Характер языкового планирования

2.1. Нормативную, или предписывающую, лингвистику можно рассматривать как некий вид управления (или манипулирования) языком, предполагающий существо­вание того, что я буду здесь называть «языковым планиро­ванием» (в дальнейшем сокращенно — ЯП).

2.2. Такая модель применима и к ЯП. Всюду, где су­ществуют языковые проблемы, требуется ЯП. Если язы­ковая ситуация по каким-то причинам ощущается как неудовлетворительная, возникает необходимость в осу­ществлении программы ЯП. В одной из своих предшеству­ющих работ я определял ЯП как «деятельность по подго­товке нормативной орфографии, грамматики и словаря, которыми будут руководствоваться в своей письменной и устной речи члены неоднородных речевых коллективов» (Хауген 1959, 8). Теперь я считаю, что это только один из возможных выходов ЯП, только часть воплощения решений, принимаемых теми, кто занимается планирова­нием языка. Душой ЯП является скорее то, что я определил бы как «вынесение суждения в форме одной из нескольких имеющихся языковых форм». И даже еще .короче — я думаю, мы можем определить ЯП как оценку языкового изменения. Того же мнения придерживается и индийский ученый П.

2.3. Разумеется, поскольку лингвистика с такой гор­достью заявляет о том, что она наука описательная, можно и отрицать всякую научную ценность процесса оценки и выбора. Не углубляясь в проблемы детерминизма и свободы воли, мы можем, однако, сказать с полной уве­ренностью, что вопрос о выборе в языке продолжает оста-

Ваться открытым. Тот факт, что каждый человек должей учить язык с азов и при этом никогда не выучивает в точ­ности тот язык, на котором говорят его учителя, а также тот факт, что люди могут и действительно меняют в течение жизни свой язык,— достаточная гарантия того, что должна быть какая-то область, где есть место выбору. И коль скоро такая область существует, мы можем говорить о ЯП как о попытке повлиять на этот выбор. Как и всякая оценка, ЯП предполагает, что существуют некоторые стандарты, на фоне которых оцениваются различные языковые инно­вации.

2.4. Однако не следует априори утверждать, что мы знаем, что это за стандарты. В задачи ЯП не входит поощ­рение или предотвращение языковых изменений. В его задачи не входит защита единообразия или разнообразия речи отдельных говорящих или групп говорящих. В его задачи не входит противодействие или содействие процессу межъязыкового заимствования: оно может лишь работать на пурификацию или гибридизацию. Оно может защищать или расширение, или ограничение ресурсов языка. В его задачи не входит повышение эффективности в ущерб красоте; оно может развивать как точность, так и вырази­тельность языка. В его задачи не входит даже сохранение того языка, для которого оно предназначено: ЯП может быть направлено на сдвиг данного языка в сторону другого.

2.5. Представляя нижеследующий системный обзор ЯП, мы примем план, который подсказывается общим подходом теории решений.

2.6. Прежде чем начать рассмотрение проблем, порож­дающих ЯП, необходимо установить соотносительные роли речи и письма. Если мы будем придерживаться обычного взгляда лингвистов, выраженного в знаменитом афоризме Блумфилда о том, что письмо — «всего лишь способ фик­сации языка с помощью видимых знаков» (Блумфилд 1933, II, 1), мы не сможем даже приблизиться к этой теме. Агрессивно пейоративная форма этого утверждения по­нятна в свете общедидактических идей Блумфилда. Ко­нечно, никто не станет отрицать исключительной важности для лингвистической науки того факта, что письмо вто­рично — как в историческом плане, так и при обучении и в жизни каждого индивида. И все же при изучении ЯП нам придется перевернуть это отношение: нам придется считать письмо первичным, а речь вторичной. Может быть, это одна из причин, почему языковеды сравнительно мало интересуются ЯП,— это переворачивает все их пред­ставления о языке. То, что лингвисты считают первичным, в ЯП рассматривается как вторичное, а за тем, что линг­висты считают лишь тенью действительности, признается определенная ценность.

2.7. Отношение письменного языка к идиолектным кодам его носителей можно анализировать путем двойного перевода. Начав с любого данного идиолекта, лингвист может применить доступную ему технику описания и пред­ставить точную и исчерпывающую запись идиолекта в форме стандартного лингвистического описания. Эту точ­ную фиксацию идиолекта можно назвать графолектом говорящего. Между идиолектом и графолектом даже в самом благоприятном случае будут ощутимые расхож­дения. Графолект отличается от идиолекта следующим: он а) отредактирован, б) расчленен, в) задержан, г) ста­билизирован. Отредактирован — это значит, что в нем не содержится никаких не поддающихся учету непредска­зуемых ошибочных фраз и фальстартов, характерных для реальной речи (Хоккет 1958, 142). Расчленен озна­чает то, что такие сукцессивные единицы, как фонемы и слова, разъединяются, вместо того чтобы оставаться слитными: так, /waynca telmiy/ в любой мыслимой английс­кой орфографии предстанет в виде пяти или шести сукцес- сивных единиц: Why didn’t you tell me? «Почему ты не сказал мне?» Под задержанностью графолекта мы пони­маем тот факт, что он выучен, как учат второй язык, и потому требовал большего обдумывания и больших усилий, чем идиолект. Графолект стабилизирован, то есть он обла­дает большей потенциальной емкостью и несущей силой, что способствует регулярности и стабильности его форм. Таким образом, применив эти принципы к идиолекту, лингвист переводит его в новое средство общения с выте­кающим отсюда изменением техники исследования и не­которой потерей информации. То же самое делает носитель графолекта, когда он учится читать и писать.

2.8. Но графолект — это еще не орфография. Для этого должен обязательно осуществиться второй перевод, кото­рый приспособит его к нуждам других идиолектов — короче говоря, создаст некий компромисс графолектов. Как указывал Мартин Йоос (Йоос 1960, 257), идеальная орфография должна обеспечивать некоторую степень мор­фемной стабильности, будучи сама морфонологической. Это значит, что она должна допускать такую альтернативную интерпретацию символов, чтобы самые различные идио­лекты смогли обнаружить в ней присущие именно им звуки. И в то же время она должна быть настолько едино­образной, чтобы в нее можно было перевести самые раз­личные речевые навыки. Но это означает, что стандартная орфография в определенной степени независима от речевых навыков тех, кто ее употребляет; она становится как бы «языком в себе», а не только отражением речи. Поэтому лица, изучающие орфографию, сталкиваются с двойной проблемой — разрывом между речью и письмом (в смысле использования разной техники кодирования) и разрывом между их собственными идиолектами и воплощением этих идиолектов на письме. Именно этот второй разрыв может привести к фактическому языковому изменению под влия­нием письма, поскольку письменные тексты, читаемые вслух, могут порождать свою собственную речь. Применяя выученные им правила перевода, человек, читающий текст, может создать идиолект, отличный от его собствен­ного — в той степени, в какой данный графолект не сов­падает с его собственным графолектом. Это возможно в любом случае — независимо от того, насколько орфогра­фия данного языка близка к фонетике. Однако на самом деле полностью фонетическая орфография обеспечит боль­шее единство произношения, так что орфографическое произношение скорее характерно для немецкого, чем для английского языка. Орфографическое произношение крайне непопулярно среди лингвистов, однако язык типа верхне- немецкого без него совершенно невозможно понять⁸.

2.9. При рассмотрении ЯП существенна также проблема языкового стиля.

2.10. Итак, установив примат письма над звуковой речью для целей ЯП, сформулируем общее положение: ЯП относится прежде всего к официальным, а не к неофи­циальным языковым стилям, особенно в их письменной форме. Всякое воздействие официального стиля на не­официальный является вторичным, первичная же цель — влиять на официальный стиль посредством изменений в письменной форме его выражения. Это и есть обстановка и фон для любого ЯП.

ные; 2) вторичный речевой коллектив, в котором имеется частичное взаимопонимание, и 3) третичный речевой коллек­тив, в котором понимания нет, так что требуются перевод­чики. Среди политических объединений примером первич­ного языкового коллектива может служить Исландия, вторичного — Англия, третичного — Швейцария. Мы не можем заниматься здесь подробно пересечением этих по­нятий, укажем только, что вторичный речевой коллектив вполне созрел для национального языка, а третичный — для международного, или вспомогательного, языка. Оба они являются примерами ситуаций, когда на помощь следует призвать ЯП. В самом общем виде, каждый из этих речевых коллективов нуждается в некотором общем коде, вспомогательном языке, который позволил бы всем желающим осуществлять общение с членами других пер­вичных коллективов (Г а м п е р ц 1962).

3.2. Подчеркивая важность устной формы языка и отдельного информанта, лингвисты выделяют в качестве своего специфического объекта именно первичный речевой коллектив. Для такого коллектива ЯП излишне, так как нужные коррективы вносятся в индивидуальную анархию уже непосредственными потребностями общения. Всякого, кто обучается языку, тут же поправляют его товарищи или старшие, с кого он всегда брал пример, часто пуская в ход горькое лекарство насмешки, пока он не овладеет языком как и они, максимально использовав все свои возможности. Языковой код усваивается каждым членом коллектива. "Таким образом, та интерференция с комму­никацией, которую называют «кодовым шумом», сводится к минимуму. Мне представляется, что данная модель, базируясь на теории информации, которую мы считаем наиболее адекватно описывающей ситуацию прямого об­щения в первичном речевом коллективе, вполне применима и ко вторичным и даже к третичным коллективам. Mutatis mutandis, чем обширнее речевой коллектив, в котором осуществляется коммуникация, тем лучше он обслужи­вается общим кодом. Этому коду не хватает непосред­ственности речевой ситуации; он должен оформляться более сознательно и, поскольку сюда включается и письмо, здесь достаточно простора и для ЯГІ. Главное, письменному языку не хватает самокорректировки устной речи, поэтому он нуждается в особой группе опекунов для осуществления этого терапевтического воздействия.

3.3. На практике все эти проблематические ситуации разнообразны и широко варьируются. На одном конце шкалы находится бесписьменное население, не имеющее ни письменной традиции, ни какого-либо централизован­ного управления — количество таких ситуаций во всем мире теперь быстро сокращается. Там, где появилась письменность, можно установить ряд четко различающихся ситуаций. Фергюсон (Фергюсон 1962) предложил шкалу для описания этих ситуаций, используя обозначе­ния ПО — П12 для фиксирования степени распространения Письменности и обозначения СтО — Ст2 — для фиксиро­вания степени Стандартизации. П2 представляет языки, на которых «регулярно публикуются оригинальные ис­следования в области физических наук», а Ст2 — языки, обладающие «единственной и широко распространенной нормой, которая лишь с самыми минимальными модифи­кациями или вариациями представляется пригодной для всех целей, в которых используется язык». Но даже и эти «идеальные состояния» очень различны и [168] нуждаются в субклассификации; например, шведский язык, который Фергюсон считает образцом Ст2, покрывает ареал, в ко­тором существуют живые диалекты, носители которых не понимают друг друга, а их в свою очередь не понимают люди, говорящие на литературном языке. Для жителей Далекарлии * есть много ситуаций, когда шведский язык ощущается как неподходящий. Страны типа США или Исландии (если специально взять для примера большую и маленькую страну) оказываются гораздо ближе к «иде­альному состоянию» Ст2 (Бенедиктссон 1962). Всюду, где ситуация связана с письменностью или стан­дартизацией, возникают проблемы для тех, кто занимает­ся ЯП.

3.4. Для языка бесписьменного существенна проблема создания орфографии. Если же данный язык имеет орфо­графию, она может быть (или стать) неадекватной для тех, кто ею пользуется; наконец, возможно соперничество разных орфографий. Даже в том случае, когда данная орфография вполне адекватна или так прочно утвердилась, что нет никакого резона ее менять, то всегда в пределах стандарта могут существовать варианты, подлежащие оценке. Такому варьированию могут подвергаться про­изношение, грамматика, синтаксис или лексика. По по­воду того, является ли какой-нибудь вариант желательным (и потому его нужно поддерживать) или нежелательным (и тогда его нужно изгонять), мнения могут расходиться. По-видимому, такие суждения оценочного характера де­лаются во всех речевых коллективах — от самых простых до наиболее сложных. Причем они не ограничиваются лишь коллективами, имеющими письменность. Так, Блумфилд, к своему большому изумлению, обнаружил, что его инфор­манты из племени меномини (штат Висконсин) имели весьма четкие представления о качестве языка, употребляемого их соотечественниками (Блумфилд 1927). Он заклю­чает, что, «соединяя в себе черты явного превосходства как в характере, так и в положении, равно как и в языке — некоторые лица расцениваются как лучшие образцы пове­дения и речи, чем другие».

4.