КОНТАКТЫ СТРУКТУР: ОГЛУШЕНИЕ СВИСТЯЩИХ В ИСПАНСКОМ ЯЗЫКЕ

I. Введение

1. Среди современных романских языков испанский поражает исключительной простотой своей фонологической системы. Это единственный язык, в котором всего пять гласных и вообще не больше фонем, чем букв в латинском алфавите.

А. М а г t і n е t, Economie des changements phonetiques, Berne, 1955, Ch. 12. Structures en contact: le devoisement des sifflantes en espagnol, стр. 297—325. Эта глава представляет собой сокращен­ный и слегка измененный вариант статьи «The Unvoicing of Old Spanish Sibilants» («Оглушение староиспанских свистящих») «Romance Philology», 5, 1951 —1952, стр. 133—156.

ниях французский язык только опередил — часто, правда, на несколько веков —другие романские языки: назализа­ция в широком масштабе имеет место в португальском и, по-видимому, проходила в провансальском; переход [и] в [й] является общим у французского языка с провансаль­ским, с северо-западными итальянскими диалектами и с недавних пор с некоторыми стилями произношения в португальском ^[156]; наконец, полное исчезновение заудар­ных гласных является не более чем завершением древней двухтысячелетней тенденции к их ослаблению.

2. В течение всего средневековья кастильский язык, насколько мы его знаем вначале по глоссам, а затем по литературным памятникам, шел по общему пути развития. Продолжительное вмешательство арабов, которое глубоко затронуло словарь, по-видимому, не коснулось более вну­тренних аспектов языка — фонологии и морфологии. На заре нового времени выявился, однако, ряд фонетиче­ских изменений. Это прежде всего повсеместная замена / на h. Затем, во второй половине XVI в. и первых десятилетиях XVII в., произошел целый ряд революционных изменений: перестали различаться b и v; три звонкие фонемы совпали с соответствующими им глухими; коренной фонологической реорганизации подверглась система фрикативов. Менее чем за один век консонантическая система языка претерпела более глубокие изменения, чем за предшествующее тысяче­летие. Периоды быстрых и обширных фонологических изменений известны, вообще говоря, и в других языках. Но в изменениях кастильского языка XVI века удивитель­но то, что они резко и как бы внезапно порывают с тради­ционной романской линией развития. Вообще говоря, нет ничего удивительного в появлении новых фонетических типов [0] и [х]. Старофранцузское [0] было, конечно, не чем иным, как вариантом [d] на конце слова, а сейчас большинство франко-провансальских диалектов имеют пару [0] — [d]. В некоторых из современных романских языков имеется глухой заднеязычный фрикатив. Нет необ­ходимости напоминать, что фонологические смешения про­исходят повсюду. Однако смешение звонких и глухих фонем, не ограниченное концом слова,— это для роман­ских языков явление экстраординарное. Помимо кастиль­ского диалекта, оно наблюдается, по-видимому, лишь в нескольких диалектах южной Франции^[157], причем эти диалекты имеют с кастильским несколько других общих черт, и в них это явление следует, видимо, объяснять как завершение тех же тенденций, которые приходится ввести в рассмотрение, чтобы понять соответствующее явление в испанской части Пиренейского полуострова.

3. Данное фонологическое смешение не могло не при­влечь внимания лингвистов, которые рассматривают язы­ковые, и в частности фонологические, изменения с функ­циональной и структурной точки зрения. Действительно, лингвисты с полным основанием задавали себе вопрос, каким образом в кастильском языке могли утратиться три фонологических противопоставления, которые должны были играть столь важную роль в экономии языка. Прежде чем браться отыскивать тенденции, приведшие к этим измене­ниям, рассмотрим более подробно фонологические единицы, о которых идет речь.

4. Старокастильские тексты различают в интервокаль­ном положении -s- и -ss-. Параллелизм с другими западными романскими диалектами, регулярный характер интер­вокального озвончения во всех случаях утраты удвоенных согласных классической лытыни^[158], свидетельство Анто­нио де Небрихи ^[159] — все это говорит о том, что -s- представ­ляло собой звонкий коррелят фонемы, передаваемой через -ss-. Труднее установить, какова могла быть точная арти­куляция этих двух фонем; они, без сомнения, были свистя­щими, как латинское s, потомками которого они являются, и как современное кастильское s, которое из них развилось; по-видимому, около 1500 года, в то время, к которому отно­сится описание Небрихи, эти звуки должны были произ­носиться с помощью кончика языка, прижатого к альвео­лам, совсем так, как в современном испанском языке ^[160].

5. На протяжении истории староиспанского языка постепенно становилось все более обычным различение в графике между д (с перед /, ё) ^[161], с одной стороны, иг — с другой, во всех позициях, кроме конца слова, где употреб­лялась только старая недифференцированная графема г ^[162]. Данные, которые получаются при этом сравнении, так же как различные свидетельства, отмечают аффрикатный характер произношения, так что с и д обозначают глухую фонему, которую можно записать как [ts], а г — ее звонкий коррелят [dz].

6. Что касается староиспанской буквы х, то можно не сомневаться, что она соответствовала шипящему фрика- тиву, который во французском передается как ch, а в итальянском — как -sc(i)- ^[165]. Положение с /, т. е. с g перед /, е, менее ясное; начальная / соответствует в нормаль­ном случае латинскому неслоговому і или палатальному g вульгарной латыни; в обоих случаях это фонетическое [il; в интервокальном положении / есть результат чисто кас­тильской эволюции общероманского I. Данные, которыми мы располагаем, указывают на шипящую артикуляцию; однако у нас нет достаточных оснований предполагать здесь аффрикату [dz] или фрикатив [zl. Для начального [і] можно было бы предположить усиление в [d], как в неко­торых западногерманских диалектах, откуда как конеч­ный результат [dz]. В свете процесса дифференциации, описанного в данной книге (в главе И), можно себе пред­ставить, почему этот процесс не был общим: сильная форма, нормально появляющаяся после конечной согласной пред­шествующего слова, долгое время чередовалась со слабой формой Ц]; ясно, что перед а, гласным очень открытым, Ц] везде сохранилось, ср., например, уа «уже»; исключе­нием является одно слово jamas «никогда», которое может произноситься с экспрессивным усилением; перед перед­ними гласными, как правило, выступает Ц], как в yeso «гипс», которое в слабой предударной позиции обычно выпадает, рткуда hermano «брат» с чисто орфографиче­ским h; не ясно, какие фонетические факторы сделали здесь предпочтительной слабую форму [і].

7. До фонетического изменения, которое нас интересует, в общеиспанском языке были, по-видимому, следующие

ts (Су Qy -z)y S (Sy -SS-)y S (x)y

dz (z)y z (-S-), g [dz] или [z] (/, g);

кроме того, была аффриката /с/ (ch). Менее чем через сто­летие, как показывают несомненные свидетельства, в образ­цовых вариантах испанского языка [0] заменило старые /ts/, /dz/, заднеязычный спирант [х] занял место /s/ и /g/, a /s/ стал соответствовать как древнему /z/, так и /s/. Попы­таемся проанализировать фонологическую систему кастиль­ского языка, до того как осуществилась эта серия смеше­ний, и обнаружить факты, которые могли бы дать каксе- либо объяснение этому явлению.

II. Общие черты западнороманского и кастильского

8. Поскольку наша задача состоит прежде всего в том, чтобы обнаружить общие тенденции, мы не можем удовле­твориться фонологическим описанием языка в период, непосредственно предшествующий тем изменениям, которые имели место в XVI веке.

9. Оставляя в стороне плавные и носовые согласные, эволюция которых затрагивает эволюцию системы взрывных и спирантов только в некоторых особых случаях, попы­таемся восстановить систему согласных, резюмируя резуль­таты, достигнутые всеми западнороманскими диалектами. Мы не утверждаем, что все эти диалекты или хотя бы какой-то один из них когда-либо имели фонологическую систему в точности того вида, который будет дан ниже: вполне возможно, например, что новые ассибиляции наме­тились прежде, чем результаты палатализации, проходив­шей еще в вульгарной латыни, окончательно зафиксирова­лись в [ts] и [dz]; но каждый из них мог затрагивать лишь часть рассматриваемой области и, следовательно, не имеет права фигурировать в этой таблице:

р t ts k

b d -dz- g

v -Й- -i- -«-

f s *

В целом, если принимать во внимание изменения внутри слова только в интервокальном положении, то /р t ts к/ происходят из начальных или сдвоенных глухих взрывных; /Ь d dz g/ — из начальных звонких взрывных и из интер­вокальных глухих взрывных; /-v-, -d-, -z-, -g-/ — из интер­вокальных взрывных и звонких фрикативных; /-у-/ про­исходит из латинского согласного и, a/f s/ — соответствен­но из /-, -ff- и s-, -SS-.

10. К этому набору кастильский, как и все родственные ему языки, постепенно добавил группу шипящих — в ходе фонологических процессов, которые не обязательно совпа­дали с изменениями в других диалектах. Глухой фрикатив /§/ возникает чаще всего из комбинации романского глу­хого /s/ с предшествующим или последующим [і], в соот­ветствии с процессом, который является у кастильского языка общим со всеми его испанскими соседями. Но в то время как эти последние изменяют SC + [i] HS/+ [і] в [si, кастильский дает в этом случае глухую нешипящую аффри­кату — ту, которая передается в графике через с или д. Кастильское ch, аффрикатный коррелят /§/, происходит из постконсонантного [kl], а также из специфической эволюции группы [it]. Мы уже обсуждали здесь, в пунк­те 6, вопрос о происхождении и характере звонкого шипя­щего. Условия его возникновения сильно отличаются от тех, которые мы должны предположить для португальского и каталанского. Переход [1] в / в интервокальном положе­нии можно считать явлением чисто кастильским.

11. Есть все основания думать, что способ артикуляции /ts dz/ отличался от способа артикуляции /s z/¹³, в особен­ности до появления ряда шипящих. Во французском языке, где шипящие фрикативы появились очень поздно, вполне естественно, что апикальная артикуляция традиционных свистящих сохранялась весьма продолжительное время. Там, где /s/ очень древнее, как вообще на Иберийском полуострове, можно ожидать перехода к среднеязычной артикуляции, которая в конце концов установилась и во французском. Но как мы уже видели в разделах 9.16 и 12.4, ничто не говорит о том, что это явление когда-либо имело место в традиционной кастильской области.

12. Трудно сказать что-либо определенное о степени взаимной фонологической независимости [-d-] и [-Й-], [-g-1 и l-g-l. Орфография староиспанского языка не делает раз­личия между взрывным и фрикативным элементом в каждой паре, но, по крайней мере в случае /d/ — /й/, можно заме­тить разницу в поведении между -d-, происходящим из латинского /, и -d-, происходящим из латинского -d-. Первое абсолютно устойчиво, последнее же имеет тенден­цию к исчезновению, ср. vida «жизнь» из uita, но frido или frio из fngidum «холодный». Это, по-видимому, являет­ся показателем более слабого — скорее всего фрикатив­ного — произношения исконного -d-. Поэтому мы разли­чаем две фонемы, Idl и /А/, и аналогично /g/ и /g/.

13. Все это вместе приводит в старокастильском языке к следующей системе:

р t ts с к

b d -dz- g [dz], [z] g

v -d- -i- -g-

f s s

До сих пор фонологическая эволюция кастильского языка, очевидно, не отклоняется сколько-нибудь суще­ственно от общей эволюции западнороманских языков в целом. Переход [1] > -j- специфичен, но вполне допустим в рамках романской фонологии и легко объясним, если обратиться к фонологическим условиям, в которых про­исходит этот переход: в системе имеется близкая шипящая фонема, а именно /-, возникшая в результате усиления артикуляции [і], но эта фонема никогда не бывает в интер­вокальном положении, т. е. точно в той позиции, в которой встречается [1]. С другой стороны, в удвоенных пи I, един­ственных наряду с -гг- остатках достаточно полной латин­ской системы удвоенных согласных, длительность арти­куляции заменяется более сильным прижатием передней части языка к твердому нёбу, в результате чего появляется угроза смешения 41- с романским [11. Переход [1] в [z] сохраняет фонологическую цельность языка.

III. Переход / в h

14. Теперь мы переходим к фонологической инновации, которую часто считают наиболее типичным из всех изме­нений, способствовавших противопоставлению кастиль­ского всем остальным романским языкам: это ослабление, достаточно регулярное, латинского / в/г. Правда, э4у инновацию кастильский язык разделяет с гасконским и с некоторыми диалектами южной Италии, и в гасконском изменение является гораздо более общим, чем в кастиль­ском (ср. гасконское huec и испанское fuego «огонь»). Но с точки зрения испанского это изменение, разрезающее полуостров на две части и оставляющее на каждой стороне более консервативные зоны — каталанскую и галло-пор- тугальскую,— представляет собой выдающееся явление. Если учесть, что кастильский язык, строго говоря, был первоначально романским диалектом, распространенным на северной границе Старой Кастилии, т. е. в области, близкой к области баскского языка, и что гасконский язык — также непосредственный сосед баскского, отделен­ный от него лишь склоном Пиренеев, возникает соблазн попытаться найти в баскском ключ к объяснению фонетиче­ского перехода, который хотя и встречается достаточно широко в других языках, но с романской точки зрения остается несколько загадочным. Дело в том, что баскский язык не знает фонемы /, если не считать нескольких поздних романских заимствований ^[168]. Мы не будем пытаться изло­жить здесь даже в сжатой форме все точки зрения, когда- либо высказанные по этому вопросу. Наш подход к про­блеме будет основан на исследовании Менендеса Пидаля (изложенном в его «Origenes del espanol») ^[169], который с помощью детального изучения географического аспекта вопроса подошел к удовлетворительному решению гораздо ближе, чем все его предшественники. Сейчас установлено, что наиболее древние примеры h (или нуля звука), проис­ходящего из f (XI—XIII вв.), локализуются (если исклю­чить Арагон) на крайнем севере Старой Кастилии, совсем близко от территории, которая сейчас является баскской языковой областью. Между тем на юге Старой Кастилии, в Сеговии, примеры замены f на h можно найти не ранее конца XIV в. ^[170]. Цитируя Менендеса Пидаля, h было вна­чале «не чем иным, как диалектным варваризмом, ограни­ченным пределами северной Кастилии (старая Кантабрия) и Риохи», его последующее распространение есть «один из многочисленных случаев, когда чисто кастильские осо­бенности, вначале территориально ограниченные, позднее, с расширением территории Кастилии, распространились почти на весь полуостров» ^[171]. К концу XV в. h вместо /, по-видимому, является нормальным для всех слов оби­ходной речи — во всех положениях, кроме положения перед согласными и, не вполне регулярно, перед [и] И [І] ^[172]. Большая часть ученых слов сохраняет /. В сефардском иногда /, иногда нуль звука. Ср. fizo и izo «сын», favlar и avlar «говорить»^[173].

15. Согласно Менендесу Пидалю, ответственность за переход / в h ложится на носителей иберийского языка Кантабрии ^[174]. Эти последние, обучаясь латыни, заменяли в соответствии с «акустической эквивалентностью»^[175] /, которое в их языке отсутствовало, на h. Это, конечно, наи­более дискуссионный аспект гипотезы великого испан­ского лингвиста. Мы не сомневаемся в том, что в древне­баскском языке была фонема h, несмотря на то, что она отсутствует в современных разновидностях баскского языка Пиренейского полуострова. Менендес Пидаль приводит блестящие примеры в пользу этой гипотезы, которая под­тверждается также тем, что мы можем усмотреть из фоно­логической эволюции баскского языка. Неясно, однако, почему носители баскского языка должны были заменять латинский устойчиво артикулируемый лабиодентальный f на слабое глоттальное придыхание. Это не согласуется с тем, что мы знаем об аналогичных случаях замещения лабиодентального f чужого языка фонемами родного языка: в таких случаях лабиальный характер /, как правило, сохраняется. Если в воспринимающем языке имеется в числе других фонем взрывная лабиальная придыхательная, то обычно именно она выбирается в качестве субститута; если нет, то эта роль выполняется просто глухой била­биальной. Но нам неизвестны языки, которые, имея /р/ и /Ь/, отдали бы предпочтение последнему ^[176]. В случае баскских заимствований из латыни и из романских языков мы часто обнаруживаем наряду со словами, в которых латинскому /- соответствует вокалическое начало, слова с начальным b- или /?-, например: baba из faba «боб», bago, pago из fagum «бук», besta, pesta из festa «празднество»— все эти примеры цитирует сам М. Пидаль. Он производит

форму типа iru «нить» из filu(m) через промежуточное *hilu с автоматической заменой иностранного /- на местное h-. Но поскольку, по-видимому, существуют случаи, когда баскский начальный гласный соответствует латинскому или романскому р-, как в словах olio, oilo «курица» ^[177], то можно равным образом предложить баскский эквивалент *pilu к исходному filu(m). Остается, конечно, объяснить, каким образом древнебаскское начальное *р могло оказать­ся представленным в современных формах языка как h или нуль звука.

Для очень древнего периода баскского языка можно восстановить в начале слова ряд глухих придыхательных

о

ph, th, kh и слабых глухих b, d, g; латинское р- (глухой

сильный непридыхательный) в нормальном случае пере­давалось, по-видимому, как Ь-, но в некоторых случаях

как ph-; позднее Ь- озвончился, без сомнения, под роман-

о

ским влиянием, a ph ослабился в /iru. После ослабления *ср в h b оста-

о

лось в системе единственной начальной лабиальной соглас­ной и стало употребляться в качестве субститута латинско­го и романского /, как, например, в слове bago из fagum, besta из festa. Варианты pago, раке объясняются более поздним оглушением, обусловленным наличием начальной глухой фонемы в соответствующих романских формах.

16. Рассмотрим теперь процесс романизации коллекти­ва, который был носителем баскского языка. Она не могла, конечно, осуществиться за один день. Действительно, мы должны считаться с длительным процессом, охватываю­щим несколько последовательных поколений людей с пол­ным или частичным двуязычием, которые имитировали, насколько могли, либо одноязычных людей романского происхождения, с которыми они встречались, либо тех из соотечественников, которые достаточно хорошо знали социально господствующий язык и благодаря этому при­обретали определенный престиж. Если предположить, что этот процесс начался достаточно рано, когда в баскском еще было *ph или его потомок *ф, то вульгарнолатинское forno «печь» должно было передаваться как *phorno или *фогпо. Если контакты с носителями латинского языка были достаточно частыми и тесными, то должен был насту­пить такой день, когда дети оказались в состоянии точно воспроизвести нормальную фрикативную лабиодентальную артикуляцию латинского forno. Именно этот процесс сле­дует предположить для обширных районов севера Испании. В районах, где отношения с носителями латинского языка были территориально далекими и где языку престижа обучались, имитируя недавно романизованных местных жителей, форма типа *фогпо должна была сохраняться до тех пор, пока фонологическая эволюция данного диалекта не ослабила [ф] в [h], откуда horno. Или, быть может, поддержка латинского f способствовала сохранению [ф] в романских языках еще долгое время после того, как баскское *ф ослабилось в [h]; но ослабление, по-видимому, происходило и в романских языках, по крайней мере в положении перед гласным ^[178].

17. Следует принять во внимание также другую воз­можность, а именно, что романизация общества, пользо­вавшегося баскским языком, происходила в эпоху, когда b было единственным сохранившимся в баскском языке

о

начальным лабиальным. Очевидно, романское forno вос­производилось вначале как borno (ср. баск, bago, besta).

О

Но пытаясь достичь совершенства во владении фонологиче- ской системой нового языка, двуязычное население должно было, конечно, каким-то образом отличать взрывные от фрикативных: комбинируя артикуляторный признак «фри­кативный глухой» (известный им из свистящих Is/ и /§/) с артикуляцией билабиального спиранта [|5] (комбинатор­ного варианта фонемы, начальным вариантом которой является [Ь]), они не могли не натолкнуться на [ф] как на самый близкий эквивалент романского [f]. Однако это новое [ф] имело, видимо, ту же судьбу, что и его баскский предшественник, т. е. должно было в конце концов перейти в [h] во всех положениях, кроме положения перед несло­говыми.

18. С течением веков h должно было в среднесеверных районах романской Испании уступить место /. Но настал день, когда процесс замены [h] на [f] остановился и пошел в обратную сторону. Коллективы, которые говорили horno, в течение нескольких поколений одноязычные, перестали осознавать себя в социальном отношении низшими по сравнению со своими соседями, которые говорили forno. Заимствование некоторого количества французских слов с начальным h также могло сыграть роль в обращении этой тенденции: те, кто делал honta из слова honte, которое они слышали из уст французских пилигримов, рыцарей или авантюристов, знали, что у них есть «резон» против тех, кто опускает h или говорит fonta, потому что те про­износили [f] там, где их соседи произносили [hi. Исходом борьбы был компромисс: все кастильцы были уже в состоя­нии произносить и [f], и [h] до тех самых пор, пока [h] не отпал — судьба вполне обычная для глоттального фри- катива в языке, где придыхание не выступает в других случаях в качестве различительного признака. Поскольку /Ь/ и придыхательные взрывные в целом сохранились во «французском» баскском и, как правило, исчезли в баск­ских диалектах, распространенных на южном склоне Пире­неев, вполне вероятно, что кастильский, а не баскский первым утратил придыхание.

19. Есть основания полагать, что в большинстве райо­нов романской языковой области проходил именно тот процесс романизации, который мы только что в общих чертах описали. В случае испанского языка удивитель­ным может показаться то, что тенденция повернула в обрат­ную сторону; это позволяет думать, что от самых древних и самых верных хранителей латинского наследия престиж перешел к более поздним представителям этой семьи, диалект которых кишел звуковыми варваризмами. Однако история позволяет это понять ²⁵.

20. В течение первого тысячелетия (н. э.) верховья Эбро, в особенности северный берег, оставались, по-види- мому, как в культурном, так и в политическом отношении окраинной областью. В романский период этот район был разделен между Таррагоном на востоке и Галисией на западе, и обе части находились далеко от центра провин­ции. Во времена господства вестготов положение этого района стало еще более окраинным, поскольку столицей был Толедо. Первые попытки борьбы против арабов со стороны христиан северной части полуострова, вдохновляе­мые астурийской монархией, исходили вначале из Овьедо, затем из Леона, расположенного южнее. Только в конце IX века Кантабрия, когда-то не игравшая никакой поли­тической роли, начала заявлять о себе под именем Касти­лии, и ее сеньоры, некогда бывшие вассалами короля Астурии, принялись расширять свои владения на юг; они заняли сначала район Бургоса, а затем, в X в., про­двинулись до Авилы и Сеговии, достигнув, таким образом, самых южных границ той территории, которая известна сейчас под названием Старой Кастилии. Однако только в XI веке Кастилия, в то время независимое королевство, проявила себя как мощный фактор испанской политической жизни и встала в авангарде испанской реконкисты. После этого кастильский диалект начал веерообразно распро­страняться к югу, вытесняя не только старые мозарабские диалекты, но также (как на западе, так и на востоке) своих старых соперников — диалекты Леона и Арагона. Чтобы правильно истолковать языковые факты, следует помнить, что начало военной экспансии Кастилии почти на два века отстоит от того момента, когда она практически утвер­дится как главная политическая сила полуострова, которая в конце концов навяжет ему свой язык. Когда центральные и южные области Старой Кастилии, романизованные в древ­нюю эпоху, были в течение X—XI вв. более или менее

окончательно освобождены от арабского господства, кантаб­рийский диалект не мог ни для освобожденных христиан, ни для завоевателей стать образцом для подражания. Такие изменения, как переход [1] в j, [jt] в ch, sc+ Ц] или st + Ц] в д, которые находятся в полном соответствии с нормальны­ми тенденциями исторического развития романских язы­ков, хотя они и отдаляют кастильский язык от других иберо-романских диалектов, скорее всего возникли на традиционно романской территории. Менендес Пидаль пока­зывает на двух картах ²⁶ вероятную область распростране­ния первых двух изменений в конце XI в. Там можно видеть, что эта область простирается на запад до Саагуна и Сала­манки; учитывая относительно малую значимость Касти­лии в предшествующие века, разумно предположить, что те участки Леона, которые в этот период оказались охва­чены изменением, должны составлять часть той ограничен­ной области, откуда эти явления начали распространяться Выйдя из своей колыбели, расположенной на берегах Дуэро, эти изменения распространились к северу; при этом шипящие, которые получились в результате этих изменений, воспроизводились, хорошо ли, плохо ли, жите­лями севера, которые в этот период были склонны вовне подыскивать для себя языковые образцы. С последующим ростом кастильской гегемонии картина сильно изменилась; однако не следует забывать, что понадобилось четыре века на то, чтобы первоначально слабо выраженный переход / > h получил всеобщее распространение.

IV. Смешение звонких взрывных и спирантов

21. Мы остановились довольно подробно на переходе / в ft, поскольку, по нашему мнению, это дает ключ к объяс­нению важнейших фонологических изменений, которым кастильский диалект подвергся в период между XIII и XVII вв., включая самые удивительные консонантические изменения XVI и XVII вв. Этот переход является первым, и притом наиболее ярким свидетельством того влияния, которое фонологическая система баскского языка оказала на фонологическую эволюцию кастильского языка; но этот пример влияния далеко не единственный. По свидетельству

Небрихи ^[179], испанское v на пороге XVI в. было лабиоден- тальным спирантом, четко отличавшимся от билабиаль­ного 6, по-видимому устойчиво сохранявшего взрывной характер. Однако примерно через сто лет, по-видимому, стало нормой их смешение, т. е. ситуация, имеющая место в современном испанском ^[180]. В то же время современный баскский язык не имеет [v] и располагает для своего b теми же комбинаторными вариантами, что и современный испанский. Нет оснований считать, что в баскском никогда не было V, отличного от Ь, и для более древних периодов истории этого языка такие черты, как ослабление b и g в интервокальном положении, указывают на спирантную артикуляцию звонких фонем в данном положении. От носи­телей древнебаскского языка, пытающихся воспроизвести звуки вульгарной латыни, следует ожидать смешения латинских b и и не только в интервокальном положении, где это смешение, по-видимому, было общим для всего романского ареала, но также и в абсолютном начале. В положении между гласными результатом смешения должен быть билабиальный спирант [0]; в начальном положении — билабиальный смычный, настолько звонкий, насколько это возможно для носителей баскского языка в таких случаях ^2д. Интервокальное -р-, которое основная масса носителей романских диалектов, по-видимому, озвон­чала, скорее всего сохранилось как [р], что соответствует сохранению в современном баскском латинских интер­вокальных глухих взрывных, ср. bake из расе(ш) «мир». Наиболее древние документы, исходящие с севера Старой Кастилии и из соседней Риохи, отражают систему губных, которую легко можно истолковать как результат несо­вершенного воспроизведения вульгарной латыни носите­лями баскского языка: b и и (неслоговое), по-видимому, употребляются недифференцированно для латинских b и и, притом не только в интервокальном положении (как в сло­вах labat «моет», culpauiles «виновные»), но и вообще в сере­дине слова и даже в начале (как в словах serbicios «службы», betatu «запрещенное», uetait «запретил»)^[181]; интервокаль­ное -р- чаще всего представлено как р, хотя в том районе, который нас интересует, с меньшей регулярностью, чем западнее, в Наварре и Арагоне. Выдвигалась точка зре­ния, что эти графемы следует рассматривать как «cultismos», даже если они появляются в романизованных формах типа copiertos «покрытые» ⁸¹. Однако нет никаких оснований для того, чтобы эти «cultismos» появлялись в Кастилии чаще, чем, например, в Леоне, где их вообще нет; таким образом, в этом р можно видеть отражение действительно глухих артикуляций, как те, которые иногда наблюдают­ся — вплоть до наших дней — в некоторых диалектах Арагона и Беарна. Однако в позднем кастильском b пред­стает как конечный пункт развития латинского интер­вокального и отсюда нужно сделать вывод, что все следы интервокальных глухих, которые могли сохраниться в кастильском языке, уже уступили место звонким взрыв­ным в леонском и в большей части западнороманских диалектов.

22. В более поздних кастильских памятниках, таких, как «Cantar del Mio Cid» («Песнь о моем Сиде»), которые происходят чаще всего с территории, отвоеванной у ара­бов, обнаруживается система, в меньшей мере затронутая баскским влиянием: различие между [Ь] и [v] в начале слова, как правило, соблюдается, хотя, правда, можно найти примеры колебаний и хотя распределение b и и не всегда соответствует этимологии ^[182]. Во многих случаях следует считаться с возможностью диссимиляции и с явле­ниями фонетического синтаксиса; очевидно, однако, что ситуация здесь гораздо более запутанная, чем в большей части других романских диалектов. В частности, никогда нельзя полностью исключить возможность смешения диа­лектов. В той мере, в какой «Песнь» отражает какой-то один диалект, нечеткость в распределении b и и как в начале слова, так и в положении после согласных указывает как будто бы на то, что в этом диалекте [Ы и [v] все еще являются фонологически различными единицами, но его носители имеют контакты с менее консервативными диалек­тами; интервокальное -р- представлено как -Ь-, которое никогда не смешивается с потомками древних -Ь- и несло­гового -а-^[183]. Этого и следовало ожидать в данную эпоху от романского диалекта Испании, не затронутого влиянием баскского языка. Вплоть до конца XVI века случаи сме­шения b и v ограничены почти исключительно пределами Старой Кастилии и близкими к ней северными провин­циями. Как мы видели, андалузец Небриха сохраняет различие между начальными b и v.

23. На заре XVII в. картина меняется: начальные b и v полностью совпадали — скорее всего в звуке [Ь] или [р] — в зависимости от синтагматического окружения; тоже самое происходит в середине слова в положении после согласной. В интервокальном положении /Ь/ (из р) и /у/ (из Ь, и) совпадают в /р/. Именно такова ситуация в совре­менном испанском языке: имеется одна губная звонкая фонема, реализация которой является взрывной или фри­кативной в зависимости от окружения. Эта ситуация является результатом распространения на большую часть среднесеверной Испании системы губных, существовавшей первоначально лишь в Риохе, на северо-востоке Старой Кастилии и, быть может, в некоторых более южных районах этой провинции, где среди населения, появившегося после изгнания арабов, было большое количество носителей баскского языка³⁴. Эта часть населения, по-видимому, никогда не была в состоянии различать начальные [Ь] и [у]. Что касается интервокального -р-, то соответствую­щее ему [р] в диалектах, подвергшихся влиянию баскского, по-видимому, скоро исчезло вследствие подражания зву­ку [Ь] как норме. Поскольку, однако, интервокальные звонкие взрывные были чужеродными для автохтонной системы баскского языка, то результатом явился спирант [р], который стал употребляться также вместо исходных

и -и-. В первых десятилетиях XVII в. новая система, выйдя за пределы Старой Кастилии, стала быстро распро­страняться и скоро утвердилась на всей территории кас­тильского языка.

24. Аргументом против того, что экспансия кастильско­го смешения /Ь/ и /у/ обусловлена теми же влияниями, что и переход от /Ї/ к /Ь/, может служить отсутствие паралле­лизма в распространении этих двух явлений. И то и другое обнаружилось вначале в Старой Кастилии и только позднее было перенесено на другие районы; но в то время как рас­пределение / и h, которое соответствует Ш и нулю звука в современном кастильском, обнаруживается у Небрихи около 1500 г., смешение /Ь/ и /у/ становится правилом лишь спустя столетие. Не следует, однако, забывать, что речь идет о двух различных процессах: в случае перехода [f] > [h] мы имеем дело с одной и той же фонемой, артику­ляция которой переходит из губной зоны в заднеязычную в ограниченной части кастильской языковой области, откуда в дальнейшем [h] распространилось в качестве индивидуального варианта фонемы /. Это прямо вытекает из графики: например, средневековое испанское font а соответствует старофранцузскому honte. В речи большин­ства людей, которые пишут fonta, нет звука [h], однако эти люди привыкли воспринимать [h] у своих соседей просто как другую манеру произношения /Ї/. Если пред­ложить им форму [honta]³⁵, они будут воспринимать ее как fonta и воспроизводить как [fonta]. С течением времени большинство людей научилось артикулировать оба вариан­та, и с этого момента распределение этих вариантов начи­нает диктоваться либо фонетическим контекстом ([h] перед гласными, [f] — в остальных положениях), либо ощуще­нием, что [f] более «изысканно», откуда сохранение / в таком слове, как fe «вера». В кастильском языке позднего средне­вековья то, что называется переходом [f] в [h], есть не что иное, как распространение на основные центры области того распределения, которое мы только что описали. С фоно­логической точки зрения этот результат может быть описан как расщепление одной фонемы на две; при этом принцип экономии языка не затрагивается сколько-нибудь глубоко, ибо из этого не вытекает никаких смешений. Это, конечно, делает более понятным, почему окончательная победа [h] произошла на целое столетие раньше, чем те инновации, которые привели к смешению фонологически различных элементов.

25. Смешение /Ь/ и /у/, явление менее эффектное, поскольку оно не отразилось сколько-нибудь глубоко на

орфографии, представляет собой один из аспектов общего процесса смешения звонких взрывных с соответствующими звонкими спирантами. Весьма правдоподобно, что в древне­баскском языке, так же как в современных баскских диа­лектах, звуки [d] и [g] были не независимыми фонемами, а лишь вариантами фонем Id/ и Igl с распределением, анало­гичным тому, которое имеет место в современном испанском языке. Все данные, которыми мы располагаем, говорят о полном параллелизме эволюции интервокальных р, t и с в раннем и средневековом кастильском, и если мы при­пишем влиянию баскского смешение потомков интерво­кальных -b- и -и- с потомками то то же самое нужно будет предположить относительно смешения t и с соответ­ственно с d и g или по крайней мере с тем, что от них оста­лось. Смешение двух серий раннего кастильского языка — /Ь d gl и /v d g/,— по-видимому, в очень сильной степени затронуло экономию языка, и не удивительно, что для повсеместного распространения этого явления потребова­лось гораздо больше времени, чем для безобидного рас­щепления /Ї/ на два фонологических элемента. Во всем дальнейшем изложении не следует упускать из виду фунда­ментальное различие между фонологическим смешением и фонологическим расщеплением.

V. Оглушение свистящих

26. Принимая во внимание вышеприведенные данные о продолжительном влиянии баскской фонологической системы на испанскую и ярко выраженный динамизм языковых систем, охваченных этим влиянием, естественно предположить, что баскский язык играл роль и в изме­нениях системы согласных в XVI—XVII вв. Действи­тельно, изучение баскской системы фрикативов и сравне­ние ее с тем, что мы знаем или можем предположить отно­сительно системы фрикативов староиспанского языка, под­тверждает гипотезу о том, что самая удивительная черта этой эволюции, а именно фонологическое смешение, полу­чает вполне правдоподобное объяснение, если предполо­жить, что эта эволюция проистекает из обобщения системы, характерной для говоров северной Кастилии, в которых не "было никаких оснований для реализации фонологиче­ских различий, совершенно чуждых для их баскских предков.

27. Система свистящих в большей части баскских диа­лектов характеризуется почти исключительным пред­почтением глухих артикуляций ⁸⁶. Если оставить в стороне сулетинский диалект, на котором говорят на французской стороне Пиренеев и на крайнем северо-востоке,— диалект, подвергшийся глубокому влиянию соседнего с ним беарн­ского диалекта,— то можно сказать, что звонкие свистя­щие встречаются только в качестве комбинаторных вариан­тов согласных, нормально глухих; ср., например, лабур- динское gasna «сыр», которое молодое поколение в Саре произносит как [gaznal. Большинство современных диа­лектов имеет только две свистящих фонемы; однако много­численные свидетельства говорят о том, что традиционная система представлена теми диалектами, которые различают три свистящих: псевдоальвеолярный глухой /s/ (орфогра­фически г), апикально-альвеолярный глухой, в некоторых диалектах — какуминальный, Is/ (орфографические) и шипя­щий глухой, слегка палатализованный /§/ (обычно пере­дается в орфографии как ch во Франции и как х в Испании). Все они часто появляются в сочетании с предшествующим /t/, откуда возникают комбинации /ts, ts, ts/. Однако, как правило, эти группы встречаются только в середине или в конце слова. Только /ts/ появляется с некоторой частотой в начале слова, в особенности в экспрессивных словах. Возможно, начальное /ts-/ и даже /ts-/ также существовали когда-то, но затем упростились в /s-/ и /s-l³⁷. Вполне вероятно, что по крайней мере Ш и /si были возможны в начальном положении наряду с /ts/ и /ts/. Таким образом, для древнего периода языка можно наметить следующую систему:

В начале слова Внутри слова

³⁶ Н. Gavel, Grammaire basque, v. I, стр. 55 и сл.

³⁷ Н. Gavel, Elements de phonetique basque, стр. 146; R. L a f о n, Correspondances basques — caucasiques. «Eysko-Jakin- tza», 2, 1948, стр. 362.

28. Для старокастильского можно предположить сле­дующее:

В начале слова Внутри слова

Звонкие

Глухие

ts-

с-

S-

S-

g-

Эти таблицы показывают, что баски без труда могли воспроизвести с достаточной точностью любой из глухих свистящих старокастильского языка (как фрикатив, так и аффрикату), но что они, по всей вероятности, имели склонность заменять /dz z z g/ на соответствующие глухие /ts s s с/, смешивая тем самым фонемы, обозначаемые через д иг, -ss- и -S- и х или ch (в зависимости от характера шипя­щей звонкой фонемы) и /. Но ведь это в точности та картина, которую мы имеем на первых этапах современного испан­ского языка, где, как мы знаем, / смешивается с х, а не с ch. Схема, приведенная ниже, может служить иллюстрацией,

ts

Рис. 13.

во-первых, реакции басков на систему кастильских сви­стящих, в которой / всегда спирант, а во-вторых, того, что можно назвать первым актом консонантических изменений XVI—XVII вв. Невозможно считать случайностью такой поразительный параллелизм двух языков, которые, как мы знаем, находились в тесном контакте на протяжении всей истории кастильского языка. А если исключить слу­чайность, то очевидно, что в данном случае баскский влиял на кастильский, а не наоборот, поскольку точно установле­но, что западнороманские языки, и в частности старо­кастильский, различали звонкие и глухие свистящие, а баскский — нет.

29. В этом случае, так же как в случае смешения звон­ких взрывных и спирантов, мы должны предположить суще­ствование нескольких последовательных фаз кастилизации носителей баскского языка. Следует даже предположить существование периода, в течение которого система, рас­пространенная на вновь принятых в лоно романского языка, неявным образом подвергалась влиянию поколений людей баскского происхождения. В течение веков люди, усваивав­шие испанский язык, сталкивались со звонким шумным шипящим [g], который они имели тенденцию смешивать с [с]. Эта гипотеза находится в соответствии с данными, которые мы изложим ниже. По мере того как эти люди приобретали привычку к звонкой артикуляции, они начали обращаться с [g] так же, как со своими /Ь d g/. Если они еще имели склонность к фрикативному произношению своих взрывных в окружении гласных (на баскский манер), то [g] ослаблялось почти без исключений в [z]. Новые поколения, сталкиваясь с [z], воспроизводили его обычно как s, так что a Juan превратилось в [a zuan]; в то же время con Juan (т. е. [kon guan]) воспроизводилось непосредствен­но как [kon cuan]; но поскольку [с] и [s] ни в кастильском, ни в баскском не могли рассматриваться как варианты одной и той же фонемы, эта звуковая единица слова должна была заместиться обобщением во всех случаях какой-то одной шипящей фонемы. Не следует удивляться, что в конечном счете победило /§/,— ведь -/- в середине слова, кроме положения после я, автоматически звучало как [z], откуда в свою очередь [s], а начальное /- переходило во фрикатив во всех положениях, кроме положения в начале фразы и после я.

30. Мы напрасно бы пытались установить точные даты или локализацию какого-либо из процессов, о которых мы только что говорили. В отношении географического расположения эти процессы можно, пожалуй, отнести к традиционной, все время сужающейся баскской обла­сти или же к районам Старой Кастилии, в которые пришли баскские поселенцы; взятые в целом, эти районы состав­ляли довольно большую часть того трамплина, с которого началась кастильская реконкиста. Остальную часть области занимали традиционные носители романского языка, а кро­ме того (что часто упускают из виду), компактная масса одноязычных басков, которых, конечно же, нельзя считать гетерогенным элементом в этой среде в ту эпоху, когда религия и феодальные узы, без сомнения, были более важными социальными факторами, чем язык. Возможно, что с течением веков какая-то часть баскского населения спу­скалась к югу. И чем дальше шли эти люди, тем легче им было полностью ассимилироваться с их новым окруже­нием. Но те, кто не продвинулся на юг дальше Бургоса, скорее всего застали (по крайней мере в низших слоях населения) романский язык, уже пронизанный разного рода баскскими чертами. Если они обосновывались в этих местах, то и они сами, и их потомки усваивали это местное наречие и, быть может, привносили в него некоторое коли­чество дополнительных баскских черт. В рамках нашей гипотезы нет необходимости предполагать, что баскский язык был распространен достаточно широко за пределами традиционной баскской области, скажем, после XII века. Но позднее низшие слои населения на больших террито­риях Кастилии пользовались, по-видимому, фонологиче­ской системой, в большой степени совпадавшей с той, которая впоследствии стала нормой или по крайней мере содержала ее в зародыше. Тот факт, что вплоть до XVI века мы находим очень мало следов этой системы, свидетель­ствует лишь о том, что она не была употребительна в тех слоях населения, из которых обычно вербуют писцов.

31. Все, что мы можем констатировать начиная пример­но с 1550 г., отнюдь не относится к числу фонетических изменений такого типа, когда все общество постепенно изме­няет привычные для него артикуляции. Если принять во внимание, что все провинции и все классы общества всей кастильско-говорящей Испании оказались затронуты теми революционными преобразованиями, о которых говори­лось выше, то трудно себе представить, как эти преобразо­вания распространились по всем уголкам столь обширного района примерно за три четверти века, т. е. за период, рав­ный жизни одного поколения людей,— период, с лингви­стической точки зрения действительно короткий. Непости­жимо, каким образом могло получиться так, что в 1550 году вся нация от Бургоса до Гренады произносила [vj[ezo], а в 1625 году — уже [Ь)ехо]. Что бы при этом было с вось­мидесятилетним стариком, родившимся в 1540 году? Конеч­но, большое число людей, в особенности в отдаленных районах, могло произносить [vj[ezo] и в 1650 году, и позднее. Но этого мало. То, что произошло, невозможно понять ина­че, как разрыв в языковой традиции, в течение долгого времени сохранявшейся высшими слоями, разрыв, мало- помалу находивший поддержку в широких слоях населения все новых и новых районов; старая норма, видимо, поддер­живалась своего рода социальной сегрегацией вопреки влиянию кормилиц и слуг. Защитники языковой традиции, конечно, прекрасно понимали язык народа — так же как в современной Европе буржуа понимает язык рабочих и даже диалект своих фермеров. Нашему восьмидесятилет­нему старику 1625 года [bjexo] должно было казаться очень вульгарным, хотя он наверняка мог слышать такое произ­ношение чуть не с колыбели. Нужны века для того, чтобы изменения такого масштаба развились и получили все­общее распространение. По-видимому, в течение предше­ствующих веков вариант кастильского языка без звонких свистящих и с неопределенными границами* между звон­кими взрывными и спирантами, придя с севера, медленно распространялся среди крестьян и низших слоев ремеслен­ников; достигнув границ Старой Кастилии или, быть может, даже выйдя за ее пределы, этот вариант постепенно подры­вал традиционную форму языка. Постепенно распростра­няясь, эта система достигла районов, где в это время про­ходили другие процессы, видоизменяющие фонетическую реализацию некоторых фонем. Именно такой сплав и воз­ник в конце концов на руинах традиционной фонологиче­ской системы.

32. Изучение памятников старокастильского языка не дает исчерпывающих доказательств в пользу существова­ния тенденции к смешению звонких свистящих с соответ­ствующими глухими. Однако можно указать на некоторые интересные факты. В случае /ts/ и /dz/ употребление г (или его варианта д) вместо /ts/, а также /dz/ вплоть до XIII века ³⁸ является слишком общей чертой для Кастилии и для других районов, в частности для Леона, чтобы ее можно было интерпретировать как проявление тенденции к смешению. Здесь следует принять во внимание орфогра­фические привычки, которые маскируют фонологические противопоставления, и поэтому невозможно точно уста­новить, где и когда г свидетельствует о смешении ts и dz. В памятнике «Mio Cid», который был написан в ту эпоху, когда нормой было различение д иг, нет никаких следов

смешения звонких и глухих фонем ^[184]. Однако некоторые документы этого периода никак не используют наличие двух букв д и г ^[185], в чем можно видеть результат того, что писцы избегали выражать на письме фонологическое раз­личие, которое они с таким трудом могли воспроизвести в своей собственной речи. Позднейшие документы под­тверждают нашу гипотезу о том, что Старая Кастилия была первой среди испанских провинций, где четко проявилась эта черта ^[186]. Что касается апикально-альвеолярных фрика­тивов, для которых простое интервокальное -s-, по-види­мому, представляло звонкий вариант, а двойное -ss-----------------------

глухой, то следов их смешения в древних документах можно найти довольно много ^[187]. В «Mio Cid» -s- вместо -ss- встре­чается редко^[188]; иногда, однако, наоборот, писцы этой эпохи употребляют -ss- там, где естественно было бы ожи­дать -S- ^[189].

33. В случае шипящих мы находим в самых древних документах многочисленные проявления тенденции к сме­шению в письменности глухой аффрикаты /с/ с кастильской фонемой, соответствующей романскому [/]; нередко вместо того и другого употребляется gg; вместо звонких и глу­хих употребляется иногда недифференцированно буква /, а также комбинации ch и ih ^[190]. Это, по-видимому, показы­вает, что звонкий звук был когда-то аффрикатой [dz], которую люди баскского происхождения были склонны смешивать с глухой фонемой /с/. Для последующих перио­дов было бы неосторожно делать далеко идущие выводы из графических сочетаний типа xamas вместо jamas «никог­да», которые как будто бы встречаются ^[191] в мадридских памятниках уже в XIII в. Действительно, Мадрид не отно­сился к той области, в которой свистящие могли оглушить­ся в столь ранний период. В целом мы не располагаем до­статочно ясными и бесспорными данными, которые указы­вали бы на общее смешение ранее XVI в., т. е. до того мо­мента, когда язык всех классов общества оказался затро­нут преобразованием.

34. Во втором томе работы «Estudios 1 inguisticos» Амадо Алонзо (Alonso) можно найти ряд наблюдений, касаю­щихся современной эволюции в Испании и в Америке неко­торых испанских непрерывных фонем ^[192]. Из этих наблюде­ний следует, что звонкие непрерывные под влиянием того, что испанские фонетисты и лингвисты называют «rehila- miento» ^[193], везде обнаруживают тенденцию к утрате своей звонкости. Алонзо видит в этом оглушении то же явление, которое три века назад привело к смешению звонких и глу­хих свистящих: в испанском языке rehilantes имеют тен­денцию к оглушению, тогда как слабые звуки — не- rehilantes — сохраняют свою звонкость. Эта теория весьма соблазнительна. Однако возникает вопрос, почему оглу­шение звонких фонем с устойчивой артикуляцией произо­шло только в кастильском и неизвестно в португальском и французском, не говоря уж о других романских языках. Иными словами, почему нужно очень хорошо знать испан­ский язык, чтобы сразу понять, чему соответствует слово rehilamiento. Поскольку другие романские языки не знают этого слова, то, видимо, кастильский один приобрел в ка­кой-то момент этот способ дифференциации различных типов непрерывных согласных. Аналогичная тенденция к оглушению сильно артикулируемых согласных отмече­на в бретонском и в валлийском ^[194]. Но в кельтских языках для этого существуют вполне понятные морфологические предпосылки. Ничего похожего нет в кастильском: арген­тинский «porteno» (житель Буэнос-Айреса), который скло­нен заменять в своей речи cabazo на cabaso, не подчиняется давлению парадигмы склонения; здесь имеет место чисто фонетический процесс, проистекающий из того, что можно назвать специфической тенденцией современного кастиль­ского языка. В поисках источника этой тенденции мы снова придем к баскскому языку, в котором никогда не было звонких непрерывных, за исключением ослабленных взрыв­ных. Проблема сводится, следовательно, к тому, чтобы определить, когда эта тенденция перешла с баскского на кастильский. Желательно при этом не быть введенным в заблуждение своей собственной терминологией: тенденция не «набрасывается» на язык как болезнь; она передается от языка к языку только в том случае, когда одна структу­ра испытывает глубокое влияние со стороны другой; фоно­логическая структура баскского языка оказала влияние на структуру кастильского, в результате чего смешались /Ь/ и /v/, /ts/ и /dz/, /si и /z/, Is/ и Ш. После того как про­изошли эти смешения, говорящие потеряли свободу ком­бинирования звонкости с непрерывностью в согласных, за исключением плавных или слабых смычных; в настоящее время если в результате языковой эволюции тут или там возникает какое-нибудь [z], оно слишком изолированно, чтобы сделать неограниченно возможным необычное соче­тание работы голосовых связок с энергичной артикуляцией, какая имеет место при произнесении шипящих. Корочке говоря, именно оглушение свистящих стоит у истоков существующих языковых привычек носителей кастильско­го языка, а отнюдь не наоборот.

35. Чтобы гипотеза о баскском происхождении смеше­ния звонких и глухих свистящих завоевала сторонников, следует произвести сравнение романской и баскской фоно­логических структур. Но это сравнение не принесет плодов, если предварительно не разделить весь комплекс изменений, которые произошли к XVII в., на два различных акта, частично совпадающих по времени: оглушение, с одной стороны, и устранение специфических артикуляций — с другой. Если мы хотим понять действительную природу этого последнего явления и уловить некоторые из факторов, способствовавших этой реорганизации ртовых артикуля­ций, то мы должны временно отвлечься от фактов фоноло­гических смешений, несмотря на то что памятники отра­жают только те звуки, которые являются результатами смешений. Система взрывных и фрикативов, возникшая в результате баскских влияний, проанализированных выше, может быть представлена при помощи следующей схемы:

С точки зрения различительных функций эта система страдает слишком большой концентрацией в области сви­стящих, тогда как соседние артикуляторные возможности остаются неиспользованными. Общебаскский язык, в кото­ром не было единой фонемы /ts/, но зато было три фрикатива, /s/, /si и /§/, стремится разрешить этот конфликт путем смешения двух фонем из трех. Следует предположить ана­логичное смешение (/ts/ и Is/) для большой части Андалу­зии, откуда оно могло проникнуть и в Америку. Но для испанского языка центральных областей можно отметить, что фонема /ts/ в конце концов приобрела зубную артику­ляцию, которая сделала из нее фрикативный коррелят для /t d/. Вероятно, на некоторых участках кастильской области развитие g и г в направлении [0] и [d] предшество­вало смешению этих двух* фонем, так что жители этих районов в конце концов стали смешивать [0] и [d], имити­руя тех, кто смешивал [ts] и [dz] ([0] и [ts]; [d] и [dz] были, разумеется, вариантами одной и той же фонемы). Тот факт, что фрикатив [d] не совпал повсеместно с ослаблен­ным вариантом /d/, возможно, объясняется более энергич­ной артикуляцией [d] (в письменности г)^[195]; как известно, наличие/отсутствие голоса не единственный признак, отли­чающий в современном испанском языке d в -ado и г в -azo. Однако пример juzgar «судить», -azgo из judgar, -adgo пока­зывает, что по крайней мере в положении на конце слога и в середине слова смешение все-таки происходило.

36. Шипящая Is/ также становилась акустически более противопоставленной Is/, отходя в направлении дорсальной артикуляции /к/ и Igl. Здесь также, вполне возможно, изме­нение началось (по крайней мере в каких-то районах) раньше, чем произошло смешение Is/ и /z/. Хотя переход шипящей артикуляции в дорсальную и засвидетельствован в нескольких баскских диалектах ^[196], маловероятно, чтобы в кастильском это изменение произошло под влиянием баскской фонологический системы, поскольку схема эво­люции [i > j > d > dz> ts> s > x], приводимая Гавелем как процесс, в результате которого в некоторых баскских диалектах появились глухие дорсальные фрикативы, дей­ствовала лишь в некоторых районах Испании. Звуки Ц] и [dl остаются самыми нормальными реализациями для баскской фонемы, обозначаемой на письме как /^[197]. Таким образом, вполне вероятно, что баскские диалекты, имею­щие звук [х], обязаны появлением этой артикуляции срав­нительно недавнему кастильскому влиянию. Трудно опре­делить точно характер и ход этого влияния, не проанализи­ровав полностью фонологическую систему каждого из рассматриваемых диалектов. Отсутствие точных сведений о географическом источнике сдвига шипящей артикуляции назад в кастильском не может повлиять на наше мнение о том, что смешение звонких и глухих свистящих на каком- то этапе своего распространения достигло районов, где осуществилась реорганизация ртовых артикуляций, и уже эта система, получившаяся в результате реорганизации, продолжала распространяться и стала в конце концов составной частью общеиспанского языка. В конечном счете возникла система, которую можно представить так:

р t ch с

b d g

f z s j

Если отвлечься от плавных и носовых, то таблица, при­веденная в разделе 3.26 книги «Принцип экономии» для современного кастильского языка, отличается от настоящей схемы только наличием неслоговых у и и. Отсюда мы видим, что переход «полугласных» в согласные получает очень хорошее объяснение в рамках фонологической системы современного кастильского языка. Аналогичный переход, правда, имеет место и во многих баскских диалектах как на севере Пиренеев, так и на юге, однако здесь нет необ­ходимости предполагать взаимное влияние. Речь идет про­сто о параллельной эволюции, обусловленной фундамен­тальным сходством консонантических систем этих двух языков.