«Максимы» и «императивы»

Практические осново-

положения», содержащие в себе общее определение

нравственной воли, Кант подразделял на «максимы»

и «законы». Максима, в понимании Канта, это

«субъективный принцип воления», значимый для воли

данного единичного лица, а закон — это «объектив-

ный» — в смысле общезначимости — принцип воле-

ния, имеющий силу для воли каждого разумного су-

щества.

разъясняя, что императив есть «правило, которое

характеризуется долженствованием, выражающим

объективное принуждение к поступку...». Императивы,

в свою очередь, делятся Кантом на «гипотетические»,

исполнение которых связывается с наличием опреде-

ленных условий, и «категорические», которые обяза-

тельны при всех условиях и, значит, имеют силу неза-

висимо от каких бы то ни было условий. Кант далее

уточняет, что «существует только один категорический

императив» как высший закон нравственности.

«Категорический императив». Установка на автоно-

мию нравственной воли, требовавшая исключения из

ее мотиваций всего «гетерономного», вела к тому, что

категорический императив тоже должен был опреде-

ляться только нравственной «законосообразностью».

«Это значит: я всегда должен поступать только так,

чтобы я также мог желать превращения моей мак-

симы во всеобщий закон». В итоговом виде формули-

ровка категорического императива, видоизменявшаяся

и оттачивавшаяся, гласит: «Поступай так, чтобы мак-

сима твоей воли могла в то же время иметь силу

принципа всеобщего законодательства». Отсутствие

указания на то, какие же именно максимы способны

выступать в роли принципов всеобщего нравственного

«законодательства», Кант считал не недостатком,

а большим достоинством приведенной формулировки,

свидетельствующим, что категорический императив

является, как ему и подобает быть, «чистым» ап-

риорным законом и не включает в себя ничего «эмпи-

рического».

что категорический императив определяет — в соответ-

ствии с требованиями априорности — лишь форму мо-

ральных поступков, но ничего не говорит об их содер-

жании. Кант был убежден, что «если разумное

79

существо должно мыслить себе свои максимы как

практические всеобщие законы, то оно может мыслить

себе их только как такие принципы, которые содержат

в себе определяющее основание воли не по материи,

а только по форме» (39. 4/1. 331, 332, 260, 238, 347,

342). Таким образом, кантовское понимание категори-

ческого императива сознательно представлено как

формалистическое. Формализм — наряду с априориз-

мом и антиэвдемонистическим ригоризмом — одна из

главных существенных черт кантовского понимания

нравственного закона.

Но последовательно провести формализм Кант все

же не смог при разработке своей этической концепции.

Определенное и притом немаловажное содержание

имеется даже в рассмотренных формулировках катего-

рического императива. Они, во-первых, включают

в себя мысль о ценностном примате общего по отно-

шению к индивидуальному, что означает отрицание

возможности этического индивидуализма и плюрализ-

ма, неизбежно ведущих к релятивизации нравственных

норм. Во-вторых, ими предполагается нравственное

равноправие людей, которые все в одинаковой мере

подчинены единому моральному закону, с точки зре-

ния которого достойны осуждения чьи бы то ни было

притязания считать себя не связанными нравственны-

ми нормами в отношениях с «нижестоящими». Эти со-

держательные импликации первых формулировок ка-

тегорического императива находили отчетливое выра-

жение в последующих его формулировках, которые

вводились Кантом в каждом из его этических сочине-

ний. Выраженная в категорическом императиве уста-

новка на «законосообразность» максим воли всегда

дополнялась в кантовской концепции «практического

разума» настаиванием на обязательности поступать

«так, чтобы ты всегда относился к человечеству и

в своем лице, и в лице всякого другого также как к це-

ли и никогда не относился бы к нему только как

к средству» (39.

горического императива, подчеркивавшей необходи-

мость относиться ко всем людям без различия как

к самоценным личностям, имелось свое имплицитное

содержание, которое заключалось в утверждении

принципа социального равноправия.

Названный принцип имел антифеодальную напра-

вленность и выражал интересы прежде всего немецко-

80

го бюргерства. То, что Кант придал этому выраже-

нию абстрактно-этическую форму, соответствовало,

как разъясняли К. Маркс и Ф. Энгельс, «бессилию,

придавленности и убожеству немецких бюргеров...».

Основоположники марксизма указывали, что состоя-

ние немецкой буржуазии в конце XVIII в. четко «отра-

жается в кантовской «Критике практического разума»:

в отличие от экономически властвующей английской

буржуазии и завоевывающей политическое господство

французской буржуазии «бессильные немецкие бюр-

геры дошли только до «доброй воли», «даже если она

остается совершенно безрезультатной...» (1. 3. 182).

Комплекс нравственных обязанностей. В «Метафи-

зике нравов» Кант счел необходимым подробно

и очень основательно охарактеризовать комплекс

главных нравственных обязанностей человека, что оз-

начало фактический отход от его прежнего упрощен-

ного мнения, будто «даже самый обыденный рассудок

без всякого указания может решить, какая форма мак-

симы подходит для всеобщего законодательства и ка-

кая нет» (39. 4/1. 342). Начав с перечисления обязанно-

стей «по отношению к самому себе», Кант поставил на

первое место долг человека заботиться о сохранении

своей жизни и соответственно здоровья. Самоубий-

ство и всякого рода подрыв человеком своего здо-

ровья, в том числе посредством пьянства и обжорства,

Кант относил к порокам. Далее Кант называл добро-

детели правдивости, честности, искренности, добросо-

вестности, собственного достоинства, которым проти-

вопоставлял пороки лжи и раболепия, причем здесь

снова обнаруживалась прогрессивная социальная на-

правленность кантовских этических воззрений.

га «в отношении достоинства человеческого в нас»

следовали, по Канту, такие социально важные предпи-

сания: «Не становитесь холопом человека», «...не до-

пускайте безнаказанного попрания ваших прав други-

ми», «...коленопреклонение и угодничество перед

человеком недостойно человека во всех случаях». Важ-

нейшее значение придавал Кант наличию и функцио-

нированию у человека совести как необходимого для

нравственности «внутреннего судилища». К велениям

долга Кант относил «моральное самопознание, стре-

мящееся проникать в трудно измеряемые глубины

(бездну) сердца». Стоит отметить, что противополож-

ной «долгу человека перед самим собой» Кант считал

81

склонность к разрушению прекрасного в неживой

и живой природе, особенно ту, которая выражается

в жестоком обращении с животными. В состав долга

человека перед самим собой было включено «развитие

(cultura) своих естественных сил (духовных, душевных

и телесных)...» (39. 4/2. 375, 380, 384).

Двумя главными обязанностями людей в отноше-

нии друг друга Кант считал любовь и уважение. Эту

любовь он толковал как благоволение, порождающее

благодеяние, благотворение, не связанное с расчетом

на какие-либо выгоды для себя. Определяя благоволе-

ние как «удовольствие от счастья (благополучия) дру-

гих», Кант указывал, что «долг каждого человека —

благотворить, т. е. по мере возможности помогать

людям и содействовать их счастью, не надеясь полу-

чить за это какое-либо вознаграждение». Единствен-

ной, но необходимой «компенсацией» за благодеяние

является благодарность со стороны того, кому оно

было оказано,— это «священный долг», «нарушение

которого (как позорный пример) может в самом прин-

ципе уничтожить моральный мотив благодеяния».

Нравственным долгом Кант считал также участли-

вость, понимаемую как сострадание другим людям

в их несчастьях и как разделение их радостей.

ность и волю «делиться друг с другом своими чув-

ствами» Кант рассматривал как столь же существен-

ное проявление человеколюбия, что и благодеяние

с ответной благодарностью. Перечисленным доброде-

телям Кант противопоставлял в качестве пороков не-

доброжелательность, неблагодарность и злорадство,

общей чертой которых является человеконенавистни-

чество. Квалификация человеколюбия как главной до-

бродетели, а человеконенавистничества как основного

порока наполняло этическую концепцию Канта высо-

ким гуманистическим смыслом. Оно сильно смягчало

ригоризм первых трактовок «практического разума»

и ставило препону на пути антигуманистического ис-

толкования этого ригоризма. Пороками, противостоя-

щими долгу уважения к другим людям, Кант считал

высокомерие, злословие и издевательство. В морально

ориентированной дружбе Кант усматривал «союз двух

людей, основанный на взаимной любви и уважении»,

заявляя, что такого рода «дружба между людьми есть

их долг». Кант уточнял, что «моральная дружба...—

это полное доверие между двумя людьми в раскрытии

82

друг перед другом тайных мыслей и переживаний, на-

сколько это возможно при соблюдении взаимного ува-

жения». В кантовском понимании необходимости

дружбы нетрудно заметить сильные моменты социаль-

ной мотивированности, характерной для общества,

в котором отсутствует свобода мысли и слова. По

Канту, именно в дружбе может быть удовлетворена

человеческая потребность в стремлении поделиться —

среди прочего сокровенного — своими мыслями «о

правительстве, о религии», не опасаясь, что откровен-

ность в этих вопросах может быть использована во

зло ему. В заключение Кант указывал на «добродете-

ли обхождения»: «приятность в обществе», вежли-

вость, терпимость, мягкость, гостеприимство

(39. 4/2. 393, 396, 398, 415, 417).

Включение в «метафизику нравственности» столь

широкого комплекса добродетелей, устранявших де-

фицит содержательности в первых трактовках Кантом

морального закона, по сути дела размывало тезис

о его необходимой априорности и формальности.

му способствовало и то, что Кант приходил к уясне-

нию того, что во многих конкретных ситуациях выбор

линии поведения, являющейся нравственной, отнюдь

не так легок, как это казалось вначале, и порой оказы-

вается даже весьма сложным. В отношении чуть ли не

каждой нравственной обязанности Кант ставил «ка-

зуистические вопросы», остающиеся большей частью

у него без ответов и заставляющие читателя самостоя-

тельно искать моральную истину.

Этический априоризм подрывался также тем, что

Кант в возрастающей степени уяснял необходимость

культивирования человеком своего «практического

разума» во имя достижения нравственного совершен-

ства. Считая невозможным ограничиться той «доброй

волей», которую люди находят в себе как некую дан-

ность, Кант ставил перед каждым человеком задачу

«поднять культуру своей воли до самого чистого до-

бродетельного образа мыслей, когда закон становится

также мотивом его сообразных с долгом поступ-

ков...». По Канту, «добродетель должна быть при-

обретена (она не прирождена)», в силу чего «доброде-

тели можно и должно учить», начиная это дело

с наставления ребенка в «моральном катехизисе»

(39. 4/2. 321, 421, 423). Утверждения Канта, что

взгляд на формирование добродетелей нравственным

83

воспитанием согласуется, с тезисом об априорности

морального закона, бездоказательны и остаются не-

обоснованными заверениями.

В ходе развертывания Кантом своей этической кон-

цепции подвергся размыванию и свойственный ей вна-

чале строгий антиэвдемонизм, заключавшийся в прин-

ципиальном отрицании правомерности обоснования

морали стремлением к счастью. В «Метафизике нрав-

ственности» Кант указывал, что лишь «собственное

счастье» нельзя рассматривать как нравственный долг

(притом за исключением необходимой заботы о само-

сохранении), а «чужое счастье» — в смысле способство-

вания ему — как раз является таким долгом для ка-

ждой личности. Двоякий долг и двоякая нравственная

цель человека — это «собственное совершенство и чу-

жое счастье». Данная формула осуждала эгоцентриче-

ский эвдемонизм, но обосновывала в качестве нрав-

ственной ценности человеческие усилия, направленные

на то, чтобы способствовать счастью всех людей. На-

полнение кантовской этики эвдемонистическими уста-

новками было неразрывно связано с тем, что всё боль-

шую четкость и осознанность приобретала ее гумани-

стическая ориентация, что выразилось в следующей

завершающей формулировке категорического импе-

ратива: «Человек есть цель как для самого себя, так

и для других». По Канту, именно так следует пони-

мать «высший принцип учения о добродетели», глася-

щий теперь: «Поступай согласно такой максиме целей,

иметь которую может быть для каждого всеобщим за-

коном» (39. 4/2. 319, 330).

Все рассмотренные уточнения, дополнения и кор-

рективы, вносившиеся Кантом в этическую концеп-

цию, выявляли ее принципиальное родство с учениями

о нравственности английских и французских просвети-

телей XVIII в. и выражали общую для них прогрессив-

ную социальную направленность. В этих условиях со-

храняющийся тезис об априорности морального зако-

на, обусловленный потребностями «критической фило-

софии» как системы, оказывался в своем рациональ-

ном аспекте неадекватной формой обоснования пред-

ставления о незыблемой ценности моральных норм

и недопустимости пренебрежения ими ради эгоистиче-

ских интересов (из страха подвергнуться всевоз-

можным невзгодам — от потери житейского благопо-

лучия до физических мучений, грозящих подрывом

84

здоровья и смертью). В этих невзгодах Кант видел

самое «большое искушение нарушить свой долг»

(39. 4/2. 322) и средствами априоризма стремился

устранить данное искушение. Свободу «доброй воли»

Кант рассматривал как необходимое опосредствующее

звено, делающее возможным совершение поступков

в соответствии с моральным законом, преодолевая

сильнейшее противонравственное давление эмпириче-

ских условий, в которых живет человек.