Структура власти

Гегелевское понимание социаль-

но-политической реальности выражено при рассмотре-

нии им «внутреннего государственного устройства»,

называемого также «политическим государством».

356

«Строй разумен, — заявлял Гегель, — поскольку госу-

дарство различает и определяет внутри себя свою дея-

тельность согласно природе понятия», что толкуется

как необходимость триадического расчленения на орга-

нически взаимосвязанные власти: княжескую, прави-

тельственную и законодательную. Свою триаду власти

Гегель противопоставлял выдвинутой в XVIII в. либе-

ральной концепции разделения властей (законодатель-

ной, исполнительной и судебной), которая сыграла не-

маловажную роль в идеологической подготовке Вели-

кой французской революции, хотя наиболее ради-

кальные вдохновители и деятели последней не прини-

мали этой концепции. Гегель усматривал в ней

«ложное определение абсолютной самостоятельности

властей» и «одностороннее понимание их взаимного

отношения как чего-то отрицательного, как взаимного

ограничения». По Гегелю, самостоятельность исполни-

тельной и законодательной властей «или непосред-

ственно начинает собою разрушение государства», или

ведет к борьбе, «кончающейся тем, что одна власть

подчиняет себе другую...». Для Гегеля было неприем-

лемо как революционное ниспровержение монархиче-

ского правления в результате сплочения народных

масс вокруг законодательного органа, состоящего из

выбранных ими представителей, так и деспотическое

устранение расчлененности власти. Можно сказать,

что сугубо либеральное толкование разделения вла-

стей в значительной степени импонировало Гегелю,

заявлявшему, что «в своем истинном смысле» оно

«справедливо могло бы рассматриваться как гарантия

публичной свободы» и что «принцип разделения вла-

стей содержит в себе существенный момент различия,

реальной разумности...».

стремился так представить этот принцип, чтобы он не

выглядел ограничивающим монарха, княжеская

власть которого провозглашалась имеющей право

«последнего волерешения» и «абсолютного самоопре-

деления» (94. 7. 293-294, 295, 300).

Указывая, что «особенные функции и власти госу-

дарства ... имеют свой последний корень в единстве

государства» и составляют его суверенитет, Гегель

утверждал, что последний должен с необходимостью

воплощаться в личности монарха, причем наследствен-

ного, который «благодаря физическому рождению

предназначен быть монархом» (94. 7. 301, 307).

357

К. Маркс иронически замечал по поводу последнего

положения: «Гегель доказал, что монарх должен ро-

диться, в чем никто и не сомневается, но он не дока-

зал, что рождение делает его монархом» (1. 1. 256).

Утверждение о монархе как носителе государственного

суверенитета было выдвинуто Гегелем в противовес

революционному учению Руссо о суверенитете наро-

да. Гегель при этом пытался создать впечатление, буд-

то правильно понятую суверенность народа вообще

неправомерно противополагать «суверенитету, суще-

ствующему в монархе», так как-де «народ, взятый без

своего монарха и непосредственно связанного с по-

следним расчленения целого, есть бесформенная мас-

са, уже больше не представляющая собою государ-

ства» и потому вообще более «не обладающая

суверенитетом» (94. 7. 305). Обратив внимание на пу-

таницу, создаваемую этими рассуждениями Гегеля,

К. Маркс подчеркнул: «Суверенитет монарха или на-

рода,— вот в чем вопрос!» (1. 1. 250). В обосновании

монархической власти ярко проявился тот отмеченный

Марксом результат свойственного Гегелю идеалисти-

ческого «перевертывания», когда в «Философии права»

сплошь да рядом «некое эмпирическое существование

принимается некритически за действительную истину

идеи», «и при этом первое попавшееся эмпирическое

существование трактуется как реальный момент идеи»

(1.1.

Однако, воскурив риторический фимиам суверени-

тету монарха, Гегель затем так толкует княжескую

власть, что фактически она оказывается отнюдь не аб-

солютной, а весьма ограниченной. Начать с того, что

в состав княжеской власти включаются в качестве ее

первых двух «моментов» 1) «всеобщность государ-

ственного устройства и законов» и 2) «совещание, как

отношение особенного к всеобщему», т.е. различные

совещательные инстанции. Далее выяснялось, что для

монарха Гегель предусматривал как оптимальный ва-

риант роль человека, который самостоятельно не

принимает никаких ответственных решений, а только

санкционирует своим авторитетом решения, подготов-

ленные компетентными представителями его админи-

страции в соответствии с существующими законами:

«В благоустроенной монархии одному лишь закону

принадлежит объективная сторона, и монарх должен

присоединить к нему лишь субъективное "я хочу"».

358

Эта фактическая независимость решения государ-

ственных дел от личности монарха была едва ли не

важнейшим аргументом Гегеля при обосновании им

наследственности монархической власти. На опасения,

что монарх «может быть недостаточно образо-

ванным» и потому «может оказаться недостойным

стоять во главе государства», Гегель отвечал, что не-

справедливо требовать от монарха «объективных

свойств», потому что «он должен лишь сказать «да»

и поставить точку над и». Главной для Гегеля была

«разумность монархии» как государственного строя,

а не разумность того или иного монарха, и он с боль-

шой трезвостью констатировал, что «монархи как раз

не отличаются ... умом...». Гегель не замечал опасно-

сти того, что выбор такими монархами помощников,

подготавливающих решение государственных дел, мо-

жет оказаться крайне неудачным. Между тем избрание

и увольнение лиц, занимающихся этими делами, Ге-

гель характеризовал как «прерогативу неограниченно-

го произвола» монарха (94.

Охарактеризованную им «разумную монархию» Ге-

гель назвал «конституционной» (94. 7. 295), что не мо-

гло не вызвать удовлетворения у прусского короля,

видевшего в ней апологетическое отражение всех су-

щественных черт государственного устройства страны,

которой он управлял. Особое удовлетворение прусских

властей вызывало настаивание Гегеля на том, что мо-

нархия может быть конституционной без того, чтобы

ее государь даровал своим подданным конституцию

в общепринятом смысле этого слова. Согласно Геге-

лю, конституция — это просто «расчлененность функ-

ций государственной власти». Гегель объявил несуще-

ственным для конституционного строя «участие инди-

видуумов в общественных делах», указывая, что «под

конституцией следует понимать определение прав, т. е.

свобод вообще, а также организацию их осуществле-

ния, и что политическая свобода во всяком случае со-

ставляет лишь их часть...» Англию, «конституция кото-

рой считается наиболее свободной», Гегель квалифи-

цировал как страну, которая «в гражданском

и уголовном законодательстве, в отношении права

и свободы собственности ... оказывается по сравнению

с другими культурными государствами Европы стра-

ной наиболее отсталой», где «объективная свобода,

т. е. согласное с разумом права, скорее приносится

359

здесь в жертву формальной свободе и частному инте-

ресу...» (96. 3. 351, 355, 361). Внося путаницу в вопрос

о конституции, Гегель давал совершенно превратное

представление о том, в каких европейских странах бо-

лее всего реализовались конституционные принципы

и связанные с ними гражданские свободы. В приве-

денных положениях Гегеля наиболее отчетливо про-

явилось его апологетическое отношение к прусской

монархии.

Запутыванию вопроса о конституции способствова-

ло смешивание его Гегелем с вопросами о духе народа

и о его государственном строе вообще.

«гарантия конституции, т. е. необходимость того,

чтобы законы были разумны и их осуществление было

обеспечено, заключается в духе всего народа», Гегель

заключал, что «конституция предполагает упомянутое

сознание духа, и, наоборот, дух этот предполагает

конституцию». Поэтому «вопрос о том, кому, какому

и как организованному авторитету присуща сила соз-

давать конституции», совпадает для Гегеля с вопро-

сом, «кто должен создавать дух народа». Вследствие

же того, что, согласно Гегелю, дух народа неотделим

от его государственного строя и оба они складывают-

ся исторически, «только внутренне присущий государ-

ственному устройству дух и история ... суть то, по-

средством чего конституции были созданы и продол-

жают создаваться» (96. 3. 355, 356). Во всех этих

положениях Гегеля настолько абсолютизируется исто-

рическая обусловленность и преемственность в разви-

тии государственных образований, что вопрос об их

происхождении оказывается снятым и замещенным

вопросом об их изменении, в силу чего последний во-

прос трактуется плоско эволюционистски, недиалекти-

чески, и такая трактовка направлена не только против

революций, но и против радикальных реформ, выра-

жавшихся в конституционных актах. Не отрицая того,

что государственный строй «возник во времени», Ге-

гель считает этот процесс не заслуживающим внима-

ния с точки зрения «понятия» и объявляет существен-

но важным, «чтобы государственный строй рассмат-

ривался не как нечто созданное», а «как божественное

и пребывающее, стоящее выше того, что создается».

Здесь теистическая риторика используется для освяще-

ния наличного государственного строя, в отношении

которого не должно возникать и мысли о его ниспро-

360

вержении и создании на его месте принципиально но-

вого строя, а может идти речь только о его сугубо по-

степенном преобразовании, которое совершается

«лишь в соответствии с государственным строем».

мерение создать для народа совершенно новое госу-

дарственное устройство, претендующее быть разум-

ным, Гегель назвал «праздной выдумкой», обреченной

на провал (94. 7. 298-299).

К принципиальным аспектам гегелевской концеп-

ции государства относится обоснование правомерно-

сти политического неравенства, которое Руссо харак-

теризовал наряду с экономическим неравенством как

величайшее зло цивилизации, которое должно быть

преодолено в «царстве разума» на основе истинного

«общественного договора». С точки же зрения Гегеля,

требования политического равенства, выдвигаемые ре-

волюционными движениями, это «рассудочные аб-

стракции», которые «вообще не дают возникнуть кон-

кретному, т. е. расчленению государства, или, что то

же, государственному устройству и правительству, или

их разрушают». Гегель усматривает высокую разум-

ность и высшую справедливость в том, что «вместе

с государством наступает неравенство, различие пра-

вящих властей и управляемых лиц, различие началь-

ствующих лиц, административных учреждений, руко-

водящих органов и т. п.». В обществе, по Гегелю,

правомерен и необходим только один вид равенства —

граждан перед законом. Во всех же других отноше-

ниях общественное развитие создает и усиливает нера-

венство между людьми, обусловливаемое самим упро-

чением их свободы в области экономической деятель-

ности и культивировании своих талантов и добрых

свойств. Разрабатывая своего рода «философию нера-

венства», Гегель видел, что оно создает у людей, по-

требности которых не удовлетворяются, «недоволь-

ство существующим строем», но оно не вызывало

у него озабоченности и не рассматривалось как тре-

бующее каких-либо мер со стороны государства: «Все

это относится к предоставленной на произвол судьбы

обособленности, которая порождает в своей сфере все-

возможные запутанные положения и находит выход из

них» (96. 3. 352, 354, 355).

От княжеской власти Гегель отличает — в качестве

второго «субстанциального» члена внутреннего госу-

дарственного устройства — правительственную

361

власть, задача которой в абстрактно-философских

терминах определена так: «...подводить особенные

сферы и отдельные случаи под всеобщее...». Более

конкретно задача правительственной власти опреде-

ляется как «поддержание всеобщего государственного

интереса» в условиях такого противоречивого разви-

тия «особенных» и «индивидуальных» интересов, кото-

рое превращает гражданское общество в поле «борьбы

всех против всех». В этих положениях Гегеля заметен

и научно значимый подход к пониманию государствен-

ной власти как института, внутренняя необходимость

которого обусловлена наличием социальных антаго-

низмов, и идеалистическая мистификация этой власти

как надклассовой силы, примиряющей антагонизмы во

имя «всеобщего», в котором заинтересованы, в сущно-

сти, все. Сущностных противоречий между государ-

ственной властью и определенными социальными

«особенностями» Гегель не видел, относя замечаемое

им недовольство властью на счет субъективного недо-

разумения (94. 7. 295, 314). Имея в виду эти ограничен-

ности, Маркс отмечал, что «Гегель не раскрыл при-

роды правительственной власти» (1. 1. 265). Указы-

вая, что Гегель дает «обычное объяснение правитель-

ственной власти», Маркс вместе с тем обращал

внимание на то, что, в отличие от распространенного

противопоставления административной и судебной

властей, гегелевская трактовка их объединяла. Соглас-

но Гегелю, в правительственную власть «входят также

и судебная и полицейская власти, имеющие более не-

посредственное отношение к особенному в граждан-

ском обществе и выдвигающие в этих особенных це-

лях всеобщие интересы» (94. 7. 314). Такого рода

интеграция ориентировала на подчинение судов прави-

тельству.

Гегелевская трактовка правительственной власти

пронизана, как и вся «Философия права», стремлением

к компромиссу между интересами буржуазного «сред-

него сословия» и выросшей из феодального средневе-

ковья монархией. С одной стороны, он обосновывает

вменение в обязанность правительственной власти

«выполнение и применение решений князя», подчерки-

вая его прерогативу назначать и смещать лиц, ко-

торым доверяется выполнение правительственных

функций. С другой же стороны, Гегель обосновывает

правомерность назначения монархом членов прави-

362

тельства и государственных чиновников из «среднего

сословия», в котором, по его мнению, «пребывает раз-

витой ум и правовое сознание народной массы». В по-

нимании Гегеля, «среднее сословие» это совокупность

вышедших из народа образованных людей, актуально

находящихся на государственной службе или являю-

щихся кандидатами на замещение соответствующих

должностей. Другими словами, это — чиновничество,

характеризуемое Гегелем как «главная опора государ-

ства» в отношении законности и разумности. В фи-

лософски оформленной идеологии Гегель выразил

стремление немецкой буржуазии получить через чи-

новничество доступ к государственной власти и факти-

чески определять ее решения. Характеризуя «среднее

сословие, к которому принадлежат государственные

чиновники», как «средоточие государственного созна-

ния и наиболее выдающейся образованности», Гегель

заявлял, что «образование такого среднего сословия

составляет один из важнейших интересов государ-

ства...» В рассуждениях Гегеля о чиновничестве четко

выражена установка на превращение его в подлинную

правительственную власть, т. е. в бюрократию в точ-

ном смысле этого слова (94. 7. 314, 317, 320). Маркс

отмечал, что у Гегеля «правительственная власть есть

не что иное, как администрация, которая рассматри-

вается им в качестве бюрократии». Указывая, что «Ге-

гель дает нам эмпирическое описание бюрократии»,

Маркс пояснял, что оно частично соответствует дей-

ствительности, а частично — «тому представлению, ко-

торое сама бюрократия имеет о своем бытии». К та-

ким представлениям, оказывавшимся социально обус-

ловленными иллюзиями, относились мысли Гегеля

о способности чиновничества адекватно осуществлять

«всеобщее» и обладать в монархии действительной

правительственной властью. К действительной же ха-

рактеристике бюрократии относилась, во-первых, та

часть гегелевских рассуждений, которая, по словам

Маркса, «не заслуживает названия философского ана-

лиза», так как «могла бы быть дословно помещена

в прусском праве» из-за полного соответствия ему,

а во-вторых, когда Гегель невольно формулирует

«подлинный дух бюрократии» (1. 1. 268—269, 268,

280), предостерегая против таких негативных проявле-

ний чиновничьего «практического смысла», как «голая

363

деловая рутина» и «горизонт ограниченной сферы»

(94. 7. 331).

При всей апологетичности многих своих суждений

о чиновничестве Гегель, однако, обращал внимание

и на возможные опасности бюрократизма, в первую

очередь на то, что общий интерес «чиновников как со-

словия» может побудить их объединиться как «против

подчиненных», так и «против высшего начальства»,

и действовать лишь во имя своего группового интере-

са. «Обеспечение государства и управляемых против

злоупотребления со стороны ведомств и их чиновни-

ков» Гегель видел в сочетании контроля сверху, т. е.

со стороны монарха («иерархия и ответственность»),

с контролем снизу, осуществляемым общинами и кор-

порациями. Надо сказать, что Гегель был противни-

ком того, чтобы все управление обществом осущест-

влялось только сверху и из центра. По его мнению,

оно обязательно должно осуществляться и снизу, где

индивиды надлежит организовать в общины и корпо-

рации, обладающие определенной властью. Критиче-

ски отзываясь о том, что «с некоторого времени все

занимаются организацией сверху... но низшее, массо-

вое целое с легким сердцем оставляется более или ме-

нее неорганическим», Гегель был убежден, что «право-

мерная власть налична лишь в органическом состоя-

нии особенных сфер». Гегель считал соответствующим

разумному устроению государства такое положение,

при котором «внизу» правительство «наталкивается на

правомерные интересы, которые оно должно ува-

жать...» (94. 7. 319, 318, 316).

Немалые надежды Гегель возлагал на усвоение чи-

новниками нравственной и умственной культуры, видя

в этом «духовный противовес тому элементу механи-

ческого», который имеется в виду в изучении предме-

тов государственного управления и в его осуществле-

нии. Гегель, кроме того, был уверен, что «при занятии

в крупных государствах крупными интересами» у чи-

новников и «создается привычка к всеобщим интере-

сам, взглядам и делам» (94. 7. 319). Вскрывая нереа-

листичность этих упований Гегеля, К. Маркс писал

«Как будто на деле не происходит обратное, и «меха-

нический характер» его «бюрократических» знаний

и «действительной работы» бюрократа не служит

«противовесом» его "нравственной и умственной куль-

туре"?» (1. 1. 279).

364

При характеристике законодательной вла-

сти, определяемой как третий, «субстанциальный»

член внутреннего государственного устройства, Гегель

прежде всего освещает вопрос о правомерных измене-

ниях этого устройства. Начав с того, что «законода-

тельная власть имеет отношение к законам как та-

ковым, поскольку они нуждаются в дальнейшем

определении, и к совершенно всеобщим по своему со-

держанию внутренним делам», Гегель уточняет, что

эта власть «получает свое дальнейшее развитие в усо-

вершенствовании законов и в характере поступательно-

го движения, который носят всеобщие правитель-

ственные дела». Главная мысль Гегеля по рассматри-

ваемому вопросу состоит в том, что необходимые

в ходе истории изменения государственного строя

должны носить настолько малый и постепенный ха-

рактер, что люди их даже как бы не замечают. Указы-

вая, что государственный строй не только «есть», «но

вместе с тем он столь же существенно становится, т. е.

... прогрессирует в своем формировании», Гегель под-

черкивает, что «это поступательное движение есть та-

кого рода изменение, которое невидимо (!) и не носит

формы изменения». В качестве примеров таких неза-

метных изменений Гегель приводит превращение име-

ний немецких владетельных князей в государственное

имущество и «переход судебной власти от личности

государя к коллегиям». Радикальные же изменения об-

щественно-политического строя различных народов,

многократно происходившие во всемирной истории,

остаются вне поля зрения Гегеля при формулировке

вышеприведенного плоско эволюционистского прави-

ла, которое имеет антиреволюционную направлен-

ность. В примерах незаметных (но и малозначи-

тельных по своему характеру) политических перемен

Гегель делал акцент на том, что они происходили «без

борьбы», «спокойно». Вопреки фактам Гегель пытает-

ся создать впечатление, что лишь посредством таких

изменений и «по прошествии долгого времени госу-

дарственный строй радикально меняет свой характер

и делается совершенно иным» (94. 7. 320, 321).

Указывая, что применяемая в этих рассуждениях Геге-

ля «категория постепенного перехода, во-первых, исто-

рически неверна и, во-вторых, ничего не объясняет»,

т. е. критикуя проявляющуюся в этих рассуждениях

антидиалектическую точку зрения, К. Маркс отмечал,

365

что «для установления нового государственного строя

всегда требовалась настоящая революция» (1. 1. 283).

Заметим, что само определение законодательной вла-

сти как органического элемента государственного

строя имело антиреволюционную направленность, от-

рицая правомерность радикального отрицания этой

властью существующего строя. Надо учесть, что

именно законодательная власть, выступившая «пред-

ставительницей народа» в борьбе против феодально-

абсолютистского строя, «совершила французскую ре-

волюцию». Маркс обращал внимание на исторический

опыт, свидетельствовавший о том, что когда введение

новых законов целиком находилось в руках правитель-

ственной власти, то последняя, в отличие от самостоя-

тельно действовавшей законодательной власти, совер-

шала лишь «мелкие революции, ретроградные рево-

люции, реакционные перевороты». На ключевой во-

прос, который, по Марксу, должен быть сформулиро-

ван в связи с рассматриваемыми гегелевскими рассу-

ждениями как вопрос «...имеет ли народ право дать

себе новый государственный строй?» (1. 1. 284), они

предполагали отрицательный ответ и строились так,

чтобы исключить саму постановку этого вопроса.

Зависимость законодательной власти от монарха

и правительства находит конкретное выражение

в том, что первые два члена государственного строя

прямо включены в состав этой власти, в которой им

отводится решающая роль: монарху и в отношении

законодательства «принадлежит окончательное реше-

ние», подготавливаемое правительственной властью,

которая характеризуется как «конкретно знающая

и обозревающая целое в его многообразных сторонах

и в выкристаллизовавшихся в нем действительных ос-

новоположениях...». Третьему же элементу законода-

тельной власти, в роли которого выступают предста-

вители сословий, придается только совещательная

функция.

Не углубляясь в вопросы принятия законода-

тельных решений, Гегель в рубрике о законодательной

власти фактически рассуждает главным образом о со

слоеных собраниях под углом зрения их структуры

и политической значимости. «Следует заметить,— писал

К. Маркс,— что Гегель меньше останавливается на со-

держании деятельности сословий, на законодательной

власти, чем на положении сословий, на их политиче-

366

ском ранге» (1. 7. 297). Надо иметь в виду, что после

поражения наполеоновских войск в 1815 г. король

Фридрих-Вильгельм III вместо ранее обещанного

представительного правления на основе конституции

учредил в Пруссии провинциальные сословные собра-

ния — ландтаги, права которых были ограничены об-

суждением законов. С этой политической реальностью

Гегель должен был считаться, и ей он счел нужным

дать философское обоснование.

Гегель справедливо полагал, что наибольшее поли-

тическое значение имеет представительство в со-

словных собраниях так называемого «частного сосло-

вия», включающего в свой состав ту часть населения,

которая не входит ни во «всеобщее сословие», образо-

ванное всякого рода администрацией и тем самым не-

посредственно играющее политическую роль, ни

в столь же непосредственно, хотя и на других основа-

ниях, обладающее политическими функциями «сосло-

вие природной нравственности», как было напыщенно

названо сословие помещиков (юнкеров), которым была

предоставлена значительная административная власть

на местах. По поводу утверждения Гегеля, что юнкер-

ство имеет «право от рождения» на выполнение госу-

дарственных функций и на участие в сословных собра-

ниях без необходимости быть избранными в них,

К. Маркс язвительно замечал, что в гегелевской кон-

цепции «государство в своих высших функциях полу-

чает своего рода зоологическую действительность», по-

скольку в отношении помещиков, как ранее в отноше-

нии монархов, «высшие государственные функции

совпадают в силу рождения с индивидами, — подобно

тому, как для животного его место, его характер, его

образ жизни и т. п. являются чем-то непосредственно

прирожденным». То, что «на вершинах политического

государства именно рождение делает-де определенных

индивидов воплощениями высших государственных

задач», означает, по Марксу, что «с высот своего по-

литического спиритуализма Гегель везде опускается

до грубейшего материализма» (в вульгарном смысле

последнего термина) и выражает «зоологическое миро-

воззрение» (1. 1. 341 — 342). Попутно Гегель обо-

сновывал «майоратное право», согласно которому на-

следственные имения юнкеров не могли разделяться

по воле их владельца, а целиком переходили во владе-

ние старшего наследника.

367

«Частное сословие», в отличие от чиновничества

и юнкерства, только «в сословном элементе законода-

тельной власти ... достигает политического значения,

политической действенности». Характеризуя это со-

словие также как «подвижную сторону гражданского

общества», Гегель указывал, что она «из-за множества

ее членов» и самого характера ее занятий, требующих

повседневного личного участия в труде, может нахо-

диться в сословном собрании «лишь в лице депута-

тов», которые должны обладать «характером, разуме-

нием и волей, соответствующими ... задаче участво-

вать в решении всеобщих дел». По мнению Гегеля,

лучше всего для выполнения депутатских функций

подходят лица, которые приобрели «государственное

умонастроение» благодаря «действительному ведению

дел на начальнических должностях» или даже «в госу-

дарственных должностях». Это означало, что «частное

сословие» должно быть представлено в сословном со-

брании только своей буржуазной верхушкой или же

правительственными чиновниками, компетентными

в делах руководства экономической деятельностью

«промышленного сословия». Стремясь устранить воз-

можность избрания депутатами представителей низов

«частного сословия», Гегель фактически выступал за

назначение депутатов руководством корпоративных

объединений и прямо заявлял, что в этих условиях

«выборы либо представляют собою вообще нечто из-

лишнее, либо сводятся к незначительной игре мнений

и произвола».

К выборности в точном смысле этого слова Гегель

относился отрицательно при рассмотрении вопроса

о депутатах законодательного органа, что было про-

явлением антидемократической позиции. То, что «де-

путаты, выходящие из народа, или даже сам народ,

лучше всего понимает, что служит ему на пользу», Ге-

гель квалифицировал как «ложное представление»

обыденного сознания. Он уверял, что народ — это та-

кая «особенная часть членов государства», которая как

раз «не знает, чего она хочет», поскольку-де «знание

того, чего хочешь, и тем более того, чего хочет в себе

и для себя сущая воля, разум, есть плод глубокого по-

знания и проникновения, которое именно и не есть де-

ло народа» (94. 7. 327, 330, 332, 334, 324). Настаива-

ние Гегелем на правомерности посылки депутатов

корпорациями (фактически — их верхушкой) сознатель-

368

но противопоставлялось возможности демократиче-

ского избрания их народной массой, составляющей

подавляющее большинство «частного сословия». Вся

гегелевская концепция «сословного элемента» законо-

дательной власти была философским обоснованием

недопустимости народного представительства. Отме-

чая, что «Гегель не называет того дела, о котором

идет речь, его общеизвестным именем», К. Маркс

указывал, что, в сущности, «спор идет между предста-

вительным и сословным строем» (1. 1.305).

Вместе с тем Гегель стремился учесть не поддаю-

щееся уже подавлению стремление народных масс

к участию в политической жизни и найти такой способ

удовлетворения этого стремления, который не только

не подрывал бы устоев наличной социально-политиче-

ской системы, но даже способствовал бы ее укрепле-

нию. Способ этот Гегель усмотрел, во-первых, в ин-

формировании граждан через прессу о том, как

проходит в сословных собраниях обсуждение государ-

ственных дел. Согласно Гегелю, лишь при получении

«возможности знания хода прений ... общественное

мнение приходит к истинным мыслям», «вникает в со-

стояние и понятие государства», «научается уважать

таланты, добродетели и умения государственных вла-

стей и должностных лиц». Публичность сословных со-

браний Гегель характеризовал как «величайшее обра-

зовательное средство» для граждан «в отношении

государственных интересов», из которого «народ чаще

всего узнает ... истинные свои интересы».

Второй способ правомерного удовлетворения по-

требности граждан в политической активности Гегель

усмотрел в развитии общественного мнения и возмож-

ности его публичного выражения через прессу. В пони-

мании Гегеля общественное мнение — это «формаль-

ная, субъективная свобода, состоящая в том, что

единичные лица как таковые имеют и выражают свое

собственное мнение, суждение о всеобщих делах

и подают совет относительно них...». Согласно Геге-

лю, «общественное мнение есть неорганический способ

обнаружения того, чего народ хочет и что он думает».

Философски выражаясь, Гегель указывал, что «в себе

и для себя всеобщее, субстанциальное и истинное» не-

обходимым образом связывается в общественном

мнении «со своей противоположностью, со стоящим

само по себе своеобразным и особенным мнением

369

многих». По сути же дела, Гегель дает философское

обоснование свободе слова, осознаваемой им как не-

преоборимый «принцип современного мира». Возмож-

ности порицания со стороны общественного мнения

Гегель придавал немаловажное значение в противо-

действии опасным устремлениям бюрократии и в сти-

мулировании ответственного и компетентного обсу-

ждения вопросов в законодательных органах. Вместе

с тем при обосновании правомерности общественного

мнения Гегель видел в нем и просто безопасный спо-

соб устранения народного недовольства путем, так

сказать, «выпускания пара»: если индивид в сфере об-

щественного мнения «исполнил свой долг, т. е. вста-

вил свое слово, то он после этого удовлетворения

своей субъективности со многим мирится», и опыт

Франции показывает, что дав людям свободно выска-

заться, «дело во всем остальном может подвигаться

по прежнему пути». Надо добавить, что Гегель пре-

достерегал против толкования свободы слова и печати

как вседозволенности, подчеркивая, что «оскорбление

чести тех или других индивидуумов вообще, клевета

и хуление правительства, поставленных им властей

и чиновников и, в особенности, личности князя, пре-

зрение к ним, издевательство над законом, призыв

к восстанию и т. п. суть преступления или разнообраз-

нейшие по своей тяжести проступки» (94. 7. 336, 338,

340).

К содержанию общественного мнения, к его оцен-

кам и в особенности к его рекомендациям Гегель от-

носился довольно пренебрежительно: «Сколько бы

страстей ни вкладывали в мнение и как бы серьезно ни

утверждали или отрицали и оспаривали — это еще не

есть критерий того, что на самом деле нужно». По Ге-

гелю, общественное мнение — это «познание как явле-

ние», которое «есть столь же непосредственно суще-

ственность, как и несущественность». И если ему

внутренне присущи «вечные субстанциальные прин-

ципы», то при их проявлении через представление

и рассуждение возникают «невежество и извращен-

ность, лжезнание и лжесуждение», так что в обще-

ственном мнении заключены и «истина и бесконечное

заблуждение», в силу чего оно заслуживает «одинако-

во как уважения, так и презрения». Будучи убежден,

что в общественном мнении нет имманентного крите-

рия для отличения истины от заблуждения, Гегель за-

370

являл, что независимость от этого мнения «есть пер-

вое формальное условие совершения чего-то великого

и разумного», которое должно пребывать в уверенно-

сти, что после его реализации «общественное мнение

в конце концов примирится с ним» и затем «превратит

его в один из своих предрассудков» (94. 7. 337, 338).

По Гегелю, человек, совершающий соответствующие

сущности эпохи великие деяния, презирает обществен-

ное мнение в его непосредственности и заблуждениях,

но опирается на содержащуюся в нем внутреннюю ис-

тину, которую может обнаружить только он.

Отрицая за народом права определять законода-

тельное изменение социально-политического строя,

Гегель в соответствии с наличными прусскими поряд-

ками не признавал, по сути дела, такого права и за

буржуазной верхушкой «частного сословия», посылав-

шей из своей среды депутатов в сословное собрание.

Даже в отношении совещательного голоса депутатов

он признавал правомерным ограничение в виде необ-

ходимости согласования предлагаемых ими решений

с позицией юнкерской части собрания. Механизм та-

кого ограничения Гегель видел в разделении сословно-

го собрания на две палаты, в первой из которых пред-

ставлено помещичье «сословие природной нравствен-

ности», а во второй — «частное сословие». Первая

палата рассматривалась Гегелем как необходимая

«опосредствующая» инстанция между сословным со-

бранием и правительственной властью, имеющая

своим главным назначением сглаживание противоре-

чий, уменьшение возможности для «сословного эле-

мента» «оказаться в прямой оппозиции правитель-

ству...» (94. 7. 335).

Опосредствование, играющее кардинальную роль

в диалектическом развертывании системы категорий

гегелевской науки логики, наполняется в «Философии

права» таким содержанием, что становится принципом

антидиалектического примирения, сглаживания, зату-

шевывания противоречий. Фактически, как отмечал

К. Маркс, Гегель в «Философии права» «везде изобра-

жает конфликт гражданского общества и государства»

(1. 1. 303). Но с тем же постоянством Гегель стремит-

ся утопить этот конфликт в органическом единстве,

обеспечиваемом опосредствованием, которое, однако,

само приобретает противоречивый, запутанный харак-

тер. Так, само сословное собрание в целом трактуется

371

Гегелем как «опосредствующий орган» между прави-

тельством и народом, расчлененным на корпорации

и далее на индивидов. Гегель считает, что благодаря

такому опосредствованию «власть монарха... не ка-

жется изолированной» и не представляется «потому

только насилием властелина и произволом», а «осо-

бенные интересы общин, корпораций и индивидуумов»

тоже «не изолируются» и «не доходят, следовательно,

до неорганического мнения и воления», противопола-

гающих их «органическому государству». Называя

«печальным заблуждением» враждебное «отношение

правительства к сословиям» и квалифицируя «понима-

ние сословий главным образом в аспекте противопо-

ложности к правительству» как «опасный предрассу-

док», Гегель утверждал, что благодаря сословно-пред-

ставительному «опосредствованию» эта противопо-

ложность «низведена на степень видимости». По

мнению Гегеля, в этих условиях борьба может раз-

вертываться не по поводу «существенных элементов

государственного организма», а вокруг чисто субъек-

тивных интересов, например за обладание «высшими

государственными должностями»,— в гегелевском по-

нимании она «превращается в партийную борьбу».

Антидиалектическая трактовка опосредствования

в «Философии права» имела антиреволюционный

смысл. Заявляя, что «государственный строй есть су-

щественно система опосредствования», Гегель подчер-

кивал, что при отсутствии такой системы народ дей-

ствует «лишь как разрушительная масса, выступаю-

щая против организации». Гегель уверял, что при

наличии опосредствования «масса добивается своих

интересов в соответствии с законом и порядком»

(94. 7. 326, 325, 327), но, по сути дела, превозносимая

Гегелем «система» была ориентирована на предельно

ограниченное удовлетворение этих интересов, посколь-

ку предусматривала сохранение господства эксплуата-

торских классов, расширяемых за счет буржуазии.

К. Маркс, критикуя гегелевскую «Философию пра-

ва» с революционно-демократических позиций, т. е.

обосновывая необходимость революционного разре-

шения противоречий классово-антагонистического об-

щества в интересах народных масс, указывал, что

«действительные крайности не могут быть опосред-

ствованы именно потому, что они являются действи-

тельными крайностями», «но они и не требуют ника-

372

кого опосредствованна, ибо они противоположны друг

другу по своей сущности». Характеризуя компромисс-

ность позиции Гегеля по вопросам феодально-абсолю-

тистского строя как «синкретизм наихудшего сорта»,

Маркс отмечал, что «Гегель хочет средневековой со-

словной системы, но в современном значении законо-

дательной власти, и он хочет современной законода-

тельной власти, включенной, однако, в средневековую

сословную систему!». Все это, по Марксу, «некритиче-

ская, мистическая манера интерпретировать старое

мировоззрение в духе нового, вследствие чего оно ста-

новится каким-то межеумочным мировоззрением, где

форма обманывает относительно значения, а значе-

ние — относительно формы...» (1. 1. 321, 330, 314).