Нефтяная проблема в американо-европейских отношениях

Итак, «арабская атака» 1973 г., будучи направленной, в первую очередь, против США и Нидерландов, больнее всего ударила по другим европейским странам и Японии. Это усугубило и без того проблематичный с конца 1960-начала 1970-х гг.

Поскольку одним из самых фундаментальных изменений на мировом нефтяном рынке стало окончательное «огосударствление» нефтяной политики - ее превращение в фактор внешней и внутренней политики, то самым первым ответом правительств развитых стран на «арабскую атаку» стало выдвижение энергетических программ. Уже 6 ноября 1973 г., в разгар эмбарго, президент США выступил с энергетической программой, ставившей задачу достижения нефтяной автаркии к 1985 г. (т.н. проект «Независимость»). Она предусматривала, во-первых, снижение энергопотребления в целом, во-вторых, сокращение потребления нефти и переход на иные виды топлива (газ, уголь, атомную энергию) и, в-третьих, развитие собственной нефтяной промышленности за счет активизации добычи на континентальном шельфе и Аляске.[290] Президент подчеркивал, что по своей амбициозности его план может сравниться с Манхэттенским проектом или космической программой, замечая при этом, что такие задачи соответствуют духу американского народа. Желая воодушевить нацию собственным примером, Р. Никсон даже полетел в родную Калифорнию на рождественские каникулы обычным коммерческим рейсом, а не бортом № 1.[291] Несмотря на то, что сразу же после своего обнародования план Никсона был охарактеризован большинство комментаторов как нереалистичный, чисто теоретически он не был совсем уж фантастическим, поскольку США обладали и обладают огромными запасами углеводородов, что подтверждается колоссальным влиянием американской «сланцевой революции» на мировой рынок нефти и газа сегодня.

Что касается ЕЭС, то еще в августе 1973 г. был подготовлен доклад «Основные направления энергетической политики Сообщества»,[292] крайне общего характера. 14-15 декабря 1973 г. в Копенгагене прошел саммит глав правительств ЕЭС, созванный по инициативе французского президента, на котором был согласован алгоритм работы над энергетической политикой Сообщества.[293] В соответствии с ним 30 января 1974 г. Европейской комиссией была представлена экстренная энергетическая стратегия. Она включала обмен информацией каждые 15 дней по импорту, экспорту углеводородов и торговли ими внутри Сообщества, совместный мониторинг изменения цен на сырую нефть и продукты нефтехимии, меры по снижению энергопотребления.[294] Также по предложению ФРГ был создан Совет по вопросам энергетики, который приступил к разработке среднесрочной стратегии энергетической политики ЕЭС до 1985 г., в рамках которой особые надежды возлагались на сбережение, диверсификацию, развитие атомной и альтернативной энергетики.

Таким образом, в своей основе энергетические программы США и ЕЭС были созвучны, ведь единственное, что могло быть противопоставлено мощи ОПЕК, - это сокращение импорта нефти. Тем не менее, в том, что касалось их внешнеполитической составляющей, между союзниками наметились разногласия. Сам ход Октябрьской войны и то, какой оборот приобрело положение дел после арабского эмбарго в отношениях между союзниками, показали, что преодоление последствий нефтяного шока не будет безболезненным процессом. Резкое повышение цен на нефть, скачок расходов на ее покупку, мощный удар по промышленности, рецессия и рост безработицы - все это обернулось угрозой возвращения к «политике ограбления соседа» и ростом протекционистских настроений.[295] Различия в первоначальной реакции на кризис, степени ресурсной обеспеченности (как в этой связи заявил Г.

Если Франция, а вслед за ней и остальные европейские страны, подписавшие Ноябрьскую декларацию ЕЭС, выступали за всеобъемлющее урегулирование (всех вопросов со всеми участниками конфликта) при участии мирового сообщества, в строгом соответствии с требованиями арабской стороны, то Белый дом делал ставку на пошаговое решение, одностороннее посредничество Киссинджера в переговорах («челночную дипломатию»), а также жесткость в отношении арабского эмбарго.

В частных беседах и в публичных выступлениях Г. Киссинджер всячески подчеркивал отсутствие связи между урегулированием конфликта и отменой нефтяного эмбарго,[297] поскольку для США как для сверхдержавы было недопустимо показать, что ее дипломатическая активность мотивирована арабской «нефтяной атакой». В соответствии с этой линией практически сразу же после введения эмбарго, США начали оказывать давление относительно возобновления поставок на Саудовскую Аравию по линии ARAMCO[298] и по дипломатическим каналам - через египетского президента. Однако, в ноябре 1973 г. на «совет» Садата снять эмбарго король Фейсал ответил решительным отказом, заметив, что «несколько миль синайской пустыни» для него ничего не значат.[299] Любопытно, что для более искушенных в ближневосточной дипломатии британцев уже в октябре 1973 г. было ясно, что надежды американского руководства сподвигнуть арабов к действиям в столь короткое время были «нереалистично оптимистичными».[300] Лондон оказался прав: деятельному главе Госдепартамента не удалось добиться отмены эмбарго до тех пор, пока им не была одержана победа на дипломатическом фронте - заключение соглашения о разъединении войск Израиля и Египта в январе 1974 г.

Позиции Вашингтона и ЕЭС различались и в том, какие ответные меры на нефтяное эмбарго можно считать политически приемлемыми. Сообразно со статусом сверхдержавы, США выступали с позиции силы, полагая, что сдержать «атаку ОПЕК» может лишь согласованное наступление потребителей нефти. 12 декабря 1973 г. в своей речи перед Обществом пилигримов в Лондоне Г. Киссинджер, сравнив вызов нефтяного кризиса с запуском советского спутника в 1957 г., выдвинул идею создания «картеля потребителей» в виде инициативной группы развитых стран по вопросам энергетики (будущее Международное энергетическое агентство, МЭА).[301] По его мнению, приоритетными мерами по преодолению эмбарго должны были стать координация действий потребителей с целью усиления собственных переговорных позиций, выработка планов экономии энергии, проведение геологоразведочных работ в регионах, находящихся вне ОПЕК.

Из тех шагов, которые были предприняты Европой еще во время боевых действий, было ясно, что союзники вряд ли с легкостью согласятся на инициативу госсекретаря. И в самом деле, ЕЭС выразило нежелание идти в фарватере конфронтационной политики США в отношении ОПЕК. Итоговое коммюнике уже упоминавшегося нами саммита в Копенгагене подчеркивало важность переговоров и установления широкомасштабного сотрудничества со странами-производителями. В нем обращалось внимание на необходимость инвестиций в промышленное развитие нефтедобывающих стран ради получения гарантий стабильности углеводородных поставок по приемлемым ценам. И лишь после этого пассажа говорилось о расширении сотрудничества между странами-потребителями в рамках ОЭСР, и то во имя борьбы с экономической нестабильностью. Саммит ознаменовался прибытием делегации министров иностранных дел Алжира, Туниса, Судана и ОАЭ, что сделало и без того напряженную атмосферу, по словам британских дипломатов, близкой к опасной. Логично предположить, что курс на установление диалога с арабскими странами начал осуществляться еще до официального изложения позиции на саммите.

На этом же саммите был принят знаковый для истории ЕЭС документ — «Декларация о европейской идентичности». В нем хоть и признавалась необходимость тесного политического сотрудничества с США «на базе равенства и в духе дружбы», но подчеркивалась решимость ЕЭС действовать как самостоятельный и независимый актор на мировой арене.[302] В самом факте принятия этого документа можно услышать отголоски Октябрьской войны. Одним из «кошмаров» Европы периода разрядки был т.н. «кондоминиум сверхдержав».[303] То, что обменявшись потенциально опасными для судьбы европейского континента сигналами, сверхдержавы в итоге добились прекращения огня, только укрепило эти страхи. На фоне обострения обстановки в столь ключевом для мира регионе, как Ближний Восток, европейцы опасались, что сверхдержавы усилиями закулисной дипломатии могли достигнуть взаимопонимание относительно новой расстановки сил в регионе, вынеся за скобки интересы Старого Света.

«Декларация о европейской идентичности» явилась первым шагом на длинном пути формирования «отдельного» европейского внешнеполитического и энергетического взгляда. Документы Копенгагенского саммита в целом явились плодом и свидетельством крепнувшего осознания Европой того, что обозначение собственной, отличной от США, позиции будет служить ее интересам. Важно, что тогда же в качестве инструмента выработки и корректировки единой европейской позиции по особо важным политическим вопросам Париж предложил перевести прежде нерегулярные саммиты глав государств и правительств на постоянную основу. Так бы создан новый орган ЕЭС - Европейский Совет.[304]

В США Копенгагенское коммюнике справедливо расценили как неофициальный ответ на «пилигримскую речь» Г. Киссинджера, и, естественно, он не привел американскую сторону в восторг. В телеграмме, направленной из Госдепартамента в Белый дом, был сделан вывод, что ЕЭС оказалось неспособно поддержать призыв США о создании инициативной группы по вопросам энергетики, ограничившись вместо этого расплывчатыми формулировками о необходимости сотрудничества в рамках ОЭСР.

Официальный ответ ЕЭС на лондонскую речь Киссинджера последовал лишь 9 января 1974 г. В заявлении Еврокомиссии подчеркивалась необходимость участия стран- производителей нефти в будущем МЭА и исключалась возможность односторонних действий правительств европейских стран по энергетическому вопросу как противоречащая «духу европейской идентичности». В этом же заявлении была поставлена задача разработать механизм диалога со странами-производителями «черного золота».[306] [307] Французская сторона придерживалась еще более экстремальной позиции по этому вопросу, выступая резко против любых совещаний потребителей, на которых не будут представлены производители. Дж.Гаравини объяснял такие взгляды не только ресурсной уязвимостью Европы, но и симпатиями к странам Третьего мира, проистекающими из осознания вины перед бывшими колониями, что стало влиятельным фактором внутриполитической жизни Старого Света с

310

конца 1960 гг. на волне подъема новых левых.

При этом ЕЭС в принципе не отказывалось от идеи кооперации потребителей, лишь критикуя идею создания нового органа и настаивая на необходимости использовать для этой цели уже существовавшие площадки, а именно Комитет по нефтяным делам при ОЭСР. Этот комитет включал 25 стран-членов ОЭСР, и в его рамках США было бы труднее продавливать свою позицию по тем или иным вопросам. Кроме того, как следует из речей некоторых официальных лиц ЕЭС, европейцы беспокоились относительно возможности использования США «особых отношений» с отдельными членами Сообщества, прежде всего, с Англией,[308] для укрепления своей позиции, и эти опасения были небеспочвенны. Так, уже 30 октября К. Соум, отвечавший за европейские дела в доживавшем последние дни правительстве Э. Хита, заявил, что ввиду чрезвычайной внутренней ситуации (забастовки шахтеров и мощнейших акций протеста) Лондон не может позволить себе идти на конфронтацию с США в ближневосточных

312

делах.

Столкновение европейской и американской позиции относительно путей выхода из кризиса произошло на Вашингтонской конференции (11-13 февраля 1974 г.), которая была созвана США как учредительный съезд «картеля потребителей». Между тем, Совет ЕЭС еще 24 января 1974 г. определил сотрудничество со странами-производителями нефти во имя достижения баланса интересов в качестве приоритетной темы для обсуждения, наряду с обеспечением безопасности поставок и проведением совместных исследовательских работ в области энергетики.[309] [310]

Как написала The Financial Time, в глазах американцев данная конференция оказалась «моментом истины», проверкой на прочность политического сотрудничества внутри Западного блока.[311] Издание замечало, что общая атмосфера «нескрываемого страха, с оттенком уныния» создавала весьма мрачные прогнозы относительно исхода конференции еще до ее начала, что и понятно, поскольку участники встречи, фактически, имели различные повестки дня. Советская пресса характеризовала совещание как «сигнал к новой атаке на ослабленные бастионы Общего рынка».[312]

В самом деле, на конференции, собравшей 12 крупнейших стран-потребителей нефти, были затронуты лишь самые общие вопросы, а приоритетный для ЕЭС пункт о сотрудничестве с производителями занял в финальном коммюнике лишь пятую строчку. Франция, поначалу отказавшаяся присутствовать на мероприятии, выступила против какой-либо институционализации решений конференции, отвергнув ключевое предложение США о создании МЭА, хотя при этом Париж согласился участвовать в работе Координационной группы развитых стран по проблеме нефти, но лишь при условии выступления Девяти членов ЕЭС единым фронтом.[313] Позиция остальных участников саммита была умереннее: они поддерживали идею развития отношений между Девяткой и странами ОПЕК и предложение США одновременно.[314] [315]

В своей речи на открытии конференции Г. Киссинджер заявил о необходимости скорейшего привлечения развивающихся стран к диалогу по энергетической политике и анонсировал ответственность США за то, чтобы мир не оказался в ситуации экономической катастрофы 1930-х годов. При этом в ходе конференции Белый дом придерживался достаточно жесткого тона. США посредством проведения встреч в формате тет-а-тет с лидерами Канады, Британии, Г ермании, как утверждал министр иностранных дел Франции М. Жобер, добивались их согласия на американскую инициативу, шантажируя Бонн выводом своих войск, а Лондон - отказом поддерживать фунт стерлингов.[316]

В итоге Вашингтонская конференция стала апогеем открытого противостояния по энергетическому вопросу между США и Францией. В политическом дискурсе это выступление трактовалось как заявка Парижа на особую роль в трансатлантических отношениях, как попытка Европы пересмотреть сложившееся положение вещей, когда она фактически оказалась не у дел, а ее отсутствие при разрешении ближневосточного конфликта, вызвавшего нефтяной кризис, даже не было замечено.[317] [318] Как иронизировала советская «Правда» в этой связи, «под натиском кризиса затрещали современные “Священные союзы”», а

321

западногерманский «Цайт» даже назвал совещание в Вашингтоне «митингом на Потомаке».

Отказ французов присоединиться к остальным 11 участникам конференции при подписании итогового коммюнике, безусловно, снижал значение и политическую ценность документа. Советский политический обозреватель весьма остроумно заметил в этой связи, что «в муках родившийся документ оказался со всеми признаками рахита»[319]. Демарш Парижа стал серьезным испытанием для европейского единства. Действия французской делегации шли вразрез с постановлениями Брюсселя, запретившего странам выступать «отдельно» по энергетическому вопросу. Лондон «выразил свое сожаление» в связи с тем, что французская делегация «не нашла способов придерживаться согласованного ранее принципа европейского единства».[320] Немецкие дипломаты, чья страна председательствовала в 1974 г. в ЕЭС, в беседах со своими британскими коллегами выражали досаду относительно поведения Парижа в Вашингтоне.[321] В свою очередь, глава Ки д’Орсе пришел вне себя от податливости европейцев американскому давлению, поприветствовав своих коллег во второй день заседаний словами «Доброе утро, предатели».[322]

Несмотря на то, что Франция действительно заняла непримиримую позицию, самими европейцами провал конференции объяснялся также и «нечувствительностью США» к некоторым вопросам, беспокоящим Старый Свет. Она, в свою очередь, была вызвана «чрезмерной поглощенностью» Киссинджера делами ближневосточного урегулирования, что в итоге помешало американской дипломатии адекватно объяснить свои намерения участникам конференции.[323] В Вашингтоне, по сути, пренебрегли теми знаками, которые были поданы со стороны их союзников по энергетическому вопросу ранее. Конференция, не став «свежим стартом», была обречена иметь низкий КПД. При этом, понятна и принципиальность Г.Киссинджера в этом вопросе - он рассматривал особую позицию Европы как угрозу своему плану мирного урегулирования.

В целом, ход и результаты конференции оказались испытанием на прочность для ЕЭС. Как явствует из ряда телеграмм посольства США в Брюсселе, европейские страны почувствовали себя между молотом и наковальней.[324] Британская дипломатия даже заметила, что Сообщество нуждается в «теплом сладком чае и отдыхе».[325] [326] В своей речи перед немецкой группой Международной торговой палаты член Еврокомиссии А. Боршет так прокомментировал ситуацию: «Сейчас не существует ни единого признака политического сотрудничестваТрагедия произошла тогда, когда кажущееся единство Девятки разбилось

329

о жестокую реальность американского предложения» .

На наш взгляд, ситуация не была столь однозначной. Первоначально дистанцировавшиеся от жесткой позиции Парижа впоследствии европейские страны не отказались от реализации арабо-европейского процесса, который Франция предложила в качестве альтернативы идее «картеля потребителей». Например, министр экономики ФРГ

Г.Фридерихс озвучил новый курс в отношении Третьего мира, по сути своей, аналогичный французскому: «В политическом плане речь идет о недопущении конфронтации с этой группой стран и об оказании им в дальнейшем экономической помощи с учетом интересов ФРГ в обеспечении сырьевыми ресурсами», - пояснил он.[327] 2 марта 1974 г. состоялась личная встреча министров иностранных дел Франции и ФРГ, имевшая целью «удержать на плаву корабль ЕЭС».[328] Шеелю и Жоберу удалось расставить точки над «і» относительно разногласий, возникших на Вашингтонской конференции, и 3-4 марта 1974 г. состоялся первый раунд переговоров между 20 арабскими странами и Девяткой, вошедший в историю как «Евро-арабский диалог».

В связи с запуском этого «Диалога» намеченная на 25 февраля 1974 г. встреча Координационной группы Вашингтонской конференции была перенесена на 12 марта. США не могли не среагировать на это: в частности в ответ была отложена встреча бельгийского посла в США с У. Доналдсоном, помощником государственного секретаря. Брюссель поспешил представить объяснения: в его интерпретации арабо-европейский процесс был не чем иным, как конкретным вкладом ЕЭС в работу Координационной группы.[329] В США же к идее «Диалога» относились резко отрицательно. Контраргументы Вашингтона сводились к следующему: во-первых, заигрывание Европы с арабами ослабляет усилия США по мирному урегулированию арабо-израильского конфликта; во-вторых, истинная цель этого начинания состоит в получении гарантированного доступа к нефти арабских стран, что ослабляет единство фронта потребителей.[330] Что касается первого довода, то британские дипломаты пытались убедить госсекретаря, что темпы «Диалога» будут настолько низкими, что они вряд ли «пересекутся» с его собственным шагами по мирному урегулированию.[331] Второе обвинение Девятка опровергала тем, что в переговорах принимали участие 20 арабских стран, 13 из которых не добывали нефть вовсе.[332] Кроме того, ЕЭС никогда не скрывало, что «Диалог» есть развитие средиземноморской политики Сообщества.[333] Исследователь внешней политики ЕЭС Д. Мокли признает, что за этой инициативой стояло стремление Брюсселя к «отдельной европейской энергетической политике», а также желание получить от США признание Европы в качестве второго центра принятия решений, к чему Белый дом пока был не готов.[334] Из записи беседы английских дипломатов с Киссинджером 26 февраля 1974 г. следует, что госсекретарь предупредил руководство Великобритании о недопустимости попыток достижения Европой «преимущественных позиций на Ближнем Востоке», к чему, по его мнению, стремилась Франция, лоббируя запуск «Диалога», тут же добавив, что «это, в любом случае, невозможно».[335] [336] Правда, тогда не совсем понятна обеспокоенность, которую Киссинджер обнаруживал в отношении этой инициативы.

Наконец, степень недовольства, с которой в США рассматривали попытки Европы установить «отдельные» отношения с производителями нефти демонстрирует прессконференция президента Никсона в Чикаго 15 марта 1974 г., в ходе которой он, явно блефуя, коснулся возможности сокращения военного присутствия США в Европе, если противоречия по политическим и экономическим проблемам между Старым и Новым Светом не будут преодолены в ближайшее время. Президент заявил следующее: «Пришло время для нас и европейцев определиться, собираемся ли мы действовать сообща в вопросе безопасности и на экономическом и политическом фронте или мы будет действовать по отдельности Я могу сказать в связи с этим следующее: мне стоило больших трудов получить согласие Конгресса на продолжение присутствия США в Европе на необходимом уровне. В случае если в Конгрессе речь зайдет о вероятности экономической конфронтации и политической враждебности со стороны Девятки, получить разрешение на продолжение американского присутствия в Европе

339

на текущем уровне станет почти невозможным».

Как полагает Д. Мокли, этих слов было достаточно, чтобы европейское политическое наступление было смято. Хотя в Европе понимали гипотетичность слов Никсона, все же использование Вашингтоном такой риторики публично было воспринято союзниками как серьезный предупредительный знак, и это возымело определенное действие. В апреле 1974 г. напряжение вокруг арабо-европейских переговоров было снято заявлением главы немецкого внешнеполитического ведомства о достижении неформального джентльменского соглашения между ЕЭС и США о проведении закрытых консультаций между Брюсселем и Вашингтоном по мере развития диалога с арабами.[337] Это соглашение получило название «формулы Гимнич» по названию немецкого замка, где состоялась встреча министров иностранных дел Девятки. Большую роль в принятии этого решения сыграла ФРГ, политику балансирования которой между Парижем и Вашингтоном в том числе, по вопросам энергетики, в одном из советских документов назовут «концепцией сидения на двух стульях», что было характерно для внешнеполитического курса Бонна в целом.[338] На наш взгляд, данное решение носило скорее компромиссный характер, и в этом смысле говорить о сокрушении «европейского фронта» нам кажется не совсем корректным. США, чисто теоретически, могли подключиться к механизму арабо-европейского диалога, но лишь при согласии на это всех членов ЕЭС.

Анализируя последствия конфликта вокруг Вашингтонской конференции, можно сделать вывод, что главные игроки - США и Франция - слишком остро реагировали на ситуацию, притом в итоге каждый смог осуществить свои планы. Вашингтон сумел реализовать на практике свой тезис о сотрудничестве импортеров нефти, которое стало развиваться параллельно с европейской инициативой. Уже 12 марта состоялась первая встреча Координационной группы Вашингтонской конференции, в ходе которой американская делегация согласилась передать вопросы распределения нефти и разработки мер экономии в руки Специальной комиссии Комитета ОЭСР по нефтяному вопросу, что может быть расценено как уступка Франции, еще с октября 1973 г. настаивавшей на использовании механизмов ОЭСР для решения энергетической проблемы. В дополнении к этому, в итоговом документе Вашингтонской конференции, несмотря на отказ М. Жобера подписаться под ним, содержался пассаж о необходимости диалога с производителями. США положительно отреагировали на призыв алжирского президента Х. Бумедьена организовать Специальную сессию ГА ООН по проблеме сырьевых ресурсов, в чем проявлялось влияние непреклонной дипломатии Франции. Конфликт на Вашингтонской конференции повлек за собой постепенное сближение европейской (прежде всего, французской) и атлантической (американской) позиции по вопросу о взаимоотношениях с ОПЕК. Таким образом, можно сказать, что одновременно стали реализовываться две модели выхода из энергетического кризиса, что является свидетельством вариативности политических решений эпохи разрядки.

Корректировке позиций Вашингтона и Парижа способствовал целый ряд обстоятельств. Во-первых, в марте 1974 г., после многодневной закулисной борьбы и публичных увещеваний западных политиков ОПЕК отменила эмбарго на поставки нефти в США. В отношении Нидерландов это случилось лишь в июне 1974 г., что было связано с тем, что голландские комики выпустили ролик, пародирующий арабских лидеров, включив в телевизионную версию кадры того, как диск с песней был передан ничего не ведающему консулу Кувейта, что привело в бешенство МИД Кувейта.[339] [340] [341] Решение нефтяного картеля было обусловлено успехами США на дипломатическом фронте - заключением первого договора о разъединении вооруженных сил между Израилем и Египтом, а также многообещающим началом аналогичного рода переговоров между Израилем и Сирией. Снятие эмбарго и заключение договора на, казалось бы, бесперспективном в дипломатическом плане ближневосточном направлении восстановило пошатнувшийся авторитет США.

Как следствие, в американской прессе и политическом дискурсе риторика «разрушения

343

картеля» сменилась пассажами о взаимозависимости развитого и развивающегося мира. Воплощениями этих новых настроений стала VI Специальная сессия Генеральной ассамблеи ООН (май 1974 г.), на которой были приняты Декларация и Резолюция о создании нового мирового экономического порядка (НМЭП). В данных документах описывалась новая основа отношений между странами-потребителями и производителями первичных материалов и констатировалась взаимозависимость «между процветанием развитых и ростом и развитием

344

развивающихся стран».

Следует отметить, что взаимная уступчивость союзников возрастала параллельно ухудшению экономической обстановки в мире. Так, в 1974 г. в странах ОЭСР инфляция перевалила за 10%, а средний уровень безработицы превысил 5%.[342] В таких условиях становилось все яснее, что «экономическая мощь США будет необходима в наступающем десятилетии не только для самой Америки, но и для сохранения стабильного и справедливого мирового порядка».[343] В мае 1974 г. после внезапной смерти президента-голлиста Ж. Помпиду Елисейский дворец занял Валери Жискар Д’Эстен, политик правоцентристского толка, который был более расположен к поддержанию трансатлантического единства, чем его предшественник. Наконец, интересную трактовку отхода Старого и Нового Света от политики конфронтации по энергетической проблеме представила исследовательница европейской внешней политики, профессор Лондонской школы экономики Ф. Биччи. Она указывает, что параллельно с выработкой механизмов многостороннего ответа на угрозы нефтяного шока, страны ЕЭС вступили в переговоры с производителями нефти по двусторонним каналам, и к концу 1974 г. ими были заключены соглашения, гарантировавшие минимальный уровень снабжения жидким топливом, что в итоге облегчило ведение переговоров на многостороннем уровне. [344]Так, ФРГ подписала соглашения с Алжиром, Ираном и Ливией, Великобритания и Франция - с Саудовской Аравией, Италия - с Ливией.[345] США, следует заметить, тоже вступили в переговоры с шахом Ирана о закупке 1 МБД для стратегических национальных резервов (СНР), создание которых было предусмотрено новым законодательством, надеясь добиться от шаха 3-х долларовой скидки по этой сделке. После 15 месяцев переговоров, обозленный промедлением США, шах снял свое предложение и инспирировал повышение цен ОПЕК на 10%.[346] Киссинджер пришел в бешенство, когда ему сообщили об исходе переговоров, саркастически назвав тех, кто надеялся на такую скидку, «этими гениями».

Сближение позиций США и ЕЭС проявилось в принятии 31 июля 1974 г. Координационной группой Вашингтонской конференции Международной чрезвычайной энергетической программы. Она предусматривала создание 90-дневных запасов нефти странами-участницами и разработку схемы перераспределения углеводородов в экстренной ситуации. Однако МЭА, которое должно было реализовывать положения данной программы на практике, было создано позднее, лишь в ноябре 1974 г. В условиях экономического кризиса страны не спешили брать на себя конкретные обязательства в области энергетической политики, кроме того, между союзниками все еще стоял вопрос об американских нефтяных компаниях - Европа хотела получить гарантии большей прозрачности их деятельности в будущем. Некоторые опасения относительно МЭА существовали и в Вашингтоне. Поскольку одним из приоритетных направлений деятельности агентства была анонсирована совместная разработка месторождений нефти за пределами ОПЕК и развитие альтернативной энергетики,

США опасались превратиться в донора новейших технологий, что в итоге могло бы обернуться

350

ужесточением конкуренции на рынке энергоносителей.

Наконец, создание МЭА задерживалось неясностью в вопросе о готовности Вашингтона снабжать союзников собственной нефтью в случае повторения конфликта, поскольку из всех развитых стран именно США добывали наибольшее количество углеводородов. Как следует из американских документов, Белый дом предпринял бы такие действия только в самом крайнем, но маловероятном случае - если бы эмбарго было наложено всеми странами-членами ОПЕК, включая Иран.[347] [348] [349] Этот же вопрос обсуждался госсекретарем США и новым французским министром иностранных дел Ж. Сованьяргом 4 июля 1974 г. Тогда Г. Киссинджер подчеркнул, что США, крепя сотрудничество между развитыми странами, делают ставку на то, чтобы исключить возможность повторения атаки: «Вы наверняка думаете, что хитроумный план США заключается в том, чтобы подчинить себе энергетическую политику Европы, но это не в наших интересах», - заверил он. В самом деле, в Вашингтоне, ввиду ограниченности собственных возможностей, предпочитали, чтобы Европа решала проблему обеспеченности углеводородами своими силами, но при минимальных внешнеполитических издержках для целостности атлантического сообщества, что не всегда было воплотимо на практике.

Уступчивость Франции по вопросу о МЭА и, в свою очередь, смягчение агрессивной риторики США относительно «Евро-арабского диалога» открыли путь к выработке целостной программы энергетической политики ЕЭС. 27 ноября 1974 г. Европейский совет одобрил документ под названием «О новой стратегии Сообщества в нефтяной политике до 1985 г.». В нем предусматривались расширение производства энергии силами и за счет имеющихся ресурсов самого Сообщества, прописывался набор мер по рационализации использования топлива. Программа ставила перед ЕЭС задачу сокращения потребления нефти на 15% и снижения зависимости от импорта углеводородов с 63 до 50% к 1985 г.[350] Тогда же было принято положение, согласно которому в случае сокращения поставок жидкого топлива, любая страна могла обратиться в Еврокомиссию, и по решению последней Сообщество должно было сократить потребление нефти в течение 10 дней. Все вышеперечисленные меры были

одобрены 17 декабря 1974 г. в ходе встречи министров энергетики стран-членов.[351] Хотя, конечно, не обошлось и без дискуссий. Так, при обсуждении в Еврокомиссии вопросов о финансировании совместных проектов по нефтедобыче и развитию альтернативных источников энергии, Великобритания по большому счету высказалась за то, чтобы «Брюссель не совал свой нос в дела добычи», особенно в применении к Северному морю.[352]

Таким образом, к концу 1974 г. была разрешена дилемма «европейская интеграция - атлантическое сотрудничество», возникшая в посткризисный период. Эмоции и алармистские настроения, обуявшие западный мир в конце 1973 г., уступили место прагматическому подходу. Этому в какой-то степени поспособствовала смена элит, состоявшаяся в 1974 г. в США, Франции, ФРГ и Великобритании.[353]

В декабре 1974 г на о. Мартиника прошла знаковая встреча[354] президента США с его французским коллегой, на которой была пересмотрена линия отношений между Парижем и Вашингтоном. В решении, выработанном на встрече глав правительств европейских государств 10-11 декабря 1974 г., фигурировала фраза о том, что с целью сдерживания рецессии в развитом мире президент Франции в ходе беседы с Дж. Фордом должен подчеркнуть важность сближения позиций по финансовым и прочим вопросам, а также необходимость сотрудничества между странами-производителями и странами-потребителями нефти.[355] Эта встреча разрешила сохранявшуюся неопределенность вокруг МЭА. Франция, которая в подтверждение свой приверженности диалогу со странами Третьего мира в октябре 1974 г. выступила, без предварительных консультаций с союзниками, с приглашением созвать конференцию потребителей и производителей первичных материалов (Парижская конференция по международному экономическому сотрудничеству, или «Диалог Север-Юг»), отказалась вступать в МЭА. Тем не менее, Г. Киссинджер и Ж. Сованьярг обсудили механизм подключения Парижа к решениям МЭА через ЕЭС или ОЭСР, что, ввиду размера французской экономики, было залогом эффективности решений агентства. В обмен США пообещали созвать вышеназванную конференцию к лету 1975 г. [356]

Таким образом, встреча на Мартинике вдохнула жизнь в МЭА. Среди приоритетных направлений деятельности агентства были названы укрепление сотрудничества между странами-членами с целью снижения зависимости от импорта нефти, развитие энергосберегающих технологий и альтернативных источников энергии, проведение консультаций с ТНК, выработка «защитных мер» на случай сбоя в поставках энергоносителей.[357] Несмотря на то, что между МЭА и ОПЕК не было установлено формальных институциональных связей, на чем настаивал Париж, новое агентство так и не стало «картелем потребителей», в том «наступательном» смысле, в котором его задумывал Вашингтон изначально. В пользу того, что МЭА явилась продуктом компромисса между изначально трудно совместимыми позициями Парижа и Вашингтона, свидетельствует тот факт, что агентство было создано как автономное учреждение в рамках ОЭСР. Расположение штаб-квартиры агентства во французской столице также не является простым совпадением. И тем не менее, Франция приняла решение о вступлении в ряды агентства только в 1992 г. - настолько глубоки были сомнения Елисейского дворца относительно способности МЭА защитить его интересы в условиях холодной войны.

Озабоченность Франции относительно реакции ОПЕК на создание МЭА была небеспочвенна - картель отнесся к новости не без напряжения. Не случайно Дж. Форд направил письмо шаху, в котором содержался пассаж о том, что МЭА не нацелена на «конфронтацию между производителями и потребителями, которая послужит только интересам Советского Союза». [358]

В целом, преодоление острых разногласий между Белым домом и Елисейским дворцом в конце 1974 г. проложило путь дальнейшему сотрудничеству внутри западного сообщества, как на правительственном, так и на неправительственном уровне. Позиция нефтяных корпораций, занятая в ходе кризиса, отсутствие выраженной государственной нефтяной политики в период до 1973 г. в большинстве стран Запада, необходимость координации усилий потребителей перед лицом ОПЕК заставили нового канцлера ФРГ Г. Шмидта высказать идею об организации приватного обмена мнениями между представителями власти, дипломатии и ведущими ТНК.[359] В личной встрече с президентом Фордом, состоявшейся в ноябре 1974 г., Шмидт объяснял, что главной угрозой для западной капиталистической системы является не столько коммунизм, сколько собственная неспособность справиться с экономическими трудностями.[360] Первая неофициальная встреча представителей бизнеса и власти состоялась 23 февраля 1975 г. в немецком Кроненбурге. Не менее важен тот факт, что представитель США, экс-министр финансов Дж. Шульц, занимавший в 1975 г. пост председателя и директора корпорации Bechtel, тайно встретился с шахом Ирана в Швейцарии.[361] Крепя сотрудничество между собой, развитые страны не переставали искать иных путей влияния на нового актора системы международных отношений - ОПЕК.

Пожалуй, самым ярким воплощением тренда на унификацию усилий развитого мира перед лицом новых угроз в неформальном формате явилась Трехсторонняя комиссия (Trilateral Commission),[362] основанная при поддержке нефтяного магната Д. Рокфеллера в начале 1973 г. «частными лицами (private citizens) из Западной Европы, Японии и Северной Америки во имя укрепления сотрудничества по вопросам, вызывающим взаимный интерес».[363] Несмотря на пассаж о «частных лицах», помещаемом на каждом документе, производимом Комиссией, еще в 1970-е гг. она превратилась в кузницу политических кадров.[364] Её директором стал Зб.Бжезинский, а одним из членов - будущий президент США Дж. Картер. Основными продуктами работы Комиссии являлись доклады, как публичные, так и распространявшиеся только среди ее членов (например, бюллетень «Триалог»). Судя по документам, наряду с группой по проблемам отношений с развивающимися странами, по вопросам торговли и финансов, в первый же год работы Комиссии была организована группа по анализу международно-политических последствий энергетического кризиса.

Пути преодоления энергетической проблемы через координирование усилий «трехстороннего мира» обсуждались Исполнительным комитетом Комиссии на обеих встречах в 1974 г. - в июне в Брюсселе, где был представлен доклад «Энергетика: императивы трехстороннего подхода» [365] и в декабре в американской столице, где обсуждалась работа под названием «Энергетика: стратегия международного действия». [366] Пытаясь найти ответ на вопрос о том, как согласовать интересы потребителей нефти с использованием новой «нефтяной силы» производителями, авторы вышеперечисленных публикаций призывали к выработке широкого, позитивного подхода в отношении экспортеров. В качестве одной из мер ими было предложено создать экспертную группу из членов Комиссии, которая организовывала бы неформальные встречи с представителями стран ОПЕК с целью обсуждения самого широкого круга вопросов. В конце 1974 г. был также подготовлен доклад по рециклированию нефтедолларов с целью их использования для оказания помощи менее развитым странам,[367] что, как будет показано в главе 2.2, стало одним из основных векторов действия новой модели отношений между развитым миром и нефтяным картелем. Этот же вопрос поднимался в 1978 г. и в бюллетене «Триалог»,[368] на основании которого позже был выпущен и публичный доклад.[369]

Значение и результаты работы Комиссии не стоит ни приуменьшать, ни преувеличивать. Координация усилий политической элиты и бизнес сообщества развитого мира осуществлялась и на иных площадках. Примером этого могут послужить встречи в Кроненбурге, о которых говорилось выше. Однако, особая роль Трехсторонней комиссии в восстановлении и укреплении согласия между тремя центрами силы, в частности, подтверждается тем, что тематика заседаний Комиссии, а также принятые по результатам обсуждений рекомендации перекликалась с итоговыми коммюнике официальных встреч,[370] в частности, с саммитами «Большой шестерки» и «Большой семерки».

Действительно, 1970-е гг. открыли моду на «дипломатию саммитов», компактных встреч глав государств, чаще всего проходивших в неофициальной обстановке, без которых трудно себе представить современный дипломатический календарь. 15-17 ноября 1975 г. во французском городе Рамбуйе состоялся первый в истории саммит «Большой шестерки» (трансформировавшейся впоследствии в «Большую семерку», «Большую восьмерку» и, наконец, в «Большую двадцатку»), в ходе которого лидеры шести крупнейших экономик мира (США, ФРГ, Франция, Великобритания, Япония, Италия, Канада участвовала в саммитах с 1976 г.) подтвердили приверженность делу укрепления сотрудничества развитых стран в энергетической сфере.[371] [372] И хотя по окончании саммита вопросов осталось больше, чем ответов, укрепление солидарности наиболее развитых стран мира выступило неким противовесом все громче заявлявшему о себе и своих правах Третьему миру.

Совещание в Рамбуйе подтвердило и закрепило совместимость разных стратегий основных акторов западного мира по разрешению энергетической проблемы, что было продиктовано общностью восприятия угроз в Старом и в Новом Свете. Так, канцлер Г. Шмидт обозначил глубокую обеспокоенность возникновением новой ревизионистской силы на мировой арене - «несвященного союза (unholy alliance) менее развитых стран и ОПЕК», отметив, что, например, программа помощи Ирана в 1975 г. сравнялась с японской, что в перспективе могло повлечь за собой серьезные последствия.

Саммит «Большой шестерки» был также важен для определения магистрального направления энергетических программ, принимаемых развитыми странами на национальном уровне. Их краеугольным камнем было названо ограничение роста спроса на нефть и стимулирование энергосбережения. В январе 1975 г. президент Форд представил Конгрессу ревизию программы «Независимость» Р. Никсона. Весьма скромные успехи в сокращении потребления энергии за 1974 г. (в абсолютном исчислении снижение потребления на 5% объяснялось падением уровня промышленного производства) заставили Белый дом расставить акценты в более консервативном ключе, но лишь на первом этапе обсуждений. Фордом планировалось не только постепенное выведение из-под контроля цен на нефть, но и введение импортной пошлины на бензин. Однако, столкнувшись с непримиримой оппозицией во главе с сенаторами-демократами Г. Джексоном и Э. Кеннеди, президент «растерял свои консервативные принципы, как птица перья во время линьки», отказавшись от импортной пошлины и отложив снятие контроля над ценами на нефть до 1979 г. В итоге «Закон об энергетической и энергосберегающей политике» был подписан лишь в конце декабря 1975 г. В отличие от амбициозного проекта Р. Никсона в нем ставилась цель сокращения импорта нефти к 1985 г. до 3-5 МБД, а также фиксировалась минимальная, подчеркиваем, минимальная цена за баррель нефти на американском рынке в 7,66 долл., что было значительно выше докризисного уровня. Это решение означало отказ Вашингтона от попыток снижения цен на «черное золото», обозначив точку невозврата в «эпоху дешевой нефти». Оно может считаться свидетельством психологического переворота в умах западной политической элиты. Очевидно, пришло осознание того, что высокие цены на нефть необходимы для развития собственной энергетической промышленности и альтернативных источников энергетики. Это новое понимание впоследствии спровоцирует принятие политических шагов, которые в долгосрочной перспективе изменят положение дел на мировом рынке энергоносителей. Так, в 1975 г. общая сумма ассигнований на развитие американской энергетической промышленности составила 4,2 млрд. Приоритетным проектом при этом стало строительство Трансаляскинского трубопровода, который начиная с июня 1977 г. стал давать 1,5 МБД, впрочем, едва покрывавшие снижение добычи в других регионах США.[373] [374] [375] И, пожалуй, самое главное - этот акт санкционировал создание стратегических национальных резервов (СНР), которые в середине 1980-х гг. превратятся в передний край энергетической обороны США.

В целом компромиссный характер принятого закона предопределил умеренность его результатов. Он проявился, в том числе, в сохранении серьезных полномочий федеральных властей по контролю над ценами, что шло вразрез с обозначенным ранее устремлением перевести вопрос о нефти в плоскость действия законов рынка. Положительный эффект подписания закона состоял лишь в том, что он, как заявил помощник президента по экономическим вопросам А. Гринспен, положил конец спорам и неуверенности, которые в течение целого года снижали поток инвестиций в американскую нефтяную

378

промышленность.

Проиграв битву о снятии контроля над нефтяными ценами, не сумев обуздать аппетиты американцев к нефти, Дж. Форд создал трудности и для следующей администрации. К 1977 г. доля импорта нефти в энергетическом балансе США возросла с 22 до 38%, несмотря на то, что потребление энергии удалось снизить на 5%,[376]что в значительной степени ослабило позиции Вашингтона в сравнении с ЕЭС, где по всем показателям наблюдался прогресс, хотя и ценой жестких ограничений. Понимая это, новый президент Дж. Картер приступил к планомерному проведению в жизнь энергетической политики,[377] называя борьбу с нефтяной проблемой «моральным эквивалентом войны».[378] Президент не только установил солнечные панели на крыше Белого дома и выступал с обращениями к нации в теплом бежевом свитере, который до сих пор хранится в его музее в г. Атланте, но и создал в апреле 1977 г. Министерство энергетики. Его функции до этого были разбросаны по 15 различным департаментам и агентствам - сам Картер охарактеризовал подписание соответствующего распоряжения «рождением порядка из хаоса». [379] Главой нового органа был назначен политический тяжеловес, бывший министр обороны Дж. Шлессинджер. В итоге, по признанию американского исследователя Дж. Хейса, президентство Дж. Картера стало эпохой самых резких изменений и самых больших свершений в истории энергетической политики США.[380]

Для целей данной работы важным также является тот факт, что общее направление развития американской энергетической стратегии в эти годы совпало с европейским. Центральной встречей для сверки часов по энергетической политике развитых стран стало совещание «Большой семерки» в Бонне в 1978 г. Несмотря на то, что в поддержку своей энергетической программы, базировавшейся на энергосбережении, Картер совершил в тур по стране длиною в 25 тыс. миль, ему так и не удалось добиться от Конгресса подписания нового закона по энергетической политике до проведения саммита. («Закон о национальной энергетике» был подписан только в ноябре 1978 г.) Но это не помешало ему взять на себя обязательства по ограничению импорта США к 1985 г. до 6 МБД, в сравнении с 9 МБД в 1978 г. Эти цифры были выше тех, на которые ориентировался Дж. Форд, но они отражали более пессимистичные оценки состояния дел на американском рынке. Также Дж. Картер пообещал союзникам покончить с правительственным контролем над ценами к 1980 г., даже если при этом будет необходимо прибегнуть к президентской директиве.[381]

Сделав ставку на сокращение потребления, Картер ввел «температурный режим» - ограничения температуры в офисных помещениях 55 градусами по Фаренгейту и 65 в жилых домах, а также обязательные стандарты энергоэффективности для производителей автомобилей.[382] Администрация также прилагала усилия по сокращению утечки тепла при эксплуатации зданий и жилищного фонда, т.к. «количество энергии, которое просто растрачивается нами, выше, чем наш импорт из-за рубежа», как заявил президент.[383] В этих целях федеральным законодательством предусматривались субсидии и налоговые скидки на утепление, улучшение изоляции жилого фонда. Наконец, были увеличены цены на топливо внутри США - самый верный способ снизить потребление. Если в 1975 г. разница цен на мировом и внутреннем американском рынке составляла 6,65 долл. за баррель, то в 1977 г. она снизилась до 4 долл., что, однако, не приводило в восторг партнеров США в Европе. [384]

Наконец, Картером были предприняты серьезные шаги по стимулированию производства традиционных и альтернативных видов топлива. Закон 1978 г. предусматривал ассигнования на эти цели в размере 10 млрд. долл.[385] В 1977 г. в штате Колорадо был создан Исследовательский институт солнечной энергии, в качестве отдельного федерального органа, отвечающего за проведение исследований и финансирование разработок в этой сфере. В качестве стимулирующих мер для предприятий, работающих над проектами альтернативной энергетики, были предусмотрены льготы, налоговые каникулы и т.д.

Эти положения американской энергетической программы были сопоставимы с мерами, предпринимаемыми в Старом Свете. Рядом европейских стран были введены стандарты энергоэффективности строящихся зданий, меры по улучшению теплоизоляции, усовершенствованы отопительные системы, изданы рекомендации по ограничению скорости автомобильного движения, приняты меры по расширению городского транспорта, введены стандарты энергоэффективности бытовой техники. И все же именно отсутствие контроля над ценами обусловило большую результативность политики энергосбережения в Европе, поскольку рост финансовых издержек на покупку подорожавших ресурсов есть лучший стимул к экономии, и этот тезис применим не только к нефтяной тематике. В США же при сохранении искусственно заниженного уровня цен на нефтепродукты такие успехи были маловероятны. Как ни парадоксально, несмотря на серьезное влияние социальнодемократических идей на политический климат в Европе, в вопросе цен ЕЭС заняло более правую позицию, чем Вашингтон, что объясняется большей зависимостью Старого Света от нефтяного импорта, вынуждавшей политические элиты находить действенные рычаги влияния на энергопотребление.

Парижем в 1974 г. было создано Агентство по энергосбережению. При суммарном росте ВВП на 16% за 1970-е гг. рост потребления энергетики во Франции составил лишь 4%.[386] Европа, особенно, Франция и Германия, демонстрировали серьезные успехи и в развитии атомной энергетики. Только с 1979 по 1986 гг. за счет ввода в эксплуатацию АЭС, заложенных в 1970-е гг., доля электричества, производимого на европейских АЭС, возросла с 12,3 до 35,6%. Это стало существенным фактором снижения зависимости ЕЭС от импорта нефти, поскольку именно из нее в 1973 г. вырабатывалось 30% электроэнергии Сообщества.[387] Елисейским дворцом к 1985 гг. планировалось увеличить электроэнергию, производимую на АЭС, с 6400 МВ до 40000-50000 МВ.[388] Интересно, что президент Картер с самого начала своего президентства проявлял осторожность в отношении ядерной энергетики, называя мирный атом «последним прибежищем» и считая слишком высокими риски распространения оружия массового уничтожения, чем приводил в раздражение Г. Шмидта, заявившего как-то Ж. Д’Эстену, что факт службы в молодости на атомной подлодке не дает Дж. Картеру права всячески демонстрировать свое превосходство в понимании проблем ядерной

промышленности.

Наконец, на саммите «Большой семерки» в Лондоне в 1977 г., впервые была поставлена проблема и рассмотрен доклад США о способах стимулирования и финансирования разведки и добычи нефти за пределами ОПЕК в качестве одной из ответных коллективных мер развитых стран на «революцию ОПЕК».[389] Среди стран-кандидатов фигурировали Индия (где разведка, проведенная еще в конце 1950-х гг. советскими специалистами, показала наличие определенных запасов нефти и газа), Тайвань, Пакистан, ЮАР, Бразилия, Аргентина, Ю.Корея, Израиль. В качестве источников финансирования предлагалось использовать как правительственные займы, так и частный капитал, с привлечением институциональной базы Экспортно-импортного банка, МБРР и т.д. Вашингтон настаивал на том, что органы по развитию ООН должны остаться в стороне от этих дел, в чем проявляются ростки еще только набиравшего мощь неолиберального подхода к проблемам стран Третьего мира. Несмотря на то, что само по себе предложение США об интенсификации разведки в развивающихся странах было принято со вниманием, Европа не соглашалась с исходным посылом

администрации, которая пыталась представить данные проекты в качестве альтернатив

393

ядернои энергетике.

Ирония судьбы заключалась в том, что к тому времени, когда Старый и Новый Свет, преодолев массу разногласий о способах решения нефтяной проблемы, вышел на общий трек энергетической политики, мировой нефтяной рынок стоял на пороге новых масштабных перемен. Перед тем, как Дж. Картер в ноябре 1978 г. поставил свою подпись под «Законом о национальной энергетике», он был проинформирован о массовых акциях протеста в Иране, которые к январю 1979 г. обернулись крушением режима шаха, а вместе с ним - и системы безопасности поставок «черного золота» из ключевого региона Большого Ближнего Востока, столь тщательно конструируемой США еще с конца 1960-х гг.

Итак, энергетический кризис 1973-1974 гг. оказал неоднозначное влияние на отношения Западной Европы и США. В первые месяцы после Октябрьской войны жесткая позиция Вашингтона в отношении арабских стран и отрицательное отношение к диалогу ЕЭС-арабские страны заставляли европейских политиков, прежде всего французскую сторону, говорить о дилемме европейской интеграции и атлантической кооперации .

Различие стартовых возможностей и целевых установок двух рассматриваемых акторов - США и ведущих западноевропейских стран - стали причиной расхождения их мнений относительно путей преодоления энергетического кризиса. В то время как США руководствовались задачей достижения победы в противостоянии с СССР в рамках ближневосточной подсистемы международных отношений, а также соображениями авторитета, которому был нанесен ущерб со стороны ОПЕК, для ЕЭС, первый год существовавшего в составе девяти государств, одной из ценностей являлось сохранение и упрочнение целостности Сообщества.

Когда дамоклов меч нефтяного эмбарго был устранен, а первоначальные эмоциональные порывы уступили место более рациональному осмыслению сложившейся ситуации, началось сближение позиций ЕЭС и США. Западные страны выбрали многовекторную модель выхода из нефтяного кризиса, которая включала и запуск «Евроарабского диалога», и создание МЭА, и заключение двусторонних соглашений со странами- производителями нефти. То, что агентство по набору своих целей стало отличаться от [390] [391] изначального проекта «картеля потребителей», явилось отражением возросшего влияния идей и представлений европейского крыла на политику атлантического сообщества, по крайней мере, в отдельных ее аспектах.

2.2.