Принципы диалектического метода Г ег е л я

Проблема диалектического метода в философии Гегеля — одна из сложьГейшйх проблем. Сложность заключается не только в том, что изложить принципы этого метода невозможно вне изложения системы, так как система и метод не только органически связаны, но и совпадают друг с другом, но и в неясности, неоднозначности основных понятий, употребляемых Гегелем, и в характеристике этого метода, и в применении его в развертывании категорий^ Неудивительно, что существуют разнообразные, иногда прямо противоположные взгляды относительно гегелевского диалектического метода.

Если некоторые характеризовали метод Гегеля как абсурдный и высоко ценили содержание, философию духа (Е. ѵ. Hartmann), то другие единственным содержанием системы считали метод (Staal); если одни видели в диалектическом развитии подлинный логический процесс, то другие обвиняли его в алогизме, а некоторые восхваляли его иррационализм (Kroner); многие сближали диалектический метод с «гениальной интуицией» Шеллинга (Ильин, N. Hartmann), а в последнее время начали видеть в этом методе 262

нечто родственное гуссерлевскому Wesensschau (N. Hartmann, Aster и др.) и т. д.

Различному толкованию принципов диалектики во многом дает повод сам Гегель своими неясными, иногда двусмысленными выражениями, противоречивыми тенденциями решения проблем.

Классики марксизма-ленинизма, характеризуя диалектический метод, указывают на основные черты метода и на основные законы диалектики, подразумевая под последними основные законы развития. Энгельс в «Анти-Дюринге», противопоставляя диалектический способ мышления метафизическому, отмечает две черты, характеризующие диалектический метод: 1) диалектический способ мышления рассматривает действительность в процессе развития, 2) диалектический способ мышления рассматривает действительность как единое целое, в котором все явления связаны друг с другом.

Эти черты метода представляют собой отражение форм существования самой действительности; они связаны друг с другом, так как в действительности развитие есть определенная связь, развитие всегда проявляется в формах связи. Факт развития и факт связи явлений сами не являются законами развития и связей. Диалектика и есть та наука, которая открывает всеобщие законы развития и связей действительности.

Энгельс поэтому не смешивает черты диалектики с ее законами; законы диалектики он излагает специально в известных главах «Анти-Дюринга». В «Диалектике • природы», излагая общий характер материалистической диалектики как науки о связях, Энгельс писал: «...законы диалектики были отвлечены из истории природы и человеческого общества. Но они не что иное, как наиболее общие законы обеих этих фаз исторического развития, а также самого мышления. По существу они сводятся к следующим трем законам:

Закон перехода количества в качество и обратно.

Закон взаимного проникновения противоположностей.

Закон отрицания отрицания.

Все три закона были развиты Гегелем на его идеалистический манер как простые законы мышления: первый — в первой части «Логики» — в учении о бытии, второй занимает всю вторую и наиболее значительную часть его «Логики»,—учение о сущности, наконец, третий фигурирует в качестве основного закона при построении всей системы. Ошибка заключается в том, что законы эти не выведены из природы и истории, а навязаны последним как законы мышления. Отсюда вытекает вся вымученная и часто ужасная конструкция: мир — хочет ли он того или нет — должен согласоваться с логической системой, которая сама является лишь продуктом определенной ступени развития человеческого мышления. Если мы перевернем это отношение, то все принимает очень простой вид, и диалектические законы, кажущиеся в идеалистической философии крайне таинственными, немедленно становятся простыми и ясными»1.

Как механическое движение нельзя считать законом — существуют законы механического движения, которые объясняют факт механического движения, — так и развитие вообще не является законом, — это определенный факт, который нужно объяснить, и объясняется данный факт законами диалектики.

С точки зрения материалистической диалектики, движение, развитие осуществляется, проявляется в связях; отражением в нашем мышлении общих форм этих связей являются т. н. соотносительные категории. Так, например, категории формы и содержания проявляют в своеобразной форме закон единства противоположностей. Сами эти категории — правильнее сама эта связь формы и содержания — проявляются (осуществляются) в разнообразных формах, например, в форме связи производительных сил и производственных отношений.

Гегель сам не выделяет законы диалектики из общей системы категорий, но в переходах категорий друг в друга, в их развитии, развертывании главную роль играют именно те принципы/которые Энгельс называет основными законами диалектики.

Конечно, для характеристики диалектического метода в отличие его от метафизического метода можно указать любой признак, если только он устанавливает однозначно это различие.

Д Энгельс. «Диалектика природы». 1936, стр. 125.

диалектического метода, для характеристики его своеобразия, но вовсе недостаточны для теории диалектики. И поэтому не нужно думать, что эти четыре черты диалектически связаны друг с другом. Некоторые авторы полагают, что четыре черты диалектики, изложенные И. Сталиным, представляют собой диалектическое единство, причем в этом единстве фигурируют все принципы диалектики, установленные классиками марксизма-ленинизма, и, кроме того, принципы новой логики, названной диалектической логикой, принципы, установленные самими авторами. Связь и последовательность этих черт носят диалектический характер1. Это проявляется в следующем: 1) между чертами диалектики существует определенная связь и обусловленность, 2) эта связь представляет собой определенное развитие, подлинно логическое развитие; 3) каждая новая черта получается из предыдущей как именно новая, более высокая, глубокая и конкретная, обладающая своеобразным качеством, и 4) сущность каждой черты — единство противоположностей (единство противоречия)[343] [344].

Если взять только первую черту — связь, обусловленность, — действительность предстанет как неподвижное, неизменное; поэтому нужно прибавить и вторую черту — развитие. Первая черта, взятая в абсолютном значении, недостаточна, она «имеет внутреннее противоречивое свойство (!? -- К. Б.), которое представляет собой ее недостаток, противоречие». (Разрядка моя — К. Б.). Этот недостаток значит, и противоречие - снимается второй чертой [345]. Понятие развития обосновывает понятие связи[346]. Но понятие развития само по себе недостаточно для характеристики природы диалектики: нужно указать, как происходит развитие, а это определено в третьей черте.

«Черты понятия диалектики подчинены друг другу как следствия основаниям; связь между ними осуществляется посредством отрицания. Первая основная черта диалектики недостаточна, ее недостаток снимает вторая и т. д., т. е. вторая есть объясняющее основание первой, третья — второй, четвертая — третьей. Переход осуществляется посредством противоречия1. Чтобы до конца понять данную точку зрения, нужно добавить своеобразное учение автора о связи основания и следствия, изложенное им как учение о диалектической логике. «Основание какого-либо следствия, основание, которое не рассматривается как определенное своим следствием» — «не подлинное основание». О таком основании трактовала формальная логика, которая стояла на точке зрения «чистой аналитичности». Но чистая аналитичность лишает смысла и основание и следствие. Подлинная связь основания и следствия — это их диалектическая связь, в которой следствие не только определено основанием, но и само определяет свое основание, т. е. оно есть основание своего основания. Обычный пример, к которому прибегает автор для иллюстрации данного положения — связь буржуазии и пролетариата: буржуазия — основание, пролетариат — следствие и наоборот; поэтому пролетариат (следствие) есть основание буржуазии, т. е. основание своего основания. А капиталистическая экономика как основание обоих классов (как следствий) есть самооснование[348] [349].

1) Нужно сказать прямо и определенно: во всем этом рассуждении слишком много двусмысленностей. Автор постоянно смешивает логическое с реальным (буржуазия — основание, пролетариат — следствие или наоборот; один класс обосновывает, доказывает (!?) другой и т. д.).

Автор сам чувствует это обстоятельство: он заранее отвечает своим возможным противникам, которые могут указать па то, что, например, там, где говорится о связи и взаимозависимости явлений, имеется в виду связь явлений в объективной действительности, а не связь мыслей, что тут дело касается вовсе не вопросов логики.

И это рассуждение полно неясностей и неопределенностей терминов, употребляемых автором. Конечно, связи, о которых говорит диалектика, существуют и в объективной действительности и в мышлении. Логика не только имеет отношение к наукам, изучающим действительность, но сама изучает определенную область действительности. Но она изучает не область действительности, в которой фигурируют Сократы, смертные, металлы, проводники электричества, буржуазия и пролетариат, где существуют определенные реальные связи, а не связи основания и следствия, она изучает не развитие и не законы развития действительности, которое происходит во времени, «которое есть основное условие развития» (Энгельс). Конечно, понятие «логика» употребляется и в ином значении, и в этом нет никакой ошибки, если только однозначно определить заранее, в каком смысле оно применяется. Говорят о «логике вещей», подразумевая закономерность, необходимость их связи и развития, говорят о «логике истории», о логике познания, подразумевая закономерности развития человеческого общества, развития знания. И диалектика есть именно логика развития, развития не какой-либо определенной, ограниченной области, а логика развития всей действительности. Что касается логических форм мышления, то развитие этих форм тоже имеет свою логику, т. е. свою закономерность; ее тоже нужно исследовать, изучить: это будет история развития мышления, которая установит, как в процессе развития человек перешел от восприятий к абстрактному мышлению, как возникали и складывались формы логического мышления. История первобытного мышления, умственное развитие ребенка, история языка, в которых отлагаются эти формы, и т. д. и т. д. — все это дает материал, на основании которого можно создать логику развития форм мышления. Не нужно только смешивать принципы связи основания и следствия связи, которые не протекают во времени, с историческим развитием форм мышления.

2) Автор не обращает внимания на различие, которое существует между понятием диалектики и реальным процессом диалектического развития; говоря о «понятии диалектики» и перечисляя ее черты, он четвертую черту объявляет законом первых трех черт.

3) Автор, пытаясь представить четыре черты диалектического метода в виде диалектической связи и развития, произвольно толкует и употребляет основные понятия диалектики, именно понятия отрицания и противоречия. Связь между необходимым и достаточным признаками вовсе не является связью отрицания и противоречия. «Первый признак диалектики — необходимый признак, но он вовсе недостаточный»[351], — пишет автор; но совершенно непонятно, почему тут фигурируют понятия отрицания и противоречия. Ведь это именно гегелевская трактовка этих понятий, но не марксистская. В понятии связи нет никакого противоречия, которое двигало юы это понятие и переводило бы его в понятие развития.

Ведь сам автор указывает, что на основании только первой черты мир представился бы нам, правда, связанным, на неподвижным, неизменным. Мы не касаемся того, правильно это или нет; нас интересует вопрос: каким образом в этой первой черте — или соответственно ее представлению о неизменном мире — возникает отрицание, противоречие, которое ведет ко второй черте, развитию? Я должен заранее знать, что мир подчиняется принципу развития, и только после этого я познаю недостаточность первой черты. В первой черте, взятой, отдельно, в самой по себе нет ни отрицания, ни противоречия. Все это диалектическое развитие четырех черт друг из друга — вымученная схема. Да и сама теория четырех черт — одна из возможных характеристик диалектического метода, которую можно заменить другой, хотя бы характеристикой трех основных законов диалектики. Причем нужно сказать и то- что в этих четырех чертах понятие развития декларируется, но не объясняется: ведь сам автор согласен с тем, что вторая черта «совершенно не объясняет подлинное развитие», оно объясняется третьей чертой, утверждает автор. Автор не хочет видеть, что третья черта объясняет не развитие, а возникновение нового, а новое не всегда представляет собой развитие.

4) Наконец, г. и. диалектическое учение о связи основания и следствия принципиально противоречит указанной автором диалектико-логической связи, которая якобы существует между четырьмя чертами. Автор утверждает, что связь между чертами, между прочим, выражается, в том, что каждая следующая черта является основанием предыдущей. Но па основании учения о связи между основанием и следствием можно утверждать и обратное: каждая предыдущая черта есть основание следующей, так как, согласно автору, в диалектической логике следствие есть основание основания.

В противоположность этим quasi-диалектическим рассуждениям Энгельс и Ленин рассуждают правильно, когда первый излагает черты и законы диалектики, а второй, анализируя диалектику, выделяет элементы диалектики.

Энгельс, как мы уже отмечали, указывает на две черты диалектического способа мышления, отражающие характерные признаки самой действительности. Излагая в общих чертах историю научного знания, Энгельс приходит к выводу, что научное знание установило два момента, характеризующих действительность. Эти моменты следующие: мир — единое целое, явления которого связаны друг с другом, и мир находится в процессе изменения, развития. Наука должна объяснить эти характерные моменты действительности: основные законы диалектики дают объяснение процессу развития дей- 268

^твптельности; развитие действительности осуществляется в связях между явлениями; поэтому законы развития проявляются в общих формах связей, которые отражаются в основных категориях.

Диалектика есть теория развития, она должна объяснить процесс развития- Процесс развития есть процесс возникновения нового: вне возникновения нового развитие не может осуществиться; если новое не возникает, то это означает только то, что происходит повторение старого. Процесс развития — это процесс возникновения нового и уничтожения, умирания старого. Ошибочно было бы думать, что возникновение нового есть постепенное увеличение чего-то, а уничтожение— постепенное уменьшение старого. То, что должно увеличиться, то должно как-то возникнуть, и после этого оно может увеличиваться; диалектика не отрицает развитие как рост, как увеличение; но она утверждает, что развитие нельзя сводить только к росту, увеличению. Рост, увеличение чего-то предполагает его возникновение, в противном случае понятие нового совершенно пропадает.

Новое потому новое, что его не было в старом; если бы оно уже заключалось в старом, оно уже не было бы новым. Если бы жизнь содержалась уже в неорганической материи, нелепо было бы ставить вопрос о возникновении жизни. Диалектика утверждает поэтому, что новое возникает путем скачка. Скачкообразное развитие — существенный признак развития, хотя оно не отрицает и постепенного развития как производного, вторичного по сравнению с первым. Принцип диалектической связи количества и качества дает возможность объяснить возникновение нового путем скачка. Но возникновение нового не всегда является развитием. Возникновение нового — непременное условие развития, но оно вовсе недостаточное. Указывая на недостаточность данного принципа для объяснения процесса развития, мы не видим в этом ни диалектического отрицания, ни диалектического противоречия. Этот один принцип не может объяснить всей сложности процесса развития, он является одним из принципов; обычные примеры скачкообразного перехода, переход воды в лед п пар и подобные ему, вовсе не представляют собой развитие; они только иллюстрируют возникновение нового.

Процесс развития осуществляется не в том случае, когда возникает новое как только новое, но тогда, когда это новое вместе с тем представляет собой нечто более высокое, чем старое; это такое новое, которое, сохранив все положительное, прогрессивное, «рациональное» из старого, добавляет к этому сохраненному моменты положительного, поднимает это сохраненное, переработав его на новой основе, на новую,

высшую ступень. Такая связь старого и нового объясняется законом отрицания или, как говорят, законом отрицания отрицания.

Но и этот принцип, сам но себе отдельно взятый, не может объяснить всей сложности понятия -- процесса — развития. Возникает вопрос о причине движения, развития вообще. Первый принцип отвечает на вопрос, как возникает новое, второй принцип отвечает на вопрос, в каком случае новое является развитием старого. И ни один из них не дает ответа на вопрос о причине движения, развития. Принцип внутреннего противоречия, единства противоположностей дает ответ на этот вопрос. Ни один из этих принципов не достаточен для объяснения процесса развития, каждый из них необходим, и только все вместе достаточны для уяснения общего процесса развития.

Но, как мы указывали, развитие осуществляется в связях, отношениях. Да иксами законы выражают определенные связи, связи количества и качества, старого и нового, противоречивых моментов. Иначе и не может быть: всякий закон — поэтому и законы развития — выражает какую-либо определенную связь, а в наиобщих связях выражаются законы развития. Поэтому теория материалистической диалектики должна строиться как теория наиобщих законов развития и как теория основных, соотносительных категорий, которые отражают в определенной форме проявление основных законов и в первую очередь закона единства противоположностей.

Эта схема несколько отличается от гегелевской — речь идет тут не о понимании категории и законов; у Гегеля нет теории законов отдельно от теории категорий: Гегель развивает систему категорий, где, правда, категория противоречия играет ведущую роль, но и она стоит на определенном месте в этой системе. Классики марксизма выделяют из системы категорий те, которые объясняют общий процесс развития в виде трех законов, а все остальные категории материалистической диалектики они рассматривают как формы, в которых осуществляются эти законы.

Излагая диалектику Гегеля, конечно, нельзя ограничиться изложением т. н. основных законов и категорий; нужно выделить основные элементы, характеризующие гегелевскую диалектику, с одной стороны, и, с другой, нужно найти общий принцип, то главное, чем руководствуется Гегель, излагая переходы категорий, строя их систему, нужно найти корень, из которого вырастает вся система как связь категорий, как целое.

Что касается элементов, характеризующих диалектику, 270

тут у нас есть подробный анализ ее «составных» частей, данных Лениным.

В «Философских тетрадях» Ленин дает перечисление элементов диалектики. Ленин имеет в виду гегелевскую диалектику, но в то же время часто переводит ее на материалистический язык, хотя все перечисленные элементы характеризуют и диалектику Гегеля. Элементы эти, по Ленину, следующие:

«1) Определение понятия самого из себя (сама вещь в е е отношениях и в е е развитии должна быть рассматриваема);

2) Противоречивость в самой вещи, противоречивые силы и тенденции во всяком явлении;

3) Соединение синтеза и анализа.

Таковы элементы диалектики, по-видимому.

Можно, пожалуй, детальнее эти элементы представить так:

1) объективность рассмотрения (не примеры, не отступления, а вещь сама в себе);

2) совокупность многоразличных отношений этой вещи к другим;

3) развитие этой вещи (respective явления), ее собственное движение; ее собственная жизнь:

4) внутренне противоречивые тенденции (и стороны) в этой вещи;

5) вещь (явление etc.) как сумма и единство противоположностей,

6) борьба respective развертывание этих противоположностей, противоречивость стремлений etc;

7) соединение анализа и синтеза, разборка отдельных частей «и совокупность суммирование этих частей вместе;

8) отношения каждой вещи (явления etc.) не только многоразличны, но всеобщи, универсальны. Каждая вещь (явление, процесс etc.) связаны с каждой.

9) не только единство противоположностей, но пер е- ходы каждого определения, качества, черты, стороны, свойства в каждое другое (в свою противоположность?);

10) бесконечный процесс раскрытия новых сторон, отношений etc...;

И) бесконечный процесс углубления позгіания человеком вещи, явлений, процессов и т д. от явления к сущности и от менее глубокой к более глубокой сущности;

12) от сосуществования к казуальности и от одной формы связи и взаимозависимости к другой, более глубокой, более общей;

13) повторение в высшей стадии известных черт, свойств низшей и;

14) возврат якобы к старому (отрицание отрицания);

15) борьба содержания с формой и обратно. Сбрасывание формы, переделка содержания;

16) переход количества в качество и vice versa»1.

Ленин тут же указывает, что 15-й и 16-й являются примерами 9-го, т. е. борьба содержания с формой—пример единства противоположностей, а переход количества в качество и обратно — пример перехода каждого определения в каждое другое.

Кроме первого момента — «определение понятия самого из себя», — все остальные моменты характеризуют как гегелевский, так и марксистский диалектический метод. Конечно, тут Ленин говорит не о различии этих двух методов, а указывает на те характерные моменты, которые свойственны вообще диалектичёскому методу и которые поэтому приемлемы и для марксизма. Это интересует тут Ленина. Вопроса о своеобразии идеалистической диалектики Ленин в данном случае не касается.

Диалектика Гегеля — это учение о развитии, центральный пункт которого занимает учение об отрицательном, о противоречии, как движущей силе развития, об единстве противоположностей, о целом, в котором противоположности и снимаются и сохраняются как моменты, т. е. существуют идеа- лизованно. Понятие развития предполагает не только нечто, что развивается, но и то, в чем заключается процесс развития. Общий ответ, с точки зрения Гегеля, на эти вопросы будет таков: развивается логическая идея. В логике она развивается в форме бытия, сущности и понятия; в целой системе — в форме идеи, природы и духа.

Характер развития, даже по замыслу Гегеля, не во всех областях одинаков, хотя развитие логического всегда выдвигается на первый план: это понятно, так как развивается ведь именно логическая идея. В логике идея развивается в элементе чистой мысли, переходы от одной категории В другую происходят — или правильнее, должны происходить — логическим путем; правда, этот логический путь развития — своеобразный: как правило, в этом развитии нет переходов от основания к следствию в смысле обычной формальной логики, хотя опять-таки, как правило, Гегель, несмотря на критику законов формальной логики, почти нигде их не нарушает. Путь развития вневременный, как и всякий логический процесс. Своеобразие этого развития заключается в том,

1 Ленин. Философские тетради, стр. 193. *272

что, во-первых, развивается не только мысль логически — как в том смысле, когда мы говорим, что такое-то и такое-то рассуждение развивается логически безупречно,—а развивается само логическое как действительное, и, во-вторых, вневременный логический характер развития носит диалектический характер; сущность этого последнего и нужно нам в первую очередь определить.

В природе явления находятся во временіи; развитие логического происходит не в явлениях природы, а в идее, которая просвечивает в явлениях; ступени этого просвечивания существуют во времени, поскольку они существуют одновременно, но ряд ступеней, рассматриваемых одна после другой, не связан причинной связью. В области духа — в истории человечества — развитие происходит во времени, события причинно обусловливают друг друга, но эта причинная связь на самом деле совпадает с логической связью; реальная причина и логическое основание в области духа совпадают.

Вопроса о том, что Гегель не смог провести до конца эту концепцию, мы здесь пока не касаемся.

Характер развития различный не только в разных областях действительности, — в сущности, это так и должно было быть. Ведь и мы не отождествим, с точки зрения марксистско-ленинской философии, характер развития природы и общества, общества и мысли. Но у Гегеля характер развития логического даже в элементе чистой мысли — в логике — предстает в новом виде на отдельных ступенях развития идеи. В области бытия, в области непосредственного, которая на самом деле опосредствована сущностью, развитие логического имеет характер перехода от одной категории в другую; в области сущности развитие принимает вид рефлексии, причем это — рефлексия в себя и рефлексия в свое другое; в области понятия развитие принимает уже характер раскрытия.

Несмотря на эти разнообразные формы развития, принципом развития везде является противоречие и преодоление противоречия. Что понятие противоречия Гегелем употребляется в самых различных смыслах — это давно известно. Вопрос теперь заключается в том, чтобы указать на основной принцип, с помощью которого он старается везде отыскать противоречие, и с помощью того же принципа преодолеть это противоречие, снять его и свести его стороны к моментам единства.

Из всех принципов, характеризующих диалектическую теорию действительности, самым основным является принцип противоречия. Нужно, однако, сказать, что этот принцип недостаточен для объяснения процесса развития. Принцип противоречия— это принцип вообще всякого движения; поэтому;

18 К. Бакрадзе 273

диалектика должна указать на определенные условия, при которых движение вообще принимает форму развития. Примеры, которыми Гегель иллюстрирует принцип противоречия, не всегда указывают на развитие; они часто указывают на изменение, движение вообще. Часто Гегель приводит даже такие примеры, в которых противоречие не играет роли причины движения. И все же основная тема диалектики как теории развития — это принцип противоречия. Что принцип противоречия недостаточен для всестороннего объяснения процесса развития, видно уже из того, что с помощью тол ь- к о этого принципа нельзя объяснить скачкообразный характер развития, без которого само понятие развития теряет всякий смысл. Но как только скачкообразное изменение находит свое объяснение в принципе перехода количества в качество, принцип противоречия вступает в свои права, поскольку процесс развития представляется как единство непрерывного и скачков.

Принцип противоречия, который специально рассматривается Гегелем во второй части «Логики», уже с самого начала системы играет основную роль: бытие и ничто, качество и реальность, конечное и бесконечное и т. д., все категории первой части «Логики» переходят друг в друга путем внутреннего отрицания, путем противоречия, и все они, составляя определенные пары, представляют собой — во всяком случае, должны представлять собой — единство противоположностей.

Движение, изменение, развитие объясняется внутренним противоречием, единством противоположных определений; даже простое механическое движение — перемещение тела в пространстве по отношению к другим телам, которое, казалось бы, должно стоять вне диалектики, во всяком случае, потому, что оно объясняется внешней причиной, а не внутренним противоречием, Гегель пытается подчинить принципу внуреннего противоречия: тело движется — это значит, что оно занимает в определенный момент определенное место и в тот же момент отходит от этого места. Все явления заключают в себе внутреннее противоречие: каждое явление тождественно самому себе, но в то же время заключает в себе отличное от себя самого, содержит в себе свое другое и поэтому представляет собой определенность и конечность; этим и объясняется то, что каждое явление стремится к концу, гибели.

Ведь определенность есть не что иное, как отрицание, а отрицание, заключающееся в самом явлении, и есть внутреннее противоречие.

Содержание гегелевской философии представляет собой логическая идея, которая в процессе развития доходит до а°' солютного духа. Как мы уже знаем, логическое по свое 274

форіме имеет три стороны: абстрактную или рассудочную, диалектическую или отрицательно-разумную н спекулятивную или положительно-разумную. Можно, конечно, рассматривать эти стороны изолированно, в отрыве друг от друга, но в таком случае логическое не будет понято в его истинности К Только с точки зрения рассудка можно их рассматривать изолированно, так как основной признак рассудка заключается именно в том, что он представляет вещи в их неизменных определениях, отрывает одну определенность от другой. Область рассудка*—абстрактное; но это абстрактное — не спекулятивно-абстрактное, а формально-логическое абстрактное. Формальная логика не понимает целого, она стоит вне понятия целого, она вырывает из целого один какой-либо момент и представляет его как неизменную, абсолютную определенность, считая эту ограниченную определенность независимым существованием.

Этот недостаток характеризует «не мышление вообще и не разумное мышление, а лишь рассудочное мышление». Но и: рассудочное мышление, несмотря на этот недостаток, имеет определенное применение как в теоретической, так и в практической области. Ни в одной из этих областей «нельзя достигнуть твердости и определенности без помощи рассудка». «Что касается познания, то оно начинает с того, что схватывает наличные предметы в их определенных различиях, и, например, при рассмотрении природы различаются, таким образом, вещества, силы, виды и т. д. и самостоятельно фиксируются в этой их изолированности».

Рассудочное мышление в данном случае руководствуется формально-логическим принципом тождества. Так, в математике величина есть то определение, которое одно только обусловливает дальнейшее движение мысли- В геометрии сравнивают фигуры, выдвигая то, что в них тождественно. Рассудок умозаключает от одного определения к другому, и это умозаключение есть движение мысли согласно принципу тождества.

Но не только в таких науках, как геометрия, но и в философии всякая мысль должна быть точной, свободной от двусмысленностей, определенной. Но рассудочная определенность не представляет собой последний результат мысли* она—эта определенность — конечна; а это значит, что, если мы раскроем ее до конца, она превратится в свою противоположность[352] [353].

Нельзя обойтись без рассудка и в практической жизни. «Для действования требуется, главным образом, характер, а

•человек с характером — это рассудительный человек, который, как таковой, имеет перед собой определенную цель и твердо ее преследует». Но рассудочное мышление вовсе недостаточно для подлинного познания вещей, так как оно стоит на точке зрения абстрактного «или-или» и не доходит до • принципа единства противоположностей, до принципа «как одно, так и другое», «...юношеству свойственно блуждать в отвлечениях, но человек, умудренный жизненным опытом, напротив, не отдается абстрактному или-или, а держится конкретного»1.

Диалектический момент в логическом заключается в снятии конечных определенностей и в их переходе в свою противоположность. Диалектика не есть субъективная игра; не нужно думать, что она, отрицая определенность понятий, создает кажущиеся противоречия. Такое превратное понимание диалектики приводит к тому, что начинают считать рассудочные определения единственно истинными. На самом деле сущность диалектики заключается в том, что она выражает подлинную собственную природу определенностей разума, вещей и вообще конечного. Если рассудок переходит от одной определенности к другой и каждую из них рассматривает как существующую изолированно, то диалектика, напротив, есть имманентный переход одной определенности в другую; в этом переходе становится ясным, что рассудочные определения одностороння, ограниченны и поэтому отрицают сами себя.

Диалектическое—принцип всякого движения, всякого живого и действующего; диалектическое — это именно тот принцип, в силу которого всякое конечное снимает себя и переходит в противоположное. Говорят, что человек смертен, и смертность рассматривается как нечто, причина которого лежит во внешних условиях. Согласно этому взгляду, человек обладает двумя друг от друга независимыми свойствами: свойством жизни и, кроме этого, свойством смерти. На самом же деле правильный взгляд утверждает, что жизнь, как таковая, заключает в себе зародыш смерти и что вообще конечное внутри себя противоречит себе самому и поэтому снимает себя[354] [355].

Отсюда ясно, что, по определению Гегеля, характерный признак диалектического заключается в том, что каждое явление противоречит самому себе внутри себя самого и поэтому отрицает, снимает себя и переходит в д р у г о е. Диалектика отличается от софистики, которая стоит на точке зрения рассудка. Софисти-

ка выставляет такие односторонние, абстрактные определения, которые удовлетворяют интересам индивидуума в данный момент. Диалектика же рассматривает явления независимо от интересов индивидуума, она изучает их, как они существуют сами по себе и для себя.

Характеризуя понятие диалектического, Гегель указывает на то, что диалектика не является чем-то новым в философии. У Сократа диалектика имеет субъективную форму, а именно форму иронии. Он в беседах с софистами рядом вопросов приводил их к положениям, противоположным тем, которые казались им вначале правильными. В философии Платона диалектика принимает уже научную и поэтому объективную форму. В «Пармениде» Платон решает диалектически проблему единого и многого таким образом, что выводит многое из единого и в то же время показывает, что многое определяет себя как единое. В новой философии диалектику восстановил Кант. «Он это сделал, установив существование так называемых антиномий».

Но то обстоятельство, что о диалектике говорят философы, вовсе не означает того, что диалектика имеет место только в философском сознании. Принцип диалектического существует в каждом обычном сознании, существует вообще в опыте, так как диалектика «проявляется во всех частных областях и образованиях мира природы и духа». Диалектика проявляется в движении небесных светил. «Планета теперь находится на этом месте, но в себе она находится также и в другом месте, и она осуществляет это свое инобытие тем, что она движется». Диалектике подчинена и духовная жизнь, в частности правовая и нравственная жизнь. Так, например, «согласно опыту всех людей», известно, что всякое состояние или действие, доведенное до крайности, переходит в свою противоположность. Часто это обстоятельство находит свое выражение в пословицах. Такова, например, пословица: «summum jus summa injuria»—это означает, что абстрактное право, доведенное до крайности, переходит в несправедливость. Таким же образом анархия и деспотизм взаимно приводят друг к другу, гордыня предшествует падению, что слишком остро, то скоро притупляется, крайняя радость и крайняя печаль переходят друг в друга; сердце, переполне- ное радостью, облегчает себя слезами, а глубочайшая скорбь проявляется улыбкой.[356]

Не нужно смешивать снятие и отрицание односторонних и абстрактных определений со скептицизмом. Вообще же нужно заметить, что скептицизм опасен для конечного,.

абстрактного рассудочного мышления; истинная философия сама содержит в себе скептицизм как момент, именно диалектический момент. Дело в том, что скептицизм характеризуется абсолютной отрицательностью, которая является для него конечным результатом. Диалектика же, заключая в себе момент отрицания, не останавливается на чисто отрицательном; отрицательное для диалектики «есть вместе с тем и положительное», поскольку содержит в себе отрицаемое как момент, именно то, «из чего оно происходит, и не существует без последнего»[357].

Примеры диалектического противоречия, которые мы привели выше, часто слишком наивны; они, строго говоря, вовсе не являются иллюстрациями диалектического развития: «сердце, переполненное радостью, облегчает себя слезами» и подобные этому примеры не имеют ничего общего с диалектикой, не имеют ничего общего с противоречием, как движущей силой развития, не имеют ничего общего с какой-либо теорией развития. Что Гегель вкладывает в понятие противоречия самый разнообразный смысл и тем самым искажает рациональный смысл диалектики — это давно известно и об этом речь будет идти ниже. Мы привели эти высказывания Гегеля, чтобы показать, что сущность диалектического заключается в понятии противоречия; эту мысль Гегеля хотели мы подчеркнуть: противоречие господствует всюду, оно является принципом жизни, принципом движения; и на небе и на земле, и в теоретической и в практической сфере все явления представляют собой единство противоположных моментов. Отрицательное является таким результатом, который находится в единстве с тем, откуда этот результат результирован. В этом единстве противоположных моментов и заключается, как мы знаем, спекулятивно-диалектическое.

Гегель не ограничивается примерами — удачными или неудачными, в данном случае это не имеет значения,— иллюстрирующими принцип противоречия, не ограничивается и тем, что на деле показывает действие принципа противоречия в процессе развертывания категорий развития абсолютного. Он специально рассматривает этот принцип, излагает теорию противоречия. И так как этот принцип или, правильнее, принцип единства противоположностей связан с понятиями тождества, различия, противоположности, то ему приходится рассмотреть и эти понятия, тем более, что, по Гегелю, они находятся в диалектической связи с данным принципом. Но эти понятия содержат определенный смысл, установленный традицией, старой формальной логикой. Диалектика должна критически переработать их, преодолеть их односторонность и абстрактность.

Вторая глава первого отдела учения о сущности посвящена решению этих проблем.

Сущность представляет собой абсолютное, логическую идею на определенной сіупени ее развития. В процессе развития она достигает не только ступени качества, меры, но и ступени сущности. На этой ступени «абсолютное есть сущность»; но, с другой стороны, сущность есть абсолютное; абсолютное есть .то, что оно есть, оно тождественно с самим собой. Вначале оно всецело абстрактно, оно не обладает определенностью; определенность означает конкретизацию, конкретное же представляет собой единство многообразия, единство многоразличных определений. Конечно, оно уже есть в себе то, чем оно будет для себя. Но пока абсолютное не познает себя, не осуществится, пока оно абстрактно. В се- б е оно содержит все определенности, но это только в себе, но не для него, не для себя. С нашей точки зрения, конечно, это какое-то невозможное понятие, это «Unwesen», как говорит Маркс; что значит положение, что абсолютное содержит в себе все определенности и оно должно познать их и стать не только в себе, но и для себя? Для Гегеля бытие и мысль тождественны, логико-гносеологическое совпадает с онтологическим: поэтому абсолютное есть постольку, поскольку оно знает себя, оно есть только в познании. Поэтому его бытие только в себе есть его абсолютное небытие. Но это уже касается критики философии Гегеля, а не ее изложения.

Поскольку, согласно Гегелю, абсолютное существует пока только в себе, постольку оно еще не открыло в себе отличное от себя, не открыло в себе самом другое; ведь открытие в себе самом отличного от себя есть уже определение себя и тем самым конкретизация. Поэтому абсолютное как сущность и сущность как абсолютное представляют собой простое тождество. ‘

Сущность есть, прежде всего, простое тождество, чистое тождество[358]. Сущность — истина бытия, поэтому в сущности вновь проявляются категории бытия, но уже в снятом, идеа- лизованном виде. В начале «Логики» бытие представляло собой абстрактное тождество с самим собой: бытие и больше ничего; про бытие нельзя было ничего сказать, так как ска- зывание есть предицирование, т. е- определение, бытие же совершенно неопределенное. Сущность как простое тождество есть идеализация абстрактного бытия. У нее нет пока никаких определенностей, так как это тождество возникло из бытия. «Сущность есть, во-первых, простое соотношение с собой самой, чистое тождество. Это есть то ее определение, со стороны которого она скорее есть отсутствие определений»1.

Но мы уже знаем, что абсолютное по своей сущности есть субъект, цель которого самопознание; поэтому оно отличает в себе самом себя самого от самого себя; оно открывает в себе отличное от себя; поэтому его первая определенность есть его отличие от себя.

Этот процесс происходит, в сущности, в элементе чистой мысли. Сущность относится к себе самой; в этом отношении к себе самой и заключается различие. Поэтому если сущность на первой ступени развития есть простое тождество, то на следующей ступени она есть вообще различие. Как непосредственное внешнее различие она есть разность (Vers- chiedenheit), как противоположное самой себе — она противоположность. Третья и последняя ступень представляет собой противоречие.

Связь между категориями тождества, различия-противоположности и противоречия, как и связь между категориями вообще, диалектическая; истина чистого и простого тождества заключается в различии и противоположности; истина последней заключается в противоречии. Эти категории являются определениями рефлексии, которые старой логикой высказывались в форме предложений и считались «всеобщими законами мышления, которые, дескать, лежат в основании всякого мышления, в себе самих абсолютны и недоказуемы, но признаются и принимаются непосредственно и без возражения за истинные всяким мышлением, как только оно поймет их смысл»[359] [360].

И на самом деле, со времен Аристотеля так называемые законы мышления считались истинными, безусловными, абсолютными законами. Законы тождества, исключенного противоречия и исключенного третьего, оставаясь незыблемыми, исправлялись в частностях, изменялась иногда их формулировка: сущность этих законов как законов мышления и бытия в продолжение столетий оставалась неизменной. Немецкий классический идеализм лишает их постепенно значения абсолютных законов; Гегель, продолжая эту линию, пытается уже окончательно подорвать принципы формальной логики, пытается отнять у этих законов претензию не только на их абсолютное значение, но и на роль в философском мышлении. Гегель доказывает, что эти законы — законы бессодержательного мышления; но так как подлинное мышление всегда содержательно, то эти т. н. законы вовсе не являются законами.

Тождество, различие-противоположность и противоречие представляют собой определения рефлексии; формальной логикой они брались в форме предложений; утверждалось, что они «значимы относительно всего»1. В этой форме тождество-выражается в предложении: «все равно самому себе» — А = А. Определение противоположности получает следующую форму: «все вещи разны».

Гегель в первую очередь направляет свою критику против форм, в которых выражают эти определения. Почему только эти определения должны выражаться в форме предложений? Ведь тогда и категории бытия должны быть облечены в эту форму; в последнем случае мы получили бы предложения: все есть бытие, все есть качество, все есть количество; ведь эти логические определения являются предикатами всего. «Категория, согласно этимологии этого слова и согласно дефиниции, данной Аристотелем, есть то, что говорится, утверждается о сущем». Но сказать что-либо о сущем значит определить его. Но определенность заключает в себе отрицательность, так как determinatio est negatio; поэтому всякая определенность сущего есть переход в противоположное. Отсюда ясно, что если категории тождества, противоположности, противоречия выражаются в предложениях и эти предложения высказываются как всеобщие законы мышления обо «всем», о «всяком бытии», то они окажутся при ближайшем рассмотрении противоположными друг другу. «Те несколько предложений, которые устанавливаются как абсолютные законы мышления, оказываются поэтому при ближайшем рассмотрении противоположными друг другу; они противоречат друг другу и взаимно упраздняют одно другое. — Если все тождественно с собой, то оно не разно, не противоположно... Или, если принимается, что нет двух одинаковых вещей, т. е. что все разнится друг от друга, то А не равно А, то А также и не противоположно и т. д. Принятие каждого из этих предложений не допускает принятия других»[361] [362].

Интересен в данном случае принцип, опираясь на который, Гегель критикует т. н. законы мышления, установленные формальной логикой. Мало сказать, что Гегель указывает на

недостатки учения старой логики с точки зрения своей диалектики: каждый критикует противника, в конечном счете, со своей точки зрения. Гегель не хочет стать на точку зрения формальной логики и с этой точки зрения критиковать ее: он вкладывает свой особый, только с его точки зрения приемлемый, смысл в положения формальной логики и потом критикует пх. Такая критика, конечно, не достигает цели; в данном случае Гегель говорит не на том языке, на каком говорит формальная логика.

С точки зрения Гегеля, категории — предикаты абсолютного; процесс развертывания категории есть процесс развития логической идеи, которая определяет себя быть бытием, качеством, количеством, мерой и т. д. И поэтому вполне понятны выражения: на определенной ступени развития «все есть качество» или «все есть количество», так как на этой ступени абсолютное "определило себя как «качество» или как «количество». Принимая этот принцип, нужно сказать на языке Гегеля: «все есть тождественное с собой», «все противоположно себе». Проделав такую операцию, легко уничтожить формальную логику, указав на то, что эти положения «противоречат друг другу и взаимно упраздняют одно другое».

Но ведь формальная логика никогда не утверждала, что «все тождественно с собой» или «что нет двух одинаковых вещей, т. е., что все разнится друг от друга». Тождественно ли все в мире или все вещи разнятся друг от друга - этими вопросами формальная логика не занималась и не может заниматься. О критике Гегелем формальной логики и т. и. законов мышления речь пойдет ниже, но нельзя теперь же не отметить одно обстоятельство: вложив определенный смысл в положения, которые выражают «абсолютные законы мышления», именно смысл, по которому «все тождественно с собой», «все разнится друг от друга», Гегель указывает, что эти законы «противоречат друг другу и взаимно упраздняют один другого» и «принятие каждого из этих предложений не допускает принятия других». Ведь, рассуждая таким образом, Гегель сам стоит на точке зрения формальной логики, подчиняясь закону исключенного противоречия.

Рассмотрим конкретно учение Гегеля о тождестве, различии-противоположности и противоречии в связи с его критикой принципов формальной логики.

Мышление, стоящее на ступени внешней рефлексии, не достигшее еще познания сущности, признает принцип абстрактного тождества. На этой ступени для мышления тождество существует отдельно от различия и различие отдельно от тождества. Сущность же имеет отношение к себе самой; она есть рефлексия в себе самой и поэтому представляет различие в себе. Но это различие внутри себя есть сама сущность» 2S2

которая есть тождество с собой: поэтому сущность есть тождество тождества и различия. Гегель теперь различает формальное, рассудочное тождество от конкретного тождества. Формальное тождество абстрактно; оно получается простым путем: абстрагируют тождественное от различного; из конкретного многообразия выделяют одну какую-либо сторону, оставляя вне внимания все остальные стороны. Конкретное тождество заключает в себе различие. Выделив из конкретного абстрактное тождество, объявляют его первым законом мышления; в положительной- формулировке этот закон выражают следующим образом: все тождественно с собой, А = А. Прежде всего нужно отметить, полагает Гегель, что этот так называемый закон представляет собой пустую тавтологию и постольку лишен всякого содержания. В предложении, в котором выражается этот т. н. закон, высказывается только то, что тождество есть тождество, а различие есть различие и что первое отличается от второго. Но уже в таком высказывании подразумевается, что тождество заключает в себе различие. Если тождественное различается от различия, это уже указывает на то, что тождество содержит в себе раз- .личие.

Пытаются часто оправдать принцип тождества, опираясь на опыт: ссылаются на опыт каждого человека, т. е. каждого созпання, которое соглашается с принципом тождества, как только ему высказывают этот принцип: А есть А, дерево есть дерево. Каждое сознание соглашается с этим положением, так как оно излагает, что этот принцип настолько ясен сам по себе, что не нуждается ни в каком доказательстве.

Гегель, конечно, не прав, придирчиво отвергая данную ссылку на опыт каждого сознания, указывая на то, что ссылка на такой опыт не серьезна, поскольку еще не проделан опыт с каждым сознанием; ссылка на этот опыт есть только уверение, что результатом этого опыта было бы всеобщее признание данного принципа. Конечно, полагает Гегель, если мы выделим из конкретного многообразия какое- либо А, это А в абстракции всегда будет А и ничто другое, как дерево в абстракции всегда и только дерево. Но если возьмем не абстрактное предложение, а предложение в конкретном применении, то конкретное, выраженное как предложение, было бы всегда синтетическим предложением. Ведь в конкретной действительности всякое А связано с чем-то другим; не существует А изолированно, отдельно от других; конкретное — значит, связано с другим; связанное с другим — значит, обладает определенностью; быть определенным, значит, быть тем, что оно есть; всякое А есть то, что оно есть, Поскольку, оно не есть другое. Это другое отличное — не вне его, веде момент определенности не в другом, а в нем. А обладает определенностью, поскольку момент другого содержится именно в нем. А тождественно самому себе — это значит, что А есть единство себя самого и другого.

Сущность снимает бытие со всеми его категориями; бытие и ничто сняты и сохранены в конкретном тождестве. Они выступают, в сущности, в рефлектированной форме: в этой форме они принимают вид положительного и отрицательного. Бытие выступает как чистое тождество (первая ступень), ничто — как различие. Единство бытия и ничто сняты и идеа- лизованы в конкретном тождестве, которое есть единство тождества и различия, положительного и отрицательного1.

Гегель соглашается даже на опыт с чистым предложением о тождестве, о котором мы только что говорили; он уверен, что ни одно сознание не согласится с принципом тождества. «...если, например, на вопрос: что такое растение, дают ответ: растение есть растение, то все общество, на котором испытывается истинность такого рода предложения, одновременно и признает ее и столь же единогласно заявляет, что этим ничего не сказано. Если кто- нибудь открывает рот и обещает указать, что такое бог, а затем говорит: бог есть бог, то слушатели оказываются обманутыми в своих ожиданиях, ибо они надеялись услышать некоторое разнящееся определение (verschiedene Ве- stimmung); и если это предложение есть абсолютная истина, то нужно сказать, что такая абсолютная болтовня ценится весьма низко; ничто не считается более скучным и несносным, чем беседа, пережевывающая лишь одно и то же — чем такого рода речь, которая, однако, якобы есть истина»[363] [364]. Начало предложения «растение есть» предполагает, что будет сказано какое-то дальнейшее определение. Сама форма предложения противоречит высказанному тождеству. А есть начало, к которому в истинном суждении должно присоединиться нечто отличное от А. Вместо этого бессмысленно повторяется то же самое. ^

Рассмотрение закона тождества приводит Гегеля к следующим выводам: 1) поскольку принцип тождества выражает абстрактное тождество в противоположность конкретному тождеству, постольку он вовсе не является законом мышления, наоборот, он представляет собой именно то, что противоположно закону мышления. Выражения, следующие этому закону, — планета есть планета, дух есть дух и т. д. — справедливо считаются глупыми. «Школа, в которой признаются юлько такие законы, вместе с ее логиком, которая серьезно излагает их, давно дискредитировала себя как перед судом здравого смысла, так и перед судом разума»[365]. 2) Поскольку принцип тождества в его истинном значении различает тождество от различия, постольку он содержит в себе более того, что он выражает, именно в тождестве содержит различие.

Как всегда при развертывании категорий, все равно идет ли речь о «переходах» их друг в друга, о «рефлексии» одной в другую или об их «развитии», Гегель прибегает — в некоторых случаях более, в других менее удачно — к одному и тому же методу, который более подробно будет рассмотрен ниже. Он имеет в виду определенное целое, анализ которого показывает его различные, противоположные стороны. Но так как он хочет показать развитие, переходы категорий, он излагает эти стороны последовательно, одну после другой, стараясь убедить читателя в том, что вторая возникает в процессе развития в силу внутреннего отрицания, заключенного в первой.

В данном случае Гегель исходит из понятия конкретного тождества как целого. Анализ конкретного тождества выявляет, как полагает Гегель, две противоположные стороны — тождество и различие. Но принцип развития категорий заставляет его идти по другому пути: он начинает с категории тождества — первая ступень, затем находит в нем момент отрицательности, различие — вторая ступень и, наконец, приходит к конкретному тождеству — третья ступень. Вне такого изложения, такой последовательности принцип развития не будет осуществлен. На самом деле тут нет никакого развития: это просто иллюзия, что категория тождества «переходит», «развивается» в категорию различия; к тому же такое толкование связи этих категорий принципиально искажает диалектику. Об этом подробнее будет сказано ниже.

Таким образом, — возвращаясь к изложению взглядов Гегеля,—конкретное тождество представляет собой единство тождества и различия. Тождество есть тождество самого себя с самим собой. Но отношение «себя самого с самим собой» есть отрицательное отношение или отличие самого себя от себя самого. Различие, по Гегелю, возможно двоякое: первое — когда различающиеся существуют сами по себе; каждый существует для себя так, как он есть (jedes fur sich ist, was es ist), независимо от другого. Другое для первого есть нечто внешнее. Такое различие Гегель называет разностью, в данном случае мы подразумеваем под понятием внешних друг другу предметов такие, как, например, море, воздух, луна и т. д. Мы их считаем индифферентными друг другу, мы видим в них только различие, а не сходство. Конечно, мы не останавливаемся на различии этих предметов, мы их сравниваем и находим между ними сходство и несходство (Gleichheit и Ungleichheit). Метод специальных («конечных») наук заключается, как правило, в сравнении предметов. Сравнение и сравнительный метод имеют определенное значение: «следует в особенности напомнить о великих успехах новейшего времени в областях сравнительной анатомии и сравнительного языкознания».

Но этот метод нельзя признать истинным методом, который можно применять во всех областях познания. Достигнутые этим методом результаты должны рассматриваться, правда, как необходимые, но все-таки как подготовительные работы для подлинно истинного познания.

Разность, как и тождество, была объявлена законом мышления. Все предметы различны или — что то же самое - нет двух тождественных предметов. Это именно то положение, которое выставил Лейбниц и которое формальной логикой не рассматривается как закон. Но Гегель и этот принцип рассматривает как закон формальной логики и дает ему оценку со своей точки зрения. Этот закон, полагает Гегель, противоречит по существу закону тождества. Если один из них признает все вещи тождественными, то другой утверждает противоположное первому: все различно. Конечно, можно не заметить эти противоречия, поскольку в первом случае речь идет о тождестве предмета с самим собой, а во втором случае — различии одного предмета от другого. Ведь вполне

ВОЗМОЖНО — И ЭТО НЄ ТОЛЬКО КаЖеТСЯ ВОЗхМОЖНЫМ, но в этом

и заключается принцип формальной логики, — чтобы один предмет был тождествен с самим собой и в то же время отличался от другого предмета. Да, с точки зрения формальной логики, полагает Гегель, это так, но с точки зрения диалектики нужно рассуждать иначе.

Диалектика выставляет совершенно иной принцип: раз- личие предмета есть его собственная определенность и поэтому момент различия содержится в нем, а не вне его. Поэтому принцип формальной логики, именно, что предмет тождествен самому себе и различается от другого, с самого начала неприемлем. Что предметы различаются друг от друга —- это совершенно ясно и это вытекает из факта существования множества предметов. Множественность вещей уже предполагает их разность, но она, эта разность, «совершенно неопреДе' ленная разность». Положение же о том, что нет двух вполне одинаковых вещей, «выражает больше, а именно опре^е' ленную разность». Гегель вспоминает анекдот, который связан с данным положением Лейбница. Лейбниц изложил этот принцип при одном дворе и тем заставил дам искать среди листьев дерева два одинаковых листа. «Блаженные времена для метафизики, — добавляет Гегель, — когда ею занимались при дворе и когда не требовалось никаких других усилий для исследования ее положений, кроме сравнивания листьев на дереве»1.

Определенное различие предметов обусловлено собственной определенностью предметов, п поэтому тождественный в себе с самим собой предмет носит в себе и различие. Истина разности есть различие в себе самом от самого себя. Это различие и есть определенное различие[366] [367].

Сущность определенного различия представляется в следующем виде: тождество и различие существуют как единое целое; тождество и различие, положительное и отрицательное являются только моментами единого целого. Они реф- лектированы друг в друга, один не существует и не может существовать без другого. Поэтому определенное различие есть различие сущности внутри сущности, т. е. существенное различие. Если разность представляла собой различие предмета с другим вообще, вне его существующим другим, то теперь выясняется, что это другое заключается в нем самом; теперь речь цдет не о другом вообще, а о своем другом. Определенности, которые находятся в таких отношениях, представляют собой рефлектированные определенности. Они, таким образом, противоположны[368]. «Различие сущности есть поэтому противоположение, согласно которому различное имеет перед собой не иное вообще, а свое иное. То есть каждое из различных имеет свое определение только в своем соотношении с иным, рефлектировано внутрь себя лишь постольку, поскольку оно рефлектировано в иное. И точно так же обстоит дело с иным. Каждое из них есть, таким образом, иное своего иного»[369].

Противоположность содержит в себе и тождество и различие; в противоположности противоположные различны, в противном случае их противоположение не имело бы никакого смысла. Не имеет смысла противополагать растение растению или дерево дереву. Но, с другой стороны, противоположные в то же время тождественны; нельзя противополагать друг другу только различные; нет никакого смысла противопола-

тать перо верблюду. Противополагать можно только понятия одного рода, точнее, одной сущности: белое и черное, + W и — W (шесть миль направления на запад и шесть миль направления на восток).

Истина противоположности заключается в противоречии. Различие, противоположность, противоречие — эти понятия очень похожи друг на друга; второе—истина первого, третье, - - истина второго. Во всех трех понятиях речь идет о тождестве и различии; каждое последующее понятие резуль- тировано из предыдущего и представляет собой развитие предыдущего; поэтому каждое последующее является сущностью предыдущего. Анализ этих трех понятий часто переходит от одного к другому, и поэтому у читателя часто не создается ясное представление о сущности этих понятий: везде речь идет об единстве, о тождестве тождества и различия.

Резюмируя кратко анализ этих понятий, отметим их своеобразие и сущность. Истинность абстрактного тождества есть различие; первая ступень различия — разность; разность представляет собой внешнее различие, где каждое различное существует само по себе. Мысль тут самая простая: в понятии разности подразумевается, что вещи различаются друг от друга, например, море, луна и т. д. Но различие предмета — это его определенность, и поэтому, как было отмечено, момент различия содержится в самом предмете как его другое. В этом и заключается определенное различие, что и составляет сущность противоположности.

В случае противоположности предмет отличается не от другого предмета вообще, а от определенного предмета, от своего иного. Различие чего-нибудь от его иного есть противоположность. Противоречие представляет собой дальнейшее развитие понятия сущности. В понятии противоречия подразумевается не различие двух внешних предметов и не различие чего-то от его иного. На ступени противоречия окажется, что «его иное» предмета есть не его иное, а сам он, предмет: поэтому возникает различие не предмета и его другого, а различие предмета от самого себя; это и есть подлинное, истинное внутреннее противоречие.

Противоречие состоит в том, что нечто содержит в себе определенность своего другого, и в то же время оно должно быть тем, что оно есть, и исключить свою отрицательность из себя самого. Конкретно противоречие выражается в тождестве тождества и нетождества. Противоречие — единство положительного и отрицательного. Противоположность между положительным и отрицательным часто понимают в том смысле, что первое есть нечто объективное, а второе — нечто субъективное, характеризующее только внешнюю рефлексию. Но 288

б таком случае и положительное должно быть также субъективным, так как положительное и отрицательное являются соотносительными понятиями, они не неподвижные противоположности, а противоположности, переходящие друг в друга. Так, например, принимают свет за нечто только положительное, а тьму за отрицательное. «Но свет в своем бесконечном распространении и силе своей раскрывающей и животворящей деятельности обладает по существу природой абсолютной отрицательности». А тьма, как нечто, лишенное многообразия, нечто, ничего не различающее в себе, тождественна самой себе и поэтому положительна. Таким образом, каждое из них представляет собой единство положительного и отрицательного. Пример, конечно, не очень-то ясный и вразумительный, и то обстоятельство, что «свет помутняется тьмой, сереет» и, кроме того, что «он претерпевает также и качественное изменение, состоящее в том, что благодаря соотношению с ней он определяется в цвет», не делает этот пример более ясным. Но дело не в примере; Гегель хочет показать, что в каждом явлении есть противоречие. Мы указываем на это обстоятельство, а не оправдываем все его примеры. Точно так же добродетелы есть не только нечто положительное, но она в то же время есть «абсолютная отрицательность», так как добродетель есть добродетель не только в сравнении с пороком, «а есть в самой себе противоположение и борьба с ее противоположностью. Или, наоборот, порок не есть только отсутствие добродетели — ведь и невинность есть такое отсутствие — и отличается от добродетели не только для внешней рефлексии, а в самом себе противоположен ей, он есть нравственное зло».

Нравственное же зло заключается в сопротивлении добру: «оно есть положительная отрицательность».

Истина, поскольку она есть соответствующее объекту знание, есть нечто положительное; но она положительное, поскольку она относится отрицательно к другому, пронизывает собой объект и снимает отрицание, которым оно является. («Das Objekt durchdrungen und die Negation, die es ist aub- gehoben hat»).

Для того чтобы понять это своеобразное высказывание Гегеля, нужно вспомнить, что предмет, объект является «отрицательным» для знания. Познание «снимает» его, так как объект оказывается им самим, а не негативным ему.

Вообще же нужно указать, полагает Гегель, что «одно из важнейших познаний состоит в усмотрении и удержании того взгляда на эту природу рассмотренных определений рефлексии, что их истина состоит лишь в их соотношении друг с дру- гом и тем самым состоит в том, что каждое из них в самом

19 К. Бакрадзе 289

своем понятии содержит другое; без этого познания нельзя-* собственно говоря, сделать и шагу в философии»1.

В связи с категориями противоположности и противоречия Гегель рассматривает и критикует принципы формальной логики, принцип противоречия и принцип исключенного третьего. Принцип противоречия Гегель непосредственно связывает с категорией тождества.

Закон невозможности противоречия — вторая сторона закона тождества: он рассматривается Гегелем как отрицательная форма закона тождества. Если А = А, то А не может быть вместе и А и не-А. Что касается закона исключенного третьего, то он формулируется следующим образом: А есть или А или не-А, третьего не может быть.

Как первые определения рефлексии — тождество, разность и противоположение нашли свое выражение каждое в особом предложении, так и их истина, именно противоречие должно быть сформулировано в предложении; оно выражается в следующем предложении: все вещи противоречивы в самих себе[370] [371].

Старая, формальная логика придерживалась принципа тождества и считала тождество существенным и имманентным определением вещей. Поэтому она отрицала противоречие в вещах: она считала, что вещь или характеризуется данным предикатом или не характеризуется им. Она, устраняя противоречие из вещей, утверждая, что в них нет ничего противоречивого, переносила его в субъективную рефлексию, т. е- полагала, что противоречие возникает только в мыслящем субъекте. Но она не могла оправдать и эту точку зрения, поскольку она не считала возможным существование противоречия и в мысли, так как она утверждала, что противоречивого нельзя ни представить, ни помыслить. «Противоречие признается вообще, будь это противоречие в действительном или в мыслящей рефлексии, случайностью, как бы аномалией и пре- ходящим пароксизмом болезни»[372].

Но уже ежедневный опыт опровергает такой взгляд: существует по меньшей мере множество противоречивых вещей, противоречивых утверждений и т. д. И это противоречие существует не во внешней рефлексии, а в самих вещах. Простое, внешнее чувственное движение уже представляет собой осуществленное противоречие: «Нечто движется не поскольку оно в этом «теперь» находится здесь и не здесь, поскольку оно в этом «здесь» одновременно и находится и не находится. Надлежит согласиться с древними диалектиками, что противоре- чия, которые они нашли в движении, действительно существуют; но из этого не следует, что движения нет, а наоборот, что движение есть само существующее противоречие»1.

Гегель снова и снова возвращается к примерам, не обращая внимания на то, что понятие противоречия употребляется им в самых различных смыслах. Он стремится показать, что везде — «и на небе и па земле» нет вещей, которые не заключали бы в себе противоречия. Различие между положительным и отрицательным не есть абсолютное противоречие: они одно и то же' в себе, так что можно было бы назвать положительное отрицательным и отрицательное положительным. Так, например, владение и долг не есть два особых самостоятельно существующих вида владения. То, что у одного — у должника — представляет собой отрицательное, то же самое у другого — у кредитора — есть нечто положительное. То же самое имеет, место по отношению к пути на восток, который есть путь на запад; северный полюс в магните не существует без южного и, наоборот, южный не может быть без: северного. Различные не равнодушны друг к другу: для обычного сознания в мире все раздельно. Философия изгоняет эта безразличие между вещами, она познает необходимость вещей, она познает не только иное вещи, но ее «свое иное». Неорганическая природа не есть только иное по отношению к органическому миру, но она его необходимое иное, так же как природа не существует без духа и дух без природы[373] [374].

Абстрактное тождество с самим собой не есть жизненность, оно никуда не ведет; именно потому, что тождество есть в то же время петождество и положительное есть отрицательное, оно — это тождество — «выходит вне себя и начинает изменяться». В этом и заключается принцип спекулятивного мышления. Формально-логическое мышление допускает, чтобы противоречие господствовало над ним и растворяло его в ничто; диалектическое мышление же «удерживает противоречие» и в нем, в этом противоречии, удерживает самого себя.

Гегель приводит тривиальные, как он говорит, примеры: верх и низ, правое и левое, отец и сын и т. д. и утверждает, что они содержат противоположность в одном определении: верх есть то, что не есть низ, и есть постольку, поскольку есть низ; отец есть другое сына, а сын — другое отца* «и каждый имеет бытие лишь как это другое другого».

Уже представление этих пар имеет своим содержанием противоречие; но представление не доходит до era осознания. Остроумие улавливает противоречие; только мыслящий разум заостряет притупившееся различие до существенного различия, до противоположности. «Лишь доведенные до заостренности противоречия, многообразные становятся подвижными и живыми по отношению друг к другу и получают в нем ту отрицательность, которая есть имманентная пульсация самодвижения и жизненности»1.

Может показаться, что в отношении этих пар нет никакой диалектики, никакого противоречия, что обычному сознанию, внешней рефлексии давно и хорошо известны такие соотносительные понятия. Гегель полагает, что это не так: отец является отцом только в отношении к сыну; конечно, отец представляет собой нечто и вне отношения к сыну, но в таком случае он просто человек, лишенный определенности быть отцом. В определенности и заключается отрицательность и поэтому противоречие. Противоречие существует не между отцом и сыном, а в каждом из них, поскольку они определены как отец и сын.

Вообще все, что существует, существует как конкретное, т. е. как связанное, находящееся в определенных отношениях, поэтому заключает в себе отрицательное различие, противоречие.

Противоречие — вот что на самом деле движет миром, и смешно говорить, что противоречие нельзя мыслить. Правильно в этом утверждении лишь то, что противоречием дело не может закончиться и что оно (противоречие) снимает себя само через себя[375] [376].

Обычное сознание и вместе с ним формальная логика не видит и не хочет видеть в мире противоречия. «Обычное же нежничанье с вещами, заботящееся лишь о том, чтобы они не противоречили себе, забывает здесь, как и в других случаях, что этим противоречие не разрешается, а лишь отодвигается куда-то в другое место, в субъективную или вообще внешнюю рефлексию, и что последняя на самом деле заключает в себе в одном единстве, как снятые и соотнесенные друг с другом, оба момента, которые этим удалением и перемещением провозглашаются как исключительно только положен- ность»[377].

Гегель старается показать необходимость противоречия в вещах, понятиях с разных, но связанных друг с другом сторон. То он указывает на простое механическое движение, которое, как он пытается доказать, является осуществленным противоречием, то приводит «тривиальные» примеры, то не совсем ясными, невразумительными рассуждениями старается доказать свое положение и, наконец, анализируя основные категории, этим показывает в них противоречие.

Примеры последнего у Гегеля многочисленны: почти все основные категории выявляют это свое внутреннее противоречие, если не останавливаться при их рассмотрении на ступени внешней рефлексии и проанализировать их с точки зрения «мыслящего разума». Так всякая вещь, всякое понятие, поскольку они «рефлектировапы в своей сфере внутрь себя», уже представляют разрешенное противоречие; но их сфера все же определенная, и поскольку она определенная, постольку о н а к о н е ч н а я, т. е. противоречивая. Конечное потому и является конечным, что оно имеет конец, т. е. погибает, т. е. возвращается в основание (zu Grunde geht); конечное кончается именно потому, что оно заключает в себе отрицательное себя самого, то, что его отрицает, оно «надломлено внутри себя»; не будь этого, оно не было бы конечным, оно не кончилось бы, не погибло бы. Если бы конечная вещь не заключала в себе внутреннее противоречие, нельзя было бы умозаключать от конечного к абсолютному. К абсолютному нельзя умозаключать от конечного, как «от лежащего и остающегося лежать в основании бытия»; к абсолютному можно умозаключать только от конечного, заключающего в себе противоречие от «противолежащего в себе самом бытия». «В обычном умозаключении бытие конечного выступает как основание абсолютного: именно потому, что есть конечное, есть и абсолютное. Но истина состоит в том, что именно потому, что конечное есть в самой себе противоречивая противоположность (an sich selbst widersprechende Gegensatz — К. Б.), потому, что оно не есть есть абсолютное. В первом случае умозаключение гласит: бытие конечного есть бытие абсолютного, в последнем же смысле оно гласит: небытие конечного есть бытие абсолютного»[378].

Конечное есть, но только то обстоятельство, что оно есть, не может стать основанием для умозаключения к абсолютному; только противоречие в конечном, именно небытие в нем самом представляет собой такое основание.

На основании всех этих рассуждений становится ясным, что Гегель не признает всеобщей значимости законов исключенного противоречия и исключенного третьего. С законом исключенного противоречия Гегель расправляется легко. Все его рассуждения о противоречивом характере действительности, о противоречии в вещах, о противоречии как движущей силе развития опровергают ^акон, установленный формальной логикой, закон исключенного противоречия. Но, по Гегелю, он опровергнут уже раньше, при рассмотрении закона тождества. Гегель интерпретирует закон исключенного противоречия как «другое выражение закона тождества: А не может быть одновременно А и не-А». Это тот же закон тождества в отрицательной форме, полагает он. И поскольку закон тождества уже разоблачен как «пустая тавтология», которая «никуда не ведет», то то же самое можно сказать и о законе исключенного противоречия.

Критике закона исключенного третьего Гегель посвящает целое примечание. Формулировка этого закона дается в следующем виде: нечто есть либо А, либо не-А, нет третьего- Это предложение" «якобы должно означать, что из всех возможных предикатов вещи присущ либо сам данный предикат, либо его небытие». Гегель замечает против этого закона: «Если мы берем определения «сладкое», «зеленое», «четырехугольное», — а нам говорят, что мы должны брать все предикаты, — и затем высказываем о духе, что он либо сладок, либо несладок, либо зеленый, либо незеленый и т. д., то это — тривиальность, которая ни к чему не приводит».

Интересны, с нашей точки зрения, аргументы, выставленные Гегелем против, этого закона. Этот закон, полагает он, «противоречит самым явным образом закону тождества, так как нечто, согласно одному, должно быть лишь соотношением с собой, а согласно другому, оно должно быть противоположным, соотношением со своим ины м». Закон исключенного третьего сам впадает в противоречие, несмотря на то, что его цель — избегнуть противоречия. Согласно этому закону, нечто должно быть или + А или

— А; но этим уже полагается А, которое есть и + А и — А. «Если -f W означает шесть миль направления на запад, а

— W шесть миль направления на восток и + и — уничтожают друг друга, то шесть миль пути или пространства остаются теми же, чем они были и без этой противоположности и с нею»[379].

Таким образом, устанавливая принцип внутреннего противоречия, принцип единства противоположностей, как принцип, объясняющий движение, развитие всей действительности, и, распространяя поэтому его на область логического — или правильнее было сказать обратное, так как логическое и определяет всю действительность, — Гегель отрицает значимость формальной логики и ее законов. Опа — формальная логика — конечно, имеет кое-какое значение; но выражения, подчиняющиеся законам этой логики, считаются глупыми. Как было указано, Гегель серьезно думает, что школа, которая признает эти законы, вместе с ее логикой, которая серьезно излагает их, давно дискредитировала себя как перед судом здравого смысла, так и перед судом разума.

Рассмотрим специально рассуждение Гегеля о формальной логике и т. н. формальных законах мышления. Главное внимание мы обратим, на закон исключенного противоречия, не только потому, что он может быть преобразован в закон исключенного третьего и поэтому отрицание первого влечет за собой и отрицание второго, а потому, что принцип противоречия представляет собой основной принцип диалектики Гегеля, представляет собой принцип — ядро — марксистско-ленинской диалектики и от правильного его понимания зависит правильное понимание и оценка философии Гегеля и правильное понимание материалистической диалектики. Принцип противоречия был сформулирован Аристотелем как закон бытия и мышления: противоречие невозможно ни в бытии, ни в мышлении. В сфере бытия противоречие вообще невозможно — если, конечно, под противоречием предполагать, что нечто имеет и не имеет в одно и то же время, в одном и том же отношении определенное свойство. В сфере мышления противоречие может осуществиться, но оно будет показателем ложности мысли. Истинная мысль не может быть противоречивой.

В продолжение 2-500 лет этот принцип считался безусловно истинным принципом и представителями специальных наук и большинством философов. Принцип противоречия соблюг дался во всех науках, и теории, гипотезы как в области специальных наук, так и в области философии объявлялись несостоятельными, как только в них обнаруживались противоречия: согласие с этим принципом считалось необходимым условием научного знания. И вдруг этот и связанные с ним принципы логики объявляются глупыми, нелепыми (albern), потерявшими всякое значение и для науки и для здравого смысла.

Возникает законный вопрос: отрицает ли Гегель на самом деле закон исключенного противоречия? Отрицает ли он формальную логику и ее законы? Или, может быть, Гегель говорит совершенно о другом, именно, признавая законы формальной логики, открывает новые принципы мышления, формулировка которых внешне противоречит принципам исключенного противоречия и исключенного третьего? Или, быть может, Гегель открыл новую сферу действительности, в которой господствует принцип противоречия, а в остальном до сих пор известном мире продолжает господствовать принцип исключенного противоречия? Или, наконец, быть может, в понятие противоречия Гегель вкладывает особый смысл, согласно которому понятие противоречия в формальной логике остается вовсе незатронутым?

Вопрос касается самой сущности диалектики, и неудивительно поэтому, что ответы на эти вопросы в литературе о Гегеле резко расходятся. И не только противники Гегеля выступали в защиту принципов формальной логики, но и сторонники Гегеля старались сохранить узаконенные формальной логикой т. н. основные законы мышления. Многие противники гегелевского диалектического метода утверждали, что он на самом деле отвергает принципы формальной логики; поэтому, заключали они, сама гегелевская философия, в частности его диалектический метод, должна быть отвергнута, метод с его принципом отрицания и внутреннего противоречия в вещах и в понятиях абсурден, он представляет собой софистику. Другие, указывая на отрицание формальной логики и ее принципов Гегелем, доказывали, что тем не менее он в своих рассуждениях следовал всегда этим принципам и это только иллюзия, что он в ходе своих мыслей подчинялся им же самим открытым принципам диалектического мышления. Есть и такие исследователи философии Гегеля, которые, признавая правомерность выставленного им принципа противоречия, полагают, что этот принцип действенен, по Гегелю, в определенной области, но в остальных областях продолжают действовать законы формальной логики.

Механисты-материалисты 20-х годов в нашей стране и их более или менее отдаленные предки в этом вопросе — Дюринг, Бернштейн, Богданов и др., — защищая принципы формальной логики, совершенно отрицали принцип единства противоположностей .

Дюринг, Богданов, Бухарин и др. говорят о противоречии. Они не отрицают, что противоречие является причиной движения. Но они не признают «раздвоение единого», не признают принцип «самодвижения»; предмет, утверждают они, есть тог что он есть, и невозможно, чтобы он содержал в себе противоречие. Не предмет заключает в себе противоречие — этого не бывает и этого не может быть, — когда говорят о противоречии, то предполагают, утверждают они, существование двух вещей, противоположных друг другу, существование двух сил, действующих на один и тот же предмет. «Первое и важнейшее положние о логических основных свойствах бытия касается исключения противоречия. Противоречивое есть категория, возможная только в мысленной комбинации, но никак не в действительности. В вещах нет никаких проти- 296 воречий, другими словами — противоречие, полагаемое реальным, само является верхом бессмыслицы... антагонизм сил, действующих в противоположном друг другу направлении, составляет даже основную форму всякой деятельности в бытии мира и его существ, но это противоборство направлений сил, элементов и индивидов даже в отдаленнейшей мере не совпадает с абсурдной идеей противоречия... Здесь мы можем быть довольны тем, что рассеяли туман, поднимающийся обыкновенно из мнимых таинств логики, представив ясную картину, действительной нелепости реального противоречия, и тем, что показали бесполезность фимиама, который расточается кое-где в честь довольно грубого идола — диалектики противоречий... Согласно гегелевской логике или, вернее, согласно его учению о Логосе, противоречивое не есть нечто, скрывающееся в мышлении, которое по природе своей не может быть представлено иначе, как субъективным и сознательным; оно существует, напротив, объективно в самих вещах и явлениях и может быть, так сказать, телесно нащупано; таким образом, бессмыслица перестает быть только невозможной комбинацией мысли, а становится действительной силой. Действительность абсурда есть первый член символа веры в гегелевском единстве логики и нелогичности... Чем противоречивее, тем и истиннее, другими словами, чем абсурднее, тем вероятнее: именно это правило, даже не вновь открытое, а лишь заимствованное из теологии откровения и мистики, представляет собой неприкрашенное выражение так называемого диалектического принципа»[380].

Так характеризует Дюринг гегелевскую диалектику. Разбирать теорию «двух противоположно направленных сил» и критику диалектики Дюрингом мы не будем. Энгельс в книге «Анти-Дюринг», откуда мы привели слова Дюринга, подробно разобрал его механическую «диалектику»

И для Богданова понятие внутреннего противоречия является мистическим, теологическим. Гегелевская диалектика, полагает он — «наивный социоморфизм». Реальное противоречие по Богданову, это — борьба двух реальных сил, борьба Двух противоположно направленных активностей. Процесс борьбы имеет определенное начало; ясно поэтому, что до начала борьбы борьбы еще нет; до начала борьбы имеет место равновесие активностей. Конец борьбы представляет собой восстановление равновесия. Диалектика Гегеля, которая выражается, по Богданову, в триаде, освобожденная от теологии и мистики, принимает следующий вид: переход от равнове- спя к борьбе противоположно направленных сил и отсюда к восстановлению равновесия1.

Мысли Богданова в своеобразной форме повторял Бухарин в своей книге «Теория исторического материализма». Он согласен с положением, что противоречие — причина движения, развития; согласен он признать и принцип «внутреннего противоречия», но последнее он считает следствием, функцией внешнего противоречия. Противоречие — это противоречие антагонистически направленных сил. Столкновение этих внеш'н'их аил, их борьба представляют собой причину движения. Конкретно это противоречие заключается в противоположности системы и среды. Под системой, понимается всякая вещь, всякое явление, связь элементов, их единство: человек, общество, дерево и т- д. — все это представляет собой системы; по отношению к одной системе все остальные являются средой. Взаимодействие системы и среды и есть то, что называет Бухарин борьбой противоположно направленных сил и что является причиной движения и развития. Взаимодействие системы и среды выражается в их равновесии, нарушении этого равновесия и нового, восстановленного равновесия[381] [382].

«Теория равновесия» давно уже раскритикована классиками марксизма-ленинизма как антидиалектическая и антимарксистская. Поэтому мы на ней не будем останавливаться. Укажем только па то, что представители теории равновесия по существу отрицают всякую диалектику и, считая альтернативу «диалектика или формальная логика» взаимно исключающей, признают только вторую.

Часть исследователей гегелевской философии занимает компромиссную позицию: таковы, например, Ибервег и Трен- делепбург; принципиально эту же точку зрения защищал Плеханов. Плеханов по существу признает существование двух логик: логики покоя и логики движения. Формальная логика с законом исключенного противоречия применима к области неподвижных вещей, диалектика же — или диалектическая логика — это логика движения, логика развития. В области неподвижных вещей мы следуем законам формальной логики, в области же движения и развития вещей эти законы не применимы, они должны быть отвергнуты. Плеханов

пытается связать эти две логики с помощью положения, что покой есть частный случай движения: как покой есть частный случай движения, так и мышление по законам формальной логики является частным случаем диалектического мышления, а потому и сама формальная логика представляет собой частный случай диалектической логики.

Теории, признающие существование двух логик, очень распространены в нашей философской литературе, да и не только в нашей: вопрос касается существования формальной и диалектической логики. Вопрос этот очень актуален, и разрешение его поможет не только правильному пониманию гегелевской диалектики; вопрос этот стал актуальным и в марксистско-ленинской философии.

Правильное решение данной проблемы дает возможность правильно оценить диалектику Гегеля, его взгляды на соотношение формальной и диалектической логики, уточнить -смысл понятий «формальная логика», «диалектическая логика» с точки зрения марксистско-ленинской философии и решить вопрос о соотношении формальной логики и диалектики.

Поэтому нам придется более или менее подробно рассмотреть этот вопрос.

Прежде всего о Плеханове. В рассуждении Плеханова переплетены два вопроса: во-первых, ставится вопрос о том, существует ли в объективной действительности противоречие и, во-вторых, как это противоречие — если оно существует — выражается логически, т. е. каким законам подчиняется мышление, отражая это противоречие. Ответ Плеханова ясен: в объективной действительности существуюти движение и покой как частные случаи движения; движение заключает в себе внутреннее противоречие, и, мысля его, мы мыслим диалектически, не подчиняясь законам тождества и исключенного противоречия; в моменте покоя нет внутреннего противоречия, и, мысля его, мы мыслим согласно законам формальной логики, в частности согласно закону исключенного противоречия.

Не говоря уже о неоднозначном употреблении термина «логика» — она и наука о неподвижных вещах и о суждениях о них, — нужно указать на одно обстоятельство, которое противоречит основному взгляду Плеханова: наука о движении, например, механика, выражает свои положения согласно законам формальной логики; нарушение принципа исключенного противоречия в этой науке при выводе формул, при доказательстве тех или иных положений, при формулировке законов было бы показателем их ложности. Рассматривая точку зрения Плеханова, известный философ А. Шафф безусловно прав, указывая на следующее обстоятельство: «Это мнение Плеханова не находит никакого под- гверждения в опыте. Как в науке (например, в механике иг вообще в каждой науке, которая исследует какой-либо процесс), так и в обыденной жизни в процессе умозаключения, касающегося движения, мы всегда стремимся соблюдать закон противоречия и закон исключенного третьего (так, например, мы предполагаем, что лошадь, принимающая участие в бегах, выиграет или проиграет в этих бегах). При рассмотрении подобных вопросов вся - человеческая практика подтверждает необходимость применения законов обычной «формальной» логики, которая признает закон противоречия»1.

Michelet в своей книге «Das System der Philosophie» развивает мысль, согласно которой Гегель не отрицает значения законов формальной логики. Рассуждение его опирается на различение контрарной и контрадикторной противоположностей. Разбирая закон исключенного третьего, он пишет: существует только одно условие (ein Fall), при котором рассудок имеет полное право исключить третье. Это происходит в том случае, когда имеется налицо контрадикторная противоположность. В этом случае второй член противоположности не представляет собой чего-нибудь определенного, как это имеет место в случае контрарной противоположности. При контрадикторной противоположности имеет мест неопределенное отрицание. Конечно, А должно быть или лошадью или не лошадью. Тут нет ничего третьего, и спекулятивное единство противоположностей (die spekulativ£ Ein- heit Entgegengesetzter) должно сложить в таких случаях оружие[383] [384].

То же самое утверждает Michelet и относительно закона исключенного противоречия: только в случае контрадикторной противоположности может идти речь о невозможности противоречия (konnte noch vom Satze des Widerspruch die Rede sein). Значимость этого закона мы должны признать постольку, поскольку нечто не может иметь противоположный ему предикат; так, например, железо не может быть деревянным, «деревянное железо» представляет собой бессмыслицу (соп- tradictio in adjecto).

Michelet попадает в такое положение, из которого ему трудно выбраться. С одной стороны, он как гегельянец следует Гегелю, с другой же стороны, он хочет оставить в неприкосновенности законы классической логики. Он указывает на справедливое требование рассудка, чтобы предикаты какого- либо субъекта не противоречили друг другу, чтобы они были совместимы (dass die vielen auf ein Subjekt bezogenen Bei- worter sich auch mit einander vertragen); с другой стороны, Michelet пишет, что в природе конечных вещей заключено, что они сами себе противоречат.

Конечно, закон исключенного третьего не приложим к контрарным противоположностям, третье в таких случаях не исключено. Предмет может быть не только белым или черным, он может быть и «третьим», например, желтым, но разве отсюда вытекает, что закон исключенного противоречия допускает контрарную противоположность? Закон исключенного противоречия исключает и контрадикторную и контрарную противоположности. Согласно этому закону отрицается возможность истинности двух положений и в виде А и не-А и в виде следующего: предмет белый и вместе с тем черный (высокий и низкий, в одном и том же отношении, в одно и то же время).

Michelet прав в одном: противоречие, заключающееся в понятии «деревянного железа», бессмысленное противоречие, и Гегель, конечно, не признал бы его диалектическим противоречием; Michelet правильно излагает точку зрения Гегеля, утверждая, что в природе конечных вещей дано то, что они сами себе противоречат. Но Michelet не смог выяснить смысла противоречия, которое не только возможно, но и необходимо характеризует все вещи и явления мира. Различение контрарной противоположности от контрадикторной мало может помочь в разрешении этой проблемы: какое это противоречие, которое заключено в природе конечных вещей? Контрарное? А почему не контрадикторное? Но как бы то ни было, положения, выражающие его, нарушают закон исключенного противоречия.

Borelius написал специальное исследование по вопросу о принципе противоречия в философии Гегеля. Borelius доказывает, что Гегель не понял смысла закона противоречия. Критикуя этот закон и отрицая его значимость, Гегель вкладывает в него совершенно иной смысл, чем смысл, вложенный в него Аристотелем. Противоречие, о котором говорит Аристотель, заключается в том, что одному и тому же одно и то же, в одном и том же отношении и значении (Bedeutung) присуще и не присуще resp., приписывается и не приписывается. Примерами такого противоречия могут служить суждения: А есть (в известном отношении и значении) В и А не есть (в том же отношении и значении) В. Таково аристотелевское понимание противоречия. Понятие противоречия в трактовке Гегеля, полагает Borelius, примыкает к кантовскому: предмету А присущ предикат В и вместе с тем противоположный ему предикат ие-В, проще это можно выразить так: А есть

вместе с тем не-А (— А). Такое противоречие совпадает с аристотелевским пониманием только в том случае, если не-А означает отрицание предиката А. Но для Гегеля не-А вовсе не значит отрицание предиката А; не-А, с точки зрения Гегеля, обладает положительным значением; ведь главное положение философии Гегеля заключается именно в том, что негативное есть также и позитивное1.

Ошибка Гегеля заключается в том, что, отрицая закон противоречия в той форме, какую он придал этому закону, он думал, что этим он отрицает и аристотелевский закон. Отрицание закона противоречия в его подлинном значении отрицает и гегелевскую философию.

Принцип противоречия (принцип исключенного противоречия) должен быть признан как в философии, так и в науке вообще[385] [386].

Каково же конкретно противоречие в логике Аристотеля, которое должно быть исключено, и противоречие, о котором говорит Гегель, и которое может существовать? Положения «А есть В» и «А не есть В» не могут быть оба истинными, но положения «А есть В» и «А есть не-В» могут быть оба истинными. Нужно различать положения «А не есть В» и «А есть не-В» (А ist nicht В и A ist nicht-B). Положение «А есть не В» не утверждает, что А лишен предиката В; оно утверждает, что А имеет и другой предикат, кроме В, что, конечно, не отрицает принадлежность предиката В к А.

Borelius прав в том, что закон исключенного противоречия должен быть признан как в философии, так и в науке вообще. И философская система Гегеля была бы не только неприемлемой для нас из-за ее идеалистического характера, но она была бы вообще абсурдной, если бы она в действительности не подчинялась принципу исключенного противоречия. Она представляла бы собой настоящую софистику, если бы рассуждения, ход мыслей Гегеля не подчинялись этому принципу.

Прав Borelius и в том, что под понятием не-В подразумевается вданном случае не отрицание предиката В, а отличная от В определенность; поэтому два положения «А есть В» и «А есть не-В» не исключают друг друга, они оказываются совместимыми. Но мысль Borlius-a не продумана до конца: он все же не указывает конкретно, в чем отличие аристотелевского понимания противоречия от гегелевского. Дело в том, что общее рассуждение о положениях «А не есть

В» и «А есть не-В», которые противоречат положению «А есть В», причем первое из них считается аристотелевским и несовместимым с положением «А есть В», а второе диалектическим и поэтому совместимым с положительным утверждением, в конкретных случаях не оправдывается: А есть лошадь и А не есть лошадь так же не могут быть вместе истинными, как положения А есть лошадь и А есть не лошадь. Понятия А и не-А, В и не-В контрадикторны и не могут быть приписаны со смыслом одному и тому же. Так называемое «не-В», с точки зрения Гегеля, содержит в себе не только отрицательное, но и положительное, поэтому обозначать его только через не-В не будет корректным, с точки зрения Гегеля.

Своеобразие гегелевского понятия противоречия заключается в том, что оно может быть формально выражено и как «не есть В» и как «есть не-В». Во всяком случае Гегель, как правило, не обращает внимания на различие между ними. То же самое относительно контрарного и контрадикторного противоречия. Форма, в которой выражаются противоположные определенности, принимает и один и другой вид противоположности; но сущность противоположных определенностей — одновременно и контрарная и контрадикторная (тождество и различие, тождество и нетождество) и в то же время обладает одной особенностью, именно, второй член противоположности — все равно будет ли он выражен в форме «не есть А» или в форме «есть не-А» по отношению к А, — отрицая первый, не только оказывается положительным вообще, но является связанным с ним как его другое, дополняя его до определенного целого.

Белое и черное (контрарная противоположность), «отрицая» друг друга, не дополняют друг друга до единства, до целого, в котором они сняты и сведены к моментам; белое и не белое дополняют друг друга в смысле составления класса всех предметов, но не создают единства, в котором они выступают в «меру их истинности».

Некоторые исследователи философии Гегеля, раЗбнрая положение Гегеля о том, что противоречие является принципом действительности, указывают на различие между реальной и логической негацией, реальным и логическим противоречием, Rosenkranz, Borelius, Trendelenburg, подходя с разных точек зрения к гегелевской философии, указывают на то, что логическое отрицание есть чистое или формальное отрицание, реальное же отрицание содержит в себе и положительное. То же самое нужно сказать о противоречии.

Своеобразную интерпретацию понятия противоречия в системе Гегеля дает К. Фишер. К. Фишер справедливо указывает на то, что проблема единства противоположностей состав-

ляет постоянную тему гегелевской диалектики; coincidentia oppositorum (совпадение противоположностей), которое Джордано Бруно понимал натуралистически и пантеистически, а Георг Гаман — религиозно и мистически сближает Гегеля с ними; Гегель это чувствовал и высказывал1.

Глубокие и смелые мыслители вроде Гераклита, Николая Кузанского, Бруно в полной мере признавали значение противоречия как причины движения, изменения, развития, между тем как школьная логика не усматривает этого и утверждает противоположную мысль. Гегель соглашается с упомянутыми мыслителями и ставит значение противоречия в центральный пункт своей логики и ее метода[387] [388]. Казалось бы, что К. Фишер должен сделать отсюда вывод о ложности принципа противоречия школьной логики; однако его рассуждения идут по другому пути: существует два вида противоречия, утверждает К. Фишер, —необходимое и невозможное; поэтому для понимания и правильной оценки логики Гегеля нужно ясно поставить учение о противоречии и осветить его с обеих сторон. Невозможное противоречие является тогда, когда понятию приписывают противоречивый признак, вследствие чего возникает невозможное или абсурдное понятие, как, например, прямая дуга, квадратный круг, деревянное железо и т. п. Наоборот, необходимое противоречие есть известное нам единство бытия и небытия, содержащееся в возникновении II всех видах его и составляющее одно из первых основных понятий умозрительной логики. Без этого противоречия невозможен никакой процесс, следовательно также и мировой процесс. Поэтому Гегель говорит: «мир приводится в движение противоречием». Оба вида противоречия можно кратко и метко обозначить и различить следующим образом: невозможное противоречие, говоря языком школьной логики, есть contradictio in adjecto, а необходимое противоречие, приводящее міир в движение, есть contradictio in subjekto»[389].

Школьная логика, продолжает К. Фишер, имела в виду только первый вид противоречия. Гегель справедливо замечает, что эти немыслимые противоречия вовсе не так абсурдны, как это кажется. Из тех примеров, которые К. Фишер назвал абсурдными, он приводит теперь не пример деревянного железа, а «примеры, заимствованные из области геометрических понятий», именно примеры о многоугольном круге и прямоугольной дуге- В этих примерах, говорит К- Фишер, речь идет о возникновении кривой линии из прямой и кру-

та из многоугольника, следовательно, о состояниях возникновения и перехода из одного состояния в другое. Это и есть противоречие, «названное нами contradictio in subjekto»[390].

Это рассуждение К. Фишера, конечно, совершенно ничего сне объясняет и, кроме того, внутренне противоречиво. Иллюстрируя абсурдное, невозможное противоречие примерами квадратного круга и прямой дуги и различая его от диалектического противоречия, в конце рассуждения он те же самые примеры считает иллюстрациями необходимого противоречия, так как якобы круг возникает из прямых линий.

К. Фишер указывает на существование двух видов противоречия, но он не в состоянии объяснить, почему один вид противоречия невозможен, а другой вид необходим. Ведь абсолютному в начале же логики приписываются противоречивые признаки (бытие и небытие, по словам самого -Фишера), что, по утверждению К. Фишера, является показателем абсурдного противоречия.

Что такое contradictio in adjecto? Это противоречие, которое выражается в том, что понятию, обладающему определенными признаками, приписывается противоречивый им признак. Но ведь Гегель пытается показать именно это, т. е. что понятие внутренне противоречиво, что, обладая одной определенностью, оно вместе с тем обладает и противоположной определенностью.

Что представляет собой contradictio in subjekto? Согласно Фишеру — это противоречие в процессе возникновения. Но ведь в этом случае понятию приписываются два противоречивых признака. Не сводится ли установленное К. Фишером различие между двумя видами противоречия к распространенному взгляду, именно, что противоречие в процессе движения и изменения — необходимое противоречие, а противоречие, существующее в покоящейся вещи, — невозможное противоречие.

Точка зрения К- Фишера заключается или в том, что в мире существуют и движение (возникновение) и покой: в первом противоречие необходимо, во втором оно невозможно; или она просто устанавливает факт: существует необходимое противоречие и существует абсурдное противоречие. Формальная логика имеет в виду только второе. После Гегеля она — формальная логика — не должна иметь ничего против диалектического противоречия; но и диалектическая логика не должна иметь ничего против принципа формально-логического противоречия.

В 20-х годах нашего столетия неогегельянское движение

достигло высшего пункта; великие системы философии конца 18 и начала 19 вв. возрождаются в порядке очереди: неокантианство и неофихтеа/нство сменяются неогегельянством;

R. Kroner, Lasson, I. Cohn, Glockner, A. Liebert, Marck и многие другие считают необходимым восстановление принципов Гегеля с определенными оговорками, в определенной интерпретации, в общем и целом направленной против Марксизма и марксистской интерпретации системы и метода Гегеля. Некоторые из неогегельянцев полагают, что нужно восстановить принципы Гегеля, но дальше развивать их не нужно и даже нельзя, так как философия Гегеля представляет собой последний этап развития.

Но интересно то обстоятельство, что таким образом в восстановленной гегелевской философии совершенно уже не видно тех революционных сторон, которые характеризуют эту философию. Возрождаются реакционные, мистические стороны идеализма Гегеля. Это, конечно, не значит, что неогегельянцы совершенно забыли о диалектике Гегеля. Просмотреть, не заметить диалектику Гегеля невозможно. Неогегельянцы не забывают и диалектику, но дают ей такую интерпретацию, что ее революционная сторона оказывается совершенно выхолощенной. Вся эта возня с гегелевской диалектикой направлена против марксизма-ленинизма, диалектический метод которого считается «вульгарной диалектикой», а ее главньши представителями называют Ленина, Бухарина и др. (S. Marck) К

Оказывается, что марксизм дает широкий простор диалектике; диалектика Гегеля имеет значение только в одной области действительности, в области субъекта или в спекулятивной сфере. Гегель и не думал распространять диалектику на объективную действительность, на природу и историю.

Марксизм, полагают неогегельянцы, исказил диалектику, поскольку он считает ее наукой о наиобщих законах развития природы, общества и мышления. Ведь Гегель применял законы диалектики только к сфере абсолютного духа и никогда к природе. Так ограничивает диалектику, например, известный G. Lasson. G. Lasson признает, что принцип единства противоположностей характеризует гегелевскую диалектику, что этот принцип противоречит закону противоречия формальной логики, но принцип единства противоположностей применим только в сфере духа; что касается других сфер действительности и их познания, в них диалектика совершенно не имеет никакого места. «Ни одного слова не стоит терять для опро- [391] [392]

вержения той мысли, согласно которой можно перенести диалектическую схему на другие виды научной работы; такое распространение диалектики на другие науки бессмысленно, оіно противоречит приінципам Гегеля. Самый худший пример такого распространения диалектики представляет собой так называемое материалистическое понимание истории Маркса, которое переносит диалектику в бездушное и безжизненное, ѣ то время как для Гегеля диалектика была проявлением жизни духа и его самодвижения»1.

Задача выполнен^: диалектика восстановлена, принципы самодвижения, единства противоположностей сохраняют всю свою значимость, но только в области духа, а природа и история остаются вне диалектики.

Конечно, Маркс не принял диалектику Гегеля без ее критической переработки, он ее основательно переработал на научной основе — с точки зрения Lasson-a, исказил ее; но утверждение Lasson-a, что Гегель не распространял диалектику на всю действительность, на природу и историю, представляет собой именно искажение принципов Гегеля.

Формально против положений Lasson-a можно указать на то, что для Гегеля дух и является единственно действительным и поэтому вся действительность подчиняется диалектическому развитию. Но это, конечно, не будет настоящим аргументом против утверждений Lasson-a. Главное в том, что дух в действительности осуществляется в человеческой истории и диалектическое развитие духа проявляется именно в истории человечества[393] [394].

Но, может, в природе нет диалектики, с точки зрения Гегеля? Конечно, диалектическое развитие в том смысле, в каком его понимает марксизм, именно, в смысле развития во времени, Гегель, отрицает, но в ступенях природы как неорганической, так и органической Гегель ищет определенные формы развития логической идеи. Наконец, примеры, которыми он иллюстрирует принципы диалектики, заимствованы очень часто из природы, которую он, по выражению Фейербаха, сослал в примечания. Да и вся «философия природы» показывает попытку Гегеля провести принцип единства противоположностей на всех ступенях от чистой «внешности» до духа, возникающего из природы. Совершенно другой вопрос, насколько удалась эта попытка.

То обстоятельство, что сам Гегель не смог правильно попять смысл понятия развития, относится уже к критике диалектики Гегеля.

Один из лидеров неогегельянского движения R. Kroner в своем двухтомном исследовании «Von Kant bis Hegel» также ограничивает диалектику областью духа. Он правильно замечает, что «спекулятивное противоречие не представляет собой настоящего (echter) противоречия». Формально-логическое, по Kroner-у, совпадает с рациональным, сфера же абсолютного духа не рациональная, а спекулятивная.

Гегеля мы не поймем правильно, полагает Kroner, если предположим, что Гегель подчиняет всю действительность принципу единства противоположностей, что этот принцип везде господствует и поэтому не остается области, в которой принцип невозможности противоречия теряет всякую силу. Существует два вида противоречия: эмпирическое и спекулятивное противоречие. Первый вид противоречия невозможен, и именно это обстоятельство выражает формальная логика со своим законом противоречия. Второй вид представляет собой необходимое противоречие, и он выставлен в диалектике Гегеля. В эмпирическом познании противоречие невозможно; тут противоречие уничтожает познание. Спекулятивное познание является самопознанием: противоречие тут само является моментом познания. «Противоречие себе самому есть момент самопознания». Поэтому и необходимо противоречие в спекулятивном познании. В «объекте», природе поэтому противоречие исключено1. Для других наук, кроме спекулятивной, диалектический метод совершенно неприемлем.

В другом месте Kroner устанавливает три вида противоречия: эмпирическое, формальное и спекулятивное. Первое, эмпирическое, имеет вид: А есть В — А не есть В; второе, формальное, выражается следующим образом: А есть А — А не есть А (причем под А подразумевается положенное содержание или просто какое-либо положение); третье, спекулятивное: А есть А — есть не-А, т. е. В или: А есть В, т. е. не-А — А есть не-В, т. е. А. Последнее, спекулятивное противоречие соединяет первые два вида. Соответственно существует три вида тождества: 1) эмпирическое, содержательное или гетерологическое: А и В (напр., автор «Wissenschaftslehre» и «Речей к немецкому народу»); 2) формальное, абстрактное или тавтологическое: А есть А; 3) спекулятивное, конкретное или тавтогетерологическое: А есть не-А, т. е. В (напр., бытие есть ничто, бытие есть сущность и т. д.)[395] [396].

Kroner много рассуждает об эмпирическом и спекулятивном противоречии, но результат его рассуждений пи к чему не приводит. Сказать, что в одном случае противоречие невозможно, а в другом случае необходимо, — недостаточно. Не объясняет эту необходимость противоречия то обстоятельство, что оно относится к области самопознания; почему законы самопознания должны отличаться от законов познания просто объектов? Только потому, что при самопознании субъект «раздваивается» на познающего и познаваемый объект? Ведь в таком случае и при эмпирическом познании — например, познании психических процессов с помощью самонаблюдения — должен действовать закон единства противоположностей, а закон исключенного противоречия должен быть отброшен.

Методы, приемы познания различных областей действительности могут быть отличными друг от друга; но как бы ни понимать процесс познания, понятие познания должно иметь определенный однозначный смысл. Как бы ни различалось познание отдельных, различных областей, что-то общее должно его характеризовать. Как же можно совместить друг с другом два вида познания, один из которых не допускает противоречия, считает противоречие ошибкой, ложью, а другой считает противоречие необходимым моментом познания? Или у нас нет однозначного понятия познания, или в понятие противоречия вкладывается различный смысл. Решать вопрос таким образом, что эмпирическое познание подчиняется одному закону, закону невозможности противоречия, а спекулятивное — противоположному, закону необходимого противоречия, значит не понимать ни понятия познания, ни понятия противоречия[397].

Да и, наконец: ведь примеры Гегеля, взятые из эмпирической жизни и эмпирического познания, приводятся им для подтверждения «принципа необходимого противоречия»: пример механического движения, в котором согласно Геге- л ю, заключается противоречие, разве не относится к эмпирическому познанию, или оно является примером самопознания абсолютного? Или, быть может, пример радости, выражающийся в слезах, или пример с ячменным зерном, с его отрицанием и отрицанием отрицания относится не к эмпирической сфере, а к спекулятивной?

Конечно, у Гегеля есть высказывания, которые могут быть истолкованы в пользу Kroner-а; это его высказывания об эмпирическом— чувственном, об абстрактном, но нельзя забывать, что по мнению Гегеля, все вещи заключают в себе свое противоположное[398].