Мораль

Вторая часть «Философии права» посвящена

морали, определяемой как право субъективной

воли. Согласно Гегелю, развитие понятия воли со-

стоит в том, что после того, как она получила налич-

ное бытие «в некотором внешнем» (собственности),

она должна получить его также «в некотором внутрен-

нем», т.

ностью и ставить себя перед самой собой». К рассмо-

трению морали Гегель переходит сразу же после трак-

товки наказания как снятия преступления. Указывая,

что моральная воля проявляется в поступках, Гегель

считает, что если с ними связано зло, то оно уже не

носит характер юридически наказуемого преступления,

а если с ними связано добро, то оно уже не опреде-

ляется через соответствие юридическим законам.

В праве моральной воли Гегель выделяет следующие

331

три стороны как представляющие единичное, особен-

ное и всеобщее: 1) поступок должен совпадать

с субъективным («моим») умыслом, 2) субъективное

намерение должно иметь своей целью благо, 3) посту-

пок должен соответствовать добру как объективной

ценности (94. 7. 123,133).

Гегелевское понимание морали соотнесено прежде

всего с тем, как она трактовалась Кантом, а также

Фихте и немецкими романтиками. В основном это со-

отнесение является полемическим, хотя Гегель и при-

знает немалые достоинства за кантовским учением

о морали в плане постановки проблем. Полемично по

отношению к Канту настаивание Гегеля на том, что

в сфере морали важно не только умонастроение

субъекта, но и соответствующие этому умонастрое-

нию поступки с их объективными следствиями. Поле-

мично по отношению к романтикам несогласие Гегеля

с тем, чтобы «внутреннюю восторженность и задушев-

ность» превращать в единственный «критерий право-

го, разумного и превосходного...».

философии Гегель критикует формальность и аб-

страктность ее понимания морали, то в романтизме

он осуждает нигилистическое отношение к морали,

вырастающее на почве апологии индивидуалистиче-

ского своеволия. С точки зрения Гегеля, умысел, ре-

ализующийся в поступке, делает человека вменяемым,

и если поступок порождает зло, то он с моральной

точки зрения должен подвергнуться осуждению как

определенная вина. Гегель был убежден, что субъек-

тивное намерение должно рассматриваться не изоли-

рованно, а в связи с благом, мысль о котором неотде-

лима от морального намерения. Обратим внимание на

то, что стремление удовлетворить насущные жиз-

ненные потребности человека Гегель, в отличие от

Канта, не считал несовместимым с моральностью на-

мерения. К «абстрактной рефлексии» относил Гегель

кантовское «воззрение на мораль, согласно которому

последняя должна вечно существовать лишь в качестве

враждебной борьбы с удовлетворением человеком

своей собственной потребности» по принципу «делать

с отвращением то, что велит долг». Гегель настолько

высоко ставил названные потребности, что во имя

предотвращения смерти обездоленного человека от го-

лода обосновывал правомерность нарушения не толь-

ко абстрактных принципов морали, но и «абстрактно-

332

го права», стоящего на страже частной собственности.

Проявляя поразительную для апологета этой соб-

ственности гуманность, Гегель заявлял, что «если

жизнь находится в высшей опасности и ее спасение

сталкивается с собственностью обеспеченного правом

другого человека, она может притязать на право

нужды» и быть «поддержана посредством кражи куска

хлеба...» (94. 7. 145, 144, 146).

Полемикой с Кантом пронизана гегелевская трак-

товка добра и его «внутреннего определения» — сове-

сти. Характеризуя добро как «единство понятия воли

и особенной воли» и «как сущность воли в ее субстан-

циальности и всеобщности», Гегель указывал, во-

первых, что «добрая воля» не может быть таковой без

ее объективной реализуемости, предполагающей при-

знание ею «права объективности» и действие «соответ-

ственно тому, что в этом мире имеет силу».

вторых, признавая «заслугу и возвышенность кантов-

ской практической философии» в понимании добра как

безусловного долга, Гегель вместе с тем считал недо-

статком этой философии отсутствие в ней разъясне-

ния, что же конкретно представляет собой долг, равно

как что же именно должен делать человек, руковод-

ствующийся категорическим императивом. По Геге-

лю, отсутствие содержательного определения добра

нетерпимо потому, что оно порождает, с одной сто-

роны, иезуитское лицемерие, выдающее зло за добро,

а с другой стороны,— романтическое стирание разли-

чия между добром и злом из-за мнения, что «доброе

сердце, доброе намерение и субъективное убеждение

суть именно то, что сообщает поступкам их цен-

ность...». Гегель понимал, что романтический амора-

лизм, находивший определенные предпосылки в кан-

товском агностицизме и в фихтевском превознесении

«я», выражает духовный кризис переломной историче-

ской эпохи, когда традиционные обязанности оказа-

лись не соответствующими требованиям развившегося

человеческого самосознания и «воля лучших людей»

«вынуждена стараться найти гармонию, утерянную

в мире действительности, лишь в идеальной глубине

внутреннего голоса». Но Гегель был убежден, что

«дух» уже создал необходимые предпосылки для вос-

становления на основе философии «абсолютного идеа-

лизма» со свойственной ей высшей рациональностью

уважения к моральным ценностям, которые для этого

333

должны быть поняты не на уровне одной лишь

субъективности, а в том единстве «субъективности

и объективного в себе и для себя сущего добра», кото-

рое есть «нравственность» (94. 7. 151, 153, 159, 168,

158, 177).