«Практический» аспект
Как при обосновании мате-
риализма, так и при критике идеализма апелляция
Фейербаха к чувственности включала в себя элемент,
который не является ни гносеологическим, ни онтоло-
гическим в узком смысле этих слов.
В предшествую-щих гносеологических концепциях этот элемент вооб-
ще не встречался, хотя Фейербах и пытался связать
его с «сердцем», которому некоторые прежние мысли-
тели приписывали познавательные функции. Речь идет
о «любви», которая то ставится в один ряд с ощуще-
ниями и созерцаниями, то приобретает самодовлею-
щее значение. В характеристику бытия, «каково оно
для нас не только как мыслящих, но и как действи-
тельно существующих», Фейербах наряду с тем, что
оно «есть чувственное, созерцаемое, ощущаемое бы-
тие», вводил и указание на то, что это «бытие, кото-
рое можно любить». О своей «новой философии» Фей-
ербах писал, что она «коренится в истинности любви,
в истинности чувства...». В отличие от прежней «спеку-
лятивной философии», которая утверждала: «Что не
есть предмет мысли, того нет вовсе», «новая филосо-
фия», напротив, утверждает: «Чего мы не любим, чего
нельзя полюбить, того нет». Придавая большую фи-
лософскую определенность своему тезису, Фейербах
провозглашал, что «любовь есть подлинное онтологи-
ческое доказательство наличности предмета вне нашей
головы» и «нет другого доказательства бытия, кроме
любви, ощущения вообще...». Далее ссылка на «ощу-
щение вообще» устраняется и остается только «лю-
бовь», о которой говорится весьма категорически: «И
объективно, и субъективно любовь служит критерием
бытия — критерием истинности и действительности»,
причем настолько важным критерием, что, по Фейер-
баху, «где нет любви, там нет и истины». Акцентируя
внимание на эмоциональном характере этого крите-
рия, Фейербах указывает: «Любовь есть страсть,
и только страсть есть признак бытия», так что «суще-
ствует только то, что является объектом страсти...»
(130.
1. 184-186).442
Придание эмоционально-позитивному отношению
человека к вещам онтологическо-созидательной значи-
мости могло бы рассматриваться как крен Фейербаха
в сторону субъективного идеализма, если бы дело сво-
дилось к утверждению зависимости существования ве-
щей от человеческого сознания. Приведенные вы-
сказывания Фейербаха дают, несомненно, определен-
ное основание толковать их именно в субъективно-
идеалистическом смысле, но в них, а также во многих
других формулировках Фейербаха, относящихся к рас-
сматриваемому вопросу, содержатся и иные моменты,
показывающие, что суть дела в другом. Она заклю-
чается в стремлении Фейербаха выявить гносеологиче-
скую значимость тех практических отношений человека
к вещам, в которых вещи в качестве предметов по-
требности имеют для него жизненно важное значение.
«Любовью» к этим вещам Фейербах называет и потреб-
ность в них, и устремленность к обладанию ними, и ис-
пытываемые при их обретении чувства удовлетворе-
ния, радости, счастья. Именно этот комплекс эмоций
неопровержимо свидетельствует, по Фейербаху, о том,
что необходимые для человеческой жизни вещи суть
объективные реальности. Существенно, что наряду
с «любовью» Фейербах придавал гносеологическую
значимость и чувству страдания, возникающему у че-
ловека в условиях отсутствия жизненно важных пред-
метов потребления. Такого рода страдание от того,
что можно назвать неудовлетворенной «любовью»,
«свидетельствует, что в действительности нет того,
что есть в представлении», т. е. что представлением
о предмете невозможно удовлетворить потребность
в практическом обладании этим предметом, в его ве-
щественной ассимиляции как объективного предмета.
Указывая, что страдание, боль «есть громкий протест
против отождествления субъективного и объективно-
го», Фейербах подчеркивал, что «даже животная боль
достаточно выразительно выявляет это различие»:
«Страдания от голода заключаются только в том, что
в желудке не оказывается ничего предметного...» По-
этому формулировку — «любовь есть подлинное онто-
логическое доказательство наличности предмета вне
нашей головы» — Фейербах находит нужным уточнить
и дополнить следующим положением: «Существует
только то, наличие чего доставляет тебе радость, от-
сутствие чего доставляет тебе скорбь», так что «разли-
443
чие между объектом и субъектом, между бытием и не-
бытием, есть радостное и в той же степени скорбное
различие» (130.
1. 184, 185).При всей плодотворности стремления ввести прак-
тику в теорию познания оно самим Фейербахом оказа-
лось нереализованным. Одной из главных причин этого
явилось крайне узкое понимание им той практики, ко-
торая имеет гносеологическое значение. «Фейербах,—
отмечал Маркс, — хочет иметь дело с чувственными
объектами, действительно отличными от мысленных
объектов, но самоё человеческую деятельность он бе-
рет не как предметную деятельность». Рассмотрение
Фейербахом чувственной деятельности человека в отно-
шении вещей ограничилось сферой чисто биологиче-
ского потребления материальных предметов, а соб-
ственно практическая и специфичная для человека
«чувственная деятельность» осталась вне поля его зре-
ния. Фейербах не продолжил и не углубил размышле-
ний Кондильяка, Дидро, Тюрго о гносеологическом
значении того факта, что на основании знаний о пред-
метах люди могут производить необходимые им вещи
и эффективно оперировать ими при решении на-
сущных жизненных проблем, тем самым убеждаясь
в правильности своего понимания этих вещей. Фейер-
бах не смог материалистически переосмыслить и те
глубокие идеи о практической деятельности человека
и ее гносеологическом значении, которые в идеалисти-
чески мистифицированной форме были высказаны
в предшествующей немецкой классической философии,
особенно в трудах Фихте и еще более Гегеля. Все это
привело к тому, что, вопреки стремлению включить
практику в теорию познания, философия Фейербаха
оказалась в своих фактических результатах наиболее
последовательным и ярким выражением в новоевро-
пейской философии того, что Маркс назвал «созерца-
тельным материализмом» (см.: 1. 3. 1, 3).
Следует заметить, что уяснение смысла гносеоло-
гических исканий Фейербаха и поиск адекватного ре-
шения соответствующих проблем, поставленных им,
имели важное значение в генезисе марксистской фило-
софии.
444