Истина бытия — сущность;

сущность — снятое бытие, бы-

тие сохранено в сущности в меру его истинности, идеализо- вано, как момент; бытие положено (gesetzt) в сущности и является его видимостью. Эти категории, так же как и последующие — сущность, явление, основание, следствие, причина, действие и др., как было указано, представляют собой рефлективные категории.

Сущность есть бытие, которое возвратилось к себе, углубилось в себя, произвело рефлексию над собой, т. е. «светится внутри себя самого». Поэтому в сущности каждая определенность возвращена в себя, рефлектирована в самой себе. Эту рефлексию не нужно смешивать с той «внешней рефлексией», которую производит познающий философ. «Мы употребляем выражение «рефлексия» прежде всего по отношению к свету, поскольку он в своем прямолинейном движении встречает зеркальную поверхность и отбрасывается ею назад; мы, таким образом, имеем здесь нечто удвоенное: во-первых, некое непосредственное, некое сущее, и, во-вторых, то же самое, как опосредствованное, или положенное»[181].

Сущность, во-первых, есть рефлексия; рефлексия определяет себя; определения рефлексии представляют собой положенное; но это положенное есть в то же время рефлексия в себя; во-вторых, сущность как рефлексия определенностей в себя есть основание н, таким образом, переходит в существование и явление.

Нас интересует в данном случае категория основания, поскольку проблема содержания и формы связана с ней.

Сущность определяет себя как основание; существующее имеет значение только как положенное, опосредствованное другим, т. е. как такое, которое существует посредством другого и которое «noch nicht als schlechthin in sich reflektiert» поэтому не есть еще «для себя».

Категория основания была сформулирована Лейбницем и была выражена в предложении: все имеет свое достаточное основание. Сущность принципа основания заключается в следующем: то, что есть, есть не как сущее непосредственное, а как положенное.

На первый взгляд, это непонятное положение легко поддается разъяснению, если вспомнить ход мысли Гегеля II

структуру его «Логики». В первой части «Логиюи» рассматриваются бытие и категории бытия. Бытие есть непосредственное п самое непосредственное. Философское мышление ставит себе определенную задачу: познать сущность вещей. «Задачу или цель философии обыкновенно также видят в познании сущности вещей и понимают под этим лишь то, что философия не должна оставлять вещи в их непосредственности, а должна показать, что они опосредствованы или обоснованы чем-то другим (Enc. 1. § 112. Zus). Непосредственное, бытие 11 его определения опосредствованы сущностью: сущность, таким образом, оказывается их основанием. Бытие как непосредственное опосредствовано сущностью, т. е. положено. Поэтому непосредственное положено, а основание по отношению к нему не положено.

Определенность сущности как основания двоякая: определенность основания и определенность обоснованного (cl. Grund u. d. Begriindete). Во-первых, она — сущность, как основание, определенная быть сущностью, не положена; но поскольку она определена, она обоснована и поэтому положена. Основание и обоснованное переходят друг в друга. Сущность как основание является субстратом. Сущность как субстрат, имеющая отношение (das bezogene Sub- sirat), есть определенная сущность. Поскольку сущность положена как определенная сущность, постольку она имеет форму. Определенности формы представляют собой определенности в сущности. Форма — прежде всего определенность: «К форме принадлежит вообще все определенное; оно есть определение формы, поскольку оно есть некоторое положенное II тем самым отличное от того, формой чего оно служит...»1. Определенность представляет собой определение формы.

В первой части «Логики», в которой Гегель рассматривает категорию качества, момент определенности выступает как определение качества. Чтобы отличить категорию формы от категории качества, нужно указать признак, их различающий. Вообще категории бытия и категории сущности соответствуют друг другу. Категории бытия вновь выступают в категориях сущности, но в другой форме. В частности, категория качества как определенность снята в сфере сущности и существует в другой форме. Определенность как качество тождественна бытию, «она тождественна (1st eins) со своим субстратом, бытием; бытие есть то непосредственно определенное, которое еще не отлично от своей определенности или, иначе говоря, которое в ней еще не рефлектировано в себя,

ш

равно как последняя есть поэтому некоторое сущее, еще не положенное»1. Что касается формы — она определенность, но определенность рефлексии и поэтому положенное. Этим самым она отлична — нетождественна — от того, формой чего она является. Она — эта форма — определенность основания, и поэтому «сущность сама существенно определена».

Соотношение сущности и формы состоит в том, что сущность есть простое единство основания и обоснованного, поэтому сама определена, т. с. отрицательна и отличает себя как основание от формы[182] [183].

Сущность есть неопределенное основание, форма же — ее определенность, так как форма представляет собой рефлексию сущности в себя. «Поэтому форма имеет в своем собственном тождестве сущность, равно как сущность имеет в своей отрицательной природе абсолютную форму. Нельзя, стало быть, задавать вопрос, каким образом форма п р и в х о д и т (hinzukommen) к сущности, ибо она есть лишь свечение (Scheinen) последней в себя самое, ее собственная имманентная ей рефлексия»[184].

Но если принять во внимание тот момент, что сущность неопределенна и что форма представляет собой ее определенность (отличие формы от качества), тогда становится ясным, что форма по отношению к сущности есть нечто другое (ein Anderes).

Сущность — это материя, поскольку ее рефлексия направлена на себя как на бесформенную неопределенность, Материя представляет собой основание (Grundlage) или субстрат формы. Если отвлечь от чего-нибудь (Etwas) все его определенности или — что то же — отвлечь от него все формы, то останется то, что называют материей. Материя поэтому есть нечто абстрактное: материю нельзя воспринять, все, что воспринимается, представляет собой нечто определенное, оно определенная материя, оформленная материя, т. е. определенное единство материи и формы[186].

Если материя — основание, субстрат формы, форма, в

свою очередь, предполагает материю, с которой она соотносится. Поэтому соотношение формы и материи не является, случайным, внешним. Материя определена как нечто безразличное (das gleichgiiltig Bestimmte) и поэтому пассивна, в то время как форма в противоположность ей деятельна. Форма есть то, что определяет (das Bestimmende), и поэтому отрицательна. Она положена так, что ее отношение к материн есть отношение к другому; материя не положена, так что она соотносится с собой и безразлична к другому. Но в себе она соотносится с формой; «она соотносится с формой как с некоторым другим лишь потому, что форма в ней не положена, что она есть форма лишь в себе. Она заключает в себе форму в скрытом виде и есть абсолютная восприимчивость к форме лишь потому, что абсолютно обладает внутри себя последней (weil sie dieselbe absolut in ihr hat), что это есть ее в себе-сущее определение»1.

Это несколько сложное рассуждение принимает довольно простую форму в «Энциклопедии»[187] [188]. «Вещь, таким образом, — пишет тут Гегель, — распадается на материю и форму, каждая из которых есть целостность вещности (die То- talitat der Dingheit) и самостоятельно, независимо существует»[189].

Рассудочное сознание полагает основой всех вещей одну и ту же материю, причем отличие этих вещей друг от друга считает внешним, обусловленным формой. С этой точки зрения материя считается совершенно неопределенным субстратом, который способен принимать любые определения, причем сама материя, как таковая, остается неизменной при всех переменах форм. В конечных вещах можно найти такое равнодушие к форме: так, например, мраморная глыба равнодушна к тому, дадут ли ей форму той или иной статуи или колонны. Но даже в этом случае мраморная глыба относительно равнодушна к форме — по отношению к скульптору. Но сама по себе она не бесформенна постольку, поскольку она отличается как определенная формация камня от других формаций, например, от песчаника, от порфира и др. Поэтому «мысль о материи безусловно заключает в себе принцип формы, и поэтому мы нигде в опыте не встречаем существование бесформенной материи»1.

Гегель сравнивает воззрение о бесформенной материи, которая должна быть оформлена, чтобы стать вещью, с древ- ними религиями, которые представляли материю в виде хаоса, как бесформенную основу существующего мира; в этом случае бог рассматривался не как творец мира, а как демиург. «Более глубокое воззрение, напротив, признает, что бог сотворил мир из ничего». Отсюда вытекает, с одной стороны, то, что материя, как таковая, не обладает самостоятельным существованием, и, с другой стороны, то, что форма не присоединяется к материи извне, а как целостность носит ее в себе[190] [191].

Этим определена своеобразная связь, которая существует между материей и формой.

Было уже отмечено, что материя, с одной стороны, равнодушна к другому (к форме), и, с другой стороны, она имеет форму в себе. «Поэтому материя должна иметь форму, а форма должна материализоваться...

Материя, как мы уже знаем, — пассивна, форма — активна. Но тогда возникает вопрос, в чем же состоит активность формы, если форма — правда, она другая по отношению к материи — заключена в материи, если материя «носит ее в себе»? То, что является активностью формы, есть собственное движение материи[193]. Поскольку форма предполагает материю как свое другое, постольку она определена этим другим и является конечной. Точно так же и материя: материя также предполагает форму, вне которой она не существует; постольку и материя является конечной. Форма деятельна, а не основание; материя же — основание только для формы, но не для единства материи и формы. Поскольку конечны и форма и материя, как таковые, они не истинны: каждая из них относится к другому — материя к форме, форма к материи. Поэтому их истина заключается в их единстве[194].

3. В единстве материи и формы снята их самостоятельность, и это единство представляет собой их подлинное осно- ванне. Единство материи п формы Гегель считает содержанием. В этом единстве сняты и сохранены оба момента; оно — единство материи и формы — представляет собой новую категорию, новую определенность абсолютного. Гегель так характеризует это единство: «Поэтому оно есть единство формы и материи как их основа, но как их определенная основа, которая есть оформленная (formierte) материя, но которая вместе с тем безразлична к форме и материи как к снятым и несущественным. Оно есть содержание»1.

Форма и материя в содержании возвратились (zuruck- gegangen) к своему единству или к своему основанию. Содержание как основание есть определенное основание, причем сама определенность двоякая: во-первых, определенность формы, во-вторых, определенность содержания. Определенность формы есть определенность основания, которая состоит в том, что она внешняя по отношению к содержанию, содержание же безразлично к этому отношению. Определенность же содержания есть определенность того содержания, которым обладает основание[195] [196].

Таким образом выясняется, что основание обладает каким-то определенным содержанием; определенность содержания есть основание формы. Определенность содержания представляет собой непосредственность в противоположность опосредствованности формы. Но содержание обладает определенностью, и постольку оно само является формой. С другой стороны, форма становится самостоятельным и существенным элементом и постольку становится содержанием, «а в своей развитой определенности она есть закон явления»[197].

В соотношении формы и содержания нужно обратить внимание на один своеобразный момент: содержание обладает формой, заключает в себе форму и в то же время форма вообще внешняя содержанию. Форма проявляется в двух видах: когда форма рефлектирована в себя, она — содержание; вис рефлексии в себя она безразлична к содержанию.

Тут ясно виден, по Гегелю, переход формы и содержания друг в друга. «При рассмотрении противоположности между формой и содержанием важно не упускать из виду, что содержание не бесформенно, а форма одновременно и содержится в самом содержании и представляет собой нечто внешнее ему. Мы здесь имеем удвоение фор' мы: во-первых, она, как рефлектированная внутрь себя, есть содержание; во-вторых, она, как не рефлектированная внутрь себя, есть внешнее, безразличное для содержания существование в себе. Здесь дано абсолютное отношение между формой и содержанием, а именно: переход их друг в друга, так что содержание есть не что иное как переход содержания в форму»[198].

Мы кратко рассмотрели проблему соотношения формы и материи, с одной стороны, и формы и содержания, с другой. Может возникнуть вопрос, есть ли какое-либо различие между соотношениями этих двух пар категорий: и это тем более, что разъяснение Гегеля — как обычно — не из ясных.

Можно, конечно, сказать, что категории формы и материи и формы и содержания представляют собой разные ступени развития основания (d. Grund). Это правильно; категории формы и материи являются определенной ступенью развития основания; истиной их связи оказалось их снятие в их единстве. Это единство и представляет собой содержание, которое само также связано с формой: эта новая связь представляет собой новую, следующую ступень в развитии основания. Вопрос возникает именно относительно того, не тождественны ли отношения между материей и формой и содержанием и формой. Ответ, конечно, должен быть отрицательным. Достаточно обратить внимание на то обстоятельство, как Гегель характеризует понятие материи, и сравнить его с понятием содержания.

Материя, по Гегелю, равнодушна, безразлична по отношению к определенной форме, несмотря на то, что она всегда обладает формой. Другими словами: правда, нет бесформенной материи, но она равнодушна к той или иной форме. Что касается содержания, оно всегда определенное содержание, т. е. оно имеет и должно иметь именно эту, а не иную форму. Понятие содержания возникло из единства формы и материи, правильнее, оно есть единство формы и материи. Поэтому в содержании уже заключен момент формы, той формы, которая, правда, снята, но и сохранена; и оно постольку является содержанием, поскольку оно обладает именно этой формой.

«Форма и содержание представляют собой пару определений, которыми рефлектирующий рассудок часто пользуется 11 пользуется именно преимущественно так, что содержание Рассматривается им как существенное и самостоятельное, а Ф°рма, напротив, как несущественное и несамостоятельное, против такого представления следует, однако, заметить, что !|а самом деле оба одинаково существенны и что нет бесформенного содержания, точно так же как нет бесформен- ного вещества; отличаются же они (содержание и вещество или материя) друг от друга тем, что вещество, хотя оно в себе не лишено формы, однако в своем наличном бытии показывает себя равнодушным к ней; напротив, содержание, как таковое, есть то, что оно есть, лишь благодаря тому, что оно содержит в себе развитую форму»1.

Существует, конечно, и внешняя форма; такая форма совершенно равнодушна к содержанию. Так, например, содержание какой-либо книги совершенно не зависит от своеобразия ее внешнего оформления, переплетена она или нет, переплетена ли она в папку или в сафьян. Но тут речь идет о внешней форме, от которой мы вовсе отвлекаемся в философии. Не обращая внимания на эту внешнюю форму, мы можем сказать, что «содержание книги имеет свою существенную форму». Критическая оценка философии Гегеля в целом, а также некоторых специальных проблем будет дана позже. Но для наших целей необходимо тут же критически разобраться в учении Гегеля о содержании и форме.

Нужно отметить, что проблема формы и содержания - правда, несколько сложно и подчас в темных выражениях[199] [200] — изложена Гегелем более или менее правильно. Но Гегель не останавливается на этом решении. Наше изложение решения Гегелем данной проблемы не закончено. И если бы Гегель закончил свое рассуждение о форме и содержании теми положениями, которые мы изложили, нам едва ли пришлось бы много критиковать его и исправлять, критически перерабатывать его положения, чтобы отыскать рациональное зерно в его учении об этих категориях. И ведь самое интересное в философии Гегеля заключается в том, что общие формулировки основных категорий иногда почти не вызывают возражений; кажется, что почти все на своем месте, кажется, что Гегель правильно угадал решение проблемы. Однако ложный исходный пункт его мировоззрения, идеалистическая система его философии принуждает его исказить им же самим выставленные правильные общие формулировки, верные по существу положения. Гегелю приходится на каждом шагу приводить в согласие с принципами объективного, абсолютного идеализма верно подмеченные, правильно угаданные категориальные связи. Так происходит и с решением проблемы соотношения формы и содержания.

Y Форма и содержание переходят друг в друга, их един-