Ф. Джонсон-Лэрд ПРОЦЕДУРНАЯ СЕМАНТИКА И ПСИХОЛОГИЯ ЗНАЧЕНИЯ[45]
Лет десять назад экспериментальная психолингвистика установила, что индивиды обычно не запоминают ни поверхностную форму предложений, ни их глубинную синтаксическую структуру. Рассмотрев полученные данные, я выдвинул следующее предположение:
«Естественно задать вопрос, действительно ли предложение является самой крупной единицей, обычно участвующей в воспроизведении текста по памяти (recall of language).
Возможно, что из значений предложений в связном дискурсе слушающий имплицитно создает сильно сокращенную и не обязательно языковую модель повествования и что воспроизведение текста по памяти в большой мере является активной реконструкцией, базирующейся на том, что сохранилось от этой модели. Там, где модель не полна, может быть даже непреднамеренно досочинен материал, делающий припоминаемое либо более осмысленным (meaningful), либо более правдоподобным— процесс, параллельный изначальному построению модели. Хороший писатель или рассказчик, возможно, обладает способностью приводить в действие процесс, весьма похожий на тот, который развертывается, когда мы действительно воспринимаем (или воображаем) события, а не просто читаем или слышим о них (Johnson- Laird, 1970)».В этой цитате содержатся исходные представления теории понимания (comprehension), которая развивалась мною в последние десять лет. Брансфорд, Баркли и Фрэнкс (Bransford, Barclay and Franks, 1972) выдвинули сходную гипотезу, разграничив „интерпретативный" и „конструктивный" подход к семантике. Интерпретативная теория предполагает, что семантическая интерпретация, приписываемая предложению, обеспечивает полный анализ его значения. Конструктивная теория, отстаиваемая авторами, постулирует, что индивиды строят интерпретации, выходящие за рамки информации, представленной в языковой форме. Баркли (Barclay, 1973) проиллюстрировал это различие с помощью эксперимента, в ходе которого двум группам испытуемых предлагались предложения, описывающие порядок, в котором следуют друг за другом пять животных, поставленных в ряд.
Одной группе было предложено выяснить порядок, а от другой группы, которой не было сказано, что предложения описывают порядок следования, требовалось просто запомнить предложения. В тесте на узнавание первая группа не могла надежным образом отличить предъявлявшиеся предложения от других предложений, в которых описывается тот же порядок следования животных, тогда как вторая группа—запоминавшие — была способна отличить лишь предложения, в которых вводились объекты, исходно не связанные между собой, от остальных предложений теста на запоминание. Прямых статистических сопоставлений между результатами работы обеих групп Баркли почему-то не провел.Наши данные по запоминанию описаний пространственных отношений говорят в пользу выделения в понимании (comprehension) двух стадий. На первой стадии поверхностное понимание (understanding) высказывания создает пропозициональную репрезентацию, которая близка к поверхностной форме предложения. Эта символическая репрезентация строится на ментальном языке, словарь которого по своему богатству можно сравнить со словарем естественного языка— гипотеза, которую независимо от нас отстаивают Кинч (Kintsch, 1974) и Фодор Дж. Д., Фодор Дж. А. и Гаррет М. Ф. (см. Fodor, Fodor and Garrett, 1975). В пропозициональных репрезентациях закодировано достаточно информации для того, чтобы обеспечить дословное воспроизведение информации, по крайней мере в течение короткого промежутка времени. Эти репрезентации являются экономным средством представления дискурса, особенно неопределенных описаний. Они, по всей вероятности, напоминают поверхностную форму, а не прямую фонетическую (или графемную) транскрипцию высказывания, поскольку для говорящего на своем родном языке почти невозможно подавить процесс идентификации слов и выявления некоторых синтаксических отношений. Вторая стадия понимания, которая является факультативной, использует пропозициональные репрезентации в качестве основы для построения ментальной модели, структура которой аналогична положению дел, описываемому дискурсом.
Следовательно, выявление пропозициональной репрезентации необходимо предшествует построению ментальной модели. Этот конструктивный процесс базируется также на информации, извлекаемой из контекста и имплицитных умозаключений, основывающихся на знании о мире. Высказывание — это скорее ключ к конструированию модели, чем чертеж, по которому она могла бы быть построена.Возьмем пример из Джонсона-Лэрда (J о h n s о n-L a і г d, 1975b). Допустим, что вас спросили, понимаете ли вы следующее предложение:
Пожилой джентльмен часто ходил по улицам города.
Если вы достаточно хорошо говорите по-русски, то вы без труда уловите его значение. Вы знаете значения составляющих его слов, и вы знаете, как сочетать их в соответствии с их синтаксическими отношениями. Но улавливаете ли вы смысл (significance) этого утверждения, то есть пропозицию, которое оно выражает? Конечно, нет. Это просто предложение, которое встретилось вам на страницах учебника по языку. Однако, если бы вы прочитали его в путеводителе по городу и заключили, что пожилой джентльмен относится к Эйнштейну, а город—к Принстону, тогда бы вы не только поняли предложение, но и узнали бы, о ком и о чем идет речь. Тем самым вы бы существенно приблизились к пониманию его смысла, так как выявили бы ту самую пропозицию, которую оно передает в контексте. Возможно, вы бы не уяснили до конца его смысл до тех пор, пока не установили бы намерения автора. Реплики (remarks), место которых в интенциональной структуре не ясно, обычно вызывают недоумение. Конечно, может быть не ясна их иллокутивная сила, и основополагающим для высказывания является следующий вопрос: употреблено ли оно с целью произвести утверждение, задать вопрос или отдать приказание.
Теория ментальных моделей, как мы увидим, разъясняет эту вторую стадию понимания. Существенный контекст высказывания может быть представлен в ментальной модели, и коммуникативный смысл высказывания устанавливается путем соотнесения его пропозициональной репрезентации с этой моделью и со знаниями о мире.
Когда референты идентифицированы, новая информация, передаваемая высказыванием, может быть добавлена к модели, чтобы привести ее в соответствие с текущим моментом. Этот процесс, впрочем, вполне может происходить на уровне предикативных синтагм (clause) или составляющих, а не на уровне полных предложений.Эмпирические свидетельства в пользу двух уровней репрезентации были представлены в гл. 7. Ясно, что построение ментальной модели на основе пропозициональной репрезентации требует дополнительных когнитивных усилий по сравнению с формированием одной лишь пропозициональной репрезентации, и эта разница позволяет предсказать, что модель должна запоминаться лучше, чем пропозиция. Действительно, модель выходит за рамки буквального значения дискурса, потому что в ней воплощаются умозаключения, активированные схемы и отсылки; значение предложения невосстановимо по модели. Экспериментальные исследования подтвердили эти гипотезы. Конструктивный процесс, по всей вероятности, замедляется любыми выражениями, которые трудно интерпретировать, например отрицательными элементами и семантически „маркированными" словами, но как только модель построена, эти переменные не должны оказывать сколько-нибудь заметного влияния — гипотеза, которая также была экспериментально подтверждена (см. Glushko and Cooper, 1978).
Следует отметить и другое явление, так как оно проясняет различие между пропозициональными репрезентациями и моделями. Существование эвфемизмов и их действенность зависят от возможности поверхностной интерпретации дискурса. Если бы слово всегда вызывало в сознании полную репрезентацию своего денотата, тогда почти универсальное человеческое пристрастие называть лопату не лопатой, а ‘инструментом для рытья земли’ было бы совершенно немотивированным. Экзотическая терминология смерти и погребального ритуала, столь замечательно высмеянная Ивлином Во в „Незабвенной", никогда не была бы изобретена. Эвфемизмы рассчитаны на пропозициональную репрезентацию, они удерживают нас от полной интерпретации. Непристойные слова в их буквальных значениях, напротив, служат для того, чтобы вести нас прямо к модели мира. Помимо того что они используются эмотивно, в качестве бранных слов, они столь ярко напоминают о вещах, которые называют, что даже взрослые впадают в ошибку, принимая имя за вещь. Поэтому, хотя во многих контекстах (включая труды по когнитивным наукам) допускается упоминание о сексуальном акте, употребление в этих целях непристойного слова шокировало бы не меньше, чем изображение самого акта. Придумать новое непристойное слово в отличие от эвфемизма, очень трудно, потому что такое изобретение требует создания нового непристойного акта.