означает, что местоимение ten в своей первичной функ­ции (то. есть в функции сигнализатора референции типа III. 2а) и то же местоимение в функции сигнализатора отсылки, напоми­нания и т. п. (при существительных с иными типами референци­альной определенности) являются, собственно, своеобразными омонимами. Некоторые предложения могут быть поняты двояко в связи с тем, какую из двух упомянутых функций несет место- имение ten. Например, предложение Ten sesit jsem neprinesl ‘Эту тетрадь я не принес’ может означать а) „Тетрадь, которую ты здесь видишь (о которой спрашиваешь, о которой была речь, на которую я как раз показываю и т. п.), я не принес"; б) „Как ви­дишь, я хотел (я должен был) принести (какую-нибудь) тетрадь, но не сделал этого". Чешский язык, в особенности разговорный, подобными напоминаниями и отсылками к совместному опыту с помощью местоимения ten буквально кишит (этому способствует и тот факт, что подобное «напоминающее» местоимение может в одном предложении повторяться неоднократно, оно может упо­требляться при всех существительных предложения, например: Uz sis prelozil ty vety z toho Ovidia do te latiny? букв. ‘Ты уже пере­вел те предложения из того Овидия на ту латынь (т. е. для урока латинского языка)?’; Jak to, ze ta babicka neprinesla ten kabat pro toho Martina? букв. ‘Неужели эта бабушка не принесла то пальто для этого Мартина?’ и т. д. — предложения этого типа ¹³ для раз­говорного стиля очень типичны). Это явление можно считать од­ним из характерных отличий чешского языка, в особенности раз­говорного, от русского. Русский язык практически не знает упо­требления местоимений этот — тот в подобной функции, лишь в некоторых случаях в близком значении употребляются сочетания тот самый, этот самый, ср.: Представляешь, вчера я встретил того самого Сережу; А с этой самой Ритой ты не встретился? и т. п. В известной степени нечто подобное в русском может выражаться иными средствами, например, приименной постпозитивной части- цей -то, ср. В Москву-то мы не поехали; С Володей-то я еще не говорил и т. п., наречными частицами и, так и, все-таки и др., на­пример: В Москву мы так и не поехали; С Володей я все-таки не встретился и т. п., или некоторыми вводными словами, например, помнишь, ну помнишь, как мы договорились и т. п., например: Тогда у нас на ужин были кнедлики с клубникой, помнишь? ср. ‘Tenkrat jsme meli k veceri ty knedliky s temi jahodami’; Я ку­пил билеты в кино, как мы договорились, ср. ‘Так koupiljsem ty Hstky do toho kina’ и т. п., но в большинстве случаев русский язык в аналогичных условиях никаких специальных средств не использует (подробнее об этом Ada тес 1983).

Другая область, пограничная с отнесением высказывания к конкретному типу референции, — это определенная степень экс­прессивности или эмоциональности, также выражаемых указатель­ными местоимениями, например: То slunicko dnes ale pali букв. ‘Это солнышко греет’: Ten Jirka to je kos ‘Этот Ирка ну и жук’; Та auta ale pekne zanerad’uji to ovzdusi! букв. 'Эти машины сильно загрязняют эту атмосферу!’; Ту deti, ty deti ‘Ох, эти дети, эти дети!’ Ten vas bazen, ten vam skutecne zavidim букв. ‘Этот ваш бассейн, этому вам действительно завидую’ и т. п.

Любопытно, что это явление сочетается прежде всего с двумя крайними полюсами референциальной классификации: с родовой референцией (Ту deti!, ty deti!; Та auta ale pekne zanerad’uji to ovzdusi! и т. п.), или с определенной «изнутри» референцией (Теп Milan musi take vsechno poplest ‘Этот Милан должен всегда все перепутать’ То slunicko dnes ale pali; Ten vas novy pazen, ten vam tedy zavidim и т. п.). В отличие от отсылок к информированности и совместному опыту, экспрессивность может выражаться указа­тельным местоимением (этот) и в русском языке, ср. Ту mnoziny! vs. Уж эти множества!; Zas ty makarony! vs. Опять эти мака­роны/; Ten Honza, to je ale mazany chlap! vs. Ну и пройдоха этот Гонза! и т. п. Особенно часты подобные случаи в русском, когда при существительном имеется оценочное определение, например: Эти противные машины так загрязняют воздух!, Все время этот жуткий хард-рок! и т. п. В целом же этот способ выражения экс­прессивности также более типичен для чешского языка, в русском языке экспрессивность часто выражается по-иному. Например: Chrobacka: Ten moula! Nemohl me zavolat (братья К. и И. Ча­пеки) vs. Вот олух! Не мог мне позвонить! (перевод Ю. Молоч- ковского). Parazit: Ten stary vrah! (братья К. и И. Чапеки)

* * *

Итак, как я пытался показать, проблематика референциаль­ной соотнесенности и связанных с ней явлений содержит не только целый ряд теоретических аспектов, которые необходимо решить, vs. Ах, старый кровопийца! (перевод Ю. Молочковского).

но и много интересных практических вопросов, которые особенно отчетливо вырисовываются при сравнении чешского и русского языков. В теоретическом плане я предложил классификацию ти­пов референции, причем особенно подчеркнул различие между так называемой условно сингулятивной и сингулятивной неопределен­ной референцией и обратил внимание на проблемы, связанные со случаями коммуникативной несущественности типа референции при определенных моделях актуального членения. В плане сопо­ставления русского и чешского языков я прежде всего попытался привлечь внимание к чешским примерам употребления местоимения ten в качестве средства отсылки к совместному опыту говоря­щего и адресата, которые не имеют прямого соответствия в рус­ском, а также к фактам использования в обоих языках указатель­ных местоимений для экспрессивного или эмоционального выде­ления. Я полагаю, что как последующее рассмотрение указанных вопросов в теоретическом плане, так и контрастивное изучение конкретных языковых средств отдельных языков может привести к интересным и ценным результатам.