Квета Кожевникова 0 СМЫСЛОВОМ СТРОЕНИИ СПОНТАННОЙ УСТНОЙ РЕЧИ)

ЛИНЕЙНОЕ ПОСТРОЕНИЕ РЕЧИ И НЕЛИНЕЙНОЕ ФОРМИРОВАНИЕ СОДЕРЖАНИЯ

Характерной чертой спонтанной устной речи является нерав­номерное, колеблющееся сжатие и неравномерное логи­ческое структурирование сообщаемого содержания.

В один контекстный ряд могут выстраиваться смысловые сег­менты с недостаточной информативностью и сегменты, богатые ин­формацией; лаконичность, сжатость выражения может чередо­ваться с расплывчатостью, дублированием, излишней модифика­цией одного и того же; в неодинаковой степени обычно проводится и логическая организованность и выражение логических связей между отдельными элементами содержания.

Все эти явления можно легко проследить и в плане выраже­ния как реплик большого объема, так и в отдельных их сегментах и в кратких репликах. Они вытекают, в первую очередь, из необ­ходимости синхронизировать процесс мышления с процессом вер­бализации, из необходимости постоянно регистрировать меняю­щиеся ситуативные стимулы и реакции и стимулы собеседников. Особенно показательно построение длинных реплик: чем импульсивнее возникает высказывание, чем больше оно мотиви­ровано внезапно появившейся в мысли говорящего ассоциацией, тем меньше обычно говорящий — при всех индивидуальных разли­чиях— способен провести иерархизацию важности сообщаемых фактов и их взаимосвязей, найти наиболее устраивающий его кор­релят мысли, элиминировать несущественное, логически соотнести элементы содержания и выразить эту логическую соотнесенность. С другой стороны, конденсация и упорядоченность содержания и не нужна, недостаток ее не ощущается как помеха для понимания. Пример:

А. А что вот/у нас в Манховке как/день железнодорожника. У нас такой/самый самый популярный праздник у нас в поселке/ у нас поселок железнодорожный/и вот день железнодорожника

Квета Кожевникова. Линейное построение речи и нелинейное формиро­вание содержания. Вариативность подхода говорящего к содержанию.

всегда отмечают Как самый крупный праздник/почти как Первое мая. И/такая традиция существует. В этот день/устраивают кон­курс на лучший букет.

Характерно, что в таких случаях трудно привести «письмен­ный», отвечающий литературной норме, эквивалент. Ведь анало­гичное сообщение, организованное, допустим, таким образом: У нас в Манховке в день железнодорожника — он отмечается как самый крупный праздник, потому что Манховка железнодорожный поселок — устраивают традиционный конкурс на лучший букет вполне возможно и допустимо и в спонтанной устной речи. Раз­ница сводится к тому, что первый тип построения — результат формирования речи в процессе несколько хаотически разверты­вающейся мысли, не способной не только поставить в ясную логи­ческую связь отдельные элементы содержания, но и провести от­бор и целесообразную редукцию их; второй тип отражает мысль более упорядоченную, «обузданную» во всех отношениях.

Вообще стремление сопоставить спонтанную устную речь с письменной по линии эквивалентности построения может вести исследователя по ложному пути. Условия устной коммуникации оказывают ведь влияние не только на выбор отдельных лексиче­ских средств и синтаксическое оформление отдельных сегментов речи, но прежде всего на общее построение плана содержания и его подачи. Рассмотрим с этой точки зрения отрывок диалога, об­разующий относительно замкнутый контекст. Пример взят из бе­седы о фильме «Неотправленное письмо», говорящий А отстаивает в нем право создателя кинокартины на применение специфических художественных приемов:

А: Нет/вот интересная штука/вы это наверно подмечали у себя/и у всех других. Абсолютное большинство людей/абсолютное большинство людей/скажем совершенно спокойно соглашается/ что музыка это вещь сложная/что понимать ее надо самому учиться и надо там разбираться и прочее. Но вот тоже абсолют­но—

Б: А про кино не говорят, что нужно понимать?

А: Да/а вот кино/они там скажут/картина/ну так/я же ее вижу/господи бог/это плохо/другое там/березы там кивают

Начало первой реплики вот интересная штука свидетельствует о том, что говорящий знает, какую мысль он собирается выска­зать, это обобщающий коррелят исходного пункта мысли, выпол­няющий по отношению к адресату функцию экспозиции, направ­ляющей внимание на последующее сообщение, а по отношению к говорящему функцию препаратива, позволяющего подготовить продолжение речи.

На основании этого анализа можно попытаться, весьма услов­но, конечно, наметить модель формирования речи говорящего А: появление недифференцированной, только в общих чертах ясной схемы содержания, предвосхищение некоторых элементов содер­жания ², поэтапное, но неровное его выяснение, проявляющееся то в постепенном, прогрессивном развертывании его, то в регрес­сивной доработке и добавочной детализации его.

В этом явлении ярче всего отражается напряжение между линейностью реализации речи и нелинейным характером форми­рования ее содержания и отдельных составных частей плана вы­ражения, которые, в свою очередь, также подчинены разным за­кономерностям своего формирования и по-разному соотносятся с планом содержания. Поэтому спонтанные устные высказывания часто отличаются асимметричностью взаимоотношения плана со­держания и плана выражения и асимметричностью отдель­ных компонентов плана выражения (синтаксического, лексическо­го, звукового), но эта асимметричность не обязательна, она может чередоваться и с общей или частной симметрией. В качестве ил­люстрации приведем пример звукового сегментирования спонтан­ной устной речи⁴: оно часто отвечает не требованиям синтагмати­ческого членения, а степени выяснения схем содержания и схем выражения говорящими, степени синхронизации этих схем и фи­зической способности говорящего произносить речевые отрезки разной длины. Члены одного синтагматического целого могут по­этому выступать в виде самостоятельных звуковых сегментов, от­деленных паузами:

А: Такой довольно редкий случай/гм собака находит/за/час —

значит всего/два раза по полчаса дается — находит за час что-то восемь или двенадцать белок.

А: ...после полутора/сезонов/ночных репетиций мы были очень/

бледными истощенными и так далее и так далее и так далее.

С другой стороны, в один звуковой сегмент между паузами мо­гут объединяться самостоятельные смысловые целые, не завися­щие друг от друга, причем даже без особого интонационного под­черкивания, на одном тоне (знак • обозначает синтаксическую и смысловую границу, знак «/» тесную синтаксическую связь):

А: ...скоро уже будет двухсотое представление «Третьего же­лания»/это совсем может быть другой спектакль нежели тот ко­торый был здесь - я видел фильм/«Третье желание»/у нас со- всем другой спектакль/у нас скорее такой хулиганский водевиль — гм нежели поэтическая сказка.

А: А вот недавно значит по поводу/разгорелся спор о том/ японская ли это улыбка \ говорят он улыбался японской улыб­кой — на все зубы.

То же самое касается и синтаксически независимо построен­ных схем выражения, входящих в одну объединяющую их схему содержания. Они могут оказаться отделенными паузами: А: Может быть ты когда-нибудь слышала/такая тема/ее Римский-Корсаков немножко правда в видоизмененном виде—, но могут реализо­ваться и в непрерывном потоке речи: А: Ты слышала \ такой ди­рижер/Отто Клемпере/нет?; А: (речь идет о городе Таллине) Он/ более цельный/это понимаете средневековая крепость... у него вы­ход к морю \ очень выгодное положение/понимаете такое стра- тегически-географическое \ так как это было напротив Хельсин* ки • вход в Финский залив/вот/и великолепно выглядит...

Такого рода примеров, по-разному модифицированных, можно было бы привести сотни. Трудность изучения их заключается в практической невозможности соотнести объемные и слишком раз­розненные тексты с их конкретными коммуникативными целями и условиями. Тем не менее ясно, что некоторые особенности спонтан­ной устной коммуникации выявляются только при анализе обшир­ных контекстов и объяснимы речевым поведением говорящих на протяжении всей коммуникации, а не только какого-нибудь одного момента.

Неравномерное сжатие и в неодинаковой степени проведенная иерархизация взаимосвязанности содержания вполне закономерно присуща также кратким репликам и отдельным сегмен­там длинных реплик.

Интерес представляет прежде всего неравномерное сжатие со­держания, отражающееся в характере вербальных корреля­тов компонентов содержания. В этой области, однако, особенно трудно и даже невозможно отделить проблематику узкого кон­текста от контекста большего объема, так же как и характер са­мого содержания от характера его вербальных коррелятов.

Недостаток сжатия связан прежде всего с постепенным выяс­нением содержания и с поисками подходящего словесного оформ­ления:

а) В речи могут появляться разные препаративные повторы, напр.: шифон требует — требует — требует — порхания или другие препаративы типа значит, вот, в общем и т.

А: Он один был из всей стаи такой вот. Такой самый развитой, что ли. —

А: Вот ты бы здесь/в этом/у пионеров организовал бы чего-нибудь.—

А: А просто смотрит природу таким значит глазом таким/ что ли т а ким оловянным глазом смотрит.

б) Выяснение содержания может, конечно, принять и форму перечня разных близких по значению лексических средств, на осно­вании которых адресату становится ясным, что приблизительно говорящий имел в виду:

А: Великолепный фильм/тонкий. Продумано все Павлуша до последней детали. Великолепно просто пом- просто помпа пони­маешь сделано э-э роскошно щедро. —

А: Вспомни какое там/понимаешь благородное/такое сильное звучание/оптимистическое звучание фильма.

в) Конкретное мышление, конкретное представление об опи­сываемой действительности или фактах заставляют часто говоря­щего отдавать предпочтение описательному, перифрастическому выражению перед родовым понятием или другим более «сжатым» наименованием:

...вообще здесь вкусно то что готовят из теста — то есть мучное; ...с нами рядом живет/он... — то есть наш сосед; с точки зрения людей которые делали этот фильм...— to есть создателей картины; ...(речь идет о магнитофоне) кому-то он мешает/может даже потому что он просто не/не знает какую кнопку какую ручку крутить/вот... — то есть не знает, как с ним обращаться, не знает техники; Вот/а она/значит/едет 29-го/30-го там будет/1-го 2-го 3-го 4-го/а 6-го ей кажется на ра­боту. — то есть от 30-го до 4-го там будет.

г) Если же говорящий чувствует, что употребленное им выра­жение недостаточно точно характеризует явление, которое он имеет в виду, то он может для достижения большей наглядности приводить разные обстоятельства, сопровождающие это явление: А: ...она начинала рыть землю чтоб дорыться до воды знаете как это собаки делают/...

д) Конкретность мышления и недостаточная способность обуз­дать мысль и подчинить ее одной коммуникативной цели отража­ется часто в приведении излишних деталей, не связанных с основ­ным направлением мысли:

А: ...он как раз в это время был на охоте/квартира у него была пустая и мы значит две недели были у него на квартире у него маленькая такая квартира. Ну у нас был совершенно охотничий вид и вид/дикий надо сказать/угсасно дикий/так что мы публику мы очень шокировали/там в Риге...

А: Если бы писали об этом/я бы прочитал. Б: Об этом писали вот в последнем номере «Футбола» который мне Борис Фе­дорович приносил.

С другой стороны, в спонтанной устной речи наблюдаются и специфические способы сжатия содержания, связанные, напри­мер, с возможностью включать в высказывания имплицитное со­держание. С этой точки зрения, например, реплики Дай посмотрю интересно (о книге) или Можно я выключу надоело (о телепро­грамме) представляют, собственно, своеобразную концентрацию сравнительно обширной информации в минимуме вербальных знаков.

Такое же сжатие представляют и некоторые словообразова­тельные приемы, например, концентрация разных сложных при­знаков предмета в одно прилагательное: ...я в очень тяжелой палате лежал (то есть в палате для тяжело больных); ...все наши французские снимки (то есть снимки, снятые во Франции) (Земская 1968, 65) и т. д. Все эти явления, заслуживающие внимания, лишь подтверждают, что изучение спонтанной устной речи не может обойтись без учета сложных взаимоотношений между характером самого содержания, его укладыванием в схемы разного объема и линейной его реализацией с параллельным сим­метричным и асимметричным применением средств разных языко­вых планов.

Неравномерно проведенное логическое структурирование и ие- рархизация отдельных элементов содержания имеет также свои специфические проявления, затрагивающие не только большие связные контексты, но и контексты узкие — краткие реплики и сегменты длинных. Предвосхищение элементов содержания, посте­пенное прогрессивное развертывание и регрессивная доработка его образуют и здесь психический фон, оказывающий влияние на языковую организацию сообщения, в данном случае на принципы расположения, во многом аналогичные принципам расположения элементов содержания в больших контекстных целых.

С первого взгляда заметна тенденция выдвигать в препо­зиции или начинать с того, что по разным причинам представ­ляется говорящему наиболее важным, что является для него исходным пунктом мысли, или же что быстрее всего дает информацию о цели сообщения и направляет внимание адресата на нее⁵. Соответственно этому постпозиции или финальные пози­ции могут занимать менее ценные в коммуникативном отношении компоненты или же компоненты, появившиеся в мысли говоря­щего в виде дополнительной ассоциации. Эта общая тенденция действует с разной силой в зависимости от конкретных коммуни­кативных условий и принимает разные конкретные формы.

Исследователями отмечается, например, широкое распростра­нение инициального положения темы или ремы высказывания, чаще всего в форме именительного падежа, и связанное с ним стремление темы или ремы к формальной независимости от остальной части высказывания (в виде интонационного отде­ления, анафорического строения и т. п. (Ср. Лаптева 1968, 34)). Так называемый «именительный темы» особенно бытует в вопро­сительных репликах типа: Время не скажете? — Люда как она дома? А дверь у вас занавеска?⁶, причем компоненты, входящие в состав именительного темы, часто расположены по принципу информативной важности.

Те же принципы действуют и в области атрибутивных от­ношений. Например, позиция определения может вытекать то из индивидуально осознаваемой его коммуникативной второстепенно- сти (Там такие эполет ки были серебряные. — Дай мне каст р ю лечку коричневую), то из желания выдвинуть при­знак предмета (Почему ты не сшила вечернее себе платье?), то просто из следования ходу мыслей (Ой ребята/а меня черт дернул впервые новые надеть босоножки эти без задни­ков немецкие)⁷.

Крайним проявлением этой тенденции можно считать поме­щение семантически неполнозначных, большей частью «грамматических» средств к концу высказываний или в пост­позицию: Возвращались с работы ночью когд а/весь Чилан- зар был освещен. — Людочка видишь свою дверь покрасила как.

Сюда же относится и частная серединная позиция выражений, обычно занимающих финальное положение, а именно, вопроситель­ных сигналов да, нет: А берега Волги лесистые/нет?/за Горьким. Он ушел/д а? /на работу.) (См. Kaf ко v а 1965, 85; Лаптева 1966а, 58).

Изучение этой интереснейшей области, однако, также связано с множеством затруднений. Достаточно указать, как трудно от­личить сознательное употребление конструкции с обособлением, преднамеренный вынос темы или ремы в начальную позицию от поэтапного построения этой конструкции, соответствующего ходу мысли. Точно так же часто невозможно провести границу между финальным присоединением какого-то компонента по дополнитель­ной ассоциации и сознательным его переносом в конец высказыва­ния и т. д., так как даже сигналы звуковые, например отделение паузой, нельзя считать релевантными. Кроме того, в некоторых случаях определенный способ словорасположения начинает ста­новиться структурно определенным⁸, с характерными формаль­ными и звуковыми особенностями, так что воспроизведение таких структурно определенных моделей (ср. информативные вопросы) постепенно становится речевым автоматизмом.

На основании этих беглых наблюдений можно сделать следую­щий вывод предварительного характера: в условиях спонтанной устной коммуникации смысловые связи, создаваемые и уста­навливаемые на основании линейно возникающего контекста, си­туативных и психических координат, звуковых оттенков и неязы­ковых коммуникативных средств, вполне обеспечивают взаимопонимание, что и является основной целью коммуни­кации. Поэтому говорящие могут при построении своей речи про­водить иерархизацию отдельных ее компонентов по принципам общеязыковым, напр., могут опираться на общие принципы актуаль­ного членения, действующие во всех коммуникативных сферах, однако эти принципы являются для них лишь одним из средств сознательной иерархизации высказывания. Условия же устной коммуникации позволяют прибегать и к другим способам органи: зации, подчиненным в основном ходу мысли говорящего.

ВАРИАТИВНОСТЬ ПОДХОДА ГОВОРЯЩЕГО К СООБЩАЕМОМУ СОДЕРЖАНИЮ

Психический фон, обусловливающий формирование речи, свя­зан, как уже указывалось, с постоянным учетом адресата. Этот учет динамичен: если говорящий увлечен своими собственными мыслями, он может на время отодвинуть адресата как бы на зад­ний план, однако коммуникативная ситуация никогда не позволяет полностью исключить адресата из сознания. Точно так же говоря­щий может на время «забыть про себя», но субъективное начало его сознания то и дело берет верх. Таким образом, в сознании говорящего возникает определенное противоречие между ним и адресатом и противоречие между тяготением к прямому проявле­нию субъекта и стремлением к объективности, осложненное еще колебанием между тенденцией к наглядности, конкретности, и стремлением к обобщению. Все это отражается и в разном под­ходе к сообщаемому содержанию, в вариативности личной и вре­менной перспектив сообщения и в разной степени его интеллектуа­лизации. Можно наметить следующие основные типы этой вариа­тивности, находящиеся в непосредственной связи с предметом речи и характером вербальных коррелятов элементов содержания:

а) Если предмет речи — личный опыт говорящего, его личная оценка какой-нибудь действительности, его собственные взгляды на нее, то направленность сообщения на адресата может повлиять на выбор перспективы «от адресата». Очевидно, что для внушения своих идей адресату важно заставить его, хотя бы мысленно, войти в положение говорящего. Простейший же прием, отвечающий этому стремлению — переход к перспективе от адресата, т. е. ко 2-му лицу:

1. А: У меня что-то такое появилось в голове /такая мелодия/ и я как в лихорадке ходил/бубнил — бубнил ее/думаю/запомню сукины/главное/хорошая чувствую мелодия/и сам как-то она вот появилась/бубнил-бубнил полдня/и ничего не поделаешь/к вече­ру-таки забыл/а записать/нет. Потом я помню характер ее/буб­нишь что-то похожее/но не то уже. Ну вот так.

2. А: Люблю такую— /ну действительно легкую музыку.

Но иногда/бывает такой доказ/который я очень мне не нра­вится. Я не люблю. Почему? Потому что стучит в голову/это мешает думать /мешает вообще чувствовать/что-то такое. То есть ничего не ощущаешь.

Выбор перспективы от 2-го лица, несмотря на то, что речь идет о личных переживаниях говорящего, возможен только тогда, ко­гда характер сообщаемого позволяет говорящему предполагать, что и адресат мог бы — в действительности или хотя бы психиче­ски— переживать, думать, ощущать то же самое, что и говорящий. В приведенных примерах переходы к перспективе от 2-го лица связаны именно с таким предполагаемым отождествлением адре­сата с говорящим: формы 2-го лица можно здесь считать контак­тирующим средством, выполняющим функцию, похожую на функ­цию эксплицитных апеллятивов, при помощи которых говорящий попутно обращается к сознанию адресата, к его мыслительным способностям, воображению и т. д. (таковы, например, формы

2- го лица глаголов восприятия — представляешь, знаешь, понима­ешь и т. п., употребление которых у некоторых говорящих может превращаться в своего рода автоматизм, или во вспомогательные препаративные средства. Примеры достаточно известны).

б) В рассуждениях, при развитии собственных взглядов гово­рящие часто переходят от объективной подачи в перспективе от

3- го лица к более субъективной перспективе от 1-го или 2-го лица. Примеры:

I. Если провести аналогию/хотя мы договорились не пользоваться аналогией/но все-таки трудно без нее/обходиться/ учесть такое/возьми десятую симфонию/это еще похлестче будет по этой самой философии беспросветности что ли/похлестче будет чем этот фильм. 2. Это был фильм антипсихологический если так можно выразиться. Это был фильм/ну----------------------------------------------------------------------- другого мас­

штаба/другого направления/и кстати поэтому-то и вышел из та­ких обычных рамок. Он такой я в нем вижу такое фи­лософское звучание.

Такое колебание между подходом к содержанию с позиции го­ворящего, с возможной позиции адресата и с позиции «3-го лица» можно также рассматривать в плане соотношения объективного, обобщающего и абстрагирующего подхода к содержанию и под­хода субъективного сингуляризующего и конкретизирующего. Уже Ш. Балли и вслед за ним JI. Шпитцер отмечали преобладание субъективного, и, следовательно, и сингуляризирующего и конкре­тизирующего начал в спонтанном устном общении. Очевидно, что сдвиг личной позиции часто вызван именно переходом от обоб­щения к индивидуализации и, следовательно, связан с самим ха­рактером содержания. Напр., констатация факта или какое-ни­будь утверждение дополняется, доказывается или как бы иллю­стрируется единичным, конкретным, чаще всего личным опытом:

А: Нет нет/люпин тоже/какая-то культура/которую выращи­вают в огромных количествах в колхозах. Вот я у тетушки была/так там целые поля люпина.— А: Вот интересно/ вот у нас карикатуристы/вот особенно работают которые в „Кро­кодиле" их как-то узнаешь по почерку. Вот я например

Н. в сегд а от ли чу от Е.

в) В реакциях на услышанные сообщения говорящие могут подходить к услышанному как к объективно данному, но могут воспринимать его и как субъективное проявление партнера и вы­сказывать свою оценку услышанного посредством оценки партнера в перспективе 2-го, а не 3-го лица.

Например: А: ...А ты бы фантастический рассказ или роман на эту тему написал/а? Б: Чудак ты/Надо очень хорошо знати физику. — А: А он в каком звании? Б: Ну что ты! Он ушел чуть ли не простым солдатом.

г) При описании личных переживаний и приключений наблю­даются часто и сдвиги временной перспективы: говорящий откло­няется от перспективы, логичной с точки зрения актуального мо­мента времени, и переходит к перспективе настоящего времени. Вот типичный пример:

А: ...Ну вот отъехали мы от берега/смотрю/по реке плы­вет какое то белое бревно. Я знаешь/никогда острым зрением не отличался. Думаю/черт/бревно/не бревно/на всякий случай ре­шил подплыть. Подплываю ближе/ и вижу/плывет огромная рыба/значит вверх пузом. Видно эти нижние плавники/ под жабрами раздуваются/живая. Подъезжаю ближе/я этому Николаеву говорю/смотри/какая рыба плывет. Мы зна­чит подплыли/взяли его за жабры/видим/жив/он еще это/ рыба чуть живая. Перевернули на живот/смотр им/держит­ся на животе.

Мотивировка таких переходов связана, с одной стороны, с же­ланием путем временной актуализации приблизить переживания прошлого адресату, заставить его представить себе действия про­шлого как живой, поэтому актуально, «в данный момент» проте­кающий факт, с другой стороны, тут играет роль психическое возвращение говорящего к прошлому, вторичное переживание его, ведущее невольно к сдвигу во времени⁹. Характерно, что формы настоящего времени преобладают у экспозиций самого действия, у глаголов с семантикой говорения и психических процессов: ду­маю, вижу, говорю и т. д.

Итак, спонтанное устное общение отличается большой дина­мичностью, неровностью в самом подходе к сообщаемому содер­жанию: обобщение чередуется с единичностью, абстракция с кон­кретностью, рефлексия и рассуждения сменяются наглядностью, происходят сдвиги временных позиций и позиций личных — все это в зависимости от коммуникативных условий, тематики и индиви­дуальных способностей и склонностей говорящих. Такие сдвиги способствуют опять-таки большей автономности языковой органи­зации отдельных сегментов высказываний, хотя эти сегменты на­ходятся в тесной смысловой связи и нередко по содержанию час­тично перекрываются.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ О повторах или повторах с модификацией см. Chlupacova 1967, A d а - тес 1962, 69.

² Предвосхищение содержания, очевидно, не обязательно осознается говоря­щим. Т. Слама-Казаку говорит в этой связи о мышлении, не доходящем до со­знания (pensee subliminale) (Slama-Cazacu 1961, 162).

³ Разумеется, и любое незаконченное сообщение отличается информативной ценностью для адресата: оно либо прямо коммуникативно, либо является симп­томом чего-то (напр., неуверенности говорящего, его неосведомленности и т. д.).

⁴ Эта область пока почти полностью остается неизученной (из известных нам работ звуковая характеристика учитывается только О. А. Лаптевой), хотя важ­ность ее для понимания процессов спонтанной устной речи неоспорима. Даже весьма беглые наблюдения подтверждают, что роль звуковых средств далеко не такая, как обычно принято думать. Широко распространено, например, мнение о том, что звуковые средства, в частности интонация и сегментация, компенсируют недостаточную синтаксическую обработку высказываний, подсказывая адресату смысловые связи и соотнесенность отдельных частей высказывания. Это мнение явно нуждается в уточнении. Приводимые нами примеры ясно свидетельствуют о том, что при восприятии устной речи решающую роль для понимания играют не звуковые показатели, а смысловые связи, создаваемые контекстом и дсихическими координатами.

⁶ Об этой тенденции в связи с сознательным выдвижением наиболее важной части сообщения см. Ad а ш с с 1966, 43.

⁶ Подобного рода примеры см. К a f к о v а 1965.

⁷ См. обширный материал и тонкий анализ в статье О. А. Лаптевой (Лап­тева 1967, 147).

⁸ В области спонтанной устной речи возник целый ряд разного рода «сегмен­тированных» предложений, которые получили уже вполне четкую синтаксическую оформленность и вошли в состав синтаксических средств с разговорной окраской. См., например, тип: Кого надо спросить — так это Ирину, Знаешь ты кого со­блазни — Женьку. Нет сомнения в том, что в основе этих конструкций лежит та же асимметрия между планом содержания и планом выражения. Анализ ряда подобных конструкций см. У х а н о в 1966, 23.

⁹ Этот вопрос рассматривается обычно в узкосинтаксическом плане, см., напр., Поспелов 19556, 233.